Вскользь о наши лагерных забавах с Тагилом я уже упоминал, а вот с Джо у нас был немного иной род веселья, смены с ним один на один были всегда очень странным и жутко смешными.
Все лагерные истории сейчас и не перескажешь, большинство забыто, но в случайные моменты они приходят в голову, как залетные бомбардировщики. Сидишь где-нибудь на экзамене по вождению, или того хуже, с женщиной в постели и ни с того ни с сего вспоминаешь, начинаешь дико ржать. Нет, всего и не рассказать, а я и не стану. Приведу только одну историю, являющуюся некой эссенцией лагерных времен.
Эта была ночь за день до той другой, более головокружительной, когда я рассказывал судорожному Джо с больным желудком, что я, кажется, влюблен в самую красивую девочку в лагере, и что на удивление, она отвечает мне взаимностью.
В ту ночь я крепко спал, когда между первым и вторым часом меня разбудил Джо.
- Слушай – в диком оживление говорил он, тыкая своей рукой в мою голую спину – там, там какая-то хуйня происходит.
- Что такое? – спрашиваю я сонно.
- Там это, Белоснежка в шкаф пошел – на полном серьезе говорит он.
- Ну, может он там что-то ищет, или испугать кого-нибудь думает, выпрыгнет из шкафа и все, амба.
- Ага – трясясь, говорит Джо – ты еще скажи, что ему не спиться там, в кровати, в шкафу удобнее. Ты понимаешь, он залез туда.
Я слегка уже проснулся и спросил: «Как залез, целиком что ли?»
- Ну не частями же! Он что-то делает там, я боюсь братан, все это очень стремно.
- А ты не бойся – сказал я с затаенным страхом – сходи, открой и посмотри что там.
- Ты серьезно, я что, в конец ебнулся?
- Ну, мало ли, кто же тебя старого знает!
После этого мы притихли, дверь шкафа скрипнула, в ту минуту никаких даже намеков на смех не было, скрип, который мы услышали, был тогда вполне зловещ, тем более что я полностью понимал, что скрипит не Джо.
Из шкафа показалось устрашающее туловище. Это был Белоснежка, выигравший тогда конкурс «Мистер Лагеря». Что нам делать я не знал. Он тихо и молча, прошел к кровати, бросил что-то под нее, упал лицом на подушку и громко захрапел.
- Еб, твою мать, что это за бесовщина-то твориться! – воскликнул Джо.
Почему-то всегда получалось так, что все самые киношные ужасы своей жизни я встречал бок о бок именно с Джо, поэтому он не даст соврать какая именно тогда атмосфера царила в воздухе.
Мы еще минут пятнадцать пролежали на локтях в тихом молчании, громкого храпа других мы не слышали; в сердце стыла кровь, а в ушах отбивались ритмы. И было нам лет по двенадцать, а то и меньше.
- Так – говорю я ему, зевая – сейчас мы ложимся спать, а завтра посмотрим, что станется.
- Главное чтобы за эту ночь он нас всех не перерезал.
- Нечем – сонно отвечаю я – вряд ли он до нас доберется, ты это, если что кричи.
Однако это было не последние странное событие той ночи.
Проснувшись примерно через час, я увидел огромную фигуру человека, активно справляющего малую нужду под мою угловую кровать. Я был как-то расслаблен и наполовину все еще прибывал в сонном состоянии, так что этого я не испугался, но дико про себя удивился. Человека я не распознал, зато увидел, что он обмочил мой желтый старомодный пионерский галстучек командира отряда, и я сказал ему тогда: «Ты уж если ссышь, то ссы не на галстук», а потом я как то машинально вырубился, дико уставший за весь день спусков и поднятий по чертовой лестнице.
Вообще процесс поднятия по это лестнице всегда мне больше напоминал эдакое взятие высоты. Была какая-то странная извращенная философия в смысле существования этой адской лестнице. Во-первых, почему-то точно никто никогда не мог посчитать количество ее ступеней, у кого-то было сто пятьдесят, двести или даже триста! Мы никогда не сходились в расчетах, что делало эту лестницу местом еще более зловещим, особенно в ночное время, когда ты со звенящими пакетами, наполненными дешевой водкой бежишь в корпус, опасаясь встречи с кем-нибудь из охранников.
