Литература с конца 1917 г. (первые «ласточки» — «Ешь ананасы, рябчиков жуй, / день твой последний приходит, буржуй» и «Наш марш» Маяковского) до начала 20–х годов представляет собой небольшой, но очень важный переходный период. С точки зрения собственно литературной, как правильно отмечала эмигрантская критика, это было прямое продолжение литературы предреволюционной. Но в ней вызревали качественно новые признаки, и великий раскол на три ветви литературы произошел в начале 20–х.
В 30–е годы происходит нарастание негативных явлений в литературном процессе. Начинается травля выдающихся писателей (Е.Замятин, М.Булгаков, А.Платонов, О.Мандельштам).
В начале 30–х годов происходит смена форм литературной жизни: после выхода в свет постановления ЦК ВКП(б) объявляют о своем роспуске РАПП и другие литературные объединения.
В 1934 году состоялся Первый съезд советских писателей, который единственно возможным творческим методом объявил социалистический реализм. В целом же началась политика унификации культурной жизни, происходит резкое сокращение печатных изданий. На первом съезде Союза советских писателей председательствовал А.М.Горький.
Приоритетными в словесном искусстве 30-х годов стали «коллективистские» темы: коллективизация, индустриализация, борьба героя-революционера с классовыми врагами, социалистическое строительство, руководящая роль коммунистической партии в обществе и т.д. Однако это вовсе не означает, что в «партийных» по духу произведениях не проскальзывали нотки писательской тревоги о моральном здоровье общества, не звучали традиционные вопросы русской литературы о судьбе «маленького человека». Приведем всего один пример. В 1932 году В.Катаев создал типично «коллективистский», индустриальный роман «Время, вперед!» о том, как на строительстве магнитогорского металлургического комбината был побит мировой рекорд по замесу бетона. В одном из эпизодов описана женщина, несущая доски.
«Вот, например, одна.
В розовом шерстяном платке, в сборчатой деревенской юбке. Она еле идет, тяжело ступая на пятки, шатаясь под тяжестью рессорно гнущихся на ее плече досок. Она старается идти в ногу с другими, но постоянно теряет шаг; она оступается, она боится отстать, она на ходу быстро вытирает концом платка лицо. Ее живот особенно высок и безобразен. Ясно, что она на последних днях. Может быть, ей остались часы. Зачем она здесь? Что она думает? Какое отношение имеет ко всему окружающему? Неизвестно».
Об этой женщине в романе больше не говорится ни слова. Но образ создан, вопросы поставлены. А читатель умеет думать… Почему эта женщина работает вместе со всеми? Из каких соображений люди приняли ее в коллектив? Приведенный пример – не исключение. В большинстве значительных произведений «официальной» советской литературы 30-х годов, можно встретить столь же потрясающе правдивые эпизоды. Подобные примеры убеждают в том, что сегодняшние попытки представить предвоенный период в литературе «эпохой молчащих книг» не совсем состоятельны.
В 1932 г. возникло понятие «основного метода советской литературы» — «социалистического реализма». Задним числом, но небезосновательно к нему были отнесены и многие более ранние произведения начиная с «Матери» Горького. Первоначально некоторые критики стремились сделать это понятие предельно широким, отнюдь не сводимым к одному методу и стилю. А. Луначарский (доклад «Социалистический реализм», 1933): «Социалистический реализм есть широкая программа, она включает много различных методов, которые у нас есть, и такие, которые мы еще приобретаем …» А. Лежнев (из книги «Об искусстве», 1936): «Социалистический реализм не является стилем в том ограниченном смысле, в каком является им символизм или футуризм. Это — не школа с разработанным до мелочей художественным кредо, обладательница чудодейственного секрета, исключительная и нетерпимая по своей природе. Это широкая, открытая в большую даль времени установка, способная совместить в себе целую радугу школ и оттенков. Ее следует сравнить скорее с искусством Ренессанса, которое, при общности основных устремлений, являло огромное разнообразие манер и направл ений». Но этих критиков не послушались. Опальный Луначарский умер в том же году, а Лежнева через два года после выхода его книги «Об искусстве» расстреляли.
