Мы вышли из комнат Ананды, переоделись, зашли к князю сказать, что И. обедать не будет, и поехали на пристань. По дороге я успел рассказать И. о свидании с Жанной и разговоре с ней.
Когда мы подошли к пристани, пароход уже почти пришвартовался. Я искал внизу высокую фигуру Ананды, но мне послышался его голос откудато сверху. И действительно, я увидел его на верхней палубе, откуда он махал нам белой шляпой. Рядом с ним стоял юноша, высокий, худощавый, с красивым лицом. Я вспомнил, что Ананда вез„т сюда своего приятелядоктора.
Пока мы ждали Ананду, некоторое чувство стеснения перед ним и его спутником, род какого-то страха, что я буду теперь дальше от И., проникли в мо„ сердце, и я робко прижался к нему. И. точно понял мо„ детское чувство и пожал мне руку, ласково улыбаясь.
Ананда сразу же покорил меня простотой своего обращения. Он сердечно обнял И. и меня, блестя своими глазами-зв„здами, просил принять в наше дружеское братство своего спутника и так комично шепнул мне, что прив„з в подарок новую шапку дервиша, что я залился смехом, взял у него из рук пальто и саквояж, сказав, что уж, наверное, шапка здесь и я очень прошу не лишать меня привилегии нести е„ самому.
Капитан – всегда и обо вс„м помнящий друг – прислал на пристань верзилу, который взял вещи и сказал, что вс„ доставит сам.
Налегке, пешком, мы пошли домой. Ананда очень обрадовался тому, что будет жить не в отеле, а в тихом доме вместе с нами. Расспросив обо всех, кто нас окружает, он заговорил об Анне и е„ отце. Узнав про магазин, он покачал головой, но ничего не сказал.
Дальше он стал говорить с И. на неизвестном мне языке, а его спутник, подойдя ко мне, спросил, бывал ли я раньше в Константинополе. Он, как и я, мало, видел свет; сам он англичанин, но вырос и учился в Вене, где и познакомился несколько лет назад с Анандой.
В прихожую Ананды мы вошли все вместе, но спутник его прош„л прямо к себе по крутой винтовой лестнице.
Ананда, оглядевшись, укоризненно посмотрел на И.
– Я и пальцем не шевельнул. Хозяйничали князь и Анна, да вот этот мальчик, самую большую каверзу которого вы отыщете на дне этого блюда, когда съедите торт, – сказал И.
Ананда пристально поглядел на меня, на блюда и кувшин, протянул мне свою руку и поцеловал, благодаря за внимание, за тонкость вкуса, – но… несколько браня за расточительность.
– Я ведь не принц, чтобы встречать меня такими царскими подарками, – сказал он с обаятельной улыбкой, но покачивая головой.
– Есть люди, считающие, что вы и принц и мудрец, – расхрабрился я, в ответ на что и он, и И. рассмеялись уже совсем весело.
– Но что это? Как могло очутиться здесь это? Однажды мой дядя подарил мне точно такое же кольцо, оно исчезло на другое утро бесследно, и найти его никто не смог. Это оно, оно самое. Вот здесь надпись на языке пали и буквы С. Ж. Как вы его нашли? – спрашивал меня Ананда, пристально рассматривая кольцо капитана и вс„ более удивляясь.
– Вс„, что я могу вам сказать, это что человек, дарящий его вам, купил его у антиквара. Я знаю его имя, но не имею права назвать, – ответил я.
– О, я очень, очень теперь обязан этому человеку. Передайте ему, что я у него в большом, очень большом долгу. И если бы я ему понадобился, – я был бы счастлив отслужить ему всем, чем смогу. Он и не представляет, какой крепкой цепью он связал меня с собой, возвращая мне эту пропавшую вещь. Передайте ему, Л„вушка, вот это колечко с моего мизинца. Если он пожелает, он может увидеться со мной когда угодно.
– О, он пожелает хоть сегодня вечером, если позволите. Но… ведь он просил меня соблюсти тайну его имени, как же быть?
– Ничего, вы передайте ему мо„ кольцо. Если он не захочет открыться, то не наденет его.
