https://flibusta.is/b/660726
Аннотация
Быть особенным, не таким, как все, – это основа человеческой природы; и эта непохожесть и есть то, что объединяет нас. Из этой предпосылки исходил Эндрю Соломон, начав собирать материалы для книги. Так получилась повесть о родителях, справляющихся с глухотой, карликовостью, синдромом Дауна, аутизмом, шизофренией и множественными психическими и физическими недостатками своих детей; с детьми-гениями, детьми, зачатыми в результате насилия, малолетними преступниками и трансгендерами. Любая из этих особенностей может отделить ребенка и его семью от мира; между тем все эти семьи объединяет опыт, обретенный, когда ее члены пытались нащупать новые границы нормального. И в каждой главе автор дотошно документирует эпизоды, когда любовь одерживала верх над предрассудками.
За 10 лет Эндрю Соломон провел интервью более чем с тремя сотнями сложных семей; и под этой обложкой красноречивый ответ простых людей на вопрос: как принять дорого человека, если он не такой, как все?
Эндрю Соломон – профессор клинической психологии в медицинском центре при Колумбийском университете, лектор Йельского университета, лектор TED, автор статей для New York Times и New Yorker, в прошлом – глава американского ПЕН-центра.
Глава одиннадцатая
Трансгендеры
Западная культура любит бинарные системы: жизнь кажется менее пугающей, когда мы можем провести четкую границу между добром и злом, когда мы отделяем ум от тела, когда мужчины мужественны, а женщины женственны. Угроза полу – это угроза общественному порядку. Если правила не соблюдаются, все, кажется, готово к захвату, и Жанна Д'Арк должна идти на костер. Если мы поддерживаем людей, которые хотят отрезать себе пенисы и грудь, то какие у нас шансы сохранить целостность собственного тела? Как однажды пошутил уже упоминавшийся ранее психоаналитик Ричард С. Фридман: «Было бы неплохо, если бы все они носили футболки с надписью: „Не волнуйся, с тобой этого не случится“»[1480]. Само понятие «гендер» довольно скользкое. Эми Блум говорит: «Мужчина – это не гей и не натурал, это просто мужчина. Ни объект влечения, ни питье пива, ни сжатые кулаки не делают мужчину мужчиной. А что делает, мы не знаем, как не знают и транссексуалы, как не знают и люди, которые лечат их психологически и хирургически»[1481]. Но, хотя гендеру трудно дать определение, нетрудно понимать, что это такое. Джен Моррис, которая смело писала о своем переходе – процессе смены пола – в 1970-х годах, сказала: «Транссексуализм не является формой сексуальности или предпочтением. Это вовсе не сексуальный акт. Это страстное пожизненное неискоренимое убеждение, и ни один настоящий транссексуал никогда не существовал без этого убеждения»[1482]. Она поясняет: «Моя внутренняя неопределенность может быть представлена в вихрях и облаках цвета, в дымке внутри меня. Я не знала точно, где это – в голове, в сердце, в чреслах, в крови».
Термин «трансгендерный» – это всеобъемлющий термин, обозначающий любого, чье поведение существенно отличается от нормативного поведения, к которому предрасполагает его биологический пол. Термин «транссексуальный» обычно относится к кому-то, кто перенес операцию или гормональную терапию, чтобы привести свое тело в соответствие с полом, не данным от рождения. Термин «трансвестит» относится к кому-то, кто любит носить одежду, которую предпочитают люди противоположного пола.
Хотя термины употребляются по-разному, термин «трансгендерный» и сокращение от него «транс» наиболее широко приняты в транс-сообществе[1483]. Трансмужчина родился биологически женщиной и стал мужчиной; трансженщина родилась биологически мужчиной и стала женщиной. Термин «интерсексуал» описывает людей, которые рождаются с неоднозначными гениталиями или каким-то другим физическим образом обладают и мужскими, и женскими признаками от рождения.