В литературе 30-х годов наблюдалось многообразие художественных систем. Наряду с развитием социалистического реализма было очевидным развитие традиционного реализма. Он проявлялся в произведениях писателей-эмигрантов, в творчестве живших в стране писателей М.Булгакова, М.Зощенко, и др. Явные черты романтизма ощутимы в творчестве А.Грина. Не были чужды романтизму А.Фадеев, А.Платонов.
В литературе начала 30-х годов появилось направление ОБЕРИУ (Д.Хармс, А. Введенский, К.Вагинов, Н.Заболоцкий и др.), близкое к дадаизму[1], сюрреализму[2], театру абсурда[3], литературе потока сознания[4].
Литературе 30-х годов присуще активное взаимодействие разных родов литературы. К примеру, библейский эпос проявил себя в лирике А.Ахматовой; роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита» многими своими чертами перекликается с произведениями драматургическими – прежде всего с трагедией И.В.Гёте «Фауст». В означенный период литературного развития трансформируется традиционная система жанров. Возникают новые виды романа (прежде всего так называемый «производственный роман»). Сюжетная канва романа часто состоит из серии очерков. Писатели 30-х годов весьма разнообразны в используемых ими композиционных решениях. «Производственные» романы чаще всего изображают панораму трудового процесса, связывая развитие сюжета с этапами строительства. Композиция философского романа (в этой жанровой разновидности выступал В.Набоков) связана, скорее, не с внешним действием, а с борьбой в душе персонажа. В «Мастере и Маргарите» М.Булгаков представляет «роман в романе», причем ни один из двух сюжетов не может считаться ведущим.
Художественная литература начинала освоение проблем, связанных с вторжением науки и техники в повседневную жизнь человека. Новые сферы жизни человека, новые конфликты, новые характеры, видоизменение традиционного литературного материала привели к появлению новых героев, к возникновению новых жанров, новых приемов стихосложения, к поискам в области композиции и языка.
Отличительной особенностью поэзии 30–х годов является бурное развитие песенного жанра. В эти годы были написаны прославленные «Катюша» (М.Исаковский), «Широка страна моя родная…» (В.Лебедев–Кумач), «Каховка» (М.Светлов) и многие другие.
На рубеже 20–30–х годов в литературном процессе наметились интересные тенденции. Глава социологической школы В.Фриче начал поход против романтизма как искусства идеалистического. Появилась статья А.Фадеева «Долой Шиллера!», направленная против романтического начала в литературе.
В этот период были созданы романы о самовоспитании новой личности «Как закалялась сталь» Н. Островского (о преодолении болезни); «Два капитана» В. Каверина (о преодолении своих недостатков). Особое место занимают произведения А. Платонова «Котлован». «Чевенгур», «Ювенильное море».
В полной мере отразить трагические стороны «великого перелома» в деревне, производимого сверху и повлекшего страшный голод во многих областях страны, перегибы раскулачивания – всё это в той или иной мере будет затронуто позднее, после разоблачения культа Сталина. Тема коллективизации проявилась в таких произведениях, как «Поднятая целина» М. Шолохова; «Бруски» Ф. Панфёрова; «Лапти» П. Замойского; «Ненависть» Н. Шухова; «Девки» Н. Кочина; поэма «Страна Муравия» А. Твардовского.