– Ну, не наденет! Так наденет, что уж никогда и не снимет, – сказал я, представляя себе удивление и радость капитана. – А можно мне его надеть, пока я не увижусь с ним, – не смог я удержаться от восторга, держа кольцо с большим продолговатым выпуклым аметистом и двумя бриллиантами по бокам, в тяж„лой платиновой английской оправе, необыкновенно пропорциональной.
Ананда засмеялся, сказав, что будет рад видеть его на моей руке, считая меня добрым вестником и чувствуя себя обязанным и мне.
– Но вам кольцо дам не я, а ваш великий друг Флорентиец. И камень в н„м будет зел„ный, – сказал он мне, ласково меня обнимая.
– Войди сюда, Ананда. Здесь тоже вс„ приготовлено не мной. И эта сирень дар вс„ того же моего Л„вушки, – открывая дверь в соседнюю комнату и пропуская туда Ананду, сказал И.
Когда Ананда вош„л, И. тихо закрыл за ним дверь и сказал мне, чтобы я ш„л к князю, попросил у него скатерть и несколько тарелок и прислал бы их сюда с верзилой.
Потом он просил меня заняться спутником Ананды, которого зовут Генри Оберсвоуд. И только после обеда, к девяти часам, привести князя, капитана и Генри в комнату Ананды.
Я обещал вс„ точно выполнить и, радуясь за милого капитана, весело побежал к князю.
Как только князь отправил верзилу с тарелками и скатертью, я решил пойти к Генри и предложить ему услуги, если он в них нуждается, а также предупредить его о часе обеда.
Генри я застал за раскладыванием вещей. Я ещ„ не видел его комнаты и снова отдал должное вкусу князя. Большая комната, почти белого цвета; в ней мебель была синяя. Стояли шкафы и столы орехового дерева, ков„р на полу тоже был синий и – чего не было в других комнатах – на двух широких окнах стояли горшки с цветущими розами и гардениями.
Первое, чем встретил меня Генри, была благодарная радость по поводу цветов, которых он оказался любителем, так как именно розы и гардении разводила его мать. На вопрос, кто так заботливо убрал его комнату, я назвал имя князя. И объяснил, что зайду за ним в четверть восьмого, чтобы познакомить с любезным хозяином и показать, где находится столовая.
Генри сказал, что это его первое плавание «в свет», что он очень мало осведомл„н по части хорошего тона и боится осрамиться в том обществе, куда его прив„з Ананда и обычаев которого он не знает.
Я ответил Генри, что я точь-в-точь в таком же положении, с тою только разницей, что пустился в свет месяцем раньше. Но что все преимущества на его стороне, так как он уже доктор, а я ещ„ студент, к тому же очень рассеянный и заслужил себе прозвище «Л„вушка-лови ворон». Я прибавил, что хозяин наш очень снисходителен и не осудит за промахи в хорошем воспитании.
– Ах, так это вы Л„вушка? – улыбнувшись, сказал Генри. – Я слышал от Ананды, что вы очень талантливы. Я не ждал, что вы так молоды.
Я был сконфужен, не наш„лся, что ответить, – только вздохнул, чем насмешил моего нового приятеля. Сказав ему ещ„ раз, что зайду за ним, поахав над количеством привез„нных им книг, я уш„л к себе.
Капитана ещ„ не было, но судя по тому, что верзила приготовлял ему воду для бритья и свежий костюм, я понял, что он скоро верн„тся.
Как только я заслышал издали шаги капитана, я побежал ему навстречу и очень важно сказал, чтобы он поскорее одевался, так как нам предстоит весьма серь„зный разговор.
Лицо капитана, до этого печальное, вс„ осветилось смехом, – так я был, должно быть, комичен в своей важной серь„зности.
– Да вы не смейтесь, капитан. Это очень важно, то, что я должен передать вам. Но такому запыл„нному и измазанному, – я вам ни говорить, ни передавать ничего не буду.
– Есть, иду мыться, помадиться, прич„сываться, – смеясь, ответил капитан.
– Но уж извольте держать марку! Если ваши важные известия не будут достойны моей выутюженной персоны, – держитесь.
