Прибытие Джо
Джо оказался на съемной комнате у Тага на следующий день после нашей винно-водочной вечеринки с распоротой ногой моего друга.
Фраза, которую он произнес на следующее утро после своего заезда - ее не приходиться искать в голове, вгрызаясь в подкорку - стала своего рода культовой.
- Ребят, я помню, как я приехал и положил сумку в шкаф, к сожалению, это все – вот таким не многословным было утро после холостой свистопляски на теперь уже нашей общей квартире в курортном городке полуострова Крым.
А дальше была жизнь…
Джо вернулся из своего турне по Приволжью (где он страстно отдавал себя изучению промыслов приволжских народов и игре на гуслях) позже намеченного и его приезд был для нас большим счастьем, однако и не меньшим удивлением. Его бренное тело, обычно, редко радовало нас своим визитом ранее середины августа.
Мы договорились, что он прибудет на вокзал, и мы с Тагом его встретим. Потом мы перезвонили ему, дав указания как до нас добраться, умоляя его не заблудиться и не ориентироваться по киоскам с шавой, как это однажды было в Ялте, когда мы опаздывали на концерт Расторгуева (Боже! чего там только не было в этой Ялте).
Его картавый жидовский говор, я услыхал за километр. Он силился отыскать «Эскваер» в сельских газетных киосках, но ему отвечали отказами. В ответ он негодовал, но как выяснилось позже, ему сошел и несвежий номер «Максим» с Асмус на обложке.
Мы пылко обнялись, обменялись оскорблениями, едкими фразами, парочкой слов о погоде и отправились в его новое пристанище.
Сказать, что Джо от своего нового жилища охуел - ни сказать ничего.
Мы долго уговаривали его, выдумывая плюсы этого жилья, хотя сами прекрасно знали, что их там не было. Ну а после истории с лягушкой, вероятность найти таковые «плюсы» вообще стремилась к минус бесконечности.
Однако он согласился. Еще бы, мы проделали столь искусные спекулятивные махинации, в форме того, что пообещали ему, что у него, если он будет жить с нами, выпадет шанс перепихнуться с «сочной телочкой». Этот половой акт ему, как человеку спокойному во всем, кроме вина, конечно, был не столь важен, как нам казалось. Просто хотелось и его как-то стимулировать, не только же синюшничать. К счастью этого не произошло, по следующим причинам.
Знакомство с Антоновной.
Соседские суки, что доблестно охраняли владения пансионатов, дивились, глядя на то, что вытворяла та самая «сочная телочка». Ее звали Антоновна, и было ей лет хоть не мало, но она была еще той гетерой. Героическая мать двоих детей работающая поварихой в пионерском лагере, оставила мужа и отпрысков в Партэните и ударилась во все тяжкие. Мы познакомились с ней во время одного из многочисленных променадов по Алуштинским окрестностям, была глубокая ночь.
Я и мой друг Владосик, пузатый любитель фэнтези и маленьких девочек (Не путать с Джо, который фэнтези не любил), совершили несанкционированную вылазку за территорию лагеря им. Пионера-Героя, где ночевали у наших друзей. После абсолютного разочарования (мы надеялись увидеть огромную, шумную толпу, кучу открытых баров и пивных ларьков, доступных куртизанок, одним словом - надежды не оправдались) мы побрели вдоль набережной, обошли ее два раза, и нашли один единственный магазинчик, с очаровательным продавцом мужчиной в летах – армянином.
-Есть что-нибудь пожрать, так на хавку пробило – небрежно, но со всей душой к человеку, спрашиваю я.
-Ребят, извиняйте, только вот плов, понил, да, красиво делай, черный, белый хотите…
Мы навернули пиво с пловом, и устав от поднятой веком пыли, отправились назад. Отыскали все-таки один небольшой маркет, где была одна рабочая касса, около которой стояли господа в форме. Попросили их купить горящей воды, но они отказали - сослались на позднее время, а ведь и правда, на часах уже было часа три-четыре, не меньше. Меня угостили сигаретой, и мы попрощались. И не было в этом ничего странного, что какие-то несовершеннолетние парни, пьяные, подошли к офицерам и попросили купить еще выпивки, просто такие люди были, такие и сейчас есть, но уже меньше, к сожалению.
