9 августа 1944.
1. Апостолы собраны в Трапезной, вокруг стола, где была совершена Пасха. Однако из почтительности центральное место – место Иисуса – оставлено незанятым.
К тому же теперь, когда уже нет Того, кто расположил бы и рассадил их по Своему желанию и по избранию любви, апостолы разместились иначе. Петр снова на своем месте, но вместо Иоанна теперь Иуда Фаддей. Потом идет самый старший из апостолов, Варфоломей, потом Иаков, брат Иоанна, почти на углу стола с правой стороны, если смотреть от меня. Возле Иакова, но с короткого бока стола, сел Иоанн. За Петром, напротив, следует Матфей, за ним – Фома, потом Филипп, потом Андрей, потом Иаков, брат Иуды Фаддея, и Симон Зелот – по бокам. Длинная сторона напротив Петра пуста, так как апостолы теснее сдвинули скамьи, нежели это было на Пасху.
Окна закрыты на засов, двери тоже. Светильник, в котором горят лишь два рожка, слабо освещает только один стол. Остальная часть этого большого помещения погружена в полумрак.
Иоанну – так как у него за спиной находится шкафчик – поручено подавать товарищам, кто что пожелает, из их скудной трапезы, состоящей из рыбы, лежащей на столе, хлеба, меда и небольших свежих сыров. И вот, очередной раз обернувшись к столу, чтобы дать брату сыра, которого тот попросил, Иоанн видит Господа.
2. Иисус появился весьма любопытным образом. Стенка позади сотрапезников, которая, за исключением дверцы в углу, вся цельная, озаряется в середине, на уровне примерно метра от пола, слабым фосфоресцирующим светом, похожим на тот, что излучают некоторые картинки, которые светятся только в ночной темноте. Этот свет, почти два метра высотой, имеет овальную форму, наподобие ниши. В сиянии, как бы выходя из пелены светлого тумана, все яснее и яснее проявляется Иисус.
Не знаю, удалось ли мне правильно объяснить. Кажется, что Его Тело просачивается сквозь толщу стенки. Последняя не отверзается, оставаясь сплошной, однако Тело все равно проходит. Свет представляется первым отблеском Его Тела, вестником Его приближения. Сначала Тело образовано из легких световых очертаний, оно невещественно, подобно тому, как я вижу на Небесах Отца и святых ангелов. Затем оно все более материализуется, полностью приобретая вид настоящего тела. Его божественного прославленного Тела.
Я потратила много времени на описание, но все это произошло в несколько секунд.
Иисус облачен в белое, как когда Он воскрес и явился Матери. Прекрасный, любящий и улыбающийся. С руками, вытянутыми вдоль Тела, немного разведенными в стороны. Кисти рук опущены вниз, и ладони развернуты к апостолам. Две Раны на Руках похожи на две алмазных звезды, из которых выходят два ярчайших луча. Мне не видно ни Ступней, закрытых одеждой, ни Грудной клетки. Однако сквозь ткань Его неземного одеяния, там, где оно скрывает божественные Раны, проступает свет. Вначале кажется, что Тело Иисуса лунной белизны; потом, когда оно оформляется, отделяясь от светового ореола, оно приобретает естественные цвета Его волос, глаз, кожи. В общем, это Иисус, Богочеловек Иисус, но ставший еще великолепнее после того, как Он воскрес.
3. Иоанн видит Его, когда Он уже такой. Больше этого появления никто не заметил. Иоанн вскакивает на ноги, роняя на стол тарелку с круглыми сырами, и опираясь руками на край стола, слегка к нему наклоняется. Согнувшись, как будто притянутый магнитом, он издает негромкое, но тем не менее отчетливое: «О!»
Остальные, оторвавшись от своих блюд на шум падающей тарелки и на резкое движение Иоанна и удивленно поглядев на него, замечают его экстатическую позу и следуют за его взглядом. Поворачивают голову или сами оборачиваются, смотря по тому, как они расположены по отношению к Учителю, и видят Иисуса. Все поднимаются на ноги, взволнованные и счастливые, и спешат к Нему. И Он, улыбаясь еще сильнее, выдвигается навстречу им, ступая теперь по полу, как все смертные.
Иисус, который сперва пристально смотрел только на Иоанна, и думаю, что последний обернулся, привлеченный этим ласкающим взглядом, оглядывает всех и говорит: «Мир вам».
Теперь все около Него, кто на коленях у Его ног, и среди них Петр и Иоанн – Иоанн даже целует край одежды и прижимает ее к лицу, будто желая ощутить ее ласку, – кто подальше, на ногах, но согнувшись в почтительном поклоне.