Бедность английского языка выражается в том, что мы употребляем слово sex для обозначения как половой принадлежности, так и плотских актов, и из этого неудачного семантического сочетания проистекает большая часть отвращения в отношении понятия трансгендерных детей. Трансгендерность воспринимается как порок, а порочность у детей аномальна и тревожна. Но трансдети не проявляют сексуальность; они проявляют свою половую принадлежность. Вопрос не в том, с кем они хотят быть, а в том, кем они хотят быть. Как сказал Эйден Кей, трансактивист: «Мой пол – это то, кто я есть; моя сексуальность – это то, от чего я отталкиваюсь»[1484]. Это существенное различие. Тем не менее подтрунивание над трансгендерной идентичностью показывает, как часто эти вещи могут быть спутаны – ребенком, самим родителем и в более широком сообществе. Геи и трансгендеры – это отдельные категории, но между ними целый спектр оттенков серого. Особенно трудно провести различие в детстве. Мужественная маленькая девочка или женственный маленький мальчик могут захотеть немедленно сменить пол; могут развить это желание позже; могут вообще никогда не захотеть этого. Одна мать рассказала, как ее друг-мужчина спросил, является ли ее пацанка-дочь лесбиянкой, и она сказала: «Ей четыре года – я не думаю, что у нее уже есть сексуальные желания»[1485]. Но такие дети могут демонстрировать качества, связанные с последующими паттернами влечения; они могут, по сути, быть «предгеями», даже если они еще не понимают, что такое эротика.
В 1987 году Ричард Грин опубликовал повлиявшую на общественное сознание книгу «Синдром неженки и развитие гомосексуальности», в которой он описывает свой опыт 15-летнего наблюдения за группой из 44 маленьких женоподобных мальчиков[1486]. В итоге только один из них совершил переход; большинство оказались просто геями. Сексуальность и пол являются независимыми, но взаимосвязанными переменными. Поскольку кросс-половое самовыражение гораздо чаще встречается среди гомосексуалов, чем среди натуралов, предубеждение против такого самовыражения – проблема для геев. Хотя Джен Моррис и думает иначе, гей – это тоже часть личности, – это не то, что вы делаете, но то, чем вы являетесь. Можно быть геем, несмотря на то, что никогда не имел сексуальных отношений ни с кем своего пола; и можно быть трансом и презентовать себя в рамках пола, данного от рождения. Те, кто не осведомлен о гомосексуальности и трансгендерной культуре, склонны путать и смешивать их: гомофобия всегда нацелена против гендерного несоответствия. Между эксцентричным геем, который любит модные журналы и украшения, и школьным героем-футболистом, предпочитающим секс с мужчинами, есть неоспоримые различия. И хотя футболист может столкнуться с юридическими проблемами, если попытается жениться на мужчине, и может услышать оскорбления от своих товарищей по команде, если они узнают, он не столкнется с тем же повседневным насилием, которое, вероятно, сделает жизнь его одноклассника-гея адом.
Политическая свобода трансгендерных людей зависит от борьбы за права геев и лесбиянок. Геев гораздо больше, чем сгендеров, и трансдвижение нуждается в высокой численности, но объединение двух проблем, тем не менее, вызывает путаницу. Некоторые геи думают, что их трансбратья и сестры находятся в той же ситуации, что и они сами, только еще худшей, и начинают кампанию по защите и от их имени тоже; других смущает транс-сообщество, и они пытаются от него отмежеваться, что особенно распространено среди геев, которые хотят подчеркнуть свое мужское начало. Раскол в какой-то степени перекликается с расколом в раннем феминизме, произошедшим из-за статуса лесбиянок одни рассматривали лесбийские отношения как окончательное выражение своей идентичности, а другие считали, что гомосексуальные женщины подорвут их борьбу за идеалы. Закон о недискриминации в сфере занятости (ENDA), призванный защитить гомосексуалов от дискриминации в сфере труда, был представлен Конгрессу в 2008 году, но в нем не было пунктов о гендерном самовыражении. Когда организация National Gay and Lesbian Task Force [1487] боролась за положение о гендерном выражении, которое не позволяло бы отказывать людям в трудоустройстве или увольнять только потому, что они не соответствовали гендерному стандарту, Барни Франк, представитель этого законопроекта, сказал им, что они просят слишком много.
Гендерный диссонанс может проявиться очень рано. В возрасте трех-четырех лет, иногда даже раньше, дети могут заметить несоответствие между тем, кем они себя называют, и тем, кем они себя ощущают. Это несоответствие было названо расстройством гендерной идентичности. В раннем детстве гендерное несоответствие часто малоощутимо, но приблизительно к семи годам детей активно сталкивают с гендерными стереотипами. Трансдети могут болезненно реагировать на такое давление, становясь тревожными и подавленными[1488]. Сказать об этом родителям – это для них обычно ужасный шаг. «Если не давать им возможности совершить переход, их внутренняя энергия оказывается полностью поглощена гендерной идентичностью, и это не позволяет им реализовать свои возможности в развитии»[1489], – говорит Стефани Брилл, основательница консультационного центра Gender Spectrum и автор совместной с Рэйчел Пеппер книги The Transgender Child («Ребенок-трансгендер»). «Часто с переходом детская неспособность к обучению и другие диагнозы разрешаются сами собой, потому что ум и сердце уже не так заняты этой центральной проблемой»[1490].