Продолжая смеяться, он пош„л к себе, шутливо грозя мне кулаком своей сильной, изящной руки…
Я обдумывал, как и с чего начать разговор, вс„ время любуясь камнем кольца, который отливал то багровым, то фиолетовым огн„м. И, как всегда бывало со мной, когда я готовился к встречам, вся приготовленная заранее речь вылетела у меня из головы, а приходили слова самые простые и неожиданные.
Когда вош„л элегантный капитан, я протянул ему кольцо и спросил:
– Достойно ли это кольцо вашей выутюженной персоны? Капитан взял кольцо, удивл„нно на меня посмотрел и спросил:
– Что это значит?
Казалось, кольцо произвело на него сильное впечатление. Я надел его ему на мизинец и подивился, как оно было красиво на его загорелой и огрубевшей, но прекрасной формы руке.
– Я тоже когда-нибудь получу такое, – сказал я. Капитан расхохотался и уже хотел меня тормошить, но я просил его набраться терпения, сесть и выслушать меня, как он слушает докладчиков на пароходе.
– Этот мальчишка уморит меня, – усаживаясь и продолжая смеяться, сказал капитан. – Свет объездил – забавней мальчонки не видал!
– С сегодняшнего дня я уже больше не мальчишка. Но если вы не будете серь„зны, – я, пожалуй, не сумею вам передать поручение Ананды.
Капитан чуть побледнел при этом имени, лицо его стало очень серь„зно, и по мере того, как я говорил, он вс„ больше бледнел и затихал.
– Если я не выполнил всего, как надо, – простите меня, капитан. Но имени вашего я не назвал, и вы вольны выбирать, как вам поступить. Я уверен, – о ч„м и сказал Ананде, – что ничто и никто не отнимет у вас его кольцо. Ведь я был прав? – бросаясь ему на шею, сказал я.
И тут же прибавил, что к девяти часам И. велел мне привести к Ананде князя. Генри и его. Взглянув на часы и увидев, что уже десять минут восьмого, я уговорил капитана пойти со мной за Генри и помочь мне познакомить его с князем. Капитан не очень охотно, но вс„ же согласился идти со мной.
За обедом, где разговаривали преимущественно князь и Генри, мы сидели недолго, потому Что князь, узнав о приглашении Ананды, заторопился, говоря, что у него ещ„ есть до вечера дело, не терпящее отлагательства, но что без десяти девять он будет в моей комнате.
Генри сказал, что к девяти часам спустится к Ананде сам, а сейчас пойд„т к себе и закончит раскладывать вещи и книги. Мы с капитаном остались вдво„м и вышли в сад.
Капитан по нескольку раз расспрашивал меня о тех или иных словах, произнес„нных Анандой, и никак не мог взять в толк, какой же цепью мог себя с ним связать, возвратив ему исчезнувшее кольцо. Я знал не более его, и нам обоим страстно хотелось, чтобы поскорее наступил назначенный час.
Время быстро промелькнуло, к нам вышел князь, говоря, что уже без десяти девять. Не найдя нас в комнатах, он решил, что мы в саду, и не ошибся.
У Ананды мы застали Анну с отцом и обоих турок, наших спутников по пароходу. В дверях мы столкнулись с Генри.
Я стоял в отдалении и молча наблюдал за всеми. Капитан прежде всего подош„л к Анне, низко поклонился и поцеловал ей руку. Затем, оглядев всех, он подош„л к хозяину комнат – Ананде, которому И. представил капитана как человека, оказавшего нам в путешествии немало важных услуг.
Ананда подал ему руку и, задержав его руку в своей, пристально на него поглядел, точно пронзил своим взглядом.
– Я очень рад встретиться с вами, – сказал он ему своим неподражаемым голосом. Мне казалось, что он вложил в это какой-то особый смысл и хотел что-то ещ„ сказать капитану. Но только молча смотрел на него, потом выпустил его руку, как-то особенно остро и странно ещ„ раз взглянул на него и обратился к князю.
