Также интересно рассмотреть следующую особенность - как на практике выражается передача темной магии в зависимости от намерений или эмоций.
Первое, что говорит нам об этом – что во время Весны Арды землю изменило не колдовство, а именно злоба и ненависть Мелькора, которые выглядят чем-то материальным.
«Злоба и губительная ненависть Мелькора изливались оттуда, и увядала Весна Арды. Зелени жухли и гнили, реки запрудили тина и ил, и возникли болота, ядовитые и зловонные, где в изобилии плодился гнус; леса сделались темны и опасны, и стали они прибежищем страха; и звери превратились в чудовищ, вооруженных рогами и клыками, и обагрили земли кровью».
«nonetheless the evil of Melkor and the blight of his hatred flowed out thence, and the Spring of Arda was marred. Green things fell sick and rotted, and rivers were choked with weeds and slime, and fens were made, rank and poisonous, the breeding place of flies; and forests grew dark and perilous, the haunts of fear; and beasts became monsters of horn and ivory and dyed the earth with blood». [3]
Кроме того, Тангородрим и его пределы могут сообщать о чем-то и служить для Мелькора средством диалога со своими врагами или выражения гнева. Это мы встречаем перед Нирнаэт Арноэдиад:
«Тогда Фингон обратил взор свой к Тангородриму: над горой сгустилось темное облако и курился черный дым; и понял король: пробудилась ярость Моргота и принят вызов».
«Then Fingon looked towards Thangorodrim, and there was a dark cloud about it, and a black smoke went up; and he knew that the wrath of Morgoth was aroused, and that their challenge was accepted». [3]
Выражение ярости через некие природные явления мы можем обнаружить дважды. Первый раз - в «Лэ о Детях Хурина», когда Мелькор приходит в гнев от отказа Хурина сотрудничать.
«Тут буйство разразилось бури безудержной,
свирепый рев сотряс стены;
ярость неистовая обуяла Моргота,
но негромким голосом он угрозы расточал
Талиону Эритамроду, уста скривив»:
«Then tumult awoke, a tempest wild
in rage roaring that rocked the walls;
consuming madness seized on Morgoth,
yet with lowered voice and leering mouth
thus Thalion Erithamrod he threatened darkly» [12]
Второй раз - после похищения Сильмарилла Береном и Лютиэн. Когда Ангбанд просыпается и Мелькор обнаруживает пропажу одного из камней:
«Внизу, под ними, грохотал гром, вспыхивали молнии и содрогались горы. Тангородрим изрыгнул огонь и дым; огненные смерчи взвились к небу и обрушилась на землю, уничтожая все вокруг; и страх объял нолдор Хитлума» [3].
А в Лэ о Лэйтиан момент, когда Мелькор засыпает от песни Лютиэн, и вовсе характеризуется такой тишиной, «словно заснуло сердце Земли» - «as were the heart of Earth asleep» [8].
Влияние на разум.
В рамках диалога о волшебстве нужно сказать и о способности Мелькора влиять на разумы других. Тем не менее, это воздействие отчетливо делится на два типа - магическое и немагическое. Немагический путь лучше всего описан в осанвэ-кенте:
«в Валиноре Мелькор говорил на Квенья с таким мастерством, что все эльдар удивлялись, так как лучше говорить было нельзя, даже близко к тому, даже поэтам и ученым» [11].
К гоэтическим или магическам уловкам относятся разные способы.
Во-первых, это достаточно известное «заклятье ужаса», под которое попал, к примеру, Маэглин в «Падении Гондолина». Оно же аналогичным образом описывается в Сильмариллионе: «некоторых пленников столь устрашил его грозный взор, что не было более необходимости держать их в цепях; навсегда завладевал ими неизбывный ужас, и исполняли они волю Моргота, где бы ни находились». [3]
Аналогичным образом присутствие Мелькора действует на орков:
«Несомненно, орки были рабами Моргота; исказившись, они почти потеряли возможность освободиться от господства его воли. До падения Ангбанда это давление было так велико, что когда он обращал к оркам свои мысли, они чувствовали этот "взгляд", где бы ни находились».[2]
Иными словами, чтобы попавший под заклятье почувствовал «присутствие» Мелькора – ему достаточно просто о нем подумать.
Во-вторых, способность лишить проклятого способности видеть хорошее, как случилось с Хурином: «Все, что знал Моргот об исполнении своего проклятия, также знал и Хурин, но ложь и злая клевета были перемешаны с правдой; и смотря глазами Моргота, он волей-неволей видел все вещи искривленными» [13].
В-третьих, возможность насылать кошмары: «Преображенные мифы» говорят нам именно об этом – что «Мелкор наполнил Ночь незримыми опасностями, бесформенными страхами, тревожным бодрствованием и навязчивыми снами, уводящими через уныние к тени Смерти»[2].