Еще 20 лет назад большинство транссексуалов стремились полностью перейти из одного пола в другой. В настоящее время категория пола размыта. Некоторые живут скрытно, что означает, что все вокруг считают, что они родились с тем гендером, в котором живут. Они чувствуют, что потерпели неудачу, когда их отождествляют с их биологическим полом. Другие живут открыто, как трансмужчины или трансженщины. Многие часть времени проводят открыто, а часть времени скрывают транс-статус. Некоторые люди не позиционируют себя ни как мужчина, ни как женщина (гендерквиры). Другие являются гендерфлюидами: в одни дни живут, как мужчина, в другие – как женщина, а иногда вообще не проявляют гендерных склонностей. Некоторые страдают от гендерной дисфории – глубокого неприятия тела, в котором они родились, – но другие отвергают мрачную коннотацию этого термина. Некоторые открыты до эксгибиционизма, а некоторые крайне закрыты.
Люди в любой из этих категорий могут быть или не быть прооперированы, принимать гормоны или осуществлять множество других физических вмешательств; в совокупности они образуют то, что один автор назвал «гендерной светотенью»[1491]. По данным Американской психологической ассоциации, 1 из 30 тысяч биологических мужчин и 1 из 100 тысяч биологических женщин в течение своей жизни подвергаются реальной операции по перемене пола, но такая статистика предполагает, что в США есть только полторы тысячи прооперированных трансмужчин и пять тысяч прооперированных трансженщин[1492]. Цифры основаны на устаревших опросах и отражают крайний взгляд на то, что представляет собой операция по перемене пола, не признавая, например, что создание или удаление груди тоже является операцией по перемене пола даже в отсутствие генитальных изменений. Линн Конвей, компьютерный инженер, проанализировавшая более свежие данные, подсчитала, что в США насчитывается от 32 до 40 тысяч прооперированных трансженщин, отметив, что только один из пяти или десяти людей, испытывающих сильную гендерную дисфорию, стремится к хирургической операции на гениталиях[1493]. По оценкам Национального центра трансгендерного равенства, почти у трех миллионов американцев, говоря словами Барбары Уолтерс, «то, что между ног, не соответствует тому, что между ушами»[1494].
Ученые, психологи, священнослужители и академики спорят о том, следует ли менять тело, чтобы приспособить его к разуму, или менять разум, чтобы приспособить к телу. Некоторые считают, что все люди, которые отличаются от гендерных норм[1495], могут при психиатрическом лечении жить удовлетворенно в своем биологическом поле; они предписывают широкий спектр коррекционных (репаративных) методов лечения для устранения диссонанса между умом и телом. Другие предполагают, что роль медицины заключается в облегчении перехода, и верят в использование гормонов и хирургии. Родители находятся в прослеживающемся на протяжении всей книги положении между необходимостью лечить и необходимостью принять. Сторонники коррекционной (репаративной) терапии настаивают на том, что люди лучше живут в неискалеченных телах и что медицинское лечение, сопряженное со значительной болью, рисками и расходами, должно быть крайней мерой. Противники утверждают, что строгие гендерные правила архаичны и мучительны и что отговаривание трансгендерных людей от принятия их реального «я» является путем к отчаянию и часто – самоубийству. Объем данных нарастает головокружительными темпами. Социальная модель инвалидности, согласно которой проблемы, с которыми сталкиваются транслюди, в значительной степени являются результатом столкновения с социальными установками, обсуждается здесь особенно яростно.
Родители, которые поддерживают переход своего ребенка – переход от биологического пола к желаемому, – должны называть этого ребенка новым именем; они должны использовать новые местоимения; и они должны заменить слова «сын» и «дочь». На этом фоне часто возникает лингвистический хаос. «Он моя дочь», – объяснила мне одна мать, представляя своего сына-трансгендера. Другая сказала: «Я употребляю слово „ребенок“, потому что у меня в голове не укладывается слово „дочь“, хотя я прекрасно называю своего ребенка Элейн». Социолог Холли Девор пишет: «В тех случаях, когда человек, будучи мужчиной во время интервью, говорил о событиях, во время которых он жил как девушка или женщина, я использовала местоимения женского рода. Например: „Он вспоминает, что в детстве она была сорванцом“»[1496]. То, как мы называем что-то, определяет то, как мы это воспринимаем.
