ПРИКАЗ КОМАНДАРМУ ПОВСТАНЧЕСКОЙ Т. МАХНО.

КОПИЯ КОМАНДАРМАМ ЮЖНОГО ФРОНТА. № 00149

ПОЛЕВОЙ ШТАБ, Г. МЕЛИТОПОЛЬ. 23 НОЯБРЯ 1920 г.

В связи с окончанием боевых действий против Врангеля, в виду его уничтожения, революционный военный совет южфронта счи­тает задачу партизанской армии законченной и предлагает ревво­енсовету повстанческой армии немедленно приступить к работе по превращению партизанских повстанческих частей в нормальные во­инские соединения красной армии.

Существование повстанческой армии с особой организацией бо­лее не вызывается боевой обстановкой. Наоборот, существование наряду с частями красной армии отрядов с особой организацией и задачами приводит к совершенно недопустимым явлениям… 1, и по­этому реввоенсовет южного фронта предлагает реввоенсовету по­встанческой армии:

1) Все части бывшей повстанческой армии, находящейся в Крыму, немедленно ввести в состав четвертой армии, реввоенсовету которой поручается их переформирование.

2) Упроформ в Гуляй-Поле расформировать и бойцов влить в запасные части по указанию командарма запасной.

3) Реввоенсовету повстанческой армии принять все меры к разъяснению бойцам необходимости проводимой меры.

Подписали: Командующий южфронтом М. Фрунзе, член ревво­енсовета Смита, нач. полев. штаба армии Каратыгин.

1 - Здесь Фрунзе приводит случаи убийств и разоружения красноармейцев, со­вершенные якобы махновцами. Но все приводимые им факты в свое время разби­рались им же, Раковским и представительством махновцев в Харькове, причем было установлено, что ко всем этим случаям махновская армия не имеет никакого касательства, поскольку эти деяния, враждебные красной армии, совершались другими' не махновскими отрядами. Причем совершались они только потому, что советская власть несвоевременно и неполно публиковала сообщения о своем согла­шении с махновцами. Ибо множество отрядов, разбросанных по Украине и не вхо­дящих в армию махновцев, очень считались с авторитетом последней и, несомненно, немедленно прекратили бы войну с советской властью, как только узнали бы о союзе ее с махновцами.

Следует припомнить историю соглашения советской власти с махновцами.

Как отмечено выше, этому соглашению предшествовали предва­рительные переговоры махновцев с советской делегацией, специально приезжавшей в лагерь махновцев в г. Старобельск во главе с комму­нистом Ивановым. Переговоры эти из Старобельска были перенесены в г. Харьков, где махновская делегация совместно с уполномоченны­ми советской власти в течение трех недель вела работу по заключе­нию соглашения. Каждый пункт этого соглашения тщательнейшим образом взвешивался и обсуждался обеими сторонами.

В своей окончательной форме соглашение было принято договаривающимися сторонами, т.е. советской властью и револю­ционным повстанческим районом в лице Совета революционных повстанцев Украины, и подписано уполномоченными этих сторон.

По смыслу этого соглашения следовало, что ни один пункт его не мог быть отвергнут или изменен иначе, как по взаимному со­глашению советской власти и Совета революционных повстанцев Украины, раз соглашение это не было нарушено ни одной, ни другой стороной.

Пункт 1-й II раздела соглашения говорит, что (дословно): «Ре­волюционная повстанческая армия Украины (махновцев) входит в состав вооруженных сил республики как партизанская, в оператив­ном отношении подчиняясь высшему командованию красной армии; сохраняет внутри себя установленный ранее распорядок, не проводя основ и начал регулярных частей красной армии».

Фрунзе приказом № 00149 от 23 ноября 1920 г. требует рас­формировать армию повстанцев-махновцев и влить ее в части крас­ной армии. Делается это, как сказано в приказе, потому, что советская власть «ввиду уничтожения Врангеля считает задачу партизанской армии законченной».

Этим приказом уничтожается не только приведенный выше 1-й пункт соглашения по военному вопросу, но вообще все военно-по­литическое соглашение.