Петр, чтобы побыстрее оказаться рядом, совершил настоящий прыжок над скамьей, перемахнув через нее, не дождавшись, пока Матфей, выйдя первым, освободит место. Надо напомнить, что скамьи были приспособлены сразу для двух человек.
4. Единственный, кто остается несколько поодаль, в смущении, это Фома. Он становится на колени возле стола. Но приблизиться не осмеливается и, кажется, напротив, пытается спрятаться за его углом.
Иисус, давая Свои Руки для целования – апостолы устремляются к ним в святой любовной жажде, – обводит взглядом склоненные головы, как бы ища одиннадцатого. Однако увидел Он его в первый же миг и поступает так, только чтобы дать Фоме время собраться с духом и подойти. Видя, что неверующий, пристыженный своим неверием, не решается сделать это, Он зовет его: «Фома. Иди сюда».
Фома сконфуженно поднимает голову, почти плача, но прийти не отваживается. И снова ее опускает.
Иисус делает несколько шагов в его направлении и повторяет: «Иди сюда, Фома». Голос Иисуса более повелительный, чем в первый раз.
Фома неохотно и смущенно поднимается, и идет к Иисусу.
«Вот он, который не верит, если не увидит!» – восклицает Иисус. Но в Его голосе присутствует прощающая улыбка.
Фома это чувствует, решается поглядеть на Иисуса и видит, что Тот действительно улыбается, тогда он набирается храбрости и ускоряет шаг.
«Иди сюда, поближе. Гляди. Если тебе не достаточно взглянуть, вложи палец в раны Своего Учителя».
Иисус протягивает Ладони, а затем распахивает на груди одежду, открыв пробоину под Ребрами. Теперь от Ран уже не изливается свет. Не изливается с того момента, когда, выйдя из Своего ореола лунного свечения, Он стал двигаться как смертный Человек, и Раны предстают в своей кровавой действительности: два неровных отверстия, пронизывающих кисть и ладонь у ее основания, из которых левое доходит до большого пальца, и длинное рассечение в верхней части Груди, слегка изогнутое «домиком (дословно: наподобие циркумфлекса. т.е., наподобие диакритического знака, обозначающего ударение)».
Фома трепещет, глядит и не прикасается. Он шевелит губами, но не в состоянии разборчиво говорить.
«Дай Мне свою руку, Фома», – говорит Иисус с великой нежностью. И Своей правой рукой берет правую руку апостола за указательный палец, подносит его к пробоине в Своей левой Ладони и погружает глубоко вовнутрь, давая почувствовать, что она пробита насквозь, а потом от Ладони переносит его к Ребрам. Теперь Он, наоборот, сжимает четыре пальца Фомы у их основания, у самой пясти, и вкладывает эти четыре крупных пальца в рану на Груди, прямо внутрь, не ограничиваясь их прикосновением с краю, и держит их там, пристально глядя на Фому. Взглядом серьезным и, все-таки, нежным, при этом продолжая: «Положи сюда свой палец; если желаешь, вложи пальцы, и даже ладонь, в Мои Ребра, и не будь неверующим, но верным». Это Он произносит, пока проделывает все то, о чем я сказала выше.
Фоме – похоже, близость божественного Сердца, которого он почти касается, придала ему храбрости, – наконец-то, удается заговорить и связать несколько слов, и упав на колени с воздетыми руками, в горьких слезах раскаяния, он восклицает: «Господь мой и Бог мой!». Ничего другого он сказать не в состоянии.
Иисус прощает его. Кладет ему правую руку на голову и отвечает: «Фома, Фома! Теперь ты веришь, потому что увидел… Но блаженны те, кто поверит в Меня, не увидев! Какой же наградой Мне воздать им, если Я и вас собираюсь вознаградить, вас, чья вера была поддержана силою в и дения?..»
5. Затем Иисус кладет руку Иоанну на плечи, берет за руку Петра и приближается к столу. Садится на Свое место. Теперь все сидят, как в Пасхальный вечер. Однако Иисус хочет, чтобы Фома сел следом за Иоанном.
«Ешьте, друзья», – говорит Иисус.
Но уже никто не голоден. Радость насыщает их. Радость созерцания.
Тогда Иисус берет рассыпанные сыры, собирает их на тарелке, режет их и раздает, и именно Фоме дает Он первый кусок, кладя его на хлеб и передавая за спиной Иоанна. Наливает вино из амфоры в чашу и передает ее Своим друзьям: на этот раз Он первым обслуживает Петра. Потом Ему дают медовых сот, Он разламывает их и с улыбкой, которая слаще капающего золотистого меда, протягивает первый кусок Иоанну. И также немного вкушает Сам, чтобы их приободрить. Он пробует только мед.