Большинство транслюдей, с которыми я познакомился, не любили термины MtF (male to female – «из мужчины в женщину») и FtM (female to male – «из женщины в мужчину»), чувствуя, что эти термины унижают людей, к которым они применяются. Многие активисты говорят о людях, которые были «объявлены мужчинами» или «объявлены женщинами» при рождении, а затем стали «утвержденными женщинами» или «утвержденными мужчинами». Транслюди часто говорят об остальных людях как цисгендерах[1497], заимствуя идею цис/трансразличия из химии; латинская приставка cis означает «на одной стороне». Когда я решил называть людей по их биологическому полу на период до перехода и по утвержденному полу на период после перехода и как можно больше способствовать такому обращению в своих интервью с семьями, я употреблял только имя, выбранное после перехода, в тех случаях, когда люди предпочитали, чтобы их имя до перехода было забыто.
Не имевшая мужа Венессия Ромеро на 27-й неделе беременности была срочно доставлена в Денверскую больницу, где родила девочку и мальчика[1498]. Девочка выглядела довольно крепкой, а мальчик весил меньше полутора фунтов и был покрыт пушком, его органы были видны сквозь несформировавшуюся кожу. Недоношенным детям назначают легочные сурфактанты, которые помогают им дышать. Поскольку девочка была здоровее, сначала лечили ее; но у нее развились побочные эффекты и через несколько минут она умерла. Мальчик выжил. Через год Венессия встретила Джозефа Ромеро, сержанта ВВС, и вышла за него замуж. Биологический отец ребенка никогда его даже не видел; Джозеф усыновил его и дал ему новое имя Джозеф Ромеро II, его еще называли Джоуи. Когда ребенку исполнилось 20 месяцев, семья была отправлена на базу ВВС США в Окинаве. «Ребенок все время плакал, – вспоминал Джозеф. – Но не в духе „я хочу есть“, а в духе „я хочу измениться“. Это была не физическая потребность, и мы не могли его утешить. Вспышки гнева были настолько сильными, что мы не могли выводить его на люди».
В течение следующих четырех лет у Джоуи диагностировали СДВГ, депрессию, тревожность, расстройство привязанности и астму. В три года он принимал 14 разных лекарств. «У нас был ребенок, который никогда не улыбался, – вспоминает Ванесса. – Мы все время ворковали: „О, ты такой хороший мальчик, такой красивый мальчик“. Мальчик, мальчик, мальчик. Каждый раз, когда я надевала на него обувь, это были ботинки маленького мальчика. Куртка маленького мальчика». А Джоуи уже интересовался девичьими нарядами. Венессия думала, что он, вероятно, гей, и беспокоилась о том, как это будет выглядеть в среде ее мужа-военного.
Супруги Ромеро могли ходить только к военным врачам, те были осторожны с диагнозом, который в военной среде не приветствуется, но наконец, когда Джоуи было пять лет, один врач посоветовал Венессии почитать в интернете про расстройство гендерной идентичности. «Когда он это сказал, его передернуло так, словно он сейчас лишится звания, – сказала Венессия. – Я никогда не слышала слова „трансгендер“. Я почувствовала огромное облегчение. Неужели это происходит и с другими людьми?» Интернет вводит транслюдей и их семьи в сети, которые могут предоставлять информацию и поддержку; но он может и дезинформировать. Онлайн-пространства, созданные для защиты и помощи трансдетям, могут легко стать местом для насильников с тревожными эротическими фантазиями или трансфобных людей со злыми намерениями. Однако в этом случае Ким Пирсон – мать трансгендерного ребенка и одна из основательниц TransYouth Family Allies (TYFA)[1499], группы, которая поддерживает семьи с гендерными различиями, – нашла Венессию онлайн. «Она пригласила меня на форум, где были другие родители, – говорит Венессия. – Я была благодарна до слез». Но эта новость повергла Джозефа в глубокую депрессию.
Венессия начала называть ребенка Джози. «Джози могла выйти на улицу только в девичьей одежде. Я должна был решить, готова ли я разрушить свой брак, чтобы защитить Джози. Но воспитывать Джози мальчиком – значит толкать ее на самоубийство. Я не такой родитель». К этому времени Венессия и Джозеф удочерили младшую дочь Джейд из Китая. «Я была готова отказаться от Джозефа и уйти от Джейд, что было бы невероятно трудно. Но Джози было пять лет, и она уже заплатила цену еще на десять жизней вперед». Пока Венессия пыталась принять решение, ее муж постепенно пришел в себя. «Огонь внутри нее заразил меня, – говорит он. – Я просто решил, что Джози останется с нами».