То обстоятельство, что советская власть делает это не в форме пересмотра и изменения уже существующего текста соглашения, а в форме спешного военного приказа, подкрепляя последний немед­ленным огнем, показывает, что для большевиков все соглашение имело значение лишь военной ловушки в отношении махновцев.

В добавление к приведенному приказу четвертая красная армия, находившаяся в Крыму, получила инструкцию — действовать в отношении махновцев всеми имеющимися в ее распоряжении си­лами, если последние не подчинятся приказу.

Приказ Фрунзе без всяких комментариев рисует настоящее по­ложение дел. Он предписывает махновцам упразднить их армию, превратив ее в обычную красноармейскую часть, — иными слова­ми, махновщина должна сама покончить с собой. Можно бы удив­ляться такой наивности, если бы это была только наивность.

Однако за ней скрывался вполне обдуманный, тщательно рас­считанный шаг к решительному разгрому махновщины. Врангель разбит. Махновцы использованы. Момент — наиболее подходящий для их уничтожения. Следовательно, они теперь же должны пре­кратить свое существование. В этом смысл приказа.

Но, несмотря на некоторую свою прямоту, и приказ Фрунзе является ложью. Дело в том, что ни штаб армии в Гуляй-Поле, ни представительство махновцев в Харькове не получали его. Мах­новцам он стал известен 3-4 недели спустя после нападения, из газет, случайно попавших им в руки. И это вполне понятно. Боль­шевики, подготовлявшие неожиданное нападение на махновцев, не могли послать им вперед такой приказ. Этим был бы сорван весь их план. Приказ сразу, во всех местах поставил бы махновцев на ноги, и ни одно подготовлявшееся большевиками нападение не име­ло бы успеха. Это прекрасно знала советская власть. Поэтому до последней минуты она держала в строгой тайне свои намерения. После, когда нападения были произведены и разрыв стал свершив­шимся фактом, появился в печати приказ Фрунзе. Он был напе­чатан впервые 15 декабря в харьковской газете «Коммунист», а дата на нем была 23 ноября. Все эти хитрости делались с той целью, чтобы захватить махновцев врасплох, разгромить их, а по­сле объяснять этот акт с «законом в руках».

Нападение на махновцев сопровождалось повсеместными аре­стами анархистов. Этим актом, помимо прямой борьбы с анархи­ческой идеей, большевики стремились задушить голос протеста, убить всякую возможность осветить перед массами событие. Аре­стовывались не только анархисты, но также находившиеся с ними в простом знакомстве или интересовавшиеся анархической литера­турой. В Елисаветграде арестовали около 15 мальчиков от 15 до 18 лет. Хотя губернские власти в Николаеве были не удовлетво­рены арестом этих детей, говоря, что следовало бы достать «на­стоящих» анархистов, а не таких юнцов, — тем не менее, дети эти остались в заключении.

В Харькове ловля анархистов приняла такой характер, какой вряд ли знала Россия в прошлые годы. На квартирах всех местных анархистов были устроены засады. Была устроена засада в книжном магазине «Вольное братство». Всякого, приходившего в него за по­купкой книг, неожиданно хватали и отправляли в Че-ка. Хватали лиц, которые останавливались и читали недавно выпущенную (ле­гально) и наклеенную на стену анархическую газету «Набат». Местный анархист Григорий Цесник благодаря случаю избежал ареста. Тогда большевики посадили в тюрьму его жену — человека, да­лекого от всякой политической деятельности. Последняя объявила голодовку с требованием освободить ее. Большевики цинично зая­вили, что если Цесник дорожит своей женой, то должен сам явить­ся к ним. Цесник, больной туберкулезом, действительно явился и был заключен в тюрьму.