Разговор ш„л в разных углах комнаты сразу. Анна говорила со старшим турком, сын его точно прилип к Генри, князь сел возле Ананды, а капитан подош„л ко мне.
Мы забились с ним в угол на низкий диванчик, стали за всеми наблюдать и любоваться Анной. Ни тени усталости не было на этом лице. Сказать, сколько ей лет? Точно на семнадцатой весне остановилась она; а я знал, что ей уже двадцать пять, и на Востоке такая женщина считается старой, не говоря уж о девушках.
Ананда внимательно слушал князя и, казалось, напер„д знал вс„, что тот ему скажет. Из долетевшего к нам слова «жена» я понял, что князь говорил ему о несчастье княгини. Я очень удивился, когда князь встал и, ссылаясь на какое-то экстренное дело, стал прощаться. Потом я узнал, что он должен был встретить московских адвокатов.
– Вы напрасно волнуетесь, князь, – услышал я Ананду. – Судя по словам И., я уверен, что ваша жена ещ„ будет здорова. А относительно раздела с сыном, – он усмехнулся, точно вглядывался во что-то, – вы себе и не представляете, как вс„ это произойд„т легко и просто. И какая хитрая и ловкая женщина-делец ваша жена! Я непременно завтра зайду к ней вместе с И.
Князь просиял – если можно было сиять ещ„ больше – и простился со всеми, особенно нежно поцеловал руку Анне и тихо сказал ей:
– Благодарю вас. Ваша музыка помогла мне понять жизнь и найти себя, – и вышел.
– Ваша музыка помогла мне потерять себя, – прошептал внезапно капитан. Я едва расслышал его и увидел, что он, усердно прятавший свою левую руку с кольцом, рассеянно прикрыл ею лицо. Кольцо сверкнуло и не укрылось от зорких глаз Ананды, как – я уверен – и ш„пот капитана дон„сся до музыкальных его ушей.
– Я так и думал, так и думал, – вдруг сказал Ананда, поднимаясь с места и направляясь прямо в наш угол.
– Мой друг, я перед вами в большом долгу. Вы не можете даже представить себе, как много вы для меня сделали, отыскав мо„ кольцо, – взяв за левую руку капитана и задержав е„, говорил Ананда. – Вы очень измучены. Вам кажется, что музыка разворошила вам всю душу. Но, право, верьте, мы с Анной нынче сыграем и спо„м вам, – и вы совершенно иначе себя ощутите. Вы найд„те тот высший смысл жизни, путь к которому и есть наша земная жизнь с е„ серыми днями.
У вас такое печальное лицо, – продолжал Ананда, – как будто бы вы похоронили самые лучшие мечты. Анна, мы должны с вами играть сегодня. Я большой эгоист, прося вас об этом, ведь вы не выразили ещ„ желания играть или петь. Но если только вы желаете помочь мне отблагодарить человека, вернувшего мне подарок дяди, – не откажите и сыграть, и аккомпанировать мне,
– обратился он к Анне, подходя к ней.
– Какой подарок дяди? – спросила Анна, и тот же вопрос я читал на всех лицах.
Ананда подал ей кольцо, которое обошло всех, вызывая всеобщий восторг; дошло оно и до нас с капитаном. Я взял его, ещ„ раз полюбовался им и, передавая капитану, смеясь сказал:
– Вот такого мне уж никто не подарит.
– Да ваш цветок вовсе и не фиалка, – внезапно сказала Анна.
– Вот как?! – воскликнул я, пораж„нный, что в шуме общего разговора она могла услышать мои слова. – А разве цветок капитана фиалка?
– Быть может, и не фиалка, – улыбаясь, ответила она. – Быть может, из семейства орхидей, но фиолетового цвета, как ирис, во всяком случае.
Капитан смотрел на не„, не отрываясь, вс„ ещ„ держа кольцо в руках. Я не мог решить, подозревал ли кто-нибудь из присутствующих, что капитан покупал кольцо для Анны. Я хотел спросить е„, какой же мой цветок; но в это время верзила вн„с маленькие чашечки ароматного кофе на огромном серебряном подносе, а Ананда, поклонившись Анне, попросил е„ быть хозяйкой и пододвинул к ней фиолетовое блюдо с тортом.