Когда я познакомился с Джози, ей было восемь. Она сказала: «Я девочка, и у меня есть пенис. До шести лет они думали, что я мальчик. Я одевалась, как девчонка. Я говорила: „Я девочка“. Они долго ничего не понимали». Джози все больше утверждала, что хочет быть девочкой, поэтому однажды Джозеф согласился отвести ее в школу на военной базе в джинсовой юбке с розовым кроликом и розовых леггинсах под ней.
Дети в основном принимали происходящее, но вот их родители – совсем другое дело. «На следующий день у дверей класса Джози собралась кричащая толпа, – вспоминала Венессия. – Я была в ужасе». Во дворе кто-то выхватил у Джози велосипед и бросил в заросли. «Люди бросали всякую дрянь в наш дом, называли нас растлителями малолетних, – говорит Венессия. – одна из основательниц кричали: „Ты гребаный педик“». Жена главного судьи на базе начала ходатайствовать об исключении Джози из школы. «Было ужасно, когда все узнали, что я девочка, – рассказывала Джози. – Моя соседка Изабель сказала, что позвонит в полицию и меня посадят в тюрьму. Я была расстроена. Я думала, она моя подруга». Венессия позволяла Джози выбирать себе одежду, и всякий раз та отвергала мальчиковую. «Она не могла выйти на улицу не в юбке, – рассказывает Венессия. – И ходила с огромной улыбкой. Ну, я тоже должна улыбаться. Так я и делала. Я держала ее за руку крепче, чем обычно, но она твердо шла вперед». Вскоре Венессия и Джозеф перестали давать ей какие-либо препараты. Астма, депрессия, тревога и расстройство привязанности – все исчезло. Но военные приказали семье убираться из Окинавы, заявив, что не могут защитить Джози; их перевели на базу в Аризонской пустыне.
Венессия не хотела, чтобы Джози училась в другой военной школе. Она нашла государственную школу в Тусоне с либерально настроенным директором и записала туда обеих дочерей. Но учительница отказалась называть Джози женским именем и сказала, что Венессия – «злая мамаша», которая заставляет ее быть девочкой, когда все видят, что она мальчик. «Это ужасная, грубая учительница, которая не хотела, чтобы я училась в ее школе, – сказала Джози. – Я так разозлилась и расстроилась!» Венессия вспоминает: «Джози потеряла самоуважение. Она снова стала мрачной». Джози жаловалась на боли в животе и головные боли и изо дня в день боролась за то, чтобы не ходить в школу, откуда стали приходить уведомления о прогулах.
Ромеро переехали в другой город. Переживая за безопасность Джози, они установили сигнализацию на окна и двери и купили датского дога, чтобы припугнуть тех, кто может напасть. Венессия отправила электронное письмо директору местной государственной школы, которое начиналось так: «Я – гордая мать восьмилетней дочери-трансгендера». Начальник кадровой службы школы ответил: «Мы следуем законам штата, и для вашего ребенка здесь нет защиты от дискриминации». В ноябре Венессия определила своих дочерей в Уолдорфскую школу, но при военной зарплате в 20 тысяч долларов в год невозможно было потянуть оплату. Единственным вариантом оставалось домашнее обучение. «Мне не хватает прогулок, – говорил Джозеф. – Изоляция – это цена, которую мы платим, чтобы защитить ее от мира, способного ей навредить».
Изоляция – не единственная проблема. «Меня всегда раздражал мой пенис, – сказала Джози. – Я хочу избавиться от него. Но думаю, будет больно. Мне сказали, что нужно дождаться определенного возраста, чтобы убрать пенис, то есть это можно будет, когда мне исполнится 15». «18, – поправила Венессия. – Но ты сможешь принимать эстроген и сделать грудь раньше». Джози объяснила: «Когда я стану мамой, я усыновлю детей, но у меня будет грудь, чтобы кормить их, и я буду носить бюстгальтер, платья, юбки и туфли на высоких каблуках». Она казалась такой же уверенной, когда говорила мне, что хочет выйти замуж за кого-то с волосами цвета радуги, красивого как внутри, так и снаружи. «Мы заведем ребенка здесь, в Аризоне, а потом переедем жить в тот штат, где живет Джейд, чтобы быть соседями, – говорила Джози. – Мы будем жить в домике на дереве. На всем пути в Калифорнию я буду отращивать волосы».