В-четвертых, согласно «Осанвэ-кенте» Мелькор «мог проникнуть тайно в открытый и неосторожный разум, в надежде прочитать его мысли, прежде чем тот закроется, и более того – вложить в него свои собственные мысли, обмануть его и завоевать его дружбу» [11].
Тем не менее, эта способность скорее выглядит бесполезной – поскольку «кто слушал и не запирал перед ним двери часто уже и так были склонны искать его дружбы; некоторые (согласно своим меркам) уже встали на путь, похожий на его собственный и слушали, потому что надеялись узнать от него вещи, которые послужат затем их собственным целям. (Так было с теми из Майар, кто в самом начале попал под его власть» [11].
Волшебные предметы.
В части мира темной магии в Первую Эпоху у нас, как ни странно, исчезающе мало упоминаний о свойствах «мира темных вещей», когда речь идет о том, что было создано непосредственно Мелькором или Майроном-Сауроном.
Поэтому это будет единственный раздел моего обзора, когда я попытаюсь реконструировать «от обратного» физические методы воздействия на вещи. Это лишь гипотеза, но надеюсь, она будет интересной – и полезной.
Единственное, к чему мы можем обратиться - как ни странно, это Лэ о Лэйтиан и чары Финрода и Лютиэн, поскольку в том и другом случае мы, очевидно, видим примеры “эльфийской гоэтейи” и “магии”. Посмотрев на то, каким образом они творят чары и как бы «наполняют намерениями» те или иные предметы – мы можем предположить, что механика могла быть сходной и у «светлой», и у «темной» стороны.
В случае с магией – мы видим, что у Лютиэн присутствует некая ритуальность и последовательность действий. Она не может заставить свои волосы отрасти и обрести силу просто желанием воли. Лютиэн просит принести ей воды в серебряном кубке в молчании и вина в золотом кубке – с песней, после чего ни много, ни мало, двадцать семь раз смешивает воду с вином, напевая над ними песню.
«- В темную полночь, - сказала она, -
Серебряный кубок налейте сполна,
Пусть кубок серебряный мне принесут,
Пусть слов не проронят и тихо идут.
Вина попросила, другого позвав,
В кувшине златом и чеканном, сказав:
- С песней веселой несут пусть ко мне
Вино, когда солнце стоит в вышине».
'At middle night,'
she said, 'in bowl of silver white
it must be drawn and brought to me
with no word spoken, silently.'
Another she begged to bring her wine
in a jar of gold where flowers twine -
'and singing let him come to me
at high noon, singing merrily.' [8]
Лутиэн в одиночестве снова была.
Волшебная песня ее потекла,
И с песнею воду с вином в этот час
Трижды смешала она девять раз»;
«And Lúthien now was left alone.
A magic song to Men unknown
she sang, and singing then the wine
with water mingled three times nine»;[8]
Первая песня-заклинание над золотым кубком – о росте. Над серебряном – о свободе.
«Когда те в кувшине лежали златом,
Пела о росте, о свете дневном;
Когда те в серебряный кубок легли,
Другого напева слова потекли,
В напеве том тьма бесконечна и ночь,
Там звездная высь и стремление прочь,
Свобода. И следом запела о том,
Что всех длиннее на лике земном»:
«and as in golden jar they lay
she sang a song of growth and day;
and as they lay in silver white
another song she sang, of night
and darkness without end, of height
uplifted to the stars, and flight (280)
and freedom. And all names of things
tallest and longest on earth she sings: [8]
Зачарованной смесью она омывает свои волосы и уже, по всему видимому, на саму себя и свои волосы накладывает чары сна и дремоты.
«И, голову вымыв, запела потом
Тему дремоты, охваченной сном,
Всепроникающ, глубок этот сон,
Как ее волосы, темен был он»
«Then did she lave her head and sing
a theme of sleep and slumbering,
profound and fathomless and stark
as Lúthien's shadowy hair was dark» [8]
Иными словами – очевидно, если эльф, майа или даже кто-то из Валар творит волшебство на пределе своих способностей – ему могут потребоваться определенные ритуальные действия и предметы материального мира, которые помогут воплотить эту силу. Песня и предметы могут быть как добрыми, как и злыми, действия – различными, но похоже на то, что сама «техника» работает именно так. А потому, если выделить максимально общие черты, это применимо и к созданию Сильмариллов Феанором, и к тому, как творил туманы в подземельях Мелькор, и как были созданы ладьи Луны и Солнца.