Анна заинтересовалась блюдом и кувшином, спрашивая И., где он их достал.
– Это не я. Это Л„вушка их раздобыл, точно так же, как фрукты и торт. Но если его содержимое не будет отвечать его внешнему виду, мы придумаем для Л„вушки наказание, – прибавил И., юмористически побл„скивая глазами.
– Всякий, кто здесь мудрец, почувствует во рту рай, как только вкусит от торта, – заливаясь смехом, брякнул я. – А всякий, кто здесь принц, найд„т на блюде божественную красоту и оценит е„, а не будет придумывать для меня каверзные наказания.
Все весело смеялись. Строганов даже за голову взялся, повторяя: «Ай да литератор!», а Анна смотрела на меня с огромным удивлением, переводя свой взгляд на улыбавшихся И. и Ананду, молча смотревших на меня.
– Что же, дорогая хозяйка, давайте-ка нам скорее это выпеченное волшебство. Пора решать, кто здесь мудрец и кто принц, – вс„ улыбаясь, сказал Ананда.
– С кого же начать? Не с самых ли младших? – рассмеявшись, спросила Анна.
– О, так как я самый младший, а я знаю, что в середине торта – рай, то я исключаюсь. Начинайте с самых старших, – ответил я ей.
– Хорошо. Отец, пожалуйста, попробуй скорее, чтобы я успокоилась, что ты мудрец, – подавая отцу тарелку, сказала Анна.
– Мы ровесники с Джел-Мабедом, – сказал Строганов. – Дай и ему, мы вместе будем держать экзамен.
Торт был подан отцу Ибрагима, и… оба вскрикнули:
– Рай, рай! Больше на мудрецов нет вакансий.
– Ну нет, – сказал Генри. – Я не уступаю так легко. Возраст и мудрость не обязательно согласуются. Я прошу теперь и для нас с Ибрагимом.
Анна подала им торт, ласково пригрозив Генри за бунт.
Не успели они откусить, как Генри важно заявил, что прид„тся оспаривать право на мудрость у первых вкусивших, так как свой рай они уже проглотили. И, пожалуй, торта не хватит для повторного испытания, если все будут поглощать райскую мудрость так быстро.
Когда очередь дошла до И. и Ананды, мне не пришлось решать, кто был здесь мудрецом. Ананда, держа блюдо с начатым тортом, поклонился мне и сказал:
– Если бы я был мудрецом, то в эту минуту я потерял бы часть невещественного рая, так как весь уш„л бы в блаженство еды. Это прекрасно и обманчиво. Кушанье скромно на вид и необычайно привлекательно внутри. Если и блюдо обладает таким же скрытым талантом обвораживать людей, то вы далеко пойд„те в жизни, юноша. Капитан выказал свой необычайный вкус, вы же продемонстрировали ещ„ и талант тайного волшебства. Я нетерпеливо буду ждать, когда откроется дно блюда.
Вскоре от торта не осталось ничего, и я увидел остановившиеся глаза Анны, которых она не отрывала от блюда.
Я так перепугался, что встал, собираясь убежать.
– Стой, стой, Л„вушка! – вскричал И., мигом очутившись подле меня и беря меня под руку. – Как раскрылись твои каверзы, – так ты и бежать?
– Я очень заинтригован, – вставая, произн„с капитан. – Л„вушка в такой тайне вс„ держал…
И он направился к столу. Посмотрев на блюдо, на Анну, на меня, он пров„л рукой по глазам и молча пош„л на сво„ место.
– Да что там такое? – громко сказал Строганов. – Мудрецами становились вслух, а как до принцев дошло, – языки проглотили. Наоборот бы надо.
Он приподнялся, склонился над блюдом и, окинув всех взглядом, улыбаясь, сказал:
– Оно выходит, будто принцем-то становлюсь я. Генри, турки – все бросились к блюду.
– Ну дайте же и нам с Анандой посмотреть, – отстраняя их от стола, сказал И.