К слову, проснувшись утром, я встретился лицом к лицу со всеми последствиями бесовской ночи.
Меня кто-то разбудили толчками в спину. Я удивленно раскрыл глаза и у видел следующее. Старый, но очень добрый физрук стоял возле шкафа, возле шкафа вообще стояли все, а физрук был в тот момент вовсе не добрый, а нервно-настороженно-удивленный. В толпе полуголых, не одетых мальчиков я обнаружил и Джо, босиком, не подрузамивая еще, что возможно и его стопы побывали в моче. Он победоносно стоял, жутко активно разводил руками и что то доказывал, я накинул шорты и шагая по кроватям приблизился и спросил: «А что случилось-то?»
Все посмотрели на меня с недоверием, а потом наперебой начали что-то кричать мне, что я совершенно не понял.
Джо пояснил: «Вот он докажет, эФ, помнишь мы с тобой ночью просыпались!» - я мигом вспомнил все и пьяный силуэт, и Белоснежку
- Да, просыпались – было такое – говорю я.
Все опять заголдели. Я взглянул на виноватого Белоснежку, что сгорал красным от чувства вины, Джо пытался переспорить всех, и только было слышно: «Ах ты свинья, да ты спал, так что нихуя не видел», «Я все видел, тоже не спал», «Так а вдруг не он, он говорил, что спал», «Так лунатизм наверное» - сказал кто-то. Я раздвинул толпу и глянул в угол шкафа. Там лежала уже не свежая куча дерьма. Под кроватью Белоснежки нашли рулон грязной бумаги, и сквозь такую толпу и ругань, которую закончил только физрук, способный достать свисток и со всей силы свистнуть в него. За этими экскрементами никто, конечно, не заметил лужи под моей кроватью. И никто бы и не стал слушать мою историю, про фантомного мужика, помочившегося в комнате по среди ночи.
Ночные Вожатые.
Эта идея с самого начала показалась Джо достаточно непривлекательной.
- эФ, какого хрена мы должны там дежурить, это же чертовы спиногрызы! Ты помнишь наши лагерные времена?
Я киваю ему в ответ. Такое трудно позабыть.
- По ночам мы не спали, о нет мой генерал, – строго воскликнул он – мы рвали людей! Ну, ты меня понял, я впервые в лагере ночью попробовал спайс, ты понимаешь, чертов спайс, ну ты помнишь эту историю.
- Да Джо, это была постыдная история.
- Еще какая. Меня рвало – мне казалось, я извергаюсь кровью, а ты ржал, прост блин ржал, как чертова скаковая лошадь!
- Ну а что мне еще оставалось делать, брат? Ты мне расскажи, как я мог тебе помочь, когда ты сказал, что если твоя мама узнает, что ты накурился – она будет плакать?
- Господи по старым воспоминаниям прошлись. Не хорошо. Я ведь тоже сейчас припомню тебе тот пионерский флажок, на который помочился пьяный повар (как выяснилось позже, это был никакой не вожатый, и не плаврук, а просто повар).
- Да. Так слушай, что тебе не нравиться?
- Я тебе скажу, что мне не нравиться..
– Нет, – прервал его я – давай вначале я. Джо, моему брату надо свалить в Севас, очень срочно. Что-то с бывшим моей младшей, у него, кажется, девушка в реанимацию залетела, передозировка поговаривают.
- А при чем здесь твой брат?
- Ну, он вроде должен ее морально поддержать, но они оба не знают в Севасе ничего, они там не были, а у Тагила там вроде как тетка двоюродная, он хорошо ориентируется и парню тому - друг хороший, да и с сестрой моей знаком.
- Блять, как сложно!- процитировал Джо.
- Чуточку. Я не поеду туда, потому что буду лишний – раз, и кто-то же должен присматривать за тобой, вдруг эта лягушка еще здесь – это два, ну и работа – это три.