Почти ту же историю мы встречаем, когда речь заходит о Финроде. Орочьи личины, которые создаются для спутников, не берутся “из ничего” - Финроду приходится соорудить некое подобие “камуфляжного костюма”, и лишь потом наложить чары, которые скорее «отводят глаза», нежели создают полноценную иллюзию. В частности, они переодеваются в одежду врагов, мажут лица краской и крепят к голове волосы орков. При этом заклинание также в форме песни.
«Ядовитые копья, и лук из рогов,
Кривые мечи, все оружье врагов
Они взяли, одежды Ангбангда надев,
Грязную ткань неохотно стерпев.
Руки и лица покрыли затем
Темною краской; и гоблинам тем
Волосы стали они состригать,
Черные космы, и каждую прядь
Уменьем эльфийским крепили к своим.
И каждый, увидев, что сделано с ним,
С содроганием в сторону тут же смотрел.
Заклятие Финрод над ними пропел
Об облике новом, о формах других;
Огромными выросли уши у них,
И зубы их форму клыков приняли,
Пока его чары напевом текли».
«The poisoned spears, the bows of horn, (75)
the crooked swords their foes had borne
they took; and loathing each him clad
in Angband's raiment foul and sad.
They smeared their hands and faces fair
with pigment dark; the matted hair (80)
all lank and black from goblin head
they shore, and joined it thread by thread
with Elvish skill. As each one leers
at each dismayed, about his ears
he hangs it noisome, shuddering. (85)
Then Felagund a spell did sing
of changing and of shifting shape;
their ears grew hideous, and agape
their mouths did start, and like a fang
each tooth became, as slow he sang». [8]
Проклятия
Особого интереса, на мой взгляд, заслуживает проклятие Мелькора, наложенное на род Хурина. В разговоре о волшебных предметах мы определились, что и для магии, и для гоэтейи порой применяются различные материальные объекты.
В этом свете становится очень интересным следующий отрывок.
«Тогда ярость овладела Морготом, и рек он:
— Зато до тебя-то я доберусь, и до всего твоего проклятого рода; и воля моя сокрушит вас, будь вы все хоть из стали.
И поднял он с земли длинный меч и переломил его перед глазами Хурина; и осколок оцарапал пленнику лицо, но Хурин не отвел взгляда. Тогда Моргот простер длань в сторону Дор-ломина и проклял Хурина и Морвен, и потомство их, говоря:
— Узри же! Тень моих помыслов падет на них, куда бы ни направили они шаг, а ненависть моя станет преследовать их до самых границ мира». [9]
Я обратил внимание, что первый раз проклятие звучит именно после этого жеста. В большой статье о видах и механике проклятий у Юлии Понедельник, было замечено, что «У Толкина не описано никаких магических обрядов при наложении проклятий. Похоже, что достаточно просто сказать: «Проклинаю!» и все». [10]
То есть – чтобы Мелькор проклял весь род Хурина, ему достаточно просто об этом сказать. Тем не менее, я бы осмелился толковать разламывание меча не как бессмысленный выплеск ярости (зачем бы это делать с обожженными руками?), а как в неком смысле «магическое действие». Почему?
1. Вспоминаем разговор об эмоциях - это, пожалуй, первый и последний раз, когда мы видим, что Мелькор не врет и со всей искренностью обещает что-то сделать.
2. Вероятно, проклясть целый род «энерготзатратнее», чем отдельно взятую личность. Не обязательно, но очень вероятно, что на самом деле проклятие Мелькора начинает действовать именно в этот момент, и отчасти его сила нашла воплощение через меч – потому что это предмет, через который был реализован гнев и это в целом очень символичный жест. При этом осколок царапает Хурина.
Это не противоречит дальнейшим событиям, поскольку в этот момент Мелькор проклинает именно род Хурина – второе же проклятие и колдовство служит тому, чтобы «Хурин не мог сдвинуться с места, и умереть не мог до тех пор, пока не освободит его Моргот» [9]. При этом похоже, что Мелькору тут уже не нужно совершать физических действий – ему достаточно вложить в эти слова свою волю.
Сопротивление иллюзиям
Отдельно стоит сказать о невозможности обмануть Мелькора «гоэтическим волшебством» эльфов. За основу этого утверждения я взял ситуацию с Лютиэн, которая пришла в Ангбанд.
Кроме того, это наглядно свидетельствует о разбросе сил между Мелькором и Сауроном – в то время, как Саурону пришлось выигрывать поединок песен силы, чтобы разоблачить магию Финрода, Мелькору оказалось достаточно просто посмотреть на Лютиэн, чтобы определить обман – он приказывает, и обманные чары развеиваются.
“Ты лжешь. Тебе не обмануть
Вовеки взгляда моего.
Твой облик истинный иной,
Так покажи ты мне его,
Личину сбрось, предстань сейчас
Собой для рук моих и глаз!”