Я готов был провалиться сквозь землю, а капитан, крепко держа меня под руку, шептал:
– Ну и мальчишка! Почему же не я наш„л эту вещь? Я готов был бы…
– Я согласен, что на блюде изображена царственная красота. Если бы в лице нарисованной красавицы сверкало столько духа и ума, сколько в той живой принцессе, чьим прототипом она служит, – я согласился бы признать вас принцем-отцом, – сказал Ананда. – И юноша, сумевший оценить сходство, оценить краски портрета на стекле, достоин моей горячей благодарности.
С этими словами Ананда подош„л ко мне, обнял, и как реб„нка подняв меня на воздух своими могучими руками, крепко поцеловал.
– Надо фехтовать, Л„вушка, делать гимнастику, ездить верхом, закалять организм. Ваша худоба неестественна. Генри, доктор, займись моим другом Л„вушкой. Ну, а теперь – играть, – прибавил он.
Выйдя из комнат Ананды и подходя к главному крыльцу, мы столкнулись с возвращавшимся князем. Узнав, что мы ид„м в музыкальный зал, он очень обрадовался, поспешил впер„д, и вскоре мы все собрались в освещ„нном зале.
Я был пораж„н, когда увидел в руках Ананды виолончель. Я не заметил е„ утром среди прочих его вещей.
Анна, в белом гладком платье из блестящего, мягкого ш„лка, как обычно с косами по плечам, в этот вечер была хороша так, что казалось невозможным вместить эту красоту в образ обычной, из плоти и крови созданной женщины.
– Мы сыграем несколько старых венецианских народных песен, теперь уже почти забытых и забитых новыми и пошлыми напевами, – сказал Ананда.
Я сидел рядом с И., по другую сторону от него сел капитан, как раз напротив музыкантов.
Что это были за лица. Глаза-зв„зды Ананды сверкали, точно бросая искры вокруг. У Анны горели розами щ„ки, верхняя губа снова приподнялась, открыв ряд е„ мелких, белых зубов.
Ни в н„м, ни в ней не было ничего от земных страстей. Но оба они были слиты в высшем страстном порыве творческого экстаза.
Первые звуки рояля мгновенным вихрем взмыли кверху, точно оторвались и полетели куда-то. И внезапно глубокий, властный звук прорезал их. Сливаясь, отходя, ещ„ ближе сливаясь в гармонии и снова е„ разбивая, н„сся звук виолончели, покоряя себе рояль, покоряя нас, овладев, Казалось, всем пространством вокруг.
Я не мог представить, что поют струны. Это пел голос, человеческий голос неведомого мне существа.
Звуки смолкли. О, как бедно стало сразу вс„! Какой унылой показалась жизнь, лиш„нная этих звуков. «Ещ„, ещ„», – молил я в душе и чувствовал, что все просят о том же, хотя никто не нарушал молчания.
Снова полилась песня. Она показалась ещ„ прелестнее и колоритнее. Огромная сила жизни лилась в этих звуках. Я не мог постичь, каким образом эти высшие, с недосягаемым талантом люди ходят среди нас, выдерживают вибрации таких простых, маленьких людей, как я и мне подобные? Зачем они здесь, среди нас? Им нужен Олимп, а не обыденные дни с их трудом, потом и слезами…
«Да вот благодаря им и нет серого дня сегодня, а есть сияющий храм», – роняя слезу за слезой, продолжал думать я под сменявшиеся песни и не знал, какую из них предпочесть.
Внезапно Ананда встал и сказал:
– Теперь, Анна, Баха и Шопена, в честь моего дяди.
Анна улыбнулась, поправила платье и стул, подумала минуту и заиграла.
В тумане слез, взволнованный до глубины души, я сидел, держась за И. Мне казалось, что я не выдержу потока новых, сотрясавших всего меня сил. Точно под воздействием этих звуков во мне раскрывалось какое-то новое существо, которого я в себе ещ„ не знал.
Как только смолкли звуки, Ананда подош„л к Анне, почтительно, но так нежно, что у меня заныло в сердце, поцеловал ей руку и сказал:
– Старые, венгерские, последние, что я вам прислал. Ещ„ никто не успел приготовиться, опомниться, а уже снова полилась песня. Но можно ли было назвать это песней? Разве это голос человека? Что это? Какойто неведомый мне инструмент. Или это раскаты эха в горах? Это какая-то стихия красоты. Я был так ошеломл„н, так сбит с толку, что, раскрыв рот, уставившись на Ананду, еле переводил дыхание.