Позже Венессия сказала мне: «Я бы не стала делать Джози операцию, пока она эмоционально не будет готова к физической боли, но, если бы она была готова, я бы сделала это прямо сейчас». Венессия планирует давать Джози блокаторы полового созревания, которые останавливают выработку тестостерона и эстрогена. «У нее не будет тестостерона, изменяющего ее тело, – сказала Ванесса. – Значит, у нее никогда не будет кадыка или волос на лице. Она никогда не будет похожа на мужчину в платье». Венессия нашла в Тусоне врача, который согласился работать по этому плану. Джозеф убедил департамент записи актов гражданского состояния выдать Джози новое свидетельство о рождении с указанием ее имени и пола. Но Венессия намеренно держала игрушки для мальчиков по всему дому, говоря: «Я не хочу, чтобы ей приходилось доказывать, что она девочка, играя все время с Барби».
Большинство трансдетей, с которыми я сталкивался, были живыми невидимками. Меня поразило, что многие из этих детей перешли от одного несоответствия – жизни с биологическим полом, который был для них проклятием, – к другому – жизни с полом, который не соответствовал их телу. Открытость Джози дорого ей обошлась, но она показалась мне более свободной, чем многие другие трансдети. Джози стала активисткой. Трудно представить себе такую роль для восьмилетней девочки, которая все еще думает, что может жить в домике на дереве, но эта странная мешанина взрослости и детскости была ее сущностью. Когда я познакомился с ней, она только что снялась для National Geographic в своем втором документальном фильме[1500]; она встречалась с членами Конгресса и губернатором Аризоны. Мне было интересно, в какой степени Джозеф и Венессия разделяли – или, по сути, сформировали – эту склонность к активизму, но Венессия, которая считала разумным, чтобы ее дочь скрывалась, по крайней мере в некоторых контекстах, риторически спросила: «Что первым делом говорит Джози? „Привет, меня зовут Джози. Мне восемь. Я трансгендер. А кто ты?“»
В 2009 году Ким Пирсон, бывшая к тому времени другом семьи, была представлена к награде за общественную работу, но не смогла присутствовать на церемонии; она попросила Джози принять награду от ее имени. В зале было 700 человек. «Она поворачивается ко мне, уже будучи на подиуме, – рассказывала Венессия. – и шепчет: „Мама, я очень боюсь сцены“. А шепчет прямо в микрофон. Все засмеялись, и это ее успокоило. Джози произнесла свою речь, и ей аплодировали стоя». «Джози очень хрупкая, очень эмоциональная, – сказала Венессия. – Но она хочет изменить мир».
Венессия отмечает: «Мальчики не называют себя девочками без веской причины. Они доверяют тебе, а ты не знаешь, как это выслушать. На днях она сказала: „Мама, почему ты хотела, чтобы я была мальчиком?“ Это убило меня. Я ей ответила: „Я не понимала, и мне правда очень жаль“. Она сказала: „Все хорошо, мамочка. Я люблю тебя, и теперь все так хорошо“».
Пол – один из первых элементов самопознания. Это знание включает внутреннее чувство себя и часто – предпочтение внешнего поведения, такого как выбор одежды или типа игры. Однако происхождение гендерной идентичности – связываемое с генетикой, уровнями андрогенов в матке, ранними социальными влияниями – остается неясным. Хейно Мейер-Бахльбург, профессор психологии Колумбийского университета, специализирующийся на гендерных вариациях, описал многочисленные возможные биологические механизмы и пришел к выводу, что в этом процессе может быть задействовано до 400 редких генов и феноменов эпигенеза, генов, отвечающих не за гормональную регуляцию, а за формирование личности[1501]. «Картина, которую мы видим сейчас, похожа на те замечательные снимки Земли, которые первые астронавты сделали на Луне, – сказал Норман Спэк, доцент педиатрии Гарвардского университета и ведущий эндокринолог в этой области. – Мы можем видеть континенты, океаны, погодные системы. Когда мы сможем прочитать номерные знаки, мы узнаем, что вызывает гендерное несоответствие»[1502]. Как и аутизм, гендерное несоответствие кажется гораздо более распространенным, чем когда-либо прежде; как и в случае с аутизмом, неясно, стало ли это состояние чаще проявляющимся или просто чаще диагностируемым.