Иоанн привычным движением кладет свою голову на плечо Иисуса, Иисус же прижимает его к Сердцу и, удерживая его так, начинает говорить.
6. «Не надо смущаться, друзья, когда Я вам являюсь. Я все тот же ваш Учитель, который делил с вами пищу и ночлег, и который избрал вас, потому что любил вас. Я и сейчас вас люблю ».
Иисус делает особое ударение на этих последних словах.
«Вы», – продолжает Он, – «были со Мной в испытаниях… Будете со Мной и в славе. Не вешайте голову. Вечером воскресного дня, когда Я пришел к вам первый раз после Моего Воскресения, Я вдохнул в вас Святого Духа… пусть же и на тебя, которого не было тогда, сойдет этот Дух… Разве вы не понимаете, что вхождение Духа – то же, что крещение огнем, ведь Дух есть Любовь, а любовь изглаживает грехи? Значит, и грех вашего бегства тогда, когда Я умирал, прощен».
Говоря это, Иисус целует в макушку Иоанна, который не сбежал, и у Иоанна выступают слезы радости.
«Я дал вам власть отпускать грехи. Но невозможно дать то, чем не обладаешь. Следовательно, вы должны быть уверены, что этой властью Я обладаю в совершенстве и проявляю ее по отношению к вам, которым надлежит быть в высшей степени чистыми, чтобы очищать тех, кто придет к вам, испачканный грехами. Как мог бы судить и очищать тот, кто сам был бы нечист и заслуживал бы осуждения? Как мог бы он судить другого, если сам был бы с бревном в глазу и с невыносимой тяжестью в сердце? Как мог бы он сказать: „Я разрешаю (Разрешаю – то есть, освобождаю от грехов) тебя во Имя Божие“, если из-за своих собственных грехов не имел бы с собою Бога?
7. Друзья, подумайте о вашем священническом достоинстве. Прежде Я находился среди людей, чтобы судить и прощать. Теперь Я отправляюсь к Отцу. Возвращаюсь в Свое Царство. У Меня не отнято право суда. Напротив, оно всецело в Моих руках, поскольку Отец передал его Мне. Но право суда последнего. Ибо он состоится тогда, когда у человека уже не будет возможности обрести прощение, проведя годы искупления на Земле. Всякое создание придет ко Мне в своем духе, покинув в результате физической смерти свое тело, как бесполезную оболочку. И Я буду судить его в первый раз. Потом Человечество, ожившее по небесному повелению, соберется вновь, чтобы разделиться на две части. Ягнята с Пастырем, дикие козлы – со своим Мучителем. Но сколько бы их оказалось – тех, кто при своем Пастыре, – если бы после купели Крещения больше некому было бы прощать им во Имя Мое?
Вот для чего Я поставляю священников. Чтобы спасать спасенных Моею Кровью. Моя Кровь спасает. Однако люди продолжают попадать в объятия смерти. Вновь и вновь они ниспадают в Смерть. Необходимо, чтобы имеющий такую власть постоянно омывал их Моей Кровью – и семьдесят раз, и семью семьдесят, – дабы они не сделались добычей смерти. Этим будете заниматься вы и ваши преемники. Ради этого Я разрешаю вас от всех ваших согрешений. Поскольку вам нужно видеть, а грех ослепляет, ибо лишает дух Света, который есть Бог. Поскольку вам нужно понимать, а грех отупляет, ибо лишает дух Разумения, которое есть Бог. Поскольку ваша обязанность очищать, а грех бесчестит, ибо лишает дух Чистоты, которая есть Бог.
Велика ваша миссия – судить и разрешать во Имя Мое!
Когда вы сами будете освящать Хлеб и Вино и претворять их в Мои Тело и Кровь, вы будете совершать великое, сверхъестественно великое и несравненное дело. Чтобы исполнять его достойно, вам надлежит быть чистыми, ведь вы будете прикасаться к Тому, кто есть Сама Чистота, и питаться Божественной Плотью. Вы должны быть чисты сердцем, разумом, телом (дословно: руками и ногами) и языком. Ибо сердцем должны вы любить Евхаристию, и к этой небесной любви не должны примешиваться мирские привязанности, что было бы кощунственно. Чисты разумом, потому что вы должны будете верить и постигать это таинство любви, а нечистые помышления убивают Веру и Понимание. Остается мирское знание, но в тебе умирает Божья Мудрость. Должны быть чисты телом, потому что в вашу внутренность сойдет Слово, так же как воздействием Любви сошло Оно во чрево Марии.