Мы уже говорили, что в Крыму был предательски захвачен весь по­левой штаб и командующий махновской армией. Командир конницы Марченко, окруженный было частями 4-й красной армии, пробился через ряд заслонов и заграждений на Перекопе и к 7 декабря, двигаясь день и ночь, добрался до группы Махно. Соединение произошло в гре­ческом местечке Керменчик. Слух о прорыве из Крыма махновской ар­мии носился уже несколько дней. Наконец, 7 декабря прибыл гонец с известием, что через несколько часов прибудет группа Марченко. С волнением махновцы, находившиеся в Керменчике, вышли встречать героев на окраину села. Но когда в отдалении увидели двигавшуюся конную группу — сердце у всех сжалось. Вместо могучей конницы в 1500 человек, возвращался небольшой отряд в 250 человек. Подъехали передовые части во главе с Марченко и Тарановским.

«Имею честь доложить — крымская армия вернулась», — за­говорил с легкой иронией Марченко. Все улыбнулись. «Да, брати­ки, — продолжал Марченко, — вот теперь-то мы знаем, что такое коммунисты». Но Махно был угрюм. Вид разбитой, почти уничто­женной знаменитой конницы сильно потряс его. Он молчал, стре­мясь удержать волнение.

На состоявшемся тотчас же митинге были сделаны доклады о том, как произошло нападение в Крыму. Командующий армией Каретник был вызван советским командованием в Гуляй-Поле яко­бы для военного совещания и по дороге изменнически схвачен; начальник полевого штаба Гавриленко, члены штаба и некоторые командиры были взяты под предлогом обсуждения военно-опера­тивных дел армии. Все схваченные были немедленно расстреляны. Культурно-просветительный отдел, находившийся в Симферополе, был взят без всяких военных хитростей.

***

В момент окружения Гуляй-Поля красными войсками — 26 нояб­ря — в последнем находилось лишь 150-200 человек кавалерии осо­бой сотни. Этой сотней Махно сбил советский кавалерийский полк, наступавший на Гуляй-Поле по Успеновской дороге, и вышел из тес­ного кольца красных войск. Первую неделю он организовывал сте­кавшиеся к нему с разных сторон повстанческие отряды и некоторые красноармейские части, уходившие к нему от большевиков. Создался отряд в 1000 сабель и 1500 человек пехоты, с которым он затем пошел в наступление. Ровно через неделю он занял Гуляй-Поле, разбив сто­явшую в нем 42 дивизию и взяв 6000 пленных. Из последних около 2000 человек изъявили желание остаться в повстанческой армии, а

остальные, после проведенного митинга, были отпущены в тот же день. Три дня спустя Махно нанес красным более серьезный удар под селом Андреевка. С глубокой ночи и до вечера следующего дня он вел там беспрерывный бой с двумя красными дивизиями, разбил их, взяв от 8000 до 10000 пленных. Последние, как и в Гуляй-Поле, были тут же распущены. Добровольцы остались в армии. И затем еще один за другим три удара нанес Махно красным частям в с. Комарь, Царе-Константиновке и г. Бердянске. Красноармейская пехота дралась не­хотя, а при случае массами сдавалась в плен1.

Одно время махновцев радовала мысль, что победа будет на их стороне. Им казалось, что следовало лишь разбить две-три значитель­ные группы красных, двигавшиеся на махновцев в разных направле­ниях, и тогда красная армия частью перейдет к махновцам, а частью будет оттянута к северу. Но вот из разных мест от крестьян пришли сведения, что большевики в каждом селе ставят полки, преимущест­венно кавалерийские, и что в некоторых местах накопляются огром­ные массы их войск. И действительно, южнее Гуляй-Поля, в с. Федоровка, Махно был окружен несколькими пехотными и кавале­рийскими дивизиями. С двух часов ночи и до четырех часов дня он вел с ними беспрерывный бой; затем, прорвав цепь, ушел в северо­восточном направлении. Через три дня такая же история случилась в греческом селе Константин: масса неприятельской конницы и ура­ганный орудийный огонь со всех сторон. Из сообщений пленных крас­ных офицеров Махно узнал, что против него действуют четыре армии — две конные и две смешанные, и что цель красного коман­дования — зажать его со всех сторон сильными военными заслонами, которые уже быстро сближаются между собою. Эти показания сходи­лись с показаниями крестьян и с личными наблюдениями и заключе­ниями Махно. Стало ясно, что разгром двух-трех красноармейских групп будет иметь мало значения в той массе войск, которая брошена на махновцев. Речь шла уже не о победе над советскими войсками, а о том, как не допустить катастрофы повстанческой армии. Этой не­большой по количеству армии в 3000 бойцов ежедневно приходится принимать бой с противником в 10 000 — 15 000 человек. В таких условиях армия несомненно подойдет, в конце концов, к катастрофе. Совещанием Совета революционных повстанцев было решено вре­менно покинуть весь южный район, предоставив Махно полноту сво­боды в деле движения армии.

