Вбрасывание выигрывает его команда.
Мяч летит к нему, мальчик разворачивается и промахивается.
Толпа издает стон, кто‑то улюлюкает, кто‑то свистит.
Кто‑то не думая кричит: «С поля!»
Глаза наполняются слезами, игра уже больше не в радость.
Так откройте же свое сердце и не ругайте его,
Потому что именно в такие минуты и рождается мужчина.
Пожалуйста, помните, когда кто‑то забывает:
Он всего лишь маленький мальчик, пока еще не мужчина.
Священник Боб Фокс
Ты почитаешь мне, папа?
Странно, какие воспоминания удерживает память. Когда жизнь внезапно рушится и ты остаешься один, то вспоминаешь не о больших, важных вещах, не о планах на годы вперед, не о любви или о надеждах, которые ты так старательно осуществлял. Ты вспоминаешь о незначительных событиях, на которые в свое время и внимания‑то не обратил. О том, как чья‑то рука коснулась твоей руки, но ты был слишком занят, чтобы это заметить, как голос зазвучал надеждой, а ты не озаботился прислушаться.
Джон Кармоди узнал об этом, глядя из окна гостиной на оживленную улицу. Он все пытался думать о больших, важных вещах, теперь потерянных, ‑ о годах и планах, надеждах и любви. Но в этот день он не мог на них сосредоточиться.
Эти важные вещи казались огромными туманностями на периферии сознания. На ум приходили только какие‑то странные мелочи, ничего существенного. Всего лишь слова его маленькой дочки, с которыми она обратилась к нему в один из вечеров две или три недели назад. Ничего особенного, дети часто что‑то такое говорят.
Но только это он сейчас и помнил.
В тот вечер он принес домой законченный текст доклада для ежегодного собрания акционеров. Это было очень важно и для его будущего, и для будущего его жены и маленькой дочери. Перед ужином он сел перечитать его еще раз. Он оказался прав: доклад значил очень много.
И тут с книгой под мышкой вошла Мардж, его маленькая дочь. Это была книжка в зеленой обложке, на которой красовалась картинка из сказки. Девочка сказала:
‑ Папа, посмотри.
Он поднял глаза и отозвался:
‑ Прекрасно. Новая книга, да?
‑ Да, папа. Ты прочтешь мне сказку?
‑ Нет, дорогая. Не сейчас, ‑ ответил он.
Мардж стояла рядом, пока он читал раздел, в котором акционерам предлагалось заменить оборудование на фабрике. А голос Мардж, полный робкой надежды, все звучал:
‑ А мама сказала, что ты почитаешь, папа. Он посмотрел на нее поверх доклада:
‑ Извини, но может, мама тебе почитает? Я занят, милая.
‑ Нет, ‑ вежливо ответила Мардж. ‑ Мама еще больше занята наверху. Прочитай мне только одну сказку. Посмотри, она с картинкой. Видишь? Смотри, какая красивая картинка, а, папа?
‑ Да‑да, красивая, ‑ согласился он. ‑ Просто замечательная картинка. Но сегодня вечером мне надо поработать. Как‑нибудь в другой раз…
После этого надолго воцарилось молчание. Мардж просто стояла рядом, держа книгу, открытую на «замечательной» картинке. Он же прочел еще две страницы с разъяснениями об изменениях на рынке за последние двенадцать месяцев, с планами, намеченными отделом продаж, чтобы разрешить некоторые проблемы, которые можно спокойно списать на местные условия, и с рекламной программой, которую разработали после долгих совещаний и которая была призвана стабилизировать и даже повысить спрос на их продукцию.
‑ Но это же очень красивая картинка, папа. И сказка очень интересная, ‑ не отставала Мардж.
‑ Знаю. Э… В другой раз. Беги играй.
‑ Я уверена, что она тебе понравится, папа, ‑ сказала девочка.
‑ А? Да, я знаю, что понравится. Но потом…
‑ Ну ладно, значит, как‑нибудь в другой раз. Но в другой раз ты почитаешь, да, папа?
‑ Ну конечно, обязательно.