- Жаба, вы говорили жаба. Но не суть, что-то ты темнишь.
- Ладно, сказать тебе по совести?
- Ну, рассказывай.
- Я ненавижу этого ее бывшего, он долгое время был моим хорошим другом, но потом полностью политизировался, проникся идеями национализма, перестал считать меня человеком, а когда узнал, что я вдобавок ко всему и еврей, ой, что началось! Он встречался с Настей, к тому же.
- Ладно, хорошо эФ, дорогой, хорошо, но ебанный рот, какого хуя, мы должны проводить ночь с даунами!
- Да потому, друг мой, что брат не может оставить работу; он попросил меня заменить его, но одному мне скучно, да и самого тебя, наверное, не греет мысль, что ты проведешь ночь в старом домишке, с лягушкой, извините жабой за шкафом, засыпая и глядя в окно, с мыслью о том, что луна так странно светит, и будто силуэт мужчины за шторками. Ох уж эти ветки… Да Джо, тебе постоянно что-то чудиться. И вообще, мы тогда смеялись по поводу поварихи, но сейчас я на полном серьезе предлагаю любую повариху, там их всего две, девочки средние, но вполне такие, приличные. Выберешь себе наиболее понравившеюся, идет?
- Ладно, ладно, уговорил. Только, чур, я этих даунов укладывать не буду, забрызгают меня слюной и налетят, порвут одежду, заберут очки мои и телефон, потом разбредутся по всей Евпатории, сея ужасы разрушения, страх, отчаяние и горе каннибализма…
На этом моменте его глаза начали полыхать каким-то не естественным огоньком, я увидел это, потому что он снял свои генеральские очки. Я чувствовал, что сейчас что-то начнется…
Он широко жестикулировал и передвигался с места на места, так, что в моей голове вспыхивала картинка, а на моих глазах вершилась история. Спустя пару минут он окончил, будто вышел из транса словами:
- Закончив свою многотысячную кровавую оргию, ритуальными жертвоприношениями, они спалят город дотла, я даю тебе слово, мой генерал! Они сделают это, они рождены для этого, брат мой! И восстанет из пучин залива ужасное, уродливое существо и не будет у него имени русского, но будет польское, из четырнадцати слов и восьмидесяти восьми букв, будет этим ознаменовано новое подземное правление сатаны на земле!
- Аминь, но если ты не заметил они здесь по всюду - это курорт, они тут лечатся, ну во всяком случае приостанавливают развитие болезни, привыкай.
- Господи, это будет самая тяжелая ночь в моей жизни, бро, но лучшее уж там, чем одному – после этой фразы он покосился на шкаф, у которого одна дверца не закрывалась, а другой просто-напросто не было, после на окно напротив нашей кровати – не смогу один среди этой хиромантии.
Ужасы ночи.
Представьте себе картину: вы ночной вожатый в санатории. Пришли. Уложили вместе со своими коллегами, настоящими вожатыми – дневными, детей спать. Больные дети привыкли к режиму, они как пациенты Кена Кизи до прихода в стены больницы небезызвестного озорника Макмерфи. И вот они уже заснули, ни звука в коридоре. Они в основном довольно послушные, и никто из них не курит спайс в отличие от нашего детства. Так вот сидите вы со своим коллегой Джо, так сказать, дегустируете львовское холодненькое, лузгаете семечки, перекидываетесь картишками и планами на ближайший отдых, так же байками из богатого общего прошлого.
- Я в Ялту, потом к сестре работать – говорит вам Джо, который в жизни, кроме бинарных опционов ничем не занимался.
- И что там? – с большим интересом вопрошаю я.
- Там работа официанта.
- Не самая благородная – говорю я.
- Пардоньте сир, семьдесят кусков, лишь чаевые.
Чтобы получить тогда «семьдесят кусков» чаевыми, надо было работать три месяца подряд, двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, но Джо был убедителен. И мне ничего не оставалось.
- Ну раз так, тогда…
Не успел я договорить, как мы услышали душераздирающий крик, до этого я не знал, что это такое. Нам с Джо кирпичей на две мануфактуры хватило бы. И мы резко очнулись от той ленивой, сонной беседы в которой мы учувствовали.