Гению Махно было предъявлено величайшее испытание. Каза­лось совершенно невозможным выйти из той массы войск, которая со всех сторон вцепилась в группу повстанцев. Три тысячи бой­цов-революционеров были окружены войском в 150 000 человек. Махно ни на минуту не потерял мужества и вступил в героическое единоборство с этими войсками. Окруженный со всех сторон крас­ными дивизиями, он, как сказочный герой, шел, отбиваясь направо, налево, вперед и назад. Разбив несколько красноармейских групп и взяв в плен свыше 20 000 красноармейцев, Махно пошел было на восток, к Юзовке, где, как его предупредили юзовские рабочие, ему был устроен сплошной военный заслон, но вдруг круто повер­нул на запад и пошел фантастическими, ему одному ведомыми путями. Сторонясь дорог, армия сотни верст двигалась по снежным полям, руководимая каким-то изумительным способом и умением ориентироваться в снежной пустыне 2. Этот маневр дал возможность армии махновцев увернуться от сотен орудий и пулеметов, смы­кавшихся вокруг нее, и в то же время разбить на Херсонщине под с. Петрово две бригады 1-й конной армии, считавших, что место­пребывание Махно находится за сто с лишним верст от них.

Борьба растянулась на несколько месяцев с беспрерывными, шедшими день и ночь боями.

В Киевской губернии армия махновцев попала в период голо­ледицы в такую изуродованную скалистую местность, что пришлось бросить всю артиллерию, снабжение и почти все тачанки. И в это же время ко всей колоссальной массе войск, повисших на Махно, неожиданно добавились еще две кавалерийские дивизии червонного казачества, стоявшие на западной границе. Все пути были отреза­ны. Местность — могила: скалы и крутые балки, покрытые льдом. Двигаться можно было лишь невыносимо медленно. А со всех сто­рон беспрерывный артиллерийский и пулеметный огонь. Никто не видел выхода и спасения. Но в то же время никто не хотел позорно разбегаться. Все решили умирать вместе, один рядом с другим.

Невыразимо тяжело было глядеть в это время на горсть повстан­цев, окруженных скалами, небом и вражеским огнем, преисполнен­ных вдохновенной решимости биться до последнего и в то же время уже обреченных. Боль, отчаяние и особенная грусть охватывали все существо. Хотелось крикнуть на весь мир, что совершается величай­шее преступление, что убивается и гибнет героическое в народе, — то, что он рождает только в героические эпохи.

Махно с честью вышел из этого страшного испытания. Он дошел до Галиции, поднялся затем к Киеву, недалеко от него перепра­вился обратно через Днепр, спустился в Полтавщину и Харьковщину, вновь поднялся на север к Курску и, перейдя железную дорогу между Курском и Белгородом, оказался в новой, более лег­кой обстановке, оставив далеко позади себя многочисленные кава­лерийские и пехотные дивизии красных..

1 - Пленных красноармейцев тотчас же отпускали, советуя им ехать на родину и не служить в руках власти орудием угнетения народа. Но ввиду того, что мах­новцы тут же двигались дальше, все отпущенные пленные через 5-6 дней вновь оказывались в своих частях. Советвласть организовывала особые комиссии, которые специально занимались сбором отпущенных махновцами красноармейцев. Таким образом, для махновцев в этой борьбе создался заколдованный круг, из которого они не могли найти разумного выхода. Положение советвласти было проще: согласно постановлению «Особой комиссии по борьбе с махновщиной», всех захваченных махновцев расстреливали на месте.