Но она не ушла. Она продолжала стоять рядом тихо, как полагается послушному ребенку. И через какое‑то время положила книгу на табуретку у его ног и сказала:
‑ В общем, когда ты освободишься, прочитай ее для себя, только читай громко, чтобы я тоже слышала.
‑ Конечно, ‑ ответил он. ‑ Конечно… попозже.
Именно об этом вспоминал сейчас Джон Кармоди, а не о планах на многие годы вперед. Он вспоминал, как дочь прикоснулась к его руке пальчиком и сказала: «Прочитай ее для себя. Только читай громко, чтобы я тоже слышала».
И потому сейчас он взял книгу со столика в углу, на который они сложили некоторые игрушки Мардж, оставленные ею на полу.
Книга уже не была такой новой, зеленая обложка покрылась пятнами и покорежилась. Он открыл ее на красивой картинке.
И, читая ту сказку, он старательно шевелил губами, произнося слова, он больше ни о чем не пытался думать, даже об ужасе, горечи и своей ненависти к пьяному водителю, который мчался по улице в своем подержанном автомобиле и который сидел теперь в тюрьме по обвинению в убийстве.
Он даже не заметил жену ‑ бледную и тихую, ‑ которая оделась, чтобы в последний раз быть рядом с Мардж. Стоя в дверях, она постаралась спокойно произнести:
‑ Я готова, дорогой. Мы должны ехать.
Джон Кармоди читал:
‑ «Давным‑давно в избушке дровосека в Черном лесу жила‑была девочка. И она была такая красивая, что, глядя на нее, птицы забывали свои песни. И вот настал день, когда…»
Он читал это про себя. Но достаточно громко, чтобы она тоже слышала. Возможно.
Майкл Фостер
«Янкстер газетт»
Предоставлено Мартином Лоу
Но ты не…
Недавно я посмотрел на тебя и улыбнулся,
Я думал, что ты меня видел, но ты не видел.
Я сказал: «Я тебя люблю», ‑ и ждал, что ты ответишь,
Я думал, что ты меня слышишь, но ты не слышал.
Я попросил тебя выйти на улицу и поиграть со мной в мяч,
Я думал, что ты пойдешь за мной, но ты не пошел.
Я нарисовал для тебя рисунок,
Я думал, что ты сбережешь его, но ты не сберег.
Я выстроил, для нас крепость в лесу,
Я думал, что ты разобьешь там лагерь вместе со мной, но ты этого не сделал.
Я накопал червей для возможной рыбалки,
Я думал, ты захочешь пойти, но ты не захотел.
Я хотел просто поговорить с тобой, поделиться своими мыслями,
Я думал, что и ты захочешь, но ты не захотел.
Я сказал тебе про матч, надеясь, что ты придешь,
Я думал, что ты обязательно придешь, но ты не пришел.
Я попросил тебя разделить со мной мою юность,
Я думал, что ты захочешь, но ты не захотел.
Моя страна позвала меня на войну, ты попросил меня вернуться домой живым.
Но я не вернулся.
Стэн Гебхардт
Окончание университета, наследство и другие уроки
‑ С огромным удовольствием представляю вам выпуск 1978 года Университета Дрейка. Эти студенты успешно завершили свою учебу в колледже: Майкл Адаме; поздравляю, Майкл. Маргарет Аллен; поздравляю, Маргарет.
Он был таким упрямым! Как он мог не чувствовать моего страстного желания пойти в колледж? Да как он мог додуматься до того, что «если это имеет для тебя значение, пусть это будет твоим собственным достижением»?
‑ Джон Андерсон. Поздравления, Джон. Бетти…
Однажды он увидит, чего я добилась сама, и почувствует угрызения совести, что не принимал в этом участия, станет извиняться, что не следил за моими успехами ‑ абитуриентка, первокурсница, старшекурсница… выпускница колледжа.
‑ …Беррес. Поздрав…
Вот. У меня получилось. Я продралась сквозь трудности и бюрократические препоны. Колледж ‑ это тест на твою устойчивость к стрессам! Четыре напряженных года, и почетный диплом на пергаменте ‑ мой! Большое спасибо, папа! Я так нуждалась в твоей поддержке, так хотела, чтобы ты мною гордился, чтобы считал меня особенной. Что стало с теми принципами, которые ты прививал мне в детстве, с целями, этикой работы и дисциплиной? Почему ты отечески не гладил меня по голове все эти годы? От чего такого важного ты не мог оторваться, чтобы навестить меня в родительские дни, как делали другие родители?