И медленно, как бы во сне,
Переменилась тут она:
Личина грязная сошла
И пала в сторону, темна,».
«Liar art thou, who shalt not weave
deceit before mine eyes. Now leave
thy form and raiment false, and stand
revealed, delivered unto my hand!'
There came a slow and shuddering change:
the batlike raiment dark and strange
was loosed, and slowly shrank and fell,
quivering». [8]
III. Сезональность темных сил.
Сравнивая различные первоисточники, я обратил внимание на одну очень интересную особенность – темные силы Арды часто демонстрируют четкую сезонность: зимой их сила растет, а летом - ослабевает.
Связано это в первую очередь, конечно же, с тем, что Мелькор, как падший «главный Вала Земли» [2] «обладал он властью над холодом и огнем от вершин гор до раскаленных недр их» («he wielded cold and fire, from the tops of the mountains to the deep furnaces that are beneath them») [3], причем использованное в оригинале слово «wielded» оксфордский словарь характеризует по значению именно как «hold and use (a weapon or tool)» [4] - «использовать как оружие или средство». Также из «Сильмариллиона» мы знаем, что Мелькор был тем среди Валар, кто «измыслил неуемный ледяной холод» («hath bethought him of bitter cold immoderate») [3].
Интересно то, что, судя по всему, эта связь с холодом очень часто использовалась в стратегических и военных целях, причем эльфы были осведомлены об этом. Проследить это можно по следующим цитатам.
В предначальную эпоху в «Преображенных мифах» Мелькор вовсе прячется при наступлении лета.
«Ненавидя Солнце, он пришел на Север, зимней ночью. Сначала Мелкор уходил при наступлении долгого летнего дня; но через некоторое время, вновь осмелев и желая себе постоянного укрытия, он начал постройку большой подземной крепости на дальнем Севере, позже названной Утумно (или Удун)».
«And in his hatred of the Sun he came to the North at night in winter. At first he would depart when the long day of summer came; but after a time, becoming bolder again, and desiring a dwelling place of his own, he began the delving underground of his great fortress in the far North, which was afterwards named Utumno (or Udun)». [2]
Следующим ярким примером является Дагор Браголлах. Нападение происходит не днем и не в межсезонье – а именно зимней ночью. Я думаю, несмотря на то, что, как говорится в Сильмариллионе, «ненависть в душе Моргота взяла верх над предусмотрительностью» («And it is said that his hate overcame his counsel») [3], время было выбрано не случайно, поскольку в ту ночь также не было Тилиона в небесах.
«И вот пришла зима, и настала ночь, темная и безлунная, и широкая равнина Ард-гален лежала в дымке под холодными звездами – от нолдорских крепостей на холмах до подножия Тангородрима».
«There came a time of winter, when night was dark and without moon; and the wide plain of Ard-galen stretched dim beneath the cold stars, from the hill-forts of the Noldor to the feet of Thangorodrim». [3].
При этом упоминается, что «окончанием Битвы Внезапного Пламени считается приход весны, когда натиск Моргота стал ослабевать» («but the Battle of Sudden Flame is held to have ended with the coming of spring, when the onslaught of Morgoth grew less»). [3] Думаю, что связь со сменой сезонов здесь также самая прямая.
Также мы встречаем упоминание, что «зимы в Белерианде становятся все суровее по мере того, как растет мощь Ангбанда» («the winters worsened in Beleriand as the power of Angband grew») [3].
Нападение Глаурунга на Нарготронд происходит тоже в момент роста сил Ангбанда – осенью.
«А осенью того же года, выждав своего часа, Моргот бросил на народ Нарога огромное, давно подготавливаемое им воинство; сам урулоки Глаурунг пересек Анфауглит, и явился к северным долинам Сириона, и учинил там великий разор».
«And in the autumn of the year, biding his hour, Morgoth loosed upon the people of Narog the great host that he had long prepared; and Glaurung the Úrulóki passed over Anfauglith, and came thence into the north vales of Sirion and there did great evil». [3]
Исключением может считаться только нападение на Гондолин – как известно, оно случилось в праздник Врат Лета («great feast that they named the Gates of Summer»)[3], но подобное может легко объясняться тем, что Мелькор слишком хотел уничтожить Гондолин и не мог себе позволить ждать полгода.
Но примечательно, что при этом для Нирнаэт Арноэдиад союзными армиями был выбран максимально «невыгодный» для Ангбанда сезон - «утром середины лета, трубы эльдар возвестили восход солнца» («on the morning of Midsummer, the trumpets of the Eldar greeted the rising of the sun») [3].