К большому сожалению, мы не можем привести здесь важный в этом отно­шении документ советской власти, утраченный нами в боевой обстановке 1920-го года. Документ этот является приказом по Богучарской (кажется, 41-й) бригаде, Разбитой махновцами под греческим селом Константином в декабре 1920 года. Он гласит следующее (не дословно): согласно постановлению «Особой комиссии по борьбе с махновщиной», «дабы не развивать в войсках слюнявой политики» (т.е. примирительной — П.А.) и не заражать ею красноармейцев, — всех пленных мах­новцев расстреливать на месте пленения.

2 - Карта и компас в таких бездорожных движениях не имеют никакого значения. Они могут дать верное направление движению, но в то же время могут завести куда-либо в яр или реку, чего никогда не бывало в передвижении махновской армии. Несомненно, тайна изумительного передвижения махновцев по бездорожным степям заключается в прекрасном знании ими большинства украинских равнин.

* * *

Однако героическое единоборство группы махновцев с государст­венными армиями большевиков на этом не закончилось. Советское командование напрягло все усилия, чтобы захватить и уничтожить главное ядро махновщины. Со всех мест Украины оно стягивало и бросало на Махно многочисленные пехотные и кавалерийские диви­зии. Огневое кольцо вновь и вновь захлестывалось вокруг героев-ре­волюционеров, и вновь начиналась смертельная схватка.

В письме к своему другу Махно в следующих словах обрисовал ко­нец этого потрясающего героического эпизода в истории махновщины.

Он пишет 1:

«Как только ты уехал, дорогой друг, через два дня я занял город Корочу (Курск, губ.), выпустил несколько тысяч экземп­ляров «Положения о Вольных Советах» и сейчас же взял на­правление через Вапнярку и Донщину на Екатеринославщину и Таврию. Ежедневно принимал ожесточенные бои — с одной стороны с пехотными частями коммунистов-большевиков, ко­торые шли по нашим следам, а с другой стороны — со второй конной армией, специально брошенной против меня большеви­стским командованием. Конечно, ты нашу конницу знаешь, — против нее большевистская, без пехоты и автоброневиков ни­когда не устаивала. И я, правда, с большими потерями, но удачно расчищал перед собою путь, не меняя своего маршрута. Наша армия каждым днем доказывала, что она есть подлин­но-народная революционная армия, — по создавшимся внеш­ним условиям она логически должна была бы таять, а она росла и людьми, и богатым военным снаряжением.

На пути этого направления в одном из серьезных боев наш особый полк (кавалерийский) потерял убитыми более 30-ти человек, на половину из них командиры. В числе последних наш милый славный друг, юноша по возрасту, старик и герой в боях, командир этого полка Гаврюша Троян. Пуля сразила его наповал. С ним же рядом Аполлон и много других славных и верных товарищей умерло.

Не доходя до Гуляй-Поля мы встретились с большими све­жими нашими силами под командой Бровы и Пархоменко. За-Ъем на нашу сторону перешла 1-ая бригада 4-ой дивизии конной армии Буденного во главе с самим бригадным Маслаком. Борьба с властью и произволом большевиков разразилась еще ожесточеннее.

В первых числах марта Брова и Маслак были выделены мною из армии, которая находилась при мне, в самостоятельную Дон-скую группу и отправлены на Дон и Кубань. Выделена была группа Пархоменко и отправлена в район Воронежа (сейчас Пархоменко убит, во главе оставался анархист из Чугуева). Выделена была группа сабель в 600 и полк пехоты Иванюка под Харьков.