К теме «интеллигенция и революция» в литературе 30-х годов, несомненно, близки книги, содержащие в себе сатирическое изображение быта. Наиболее популярными из этого ряда стали романы И.Ильфа и Е.Петрова «Двенадцать стульев» (1928) и «Золотой теленок» (1931). Центральные персонажи этих произведений лишь на первый взгляд кажутся беззаботными, понятными, безмятежными юмористами. На деле писателями использован прием литературной маски. Остап Бендер весел потому, что грустен. В романах И.Ильфа и Е.Петрова представлена обширная галерея нравственных монстров: взяточников, конъюнктурщиков, воров, пустословов, накопителей, развратников, тунеядцев и т. д. Это Ипполит Воробьянинов, отец Федор Востриков, вдова Грицацуева, «голубой воришка» Альхен, Эллочка Щукина, Авессалом Изнуренков («Двенадцать стульев»), Александр Корейко, Шура Балаганов, старик Паниковский, Васисуалий Лоханкин, чиновники организации «Геркулес» («Золотой теленок»). Остап Бендер – опытный авантюрист. Но эта сторона его личности, столь многообразно представленная в романах И.Ильфа и Е.Петрова, явно не отражает всей подлинной сложности характера «потомка янычаров». Завершает дилогию фраза О.Бендера, ставшая крылатой: «Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы». Известно, что Эдмон Дантес из романа А.Дюма «Граф Монте-Кристо» замечателен не столько своими несметными богатствами; он романтический одиночка, наказывающий негодяев и спасающий праведных. «Переквалифицироваться в управдомы» для Бендера – значит отказаться от фантазии, романтики, полета души, погрузиться в быт, что, по сути, для «великого комбинатора» равносильно смерти.
Замечательной страницей литературы 30-х годов стала романтическая проза. С нею связывают обычно имена А.Грина и А.Платонова. Последний рассказывает о людях сокровенных, понимающих жизнь как душевное преодоление во имя любви. Таковы молодая учительница Мария Нарышкина («Песчаная учительница», 1932), сирота Ольга («На заре туманной юности», 1934), молодой ученый Назар Чагатаев («Джан», 1934), жительница рабочего поселка Фрося («Фро», 1936), муж и жена Никита и Люба («Река Потудань», 1937) и др. Романтическая проза А.Грина и А.Платонова объективно могла восприниматься современниками тех лет как духовная программа для революции, преобразующей жизнь общества. Но программа эта в 30-е годы далеко не всеми воспринималась как сила подлинно спасительная. В стране проходили экономические и политические преобразования, проблемы промышленного и сельскохозяйственного производства выходили на первый план. Не стояла в стороне от этого процесса и литература: писатели создавали так называемые «производственные» романы, духовный мир персонажей в которых определялся их участием в социалистическом строительстве.
Картины индустриализации представлены в романах В.Катаева «Время, вперед!» (1931), М.Шагинян «Гидроцентраль» (1931), Ф.Гладкова «Энергия» (1938). О коллективизации в деревне повествовала книга Ф.Панферова «Бруски» (1928-1937). Эти произведения нормативны. Персонажи в них четко разделены на положительных и отрицательных в зависимости от политической позиции и взгляда на возникшие в процессе производства технические проблемы. Прочие особенности личности персонажей хоть и констатировались, но считались второстепенными, сущность характера не определяющими.
В романе М.Шагинян «Гидроцентраль» об одном из персонажей сообщается: «Главный инженер Мизингеса (…) терпеть не мог литературы, – честно сказать, он вовсе не знал литературы и смотрел на нее, как большие на занятия маленьких, считая в порядке вещей даже нескончаемую неграмотность газетных заметок, путавших турбины с напорными трубами. Он вел большие дела». Никаких комментариев к подобному наблюдению писательница не дает, да и сам главный инженер строительства гидроэлектростанции на реке Мизинке в Армении видное место в сюжете романа не занимает. Усиленное внимание «производственной литературы» к явлениям узко техническим входило в противоречие с гуманистической ролью искусства как воспитателя человеческой души.