Также примечательно, что связь с сезонностью сил демонстрировалась не только в первой эпохе – тысячи лет спустя правитель Лоссотов говорит Арведуи, что летом власть назгула-ангмарца ослабеет: «Но сейчас дыхание его мертвит, и длинна его холодная рука» («For in summer his power wanes; but now his breath is deadly, and his cold arm is long») [5].
IV. Слуги и соглядатаи темных сил.
Пытаясь охватить вопрос темной магии, я не мог обойтись без упоминания существ, которым и Мелькор-Моргот, и Майрон-Саурон обязаны большей частью своих успехов. Это все те безымянные соглядатаи и слуги, на которых мы то и дело натыкаемся в текстах.
Я оставляю в стороне вопрос происхождения орков, поскольку он сам по себе заслуживает отдельного рассмотрения.
Существа-соглядатаи.
Анализируя тексты, которые касаются первой эпохи, я заметил, что на практике те самые «шпионы Моргота» и не только – делятся на несколько типажей. В общем и целом мы можем найти прямое перечисление разных видов его слуг еще во втором варианте «Лэ о Детях Хурина»:
«Не помогли ни доглядчики, ни злые духи,
ни мудрость безмерная Морготу сведать,
где укрытье обрел народ гномов».
«Nor spies sped him, nor spirits of evil,
nor his wealth of wisdom to win him tidings,
whither the nation of the Gnomes was gone». [12]
В сухом остатке у нас остаются просто «spies» и «злые духи». Очевидно, майар – и все остальные.
· Майар
Судя по всему, майар использовались в двух случаях – когда требовалось запугать кого-то, либо поймать – и когда требовалось принять чужое обличье. Первый случай встречается еще в предначальную эпоху.
«Ужасные создания начали охотиться вдоль границ эльфийских владений, и многие из Квэнди без вести пропадали во тьме. Многое из этих кошмаров могло быть фантомами и иллюзиями, но некоторые, вне всякого сомнения, были формами, принятыми слугами Мелкора, унижающими и оскорбляющими формы Детей» [3]
Наиболее ярким примером работы кого-то из майар Мелькора является раскол, возникший во времена Долгого Мира на совете эдайн, когда дом Беора ушел в Дортонион, часть людей расселилась в Хитлуме, а часть боялась эльфов и не хотела иметь с ними общих дел. На этом совете, убеждая людей оставить эльфов в покое, «поднялся некто, кого все приняли за Амлаха, сына Имлаха, и слова его звенели яростью, и дрогнули сердца внимавших ему» [3]. Но после совета «вновь объявился среди них Амлах и отрицал, что присутствовал на совете или говорил подобные слова; и людей охватили сомнение и тревога» [3].
· Животные
Кроме майар, шпионами служили также животные. О битве Последнего Союза можно найти следующее упоминание: «Все живое разделилось в тот день, всякие твари, даже звери и птицы, оказались в разных лагерях». [3]
Очевидно, это подтверждает то, что Саурон также сманивал себе на службу зверей. Наиболее полное перечисление тех, кого использовал Мелькор, можно найти в «Падении Гондолина». В целом мы получаем список из змей, волков, псов, ласок (вероятно, к ним же могут быть отнесены хорьки или куницы), сов и соколов.
«были там змеи, что ползают везде и могут обыскать все щелки, от глубочайших пропастей до высочайших пиков, и слышат любой шорох, что пробежал в траве или прошелестел в скалах; были там и волки, и алчные псы, и огромные кровожадные ласки, чей нос способен учуять даже в воде след многомесячной давности, чьи глаза способны отыскать на гальке следы даже век спустя; явились к нему совы и соколы, что своим зорким взглядом днем и ночью могут углядеть самую малую пичужку во всех лесах на свете, любую мышку-полевку или крысу, что прячется где-то на краю земли. Всех их созвал он в свои Железные Чертоги, и явились они во множестве».
«snakes that could go everywhither and search all crannies or the deepest pits or the highest peaks, listen to every whisper that ran in the grass or echoed in the hills; wolves there were and ravening dogs and great weasels full of the thirst of blood whose nostrils could take scent moons old through running water, or whose eyes find among shingle footsteps that had passed a lifetime since; owls came and falcons whose keen glance might descry by day or night the fluttering of small birds in all the woods of the world, and the movement of every mouse or vole or rat that crept or dwelt throughout the Earth. All these he summoned to his Hall of Iron, and they came in multitudes». [14]
Кроме этого, в Лэ о Лэйтиан можно найти упоминание о летучих мышах и птицах-падальщиках – и, возможно, воронах.