8.У вас есть живой пример того, какой должна быть внутренность, что вмещает Слово, ставшее плотью. Этот пример – Женщина без греха, первородного и личного, что в ы носила Меня.
Понаблюдайте, как чиста вершина Ермона, когда она еще укутана снежным зимним покровом. С Елеонской горы она кажется ворохом сорванных лилий или морской пеной, что словно некое приношение возносится к иной белизне, белизне облаков, гонимых апрельским ветром по лазурным просторам неба. Понаблюдайте за лилией, что сейчас открывает зев своего венчика в благоуханной улыбке. И все же, ни та, ни другая чистота не сравнится с чистотой Утробы, ставшей для Меня материнской. Пыль, носимая ветрами, легла на горные снега и на шелк цветка. Человеческий глаз не воспринимает ее: настолько она легка. Однако она есть, и она портит белизну.
Даже больше. Поглядите на самую чистую жемчужину, добытую в море, из родимой раковины, для украшения царского жезла. Она совершенна в своей способности переливаться заключенной в ней радугой, не ведая никаких скверных прикосновений плоти, так как образовалась в жемчужном мешочке устрицы, затерянной в сапфировой пучине морских глубин. И все же она менее чиста в сравнении с Утробой, воспринявшей Меня. В центре у нее – песчинка: мельчайшая, но все-таки земная, частичка. В Ней же, в Морской Жемчужине, нет ни семени греха, ни даже побуждения ко греху. Жемчужина, рожденная в Океане Троицы, чтобы принести на Землю Второе Лицо, Она сконцентрирована вокруг Своей основы, которая есть не семя земного вожделения, но искра вечной Любви. Искра, что, найдя в Ней отклик, породила сполохи божественного Метеора, который теперь зовет и притягивает к Себе чад Божиих: Это Я, Христос, Утренняя Звезда.
Эту непорочную Чистоту Я и привожу вам в пример.
9. Но после, когда вы, как сборщики винограда – в кадку, погрузите руки в море Моей Крови и почерпнете оттуда, чтобы очистить запачканные облачения тех несчастных, кто согрешил, будьте не только чисты, но и совершенны, дабы не запятнать себя еще бóльшим грехом, и даже несколькими грехами, кощунственно прикасаясь к этой Крови Божией и проливая Ее, пренебрегая милосердием и справедливостью, отказывая в Ней или подавая Ее с суровостью, той, что не от Христа, который был благ со злыми, чтобы привлечь их к Своему Сердцу, и трижды благ со слабыми, чтобы укрепить их в вере. Проявлять эту суровость было бы трижды незаслуженно, потому что это было бы против Моей Воли, Моего Учения и Моей Справедливости. Как можно быть суровым с агнцами, когда сами пастухи – словно кумиры?
О, возлюбленные Мои друзья, которых Я посылаю по дорогам мира, чтобы продолжить труд, начатый Мной, труд, что будет продолжаться до скончания Времен, помните эти слова Мои. Говорю их вам, чтобы вы пересказали это тем, кого вы посвятите на служение, на которое Я посвятил вас.
10. Я вижу… Прозреваю в веках… Время и бесчисленные множества людей, что будут жить, – все передо Мной. Вижу… Войны и кровопролития, обманчивые перемирия и ужасные бойни, вражду и грабежи, чувственность и гордость. Иногда – зеленый оазис: период возвращения ко Кресту. Как обелиск, указывающий на чистое озеро посреди сыпучих песков пустыни, любовью будет воздвигнут Мой Крест после того, как яд злобы превратит людей в неистово больных, и вокруг него, насажденные по краям целебных вод, зацветут пальмы эпохи спокойствия и добра в мире. Души, словно олени и газели, словно ласточки и голуби будут стекаться к этому освежающему, питающему и дающему отдых убежищу, чтобы избавляться от своих скорбей и снова обретать надежду. И оно сомкнет свои ветви, подобно куполу, чтобы защищать от ненастья и зноя, и не подпустит змей и диких зверей с помощью Знамения, что обращает Зло в бегство. Так будет, пока захотят люди.