Биологические аргументы, не связанные с генетикой, противоречивы. Синтетический эстроген диэтилстильбэстрол (DES)[1503], произведенный в 1938 году и до начала 1970-х годов использовавшийся для предотвращения выкидыша, имел много отрицательных влияний как на мужчин, так и на женщин, подвергшихся его действию в утробе. Проведенный в 2002 году опрос участников сообщества DES Sons Network выявил необычный – 50-процентный – уровень трансгендерности; это подтверждает гипотезу о том, что уровень гестационных гормонов может вызвать кросс-гендерную идентичность. Ученые выразили озабоченность и по поводу эндокринных дизрапторов (EDCs)[1504], класса химических веществ, обнаруженных во всем, от пищи до полироли для пола и упаковочных материалов. Известно, что EDCs ответственны за увеличение частоты деформаций в репродуктивных системах амфибий; по предположению исследователей, они могут быть ответственны за увеличение частоты генитальных аномалий и атипичной гендерной идентичности у людей.
В 1991 году Жорж Кангилем, историк науки, работавший над концепцией мутации, писал: «Разнообразие – это не болезнь; аномальное – не значит патологическое»[1505]. Быть трансом, без сомнения, аномально; неустанно обсуждаемый вопрос заключается в том, является ли это также патологическим состоянием. Расстройство гендерной идентичности, или гендерная дисфория, было введено в обиход в качестве медицинской категории в 1980 году. Согласно критериям DSM -IV, для постановки диагноза ребенку требуется наличие четырех из следующих пяти симптомов: сильная и стойкая идентификация с противоположным полом, определяемая как желание быть или настаивание на том, что являешься человеком другого пола; постоянный дискомфорт по поводу биологического пола или чувство несоответствия гендерной роли этого пола, часто проявляющееся в переодевании; склонность к кросс-половым ролям в воображаемой игре с фантазированием о том, чтобы быть представителем другого пола; постоянное желание участвовать в типичных играх и развлечениях другого пола; предпочтение товарищей по играм другого пола[1506]. Мальчики с таким диагнозом обычно предпочитают женскую одежду и прически, часто выбирают роль матери, когда играют в куклы, избегают грубых или спортивных игр и интересуются женскими персонажами, такими как, например, Белоснежка. Девочки с диагнозом часто демонстрируют крайне негативные реакции на просьбу носить платья, предпочитают короткую стрижку, часто ошибочно принимаются за мальчиков, склонны к грубым играм, любят спорт и таких фантастических персонажей, как Бэтмен. В эпоху, когда женщины могут работать в строительстве, а мужчины могут жениться на других мужчинах, типология гендерной идентичности в духе «Бэтмен vs Белоснежка» кажется редукционистской, но она все еще имеет значительную популярность в медицинской литературе. Данная диагностика не применима ни к одному человеку с интерсекс-состоянием.
В то время как большинство детей в раннем возрасте будут играть с игрушками, подходящими для любого пола, трансдети часто отказываются от игрушек, связанных с их биологическим полом. Хейно Мейер-Бахльбург описывает этих детей как «гендерно атипичных от рождения». Шкала гендерного поведения распределяет людей между полюсами крайней мужественности и крайней женственности. Типичные мальчики имеют стандартное отклонение 3,5–5 в сторону мужественности, а девочки – такое же в сторону женственности. Но трансдети будут иметь тенденцию к отклонениям 7-12 от нормы в противоположном направлении от их биологического пола. Другими словами, биологические мужчины становятся более женственными, чем большинство женщин, в то время как биологические женщины становятся более маскулинными, чем большинство мужчин. «Как будто их игра сродни выбору политической партии», – говорит Спэк. Взрослые люди с расстройством гендерной идентичности демонстрируют клинически значимый уровень дистресса или ухудшения социального и профессионального функционирования[1507]. Некоторые дети без диагноза проявляют его признаки во время полового созревания или после него; и наоборот, только четверть детей с гендерной дисфорией демонстрируют полную кросс-гендерную идентификацию в подростковом возрасте[1508]. Другими словами, иногда их игра ничего не говорит об их будущей идентичности, а иногда она значит все. Вот почему решения о том, как их воспитывать, настолько сложны и чреваты проблемами.