«Они пронесли через этот простор
Черные флаги; где зяблики пели,
Где арфы прекрасные дивно звенели,
Вороны тьмою кружили лишь ныне»
«had gleamed amid the grass they bore
their banners black, where finch had sung
and harpers silver harps had wrung
now dark the ravens wheeled and cried» [8]
«Как призраки, совы летят из дверей,
И стаи нечистых летучих мышей»
«Like ghosts the owls were flying seen
hooting in the dawn, and bats unclean» [8]
«Скалы поднялися по сторонам,
Стервятники с криком уселися там»;
«Ever the sheer cliffs rose beside,
where birds of carrion wheeled and cried,» [8]
О последнем отрывке стоит упомянуть, что стервятник как мы его знаем – это скорее «vulture», а употребленное в оригинале «birds of carrion» - это просто собирательное название для падальщиков, к которым технически, кроме них, могут относиться кондоры, грифы, сипы и ястребы-бородачи.
· Люди и сломленные рабы
Во многом о сломленных пленниках шла речь в разделе, где мы говорили о способности Мелькора влиять на чужие разумы – таких шпионов или слуг тоже нельзя сбрасывать со счетов.
В случае с людьми (такими, как Улфанг), очевидно, в ход шли хитрые договоренности, в случае с рабами ситуация тоже достаточно ясна.
«Но более всего нолдор опасались предательства со стороны своих же собратьев, побывавших рабами в Ангбанде, ибо многих Моргот сделал орудием своих злобных замыслов: притворившись, будто возвращает пленникам свободу, он отсылал их прочь – но подменив их волю своею, и со временем несчастные вновь возвращались к нему». [3]
Созданные существа.
В вопросе о созданных существах я остановлюсь на волколаках – поскольку фигурируют они в текстах достаточно часто. В основном о них повторяется одна и та же идея – есть просто волки, а есть существа, в которых каким-то образом вложены или в которых развиты «злые духи».
Подтверждением этого, к примеру, является то, что волколак, который убил Финрода в подземельях Тол-ин-Гаурхота, был говорящий.
«Быть может, еще я успею узнать,
Каким вы путем собирались шагать.
Голоден волк, и пора приступать;
Смерти уж Берену незачем ждать.».
«Perchance, the errand I shall know,
ere all is done, that ye did go.
The wolf is hungry, the hour is nigh;
no more need Beren wait to die.';». [8]
В дальнейшем мы встречаем повторное упоминание, что Саурон-Майрон создавал волколаков именно вкладывая в них духов или души. Вполне вероятно, что его некромантия была связана именно с этим – создание из мертвых душ волков. О некромантии будет сказано в последнем фрагменте этого обзора магии, но чудовища с Острова Волколаков в оригинальном тексте характеризуются как «misbegotten or spell-wronged».
«Вечно под властью безмерной своей,
Полчища духов держал чародей,
И верным он войском себя окружил,
Он чарами души в чудовищ вложил,
Была для них воля его словно дар:
Волколаки свирепые с Острова Чар».
«In glamoury
that necromancer held his hosts
of phantoms and of wandering ghosts,
of misbegotten or spell-wronged
monsters that about him thronged,
working his bidding dark and vile:
the werewolves of the Wizard's Isle». [8]
Практически ту же ситуацию мы видим в случае с Кархаротом – он тоже из породы духов, «одетых плотью и шкурой волков», в которых «демонов жуткие души ютились («that in wolvish form and flesh were clad, but demon spirits dire did hold») [8]. При этом неверно истолковывать фразу «the ghastly tribe of Draugluin» как то, что Драуглин был именно предком Кархарота, поскольку слово «tribe», насколько я понял, обозначает именно этнос, народ и другой сходный спектр значений [4]. К слову, Кархарот у врат Ангбанда «sleepless waits»[8] - то есть, ему не нужно спать.
Более интересен момент о вложении в Кархарота силы Мелькора – судя по тому, что мы видели раньше, для этого вполне могло хватить не только чар, но и того, что Мелькор никого к нему не подпускал, кормил его с рук и учил самостоятельно. Кархарот долгое время лежал возле трона и его больше никто не касался.
«Он выбрал волчонка из них одного;
Своею рукою вскормил он его
Эльфов телами, телами Людей,
Чтоб в логове вырос своем поскорей,
И, ставши огромным, он после лежал
Под Моргота троном и громко дышал,
Ни Балрог, ни Орк не касались его
Пиры он держал для себя одного,
Много добычи он разной видал,
Плоть разрывал он и кости глодал.
На него там заклятье наложено было,
То горе великое, адская сила».
«From these a whelp he chose and fed
with his own hand on bodies dead,
on fairest flesh of Elves and Men,
'till huge he grew and in his den
no more could creep, but by the chair
of Morgoth's self would lie and glare,
nor suffer Balrog, Orc, nor beast
to touch him. Many a ghastly feast
he held beneath that awful throne,
rending flesh and gnawing bone.