Он пел на непонятном мне языке. Я ни слова не понимал, но содержание песни ясно сознавал. Цыган оплакивал погибшую жизнь, погибшую любовь. Ревность, злоба, безумие – вс„ человеческое страдание, вся бездна страсти и скорби воплотились в песне и проникли в сердце. Но вот звуки изменились, звучавшие проклятия перешли в прощение, примирение, благословение и мир…
«Зачем этот человек среди нас? – вс„ не мог я отделаться от навязчивого вопроса. – Его место где-то выше, не среди простых людей».
И вдруг Ананда, что-то шепнув Анне, запел русскую песню:
Я только странник на земле.
Среди труда, страстей и боли Избранник я счастливой доли.
Моей святыне – красоте Пою я песнь любви и воли.
Я вздрогнул от неожиданности. Он точно ответил мне. То была не просто песнь, а гимн торжествующей любви…
Когда отзвучало последнее слово, я едва смог, поддерживаемый И., встать. Оглядев всех своих друзей, я почти никого не узнал; и даже И. был необычно бледен, серь„зен, почти суров. Прощаясь с нами, Ананда ласково сказал капитану:
– Я буду ждать вас завтра в пять часов.
С большим трудом отдавая себе отч„т во вс„м окружающем, встретив полные слез глаза Генри, я попросил И., чтобы верзила помог мне вернуться к себе, что мне нехорошо.
Помню только, что сильные руки капитана подхватили меня.
ГЛАВА 21 МОЯ БОЛЕЗНЬ, ГЕНРИ И ИСПЫТАНИЕ МОЕЙ ВЕРНОСТИ Когда я очнулся в своей постели, то первое, что я увидел, было лицо склонившегося надо мной И.; рядом, держа в руке рюмку, стоял Ананда.
Я даже ахнуть не успел, как И. приподнял мою голову, а Ананда влил мне в рот что-то горькое, остро пахнущее, от чего я чуть не задохся.
Почему-то я чувствовал себя слабым; мне хотелось спать и я закрыл глаза, хотя оба друга склонились надо мной, точно желая о ч„м-то меня спросить.
Какие-то провалы в сознании, пробуждение в слабости и неизменная чья-то фигура вблизи меня – вот вс„, что сохранила мне память этих дней.
Мне казалось, что я л„г спать только вчера, когда в один из дней, проснувшись, ясно увидел И., задумчиво сидевшего подле меня. Я хотел встать, но его рука удержала меня.
– Не поднимайся, Л„вушка. У тебя было обострение болезни, и Ананда опасался, что сотрясение мозга разобь„т надолго твой организм. Но благодаря его усилиям и нашему общему уходу ты теперь спас„н. Я чувствую себя очень виноватым перед тобой за то, что не убер„г тебя от чрезмерно волнующих впечатлений. Простишь ли ты меня, ведь из-за моей непредусмотрительности ты пролежал две недели, – мягко и ласково глядя на меня, говорил И.
– Я пролежал две недели? – совершенно изумл„нный, спросил я.
Я старался вспомнить, на ч„м кончилась моя сознательная жизнь и где я жил бредовыми представлениями, а где она снова начиналась? Когда я заболел? Но какой-то шум в голове и звон в ушах не давали мне ничего сообразить.