А теперь ты не приехал и в день выпуска. Неужели ты не мог спланировать свой день так, чтобы увидеть свою дочь в такой памятный для нее день?
‑ …ляем, Бетти.
Вопреки всему я искала его взгляд в море лиц. Но напрасно. Собственно, этого и следовало ожидать. Мое поступление в колледж совпало с рождением шестого ребенка в нашей семье и привычной рутиной на нашей большой ферме. Почему ему считать этот день каким‑то особенным?
«Покори каждую вершину. Переберись через каждый поток».
Песня, выбранная выпускниками, казалась на редкость банальной. И причиняла боль.
«Иди за каждой радугой… пока не найдешь свою мечту».
В тот день на сцену вышли 102 выпускника. Я была уверена, что каждого из них поддерживают родители. Когда все выпускники получили свои дипломы, мы спустились со сцены и пошли по проходу между рядами, всем нам уже не терпелось скинуть мантии, в которых было жарко, и пойти на ужин или на семейное торжество по случаю окончания колледжа. Мне было так одиноко. Грустно. Я злилась. Я послала папе не одно, а целых два приглашения. Не то чтобы я хотела его здесь видеть, но он был нужен мне. Нужен, чтобы мог увидеть, что я добилась чего‑то совершенно особенного и превзошла все мечты и цели, которые он передо мной ставил. Неужели он не знал, что значит для меня его одобрение? Ты говорил серьезно, папа, или это были пустые разговоры?
‑ Папа, ты приедешь? Я хочу сказать, что не каждый день твой ребенок заканчивает колледж, ‑ умоляла я.
‑ Наш приезд зависит от того, будем мы работать в поле или нет, ‑ отвечал он. ‑ Если будет подходящий для сева день, мы не можем позволить пропустить его перед предстоящим дождем. Этой весной мы и так пропустили много дней. Это решающее время для посадки. Если будет дождь, мы постараемся приехать. Но не настраивайся на это. Ты же знаешь, к тебе ехать два часа.
И все же я на это настроилась. Только это и было для меня важно.
«Покори каждую вершину. Переберись через каждый…»
Родители, бабушки, дедушки и родственники ‑ все улыбались, старались разглядеть своих свежеиспеченных выпускников, вежливо расталкивали других, чтобы увидеть дорогое лицо, гордились своим статусом матери, отца, дедушки или бабушки, брата, сестры, тети, дяди выпускника. На глазах у них блестели слезы счастья, я же боролась со слезами полного разочарования и отвергнутости. Я не просто чувствовала себя одинокой, я была одна.
«Иди за каждой радугой…»
Я сделала 27 шагов от того места, где пожимала руку президенту университета, принимая диплом ‑ мой билет в мир моего будущего.
‑ Бетти, ‑ тихо позвал озабоченный голос, вырвав меня из удушающего, надуманного одиночества. Мягкий голос отца пробился сквозь гром аплодисментов огромной, ревущей аудитории. Я никогда не забуду открывшейся мне картины. В последнем ряду секции, предназначенной для студентов‑выпускников, сидел мой отец. Он казался меньше и сдержаннее и совсем не походил на того уверенного и громогласного человека, рядом с которым я выросла. Глаза у него покраснели, и крупные слезы бежали по щекам и падали на синий костюм, явно купленный специально для этого случая. Выражение отцовского лица было красноречивее всяких слов. Папу переполняла отцовская гордость. До этого я видела его плачущим всего один раз. Сама же я постаралась сдержать слезы.
Отец сразу же поднялся. Я сделала то, что казалось единственно уместным в этот момент, ‑ сунула свой диплом ему в руки.
‑ Вот, это тебе, ‑ сказала я, и в моем голосе соединились любовь, высокомерие, месть, потребность, благодарность и гордость.