There deep enchantment on him fell,
the anguish and the power of hell»[8]
Подводя итог всему сказанному, можно сделать вывод, что волколаки, скорее всего, являются подобием помеси волков и слабых майар – они умеют говорить и обладают определенным интеллектом, но при этом, судя по всему, не размножаются, как обыкновенные живые существа.
V. О силах Саурона-Майрона
После всего вышесказанного мы наконец-то подходим к вопросу, в чем выражались силы Саурона и во многом определили то дальнейшее, что мы о нем знаем.
В первую очередь я бы остановился на его способности к изменению облика. Это показалось мне достаточно важным, поскольку в опубликованном «Сильмариллионе» и приложении о третьей эпохе данный факт выделен – и это позволяет выдвинуть гипотезу, что подобный навык для майар – не в порядке вещей, а является уникальным.
«Саурон стал самым доверенным и самым могущественным из вражьих слуг – а также и самым опасным, ибо обладал способностью принимать любые обличия и долгое время мог по желанию являться в образе, исполненном благородства и красоты, вводя в заблуждение всех, кроме самых осмотрительных». [3]
Прочий спектр его способностей и интересов достаточно четко обозначен в цитате, которую я приводил в разделе о волколаках – это работа с духами, призраками, душами умерших (о некромантии будет сказано в последнюю очередь) и волколаками. Кроме волколаков, Саурон также вывел троллей:
«В сумерках Древних Дней это были тупые и медлительные существа, владевшие речью не лучше зверей. Но Саурон использовал их, научив тому малому, что они способны были понять, и наполнил их разум злобой»[3]
Интересно то, что первоначально, до вмешательства темных сил, тролли должны были выглядеть (вероятно) относительно беззлобными, если их понадобилось исказить.
Кроме этого, можно предположить, что Саурон предпочитал крайне взвешенно использовать свои айнурские силы, поскольку «управлять предпочитал он при помощи насилия и страха, если мог обойтись этими средствами» [3].
Это также отчасти согласуется с интересным фактом, что Саурон запомнил из Музыки Айнур больше Мелькора, поскольку слушал больше него.
«Саурон не начинал Диссонанса, и, вероятно, знал о "Музыке" больше, чем Мелкор, чей разум всегда был наполнен собственными планами и умыслами, Мелкор, не обращавший внимания на все остальное» [2].
Также можно отметить, что он не обладал силой изменять существующий ландшафт и возводить горы. Ородруин уже существовал на момент, как Саурон обосновался в Мордоре и построил Барад-Дур, и Саурон выбрал это место для себя, поскольку «огонь, вырывающийся из сердца земли, он использовал для своих кузниц и для черного колдовства» [3].
Но при этом можно думать, что у него хватало сил, чтобы не допустить бесконтрольного извержения вулкана. В опубликованном Сильмариллионе и приложениях мы находим формулировку, что «вновь пробуждены были огни Горы»(«the fires of the Mountain were wakened again») [3]. Значит, Саурону хватило сил, чтобы разбудить спящий вулкан и не допустить, чтобы он стер с лица земли его крепость и часть Мордора.
Тем не менее, он не использовал силу Ородруина так же, как ее использовал Мелькор – поскольку за семь лет осады Барад-Дура войсками Последнего союза «воины терпели великие потери от огня и стрел и дротиков Врага, и Саурон слал против них бесчисленные вылазки»[3]. Тем не менее, шквального вулканического огня, подобного тому, которым начался Дагор Браголлах, так и не случилось.
Еще можно отметить, что методы Саурона порой повторялись и, видимо, были тщательно отработаны – поскольку при штурме Тол-Сириона упомянуто, что защитников крепости окутало «черное облако страха» [3], и здесь нетрудно проследить ассоциацию с воздействием назгулов на защитников гондорского Минас-Тирита.
Говоря о Минас-Тирите, я бы также привел гипотезу относительно многострадального заклинания, скрепляющего его камни и его необходимости. Как известно, Лютиэн потребовала его у Саурона, чтобы разрушить крепость:
«Дух твой нагой бесконечно с тех пор
Будет стенать, завывая в ночи -
Если сейчас не отдашь мне ключи
От твердыни своей, и не скажешь ты мне
Заклятье, что камни скрепляет в стене,
Слова, что к открытью твердыни ведут.».
«in a hole
everlastingly thy naked soul
shall wail and gibber - this shall be,
unless the keys thou render me
of thy black fortress, and the spell
that bindeth stone to stone thou tell,
and speak the words of opening». [8]
Если помните, весь этот обзор магии начинался с постулата, что колдовство используется в ситуации, когда все остальное бессильно – поэтому сложив два данных утверждения, можно выдвинуть мысль, что крепость при осаде была серьезно повреждена. Единственная внятная причина для использования магии – вероятно, в том, что приказы Мелькора из Ангбанда были таковы, что восстановить Тол-Сирион в необходимый срок даже силами рабов было просто невозможно. А потому понадобилось вернуть обвалившиеся камни на свои места волшебством.