В это же время наш лучший товарищ и революционер Вдови-ченко в одном бою был ранен, вследствие чего его с некоторой частью пришлось отправить в район Новоспасовки для излече­ния. Там он был выслежен одним большевистским карательным отрядом и при отстреле он и Матросенко 2 застрелились. При этом, Матросенко совсем, а у Вдовиченко пуля осталась в голове ниже мозга. И когда коммунисты взяли его и узнали, что он есть Вдовиченко, дали ему скорую помощь и таким образом на время спасли от смерти. Вскорости после этого я имел от него сведе­ния. Он лежал в Александровске в больнице и просил забрать его как-либо оттуда. Его страшно мучили, предлагая отречься от махновщины через подпись какой-то бумаги отречения. Он с пре­зрением все это отверг, несмотря на то, что в это время он еле-еле мог говорить, и поэтому был накануне расстрела, но расстреляли его или нет, мне не удалось выяснить.

Сам я за это время сделал рейс через Днепр под Николаев, а затем оттуда обратно через Днепр по-над Перекопом на­правился в свой район, где должен был встретиться кое с ка­кими своими частями. У Мелитополя коммунистическое командование устроило мне ловушку. Назад на правый берег Днепра ходу уже не было. Пошел лед по Днепру. Поэтому мне самому пришлось сесть на лошадь 3 и руководить маневром боя. От одной части я уклонился от боя, другую своими разведы­вательными частями заставил сутки стоять развернутым фронтом в ожидании боя и этим временем сделал переход в 60 верст, разбил на рассвете 8-го марта третью часть больше­виков, стоявшую у Молочного озера, и через стрелку между Молочным озером и Азовским морем вышел на простор в рай­оне Верхнего Токмака. Здесь я откомандировал Куриленко в район Бердянск — Мариуполь руководить в этом районе делом повстания. Сам отправился через Гуляй-Поле в район Черниговщины, откуда от нескольких уездов у меня была от кресть­ян делегация, чтобы заглянули в их район.

В пути моя группа, т.е. Петренко в 1500 сабель и из двух пехотных полков, находившихся при мне, была остановлена и сжата со всех сторон сильными большевистскими частями. Здесь опять-таки пришлось мне самому руководить контратакой. Контратака была удачна. Мы разбили врага вдребезги, массу взя­ли в плен людей, оружия, орудий и коней. Но спустя два дня нас снова атаковали свежие и сильные части противника. Каждо­дневные бои настолько втянули людей в бесстрашие за жизнь, что отваге и геройству не было пределов. Люди с возгласом: «жить свободно или умереть в борьбе» бросались на любую часть и повертели ее в бегство. В одной сверх-безумной по отваге контратаке я был в упор пронизан большевистской пулей в бедро через слепую кишку на вылет и свалился с седла. Это послужило причиной нашего отступления, так как чья-то неопытность крикнула по фронту — «Батько убит!..»

12 верст меня везли, не перевязывая, на пулеметной тачанке и я совершенно было сошел кровью. Не становясь на ногу, совер­шенно не садясь, я без чувств лежал, охраняемый и доглядывае­мый Левой Зиньковским. Это было 14-го марта. В ночь против 15-го марта возле меня сидели все командиры группы, члены штаба армии во главе с Белашом и просили подписать приказ ра­зослать по сто, по 200 бойцов к Куриленко, к Кожину и другим, которые самостоятельно руководили восстаниями в определен­ных районах. Приказ этот имел целью отправить меня с особым полком в тихий район до времени, пока я вылечусь и сяду в седло. Приказ я подписал и разрешил Забудько выделить легкую боевую группу и в указанном районе действовать самостоятельно, не теряя со мною связи. А на рассвете 16-го марта части уже были разосланы, кроме особого полка, оставшегося при мне. И в это время на меня наскочила 9-ая кавалерийская дивизия и в течение 13-ти часов преследовала нас 180 верст. В с. Слобода возле Азов­ского моря мы заменили лошадей и в 5 часов покормили людей и лошадей…