Многие профессионалы, которые работают с трансдетьми, считают, что общество в целом их подводит. Келли Уинтерс, основатель GID Reform Advocates, писал: «Поведение, которое было бы обычным или даже образцовым для мальчиков и девочек, соответствующих своему полу, представлено как симптом психического расстройства для детей, не соответствующих полу»[1509], то есть то, что считается здоровым для девочки, считается симптомом психического заболевания у мальчика. По мнению активистов, диагноз «гендерная дисфория» используется не только для того, чтобы предотвратить идентификацию мальчиков в качестве девочек и девочек в качестве мальчиков, но и как инструмент стигматизации или предотвращения женоподобной гомосексуальности и мужеподобного лесбиянства. Стефани Брилл добавляет: «Ребенок мужского пола, который говорит: „Я должна быть девочкой, потому что только девочки хотят делать эти вещи“, – не доказывает того, что он трансгендер; он демонстрирует признаки сексизма». Джеральд Мэллон и Тереза Декреценцо, социальные работники с опытом работы в этом сообществе, сетуют на то, что биологическим мальчикам предписывают «спортивную коррекцию», а биологическим девочкам – «коррекцию путем обучения этикету»[1510]. Во время заседания Американской психиатрической ассоциации в 2009 году протестующие собрались на демонстрацию с лозунгом Reform GID Now! («Пересмотреть взгляды на гендерную дисфорию!»). Диана Эренсафт из Гендерного центра для детей и подростков в Беркли, штат Калифорния, где она специализируется на работе с детьми с проблемами гендерной идентичности, сказала: «Психиатрия наносит перманентный вред детям, которые не являются „гендерно нормальными“; их перевоспитывают и переучивают»[1511].
Другие активисты, однако, выступают против отказа от диагностической категории. В книге «Загадка гендера» (The Riddle of Gender) Дебора Рудасилль пишет: «Диагноз узаконивает целый ряд гормональных и хирургических вмешательств, которые оказали помощь тысячам транссексуалов и трансгендеров. Активисты, утверждающие, что „медицинская модель“ гендерных различий „патологизирует человеческое разнообразие“, как правило, упускают этот момент. Без какого-либо диагноза перемена пола становится не чем иным, как своего рода экстремальной пластической хирургией/улучшением тела или, по мнению критиков, причудой, модой, увлечением»[1512]. Присутствие расстройства гендерной идентичности в DSM облегчает получение выплат для психологической поддержки, в которой могут нуждаться трансгендерные люди; Уильям Нэрроу, возглавлявший разработку DSM -5, сказал: «Вред запрета на переход – это стигматизация, а потери от удаления диагностической категории – это неполучение помощи. Задача состоит в том, – продолжал он, – чтобы создать ситуацию, при которой помощь может быть не только доступна, но и расширена, а дискриминация – уменьшена»[1513]. Это затруднительное положение перекликается с опытом глухих людей и карликов, которых может не заботить ярлык инвалида, но которые нуждаются в нем для обеспечения жилья и услуг.
Хирургические и эндокринологические вмешательства для трансгендерных людей, однако, редко дают им право на возмещение и налоговый вычет[1514]. Многие трансгендерные люди хотели бы, чтобы их состояние квалифицировали лишь как физическую проблему. Микеле Анджелло, кандидат наук, специализирующийся на вопросах гендерной идентичности, отметил, что, если что-то может быть исправлено с помощью физической трансформации, это не должно классифицироваться как проблема психического здоровья[1515]. Некоторые активисты утверждают, что трансгендерность, как и беременность, является медицинским состоянием, а не болезнью. Американская медицинская ассоциация издала резолюцию о том, что она «поддерживает медицинское страхование для лечения расстройств гендерной идентичности, рекомендованных врачом»[1516], что оставляет открытой дверь для возможности телесных или психологических вмешательств. Реклассификация дисфории в качестве эндокринного или нейрокогнитивного состояния может быть достигнута путем разработки нового перечня в МКБ (международная классификация болезней) Всемирной организации здравоохранения.
До тех пор пока нарушение гендерной идентичности классифицируется как психическое заболевание, профессионалы будут пытаться вылечить его, а родители будут отказываться его принимать. Пора сосредоточиться на ребенке, а не на ярлыке. Эдгардо Менвиэль, психиатр детского Национального медицинского центра, считает: «Цель состоит в том, чтобы ребенок был хорошо приспособлен, здоров и имел хорошую самооценку. Что не важно, так это его пол»[1517]. Кажется правильным ставить психическое здоровье каждого ребенка выше системы универсальных прогнозов о том, какими должны быть счастье и ценности. Менвиэль не считает тра<