Кроме этого, можно обратить внимание, что первый прообраз «Ока Саурона», похоже, появился именно после захвата Тол-Сириона, поскольку Берен, Финрод и его спутники не смогли укрыться от его взгляда и он увидел их даже в лесу возле крепости.
«От Саурона сокрыть не смогли
Они свой поход; и, хотя они шли
В лесу, средь деревьев, он их увидал
Издалека, и волков он поднял»
«From Sauron their coming was not hid;
and though beneath the eaves they slid
of the forest's gloomy-hanging boughs,
he saw them afar, and wolves did rouse» [8]
Помимо различий, я также обнаружил одно очевидное сходство между силами Мелькора и Саурона – это возможность повергать в ужас одним только взглядом. Прямым текстом это упоминается в Лэ о Лэйтиан во фрагменте с Горлимом – в итоге он предает, потому что не в силах сопротивляться взгляду.
«Горлим уже колебался внутри,
Но взгляд Саурона его удержал,
Он стал говорить и ни слова не лгал»:
«Then Gorlim wavered, and he drew
half back; but Sauron's daunting eye
there held him, and he dared not lie» [8]
Кроме того, есть еще одно сходное проявление сил, которое встречается во «Властелине Колец». Пиппин замечает, что воздух над Минас-Тиритом стал «спертый и бурый» («air seems thick and brown»)[7], на что Берегонд отвечает, что Саурон наслал на них «ядовитый дым из Огненной Горы, чтобы сердца наши помрачились, а разум помутился» («some broil of fume from the Mountain of Fire that he sends to darken hearts and counsel»)[7].
Также можно упомянуть на примере Горлима и призрака Эйлинель, как могли работать фантомы и иллюзии Саурона – самыми интересными строфами в этом смысле являются следующие:
«Только фантом ты увидел, глупец,
Его сделал я, чтобы он изловил
Твой разум влюбленный. Лишь он это был».
«Thou fool: a phantom thou didst see
that I, I Sauron, made to snare
thy lovesick wits. Naught else was there». [8]
Если анализировать эти слова, можно предположить, что фантом сработал именно по той причине, что Горлим много думал о своей жене, и ее потеря была большим горем для него. Мы можем видеть, что чары именно «ловили разум», или, если дословно передавать смысл оригинала – «ловили проскальзывающие и болезненные мысли о любви» (не знаю, как точнее отразить смысл выражения «made to snare thy lovesick wits» - потому что слово «wits» отражает именно способность «быстро схватывать» что-то[4]).
VI. О некромантии.
Завершить свой обзор я хотел бы очень противоречивой, но крайне интересной темой, а именно – вопросом о некромантии.
Судя по найденным мной первоисточникам, подчинены (при определенных условиях!) могут быть любые фэа – как эльфов, так и людей, и главным образом некромантия сводится к принуждению душ погибших выполнять определенные поручения или задачи, но души ведут себя очень по-разному.
Майар.
Первое и самое простое касается «условно уничтоженных» майар. Конкретную информацию мы имеем лишь из «Преображенных мифов» о тех меньших духах, которые «постоянно воплощались» в орков, однако, я думаю, что если это правило Толкин счел «рабочим» даже для Майрона после уничтожения Кольца, то его можно распространить на всех «темных майар» - как больших, так и меньших.
«Будучи убитыми, они (подобно Саурону) должны стать "проклятыми", то есть бессильными, бесконечно исчезающими: сохраняя ненависть, они не могут воплотить ее в реальное действие. (Такие духи, умершие в обличье орка и сильно ослабевшие, могли бы стать полтергейстом.)»
«When released they would, of course, like Sauron, be 'damned': i.e. reduced to impotence, infinitely recessive: still hating but unable more and more to make it effective physically (or would not a very dwindled dead orc-state be a poltergeist?)». [2]
Эльфы.
Наиболее сложной ситуация обстоит с эльфами. В истории Финвэ и Мириэль мы узнаем, что фэа уже погибших, но не порабощенных эльфов не могут быть подчинены: «Феар эльдар, как сказала Ниэнна, не могут быть сломлены силой, прежде всего это относится к феар обнаженным и бездомным» («The fear of the Eldar, as Nienna hath said, cannot be broken or forced, by this is meant primarily the fear naked and unhoused») [6].
При этом оговаривается, что данное правило не относится к живущим: «При жизни феар могут быть введены в заблуждение; и они могут поддаться страху (под влиянием некой