Развивается в 30-е годы исторический роман. Имея тематически многообразную традицию – и западную (В.Скотт, В.Гюго и др.), и отечественную (А.Пушкин, Н.Гоголь, Л.Толстой и др.) жанр этот в литературе 30-х годов модифицируется: в соответствии с потребностями времени писатели обращаются исключительно к теме социально-политической. Героем их произведений становится прежде всего борец за народное счастье или же человек с прогрессивными политическими воззрениями. В.Шишков повествует о крестьянской войне 1773-1775 годов (эпопея «Емельян Пугачев», 1938-1945), О.Форш пишет роман «Радищев» (1939).
Поэзия 30-х годов активно продолжала героико-романтическую линию предшествующего десятилетия. Ее лирический герой – революционер, бунтарь, мечтатель, опьяненный размахом эпохи, устремленный в завтра, увлеченный идеей и работой. Романтичность этой поэзии как бы включает в себя и ярко выраженную привязанность к факту. «Маяковский начинается» (1939) Н.Асеева, «Стихи о Кахетии» (1935) Н.Тихонова, «Большевикам пустыни и весны» (1930-1933) и «Жизнь» (1934) В.Луговского, «Смерть пионерки» (1933) Э.Багрицкого, «Твоя поэма» (1938) С.Кирсанова – не похожие по индивидуальной интонации, но объединенные революционным пафосом образцы советской поэзии этих лет. Поэма А.Твардовского «Страна Муравия» (1936), отражая поворот многомиллионной крестьянской массы к колхозам, эпически повествует о Никите Моргунке, безуспешно ищущем счастливую страну Муравию и находящем счастье в колхозном труде. Стихотворная форма и поэтические принципы Твардовского стали этапными в истории советской поэмы. Близкий к народному, стих Твардовского ознаменовал частичное возвращение к классической русской традиции и вместе с тем внес существенный вклад в нее. Народность стиля сочетается у А.Твардовского со свободной композицией, действие переплетается с раздумьем, прямым обращением к читателю. Эта внешне простая форма оказалась весьма емкой в смысловом отношении.
Глубоко искренние лирические стихи писала М.Цветаева, осознавшая невозможность жить и творить на чужбине и вернувшаяся в конце 30-х годов на родину.
Поэзия 30-х годов не создала своих особых систем, но она весьма емко и чутко отразила психологическое состояние общества, воплотив и мощный духовный подъем, и созидательное вдохновение народа.
[1] Дадаизм или дада — авангардистское нигилистическое движение (по большей части, в живописи и литературе), которое зародилось в Швейцарии во время Первой мировой войны и просуществовало с 1916-го по 1922-й год. Этот стиль возник как реакция на ужасы войны, бессмысленность уничтожения человеческих жизней. Главными причинами всех вооруженных конфликтов дадаисты считали рационализм и логику, поэтому фундаментальными ценностями их художественного движения стали цинизм, отсутствие эстетики, отрицание стандартов, иррациональность и разочарованность.
[2] Сюрреализм - Этот стиль возник как реакция на ужасы войны, бессмысленность уничтожения человеческих жизней. Главными причинами всех вооруженных конфликтов дадаисты считали рационализм и логику, поэтому фундаментальными ценностями их художественного движения стали цинизм, отсутствие эстетики, отрицание стандартов, иррациональность и разочарованность.
[3] В абсурдистских пьесах (драмах), в отличие от логичных пьес обычной драматургии, автор передаёт читателю и зрителю своё ощущение какой-либо проблемы, постоянно нарушая логику, поэтому зритель, привыкший к обычному театру, оказывается сбит с толку и испытывает дискомфорт, что и является целью «нелогичного» театра, нацеленного на то, чтобы зритель избавился от шаблонов в своем восприятии и взглянул на свою жизнь по-новому.
[4] Поток сознания — приём в литературе XX века преимущественно модернистского направления, непосредственно воспроизводящий душевную жизнь, переживания, ассоциации, претендующий на непосредственное воспроизведение ментальной жизни сознания посредством сцепления всего вышеупомянутого, а также часто нелинейности, оборванности синтаксиса.