Одно только я понял, что И. считает себя в ч„м-то передо мной виноватым. И в такой степени смешной показалась мне эта мысль, что я протянул к нему руку и сказал:
– Ну а у кого же мне просить прощения за то, что я вторично заболел и вторично отравляю вам жизнь, отнимая у вас столько сил и времени? Ах, Лоллион, я вдруг сейчас вс„ вспомнил. Ведь это я снова – как тогда у Ананды
– упал в обморок в зале? Музыка, музыка, такая необычайная, она словно заставила мой дух вылететь из меня. Иначе я не могу вам описать своего состояния. Я точно улетел и попал к Флорентийцу. Я знаю, что мне это снилось, будто я с ним. Он был в длинной белой одежде и что-то мне говорил. Я видел комнату, всю белую, но что я там делал, что он мне говорил, – я вс„ забыл. Безнад„жно забыл. А между тем, единственной моей мыслью была радость рассказать вам весь свой сон, вс„, что говорил Флорентиец. И вот, я вс„ забыл и даже смысла не помню; только знаю, что Флорентиец несколько раз сказал мне: «Ты здоров. Ты совершенно здоров. Но если ты хочешь следовать за мною и быть моим верным другом, – ты должен стать бесстрашным. Только бестрепетные сердца могут подняться к высоким путям». Вот и вс„, что я запомнил.
– Сейчас, Л„вушка, не говори столько. Надо сделать вс„, чтобы ты поправился поскорее. За эти две недели случилось очень многое.
Самое большое огорчение капитана состояло в том, что он должен был уехать, не простившись с тобой, или, вернее, поцеловав тво„ безжизненное на вид тело. Этот закал„нный человек, считая тебя умирающим, плакал. А верзила
– того, как нервную барышню, я должен был отпаивать каплями и уверять, что ты будешь жить.
Видишь ли, друг. Если, так или иначе, во сне или в бреду, наяву или в мечтах, – ты вынес из этой болезни сознание, что надо и можно двигаться дальше только в бесстрашии, – тебе надо сделать вс„, чтобы его обрести. Это твой ближайший и вернейший урок. А нам с Анандой, прошедшим в прошлом – как ты знаешь – тяж„лый путь скорби и ужаса, предстоит помочь тебе в достижении этой задачи.
Поэтому давай добь„мся сначала полного физического выздоровления. Мне, тебе, Анне и ещ„ кое-кому вскоре предстоят большие испытания. А точнее, мы должны помочь Анне и Строганову очистить их семью от того зла, которое – благодаря неосторожности жены Строганова – губит е„ само„, их младшего сына и протягивает грязные лапы к Анне.
Тебе, выплакавшему в горьких слезах сво„ детство и сомнения, теперь надо стать мужчиной. Уверенно стой на ногах и помогай нам с Анандой. Да вот, кстати, и он.
И действительно, я услышал в соседней комнате, где прежде жил капитан, шаги Ананды и его голос. Потом я узнал, что в комнате капитана поселился Генри, разделявший с И. все хлопоты ухода за мной.
Ананда вош„л, осветив своими глазами-зв„здами всю комнату. Он точно вн„с с собой атмосферу какой-то радости, успокоения, уверенности.
– Ну, что же? Был ли я прав. Генри, говоря тебе, что с Л„вушки, как перчатка, сойд„т болезнь? – прозвенел его вопрос к Генри, которого я, находясь под обаянием Ананды, не заметил сразу.
Генри смущ„нно улыбался, говоря, что это из ряда вон выходящий случай, что ни в одной из книг он не находил указаний к такому лечению, какое применил Ананда.
– Знание, Генри, – это жизнь. А жизнь нельзя уместить ни в какую книгу. Если ты не будешь читать в больном его жизнь, а примешься искать в книгах, как лечится болезнь, – ты никогда не будешь докторомтворцом, талантом, а только ремесленником. Нельзя лечить болезнь. Можно лечить больного, применяясь ко всему конгломерату его качеств, учитывая его духовное развитие. Не приведя в равновесие все силы в человеке, его не вылечишь. Я даже не спрашиваю, как вы, Л„вушка, себя чувствуете, а предписываю: быть через три дня на ногах; на пятый день выйти в сад; на шестой ехать кататься с Генри; через неделю считаться здоровым и приняться за все обычные дела, вплоть до писания под мою диктовку писем и слушания музыки; а через десять дней помочь нам с И. в одном трудном деле.
Генри всплеснул руками и даже присвистнул. Он являл собой крайнюю степень возмущения. Я засмеялся и, несмотря на слабость и звон в ушах, обещал – при должном количестве пилюль Али – выполнить наказ Ананды.