На обратном пути мы делились друг с другом идеями, касательно разных сюжетов, когда он узнал, что я «пописываю», он освежился и предложил мне сценарий в стиле дикого коктейля «Властелина Колец», «Алисы в стране чудес» и того ужасного детского фильма про кота в полосатой шляпе, он так и назывался – «Кот». Он хотел узнать сюжет одного из моих рассказов; делать было нечего; в телефоне валялась еще не отредактированная версия «Сестра вашего Брата» и я зачитал ему.
- Нууууу - протянул он – концовка немного неожиданная, а так все остальное. Ты вообще в каком классе учишься? – это был его ответ, на мой смех в адрес его мыслей по поводу фэнтези эпоса.
- Черт возьми, причем здесь это?
- Да притом самом, что весь сюжет какой-то надуманный, и как-то все знаешь, слишком возвышенно, что ли. Зачем это все? Он же из Пакистана вернулся только, что это за крепости такие?
- Не из Пакистана, а Ирака.
- Тем более что он там вообще делал?!
- Эх, ладно, ну это же я говорю, сырое все, ничего серьезного.
- Нет, это ты зря, к творчеству надо относиться более чем серьезно! Большая часть твоего повествования – это словоблудие, вода, понимаешь? Зачем ты пишешь одно и тоже по нескольку раз, но другими словами?
- Может это у меня такая попытка донести доходчиво была?
- Нет, ты просто пиздабол!
Бывают такие люди – критики. И тоже имеют право на жизнь, и сами всякие глупости «творят», дай Бог графоманы, а иной раз и просто пустопорожняя чушь, зато критикуют. Один мой давний знакомый, говорил, что все должно быть подвергнуто жестокой критике, ибо только так куется истинная красота. На самом деле нет, критиковать должны люди, которые понимают, что происходит. Нет, всегда мое мнение было таким, что хороший критик должен быть хорошим творцом, а хорошему творцу обычно, как-то и не хочется других критиковать и судить.
Мы брели долго, когда надо было присесть и отдохнуть мы отдыхали. Когда надо было сходить отлить, делали именно то, что должны были сделать. Курить – курили. Он не курил.
Мы остановились напротив яркой вывески «Рай» на втором этаже приземистого домишки прямо на набережной, которую, словно мраком, окутала густая растительность соседских деревьев.
И долго сидели там. Я доставал сигареты и высасывал их одну за другой, не доходя до фильтра, это почти как пить водку из серебряной тары. Я никогда ни отрывал, и по сей день не отрываю блестящую фольгу закрывающую проход к сигаретам, я ее просто отодвигаю, таков мой обычай, каждому нужны свои ритуалы. Мы молчали, я постепенно засыпал. Мою дрему прервал Владосик громким заявлением, объясняя, что ему завтра рано вставать.
- А мне типа нет! – ответил я ему, на что он сказал, что он вожатый, а не я.
Это была потрясающая ночь. Легкий ветерок, остужавший жаркую Алушту для прохладного некомфортного подъема и утренней зарядки, дул, проникая в самое сердце. Никого вокруг. Только яркая, покосившаяся, чуть тронутая ржавчиной табличка «РАЙ», светящаяся голубыми лампочками, на фоне зеленых, погруженных во тьму ночи извилин кустарников.
Мы отправились далее. Холодный ветер, собравшийся у самой пляжной линии, чуть ниже набережной, отбил напрочь нашу совместную концепцию ночного заплыва.
Мы поднялись на длинный, широкий пирс, и казалось, приблизились к звездам вплотную. Огромная белая луна весела в воздухе передо мной. Как вдруг, вдалеке послышался крик, я не понял, что кричали и поэтому проигнорировал, но заинтересовался. Через некоторое время, крик повторился, и мы оба: я и Владосик, услыхали его отчетливо.
-Кому нужны очки?! - ответа не последовало.
Мы обождали пару секунд. Все тот же голос, по-видимому, мужской, сказал, вернее, так же прокричал: видишь, они тут нахер никому не нужны.
Я посмотрел на своего спутника, он на меня, я на него. Он резко спросил, ужаснувшись моему намерению: «Ты же не будешь этого делать?», но было уже поздно. Я выкрикнул: «Мне нужны очки!»
Тени, до этого остававшиеся в общей тьме, посему плохо различимые резко остановились, будто ночь, постепенно забирает их обратно к себе, в царство ее детей, которых она же сама и создала из пыли и тлена. Силуэты так же резко, как и остановились, двинулись к нам, мне стало немного не по себе, когда из темноты к нам вышел молодой высокий пьяный мужчина и обратился ко мне: «А че, это лавандос реально есть?» Через восемь секунд подошла его спутница, опережавшая его в возрасте на добрые три, а то и четыре десятка лет, тоже опьяненная и вся красная, будто раскаленная сковорода.