17-го марта на рассвете мы направились в сторону Но­воспасовки и, пройдя верст 17, натолкнулись на другие свежие кавалерийские части большевиков, которые шли по следам Куриленко и, утеряв след последнего, напали на нас. Прогнав нас, нуждающихся в отдыхе и неспособных на сей день к бою, верст 25, совсем начали наседать. Что делать? В седло я сесть не могу, я никак на тачанке не сижу, я лежу и вижу, как сзади в 40-50 саженях идет взаимная неописуемая рубка. Люди наши умирают только из-за меня, только из-за того, что не хотят оставить меня. Но в конце концов гибель очевидна и для них и для меня. Противник численно в 5-6 Раз больше и бойцы его свежие и свежие подскакивают. Смот-рю, — ко мне на тачанку цепляются люйсисты 4, что были и при тебе возле меня. Их было пять человек под командой из села Черниговки Бердянского уезда. Поцепившись, они прощаются со мной и тут же говорят: «Батька, вы нужны делу нашей крестьянской организации. Это дело дорого нам. Мы сейчас умрем, но смертью своей спасем вас и всех кто верен вам и вас бережет; не забудьте передать нашим родителям об этом». Кто-то из них меня поцеловал, и боль­ше я никого из них возле себя не видел. Меня в это время Лева Зиньковский на руках переносил из тачанки на кресть­янские дроги, которые повстанцы достали (крестьянин куда-то ехал). Я слыхал только пулеметный треск ц взрывы бомб, то люйсисты преграждали путь большевикам. За это время мы уехали версты 3-4 и перебрались через речонку. А люйси­сты там умерли.

После мы заезжали на это место и крестьяне села Стародубовки Мариупольского уезда показали нам в поле могилку, в ко­торой они, крестьяне, похоронили наших люйсистов. И по сию пору, вспоминая этих простых честных крестьян-борцов, я не могу удержаться от слез. Я все же должен сказать тебе, дорогой мой друг, что это меня, как бы, вылечило. В тот же день к вечеру я сел в седло и вышел из этого района.

В апреле месяце я связался со всеми своими частями, и тем, которые были недалеко от меня, велел сгруппироваться на Полтавщине. К маю месяцу я сгруппировал на Полтавщине Фому Кожина и Куриленко. Это составило более 2000 сабель одной конницы и несколько полков пехоты. Решено было пойти на Харьков и разогнать земных владык из партии коммуни­стов-большевиков. Но последние не спали. Они выслали против меня больше 60-ти автоброневиков, несколько дивизий конни­цы, целую армию пехоты. Бой с этими частями длился не­сколько недель.

Спустя месяц после этих боев там же, на Полтавщине, в одном бою погиб Щусь. Последнее время он был начальником штаба в группе Забудько и очень хорошо и честно работал.

А еще спустя месяц погиб Куриленко. При переходе на­шей армии через линию железной дороги он своей группой при­крывал армию, почему, размещая части он оставался с дежурным взводом, сам лично наблюдал за разъездами. В одном хуторе его охватила кавалерия Буденного и он там погиб.

18-го мая 1921 г. конная армия Буденного передвигалась из района Екатеринослава на Дон для подавления крестьянского восстания, руководимого нашими товарищами Бравой и Маслаком — командиром 1-ой бригады дивизии армии Буденного, перешедшего со всей бригадой на нашу сторону.

Наша сводная группа под руководством Петренко-Платоно­ва, при которой находился я и главный штаб, стояла в 20-15 вер­стах от маршрута, по которому двигалась армия Буденного. Это соблазнило Буденного, ибо он хорошо знал, что я нахожусь всегда при сводной группе. Поэтому он приказал начавточасти № 21, двигавшейся в это время туда же на Дон для подавления восста­ния трудового крестьянства, сгрузить 16 автоброневиков и оцепить предместье с. Ново-Григорьевки (Стременное). Сам Буден­ный с частями 19-ой кавалерийской дивизии (бывшей дивизии «внус») через поля и дороги пришел в с. Ново-Григорьевку ранее, чем это предполагал начальник автобронечасти, объезжавший речонки и овраги и расстанавливавший у дорог сторожевые ав­тоброневики. Бдительный глаз наших наблюдателей это вовре­мя заметил, что дало нам возможность приготовиться, и как раз в то время, когда Буденный подходил к нашему расположе­нию, мы бросились ему навстречу.