‑ А это для тебя, ‑ ответил он, и в его голосе не было ничего, кроме нежности и любви. Из кармана пиджака он достал конверт и неуклюже подал мне своей огромной, грубой рукой. Другой рукой он утирал струившиеся по щекам слезы. Эти десять секунд были переполнены чувствами.
Процессия двигалась дальше. Мое сердце колотилось: папа приехал, о чем он думал те два часа, что добирался сюда, быстро или нет нашел университет, и ведь занял место в ряду для студентов, а не для родителей!
Мой папа приехал! Это был прекрасный весенний день ‑ идеальный день для полевых работ. А этот новый костюм! Насколько я помню, в свое время он купил себе новый костюм к похоронам дяди Бена. Десять лет спустя он купил еще один костюм ‑ к свадьбе моей сестры. Для фермера костюм ‑ вещь не первой необходимости; кроме того, заимев костюм, ты лишаешься предлога не ходить туда, куда идти не хочется! Только действительно очень важный случай требует покупки нового костюма! И вот он здесь ‑ папа в новом костюме.
«…Пока не найдешь свою мечту».
Я посмотрела на конверт, который мертвой хваткой зажала в руке. Поскольку я ни разу не получала от папы ни весточки, ни открытки, я не знала, что и думать. Может, там фотокарточка с надписью от него? Ведь все знали, что И.Х. Беррес крайне редко ставит свою подпись. Его рукопожатие стоит больше, чем подпись иного человека. Ни один банкир ни разу не отверг этого человека, который, отслужив два срока во время Второй мировой войны, начинал свою жизнь практически с нуля, не имея ничего, кроме рабочей этики, сильного характера и красивой любящей женщины рядом. Может, это просто экземпляр программы выпускного вечера? Может, он просто по инерции дал мне что‑то в ответ на мой диплом? А может, это приглашение на торжественный вечер клана Берресов по случаю моего окончания колледжа? Боясь испытать разочарование, я решила вскрыть конверт в комнате для переодеваний. Шапочку и мантию я скинула, не выпуская конверта из рук.
‑ Смотри, что мне подарили родители на окончание, ‑ закричала Марта, поднимая руку, на которой сияло колечко с жемчугом.
‑ А мой старик подарил мне машину, ‑ возгласил через всю комнату Тодд.
‑ Здорово. А вот я ничего не получила, как обычно, ‑ донесся чей‑то голос.
‑ И я тоже! ‑ отозвался кто‑то еще.
‑ А тебе что подарили родители, Бетти? ‑ спросила из другого угла моя бывшая соседка по комнате.
Мне показалось неуместным говорить: «Еще один невероятный урок, слишком ценный, чтобы говорить о нем, урок от самого восхитительного человека в мире», поэтому я отвернулась, сделав вид, что не слышу. Я аккуратно свернула мантию и положила ее в пакет, где она лежит и по сей день, ‑ символ, который оживили слова и поступки моего отца.
Мои глаза увлажнились, когда я вспомнила папины слезы. Он все же приехал. Я важна для него. Или настояла мама! Медленно, осторожно, чтобы не порвать драгоценный сувенир от отца, я вскрыла конверт.
Дорогая Бетти!
Я знаю, ты помнишь, что моя семья потеряла свою ферму, когда я был еще совсем юным. Моя мама воспитывала шестерых детей практически в одиночку. Для всех это время было тяжелым. В тот день, когда у нас забирали ферму, я поклялся, что когда‑нибудь стану владеть землей и что все мои дети получат эту землю в наследство. Они всегда будут надежно обеспечены. Где бы они ни жили, как бы ни сложилась их судьба, всегда будет существовать очаг Берресов, куда они смогут вернуться. У моих детей всегда будет дом. Прилагаемое письмо ‑ твоя доля в твоей земле. Все налоги выплачены. Она твоя.