- Ты или я?
- Ты даун? Мы пойдем вместе!
Так и сделали, оставили бутылки за открытой дверью, чтобы если что не увидел кто, и пошли на крик. Крик кажется из конца коридора шел. Вдруг, крик повторился. Это точно была крайняя комната, возле неработающего лифта. Очень удобно из комнаты прямо к лифту.
Мы забежали в комнату, включили свет. Дети спали. Проснулся лишь один, по-видимому, он и не спал, и ожидал нас, в очень странной позе подперев пузо о локоть и вытянув длинную сочную шею из под одеяла, как черепашка, выглядывающая из панциря. Этот парень показал пальцем на кровать мальчика рядом и сказал, кстати, вполне внятно и вроде даже, осмысленно:
- Это Степа, он каждую ночь так, фильмы ужасов, наверное, сняться.
- Насилие? - Спросил Джо.
- Не надо - сказал я ему.
Мальчик подумал. Довольно долго подумал, да так, что мы уже успели выключить свет и собирались выходить обратно в коридор, нам в след донеслось его протяжное:
– Смееерть. А теперь уходите – так же быстро и свежо добавил он.
- Ебать – сказал Джо. И мы вышли оттуда быстрее, чем зашли.
Мы вернулись к нашему столу. Продолжить разговор было трудно - в наши сердца закрался этот детский страх темноты. Было уже около двух ночи, мы сидели до семи, должны были сидеть до сими. На этаже два коридора, второй был заселен какими-то кадетами, которые храпели вовсю. Лишь этот храп, сопенье детей с ограниченными возможностями и стрекот цикад в крымскую ночь составляли этот невообразимый музыкальный поток, застревавший в наших бутылках с пивом, которые мы к слову достали обратно.
- Стремно было, не находите эФ?
- Есть такое. Как думаешь, к чему он это?
- Извини, конечно, за тавтологию. Вообще не вижу смысла, искать смысл в его словах. Ультранасилие, полагаю, он просто ответил на мою реплику.
- Возможно.
Когда людям нечего больше друг-другу сказать они не обсуждают погоду – это глубокое заблуждение. Когда людям нечего обсудить и не о чем поговорить – они так же не обсуждают процессы, предметы и явления, предстающие их взору только что, моментально и сиюминутно. Когда людям не о чем говорить – они просто молчат.
Но нам с Джо всегда было, что обсудить и до четырех часов той же ночи (утро наступает с первыми лучами солнца, я так считаю) мы говорили о многом. Говорили, пока не началась самая страшная часть моего рассказа…
В коридор вышла девочка. Мы к этому моменту после трех литров пива на двоих уже окончательно протрезвели и просто, тихо играли в карты. Заметил ее я не сразу. Джо толкнул в руку и показал пальцем. Она стояла в коридоре и смотрела на нас. Где-то с минуту продолжалась эта сцена в стиле «Сияния» Кубрика или Омена, вообще любого фильма ужасов, где ребенок одержим потусторонней дрянью. Я взял все в свои руке, и не крикнул ей, что – то вроде «иди - куда шла». Она так и сделала, пошла в уборную.
Через пятнадцать минут после вышеописанного происшествия, в общем-то, почти ничем не примечательного мы вспомнили, что вожатая – долговязая, с длинными ногтями, худощавая и с экстравагантной прической попросила разбудить какого-то парня, что бы тот сходил в туалет – иначе беда.
Мы с трудом справились с этой задачей, так как забыли точно номер комнаты, в которой спал тот парень, их было всего пять, но помнили расположение кровати. И так как две комнаты были – женские, мы наугад ткнули и оказались правы. Натерпелись мы и от этого парня тоже: он не хотел вставать, но после некоторых манипуляций он сам решил сбегать в туалет, не дожидаясь нас, о секрете фирмы умолчу.
Мы подождали его в комнате. Он быстро вернулся, весь какой-то потный и озлобленный.
Мы вернулись на наш пост охранять детский сон от кошмаров взрослого, такого простого и сложного мира.