Я слегка испугался, думал нас хотят ограбить, хотя к слову, кроме пачки сигарет, у меня с собой ничего ценного не было. Я предложил сигаретку, и сказал: «лавандоса не маем, сами тильке що шукали на сполохуйку». С украинским у меня всегда было так себе. И кажется, мой друг не одобрительно сверкнул своими глазами во тьме: «мол, если настоящие украинцы, то за такие шутки с запальничкой, тоби будэ дужэ погано». В детстве украинские дети часто проверяли мой выговор, почему-то огромное удовольствие им доставляло, узнав, что я русский, слушать мое произношение незнакомого мне языка, и как разочарованы они были, узнав, что на протяжении долгих десяти лет я езжу в Украину к бабушке. Слова были следующие: «Гхэтьман, цыбуля, гэликоптер и тому подобные глупости».
Пожилая женщина приняла мои ковбойские красные и разорвала фольгу, я взглянул на это с ужасом, она спросила, пошатываясь: «ой, я тебе тут это, кажется, что-то обломала?»
- Да нет, что вы, я просто обычно не рву фольгу, такой у меня дурацкий ритуал.
- О, ну традиции – это святое - достала сразу две сигареты, подкурила сразу две, и сразу двумя затянулась.
Ужас – подумал я.
Она представилась: «Антонна – я»
Ее спутником оказался, толи племянник, то ли любовник. Он был ужасно пьян и постоянно напрягался, предлагал севастопольского самогона, но я почему-то не стал угощаться, хотя жутко хотелось накваситься.
Мы познакомились, я представился молодым педагогом, проходящим практику в пионерском лагере. Владосик ничего не придумал и сказал правду. Тогда еще мы мало успели пообщаться, потому что Владику стало не по себе, когда она начала хватать нас за попы.
Мы шли в сторону лагеря, они уговаривали нас остаться, но мы не могли; светало понемногу, нас могли хватиться - пора было переезжать в Евпаторию. Всю дорогу Владосик был каким-то смурым, и дело было не в приставаниях старой женщины к нему; было ясно - ее спутник на это реагировал даже положительно. Похоже было на то, что они вербовали себе друзей для ночной оргии. Хотя вряд ли. Мы попрощались. А потом я узнал истинную причину глубокой тоски моего спутника.
- Я знаю ее – прося у меня сигарету на трамвайной остановки, сказал он.
- Да? – удивленно спросил я, подавая ему зажигалку с пачкой – и откуда же? Она видно тебя не помнит.
- Она тогда тоже была не в себе.
- Пьяная что ли?
- Похоже вообще под чем-то. Она сдавала свою дочку в прошлом году, как раз тогда я первый раз вожатым пошел. Помнишь, Миской была у меня на отряде?
- Да, что-то припоминаю – откровенная ложь, я повидал столько Мистеров и Миссок лагеря, что голова всех не вместит, я был и сам Мистером однажды, и Тагил был, и брат мой был и куча других людей.
- Так вот, она тогда я помню, позвонила ей, когда выиграла, у малышки своего телефона не было, звонила из бухгалтерии, просила маму приехать, взять ее на пару часиков, на море.
- И что, не приехала?
- Знаешь эФ, дело не в том, что она не приехала, хотя и была тогда тут, в Алуште, ей было просто плевать на дочь, когда она позвонила ей в девять вечера; она просто сказала, что это поздно и поговорит с ней в конце смены, когда вернется ее забирать. Девочка тогда сильно рыдала … Инночка, ее так, кажется, звали.
У меня резко в глазах стало мутно, и из них выскользнуло несколько скупых. Я вспомнил о своей Инне, которую я никогда не любил, которую, наверное, никто никогда не любил, и когда она позвонила, чтобы признаться, я послал ее. Эта история, всплывшая у меня в голове, не дает мне покоя и по сей день. И сейчас уже больной и постаревший, хотя мне всего лишь тридцать два, сижу и не могу - выбивает из меня эта маленькая девочка душу - не просто всё тут, ох не просто.
После этого мы вернулись в лагерь, и на рассвете пошли принимать душ под ледяной водой и собрали сумки с нашим нехитрым скарбом, нас ждала Евпатория.