В одно мгновение гордо несшийся впереди Буденный бросил своих соратников и, гнусный трус, обратился в бегство.

Кошмарная картина боя развернулась тогда перед нами. Красные части, пришедшие на нас, состояли из бывших войск внутренней охраны, с нами на крымском фронте не были, нас не знали и, следовательно, были обмануты, что они идут против «бандитов», что воодушевляло их гордость — от бандитов не отступать.

Наши же друзья повстанцы чувствовали себя правыми и счи­тали долгом во что бы то ни стало разбить их и разоружить.

Бой был, какие редко до того и после бывали. Он завер­шился полным поражением Буденного, что послужило разло­жением в армии и бегством из нее красноармейцев.

После этого мною был выделен отряд из сибиряков под командой т-ща Глазунова, который был всем хорошо снабжен и направлен в Сибирь.

В первых числах августа 21 года по большевистским га­зетам мы читали об этом отряде, что он появился в Са­марской губернии. Больше о нем не слыхали.

Все лето 21-го года мы не выходили из боев.

Засуха и неурожай в Екатеринославской, Таврической, частью Херсонской и Полтавской губ., а также на Дону, заставили нас передвинуться частью на Кубань и под Цари­цын и Саратов, а частью на Киевщину и Черниговщину. На последней все время вел бои тов. Кожин. При встрече с нами, он передал мне целые кипы протоколов черниговских кресть­ян, которые гласят полную поддержку нам в борьбе за воль­ный советский строй.

Я лично с группами Забудько и Петренко сделал рейс до Волги, обогнул весь Дон, встретился со многими нашими от­рядами, связал их между собою и азовской группой (бывшая Вдовиченко).

В начале августа 21 года, в виду серьезных ранений у меня, решено было временно выехать мне с некоторыми команди­рами заграницу, на излечение.

В это время тяжело были ранены наши лучшие командиры — Кожин, Петренко и Забудько…

13-го августа 1921 г. я с сотней кавалеристов взял на­правление к берегам Днепра и 16-го августа того же года на Рассвете при помощи 17-ти крестьянских рыболовческих лодок между Орликом и Кременчугом переплыл Днепр. В тощ же день был шесть раз ранен, но не тяжело.

По пути движения и на правом берегу Днепра мы встретили многие наши отряды, которым освещали цель нашего выезда заграницу, и от всех слыхали одно: «уезжайте, вылечите Бать-ко и возвращайтесь снова к нам на помощь…» 19-го августа, в 12-ти верстах от Бобринца мы наткнулись на расположен­ную на реке Ингулец 7-ую красноармейскую кавалерийскую ди­визию. Поворот назад грозил нам гибелью, т.к. один кавалерийский полк заметил нас справа и устремился отре­зать нам путь назад. Вследствие чего я попросил Зиньковского посадить меня на лошадь. В мгновение ока, обнажив шашки ц. с криком — ypal — бросились мы в деревню и вскочили в рас­положение пулеметной команды упомянутой кавдивизии. Захва­тив 13 пулеметов «Максима» и три — «Люйса», мы двинулись дальше.

В то время, что мы брали пулеметы, вся кавалерийская дивизия выскочила из села Николаевки и ближайших хуторов в поле и, опомнившись, перешла в контратаку. Мы, таким образом, оказались в мешке. Однако, не потеряли духа. Сбив с нашего пути 38-ой полк 7-ой кавдивизии, мы затем шли на протяжении 110 верст, отбиваясь от беспрерывных атак этой дивизии и в конце концов ушли от нее, правда, потеряв 17 человек лучших наших товарищей.

22 августа со мной снова лишняя возня, — пуля попала мне ниже затылка с правой стороны и на вылет в правую щеку. Я снова лежу в тачанке. Но это же ускоряет наше дви­жение. 26-го августа мы принимаем новый бой с красными, во время которого погибли наши лучшие товарищи и борцы — Петренко-Платонов и Иванюк. Я делаю изменение маршрута и 28 августа 1921 г. перехожу Днестр. Я — заграницей…»