Я вижу… Людей и снова людей… Женщин, стариков, детей, воинов, ученых, врачей, крестьян… Все приходят и движутся со своим грузом надежд и скорбей. И вижу многих, кто шатается, ибо скорбь их чрезмерна, и надежда первой выскальзывает из ноши, из слишком тяжелой ноши, и рассыпается в прах… И вижу многих, кто падает у обочин дороги, потому что другие, более сильные, толкают их, более сильные или более удачливые, поскольку их ноша легче. И вижу многих, кто, чувствуя, что они покинуты и даже попраны проходящими мимо, чувствуя, что умирают, доходят до ненависти и проклятий.
Бедные дети! Среди всех этих идущих или падающих, покалеченных жизнью, Моя Любовь предусмотрительно разбросала милосердных Самаритян (См. притчу о милосердном Самарянине (Лк. 10:30-37), добрых лекарей, которые были бы огнями в ночи, голосами в безмолвии, чтобы те бессильные, что падают, нашли бы поддержку, снова увидели бы Свет, снова услышали бы Голос, говорящий: „Надейся. Ты не один. Над тобою Бог. С тобою Иисус“. Я предусмотрительно обеспечил это действенное милосердие, чтобы Мои бедные дети не умерли для Меня духом, потеряв вечное пристанище, а продолжали бы верить в Меня как Милосердие, видя Мое отражение в Моих служителях.
11. Но, о скорбь, что заставляет кровоточить Мою Сердечную Рану, как тогда на Голгофе, когда она открылась! Что же видят Мои божественные Глаза? Может быть, среди бесконечно идущих людских толп нет священников? От этого ли кровоточит Мое Сердце? Пусты духовные школы? Стало быть, Мой божественный призыв больше не звучит в сердцах? Человеческое сердце больше не способно слышать его? Нет. На протяжении столетий будут духовные школы, а в них левиты. Из них выйдут священники, ибо в отроческие годы во многих сердцах небесным гласом прозвучит Мой призыв, и они последуют ему. Но потом, с юностью и взрослением, появятся иные, иные, иные голоса, а Мой Голос в этих сердцах окажется подавленным. Мой Голос, веками возвещающий своим служителям, чтобы они всегда оставались тем же, кто вы есть сейчас: апостолами в школе Христовой. Облачение осталось. Но священник мертв. В течение веков подобное будет происходить в избытке. Бесполезные и мрачные тени, они не будут рычагом, который поднимает, веревкой, которая вытаскивает, источником, который утоляет жажду, пшеницей, которая насыщает, сердцем, на которое можно положиться, светом во тьме, голосом, что повторяет сказанное ему Учителем. Но будут они для несчастного рода человеческого позорным бременем, смертельной тяжестью, паразитами, гнилью … Ужас! Среди Моих священников снова и снова у Меня будут появляться величайшие Иуды!
12. Друзья, Я пребываю во славе и, тем не менее, Я плачу. Мне жаль эти бесконечные людские толпы, стада без пастырей или с крайне малочисленными пастырями. Бесконечно жаль! Итак, клянусь Своей Божественностью, Я дам им тот хлеб, ту воду, тот свет, тот голос, – все, чего не хотят давать избранные на это служение. Я повторю в веках чудо(Чудо умножения хлебов: (Мф. 14:15-21) и др.) с хлебами и рыбами. С помощью немногих никудышных рыбок, с помощью скудных ломтей хлеба – простых и необразованных (В оригинале стоит слово: лаики, означающее мирян, не посвященных в сан, в отличие от клириков, т.е. священнослужителей) душ – Я накормлю многих, и они насытятся этим, и еще останется для потомков, ибо „жаль Мне этих людей“ (См. (Мф. 14:14), и Я не хочу, чтобы они погибли.
Блаженны те, кто удостоится быть таковыми (Теми простыми душами, о которых шла речь выше). Не потому блаженны, что они будут такими. А потому, что заслужат это своей любовью и жертвой! И блаженнейшие те из священников, кто сумеет остаться апостолом: хлебом, водой, светом, голосом, покоем и лекарством для Моих бедных чад. Особенным светом воссияют они в Небе. Клянусь вам в этом, Я – который есть Истина.
13. Давайте поднимемся, друзья, и идите со Мной, чтобы Я еще поучил вас молиться. Именно молитва поддерживает силы апостола, поскольку соединяет его с Богом ».
И тут Иисус поднимается и направляется к лестнице.
Но оказавшись у ее подножия, Он оборачивается и глядит на меня. О! Отец! Он глядит на меня! Думает обо мне! Ищет Свой тоненький «голосок», и в радости от нахождения со Своими друзьями не забывает обо мне! Он глядит на меня поверх макушек учеников и улыбается мне. Поднимает руку, благословляя меня, и говорит: «Да пребудет с тобою мир».
И видение кончается.