Когда я увидел, что ты идешь в колледж, ты не представляешь, какую гордость я испытал, и я надеялся, что ты закончишь его. Ты не знаешь, каким беспомощным я чувствовал себя, не имея возможности помочь тебе при поступлении деньгами. В то время я не знал, как сказать тебе об этом, не разрушив твою веру в меня. Но так было не потому, что я не ценил того, что ты делала, или не понимал, как много ты работала, чтобы осуществить свою мечту. Хотя я, возможно, и не следил за твоими успехами так пристально, как тебе хотелось бы, знай, что я всегда помнил о тебе. Я все время наблюдал за тобой, но издалека. Тебе могло показаться, что я не обращал внимания на то, что все эти усилия ты предпринимаешь в одиночку, но это не так. Я делал свою работу, чтобы содержать растущую семью и воплотить мечту, от которой я не хотел отказаться, потому что для меня это было так важно ‑ это было моим наследством вам, моим детям.
Я постоянно за тебя молился. Знай, дорогая дочь, что твоя сила и способность идти вперед, когда, кажется, все против тебя, были зачастую тем самым, что поддерживало мою собственную мечту и давало мне новые силы двигаться вперед ‑ и добиться достойных результатов. Понимаешь, ты была моей героиней, образцом силы, мужества и отваги.
Временами, когда ты приезжала домой на каникулы и мы гуляли по нашим угодьям и о многом разговаривали, мне хотелось рассказать тебе об этом, чтобы ты не потеряла веру в меня. Мне нужно было, чтобы ты верила в меня. Но, видя твою безграничную энергию и гордость, слушая, как ты с уверенностью говоришь о своей решимости закончить учебу, я знал, что ты справишься. Знал, что ты не только можешь, но и сделаешь это. Поэтому сегодня мы обменялись бумагами, которые символизируют осуществление наших мечтаний, сбывшихся потому, что мы приложили много труда и старания, чтобы добиться своих благородных целей. Бетти, я так горжусь тобой сегодня!
С любовью папа.
Бетти Б. Янгс
Мой отец, когда мне было…
4 года: Мой папа может все на свете.
5 лет: Мой папа много чего знает.
6 лет: Мой папа умнее твоего.
8 лет: Мой папа не знает всего на свете.
10 лет: В прежние времена, когда рос мой папа, все наверняка было по‑другому.
12 лет: Ну да, ясное дело, отец ничего об этом не знает. Он слишком стар, чтобы помнить свое детство.
14 лет: Не обращайте на моего отца внимания. Он такой старомодный!
21 год: Он? Боже мой, да он безнадежно отстал от жизни.
25 лет: Папа кое‑что в этом понимает, но в то же время он ведь уже так долго живет на свете!
30 лет: Может, нам спросить у папы, что он думает. В конце концов, у него большой опыт.
35 лет: Я ничего не делаю, не поговорив предварительно с папой.
40 лет: Интересно, как бы в этом случае поступил папа. Он был таким мудрым и обладал таким огромным опытом.
50 лет: Я бы все отдала, чтобы папа сейчас был рядом. Я могла бы обсудить это с ним. Как жаль, что я не ценила его ум. Я столько могла бы у него почерпнуть.
Энн Ландерс
Дух Санта‑Клауса не носит красного костюма
Я ссутулилась на пассажирском сиденье нашего старого «понтиака», потому что в четвертом классе сидеть так ‑ высший шик. Папа ехал в центр города за покупками, а я поехала за компанию. По крайней мере я так ему сказала, но на самом деле мне нужно было задать ему важный вопрос, который мучил меня уже несколько недель, и я впервые оказалась с отцом наедине.
‑ Пап… ‑ начала я и умолкла.
‑ Да?
‑ Некоторые ребята в школе кое‑что говорят, а я не знаю, правда ли это. ‑ Я почувствовала, как у меня задрожала нижняя губа, как в уголке правого глаза стали собираться слезы ‑ этот глаз всегда начинал плакать первым.
‑ В чем дело, зайчонок?
Я поняла, что он в хорошем настроении, потому что назвал меня этим ласковым прозвищем.
‑ Дети говорят, что Санта‑Клауса нет. ‑ Судорожное сглатывание. По щеке покатилась слеза. ‑ Они говорят, что я дурочка, раз до сих пор верю в Санта‑Клауса… это только для малышей. ‑ Слезы начали собираться и в левом глазу. ‑ Но я верю тому, что ты мне говорил. Что Санта настоящий. Правда ведь, папа?
Взглянув на меня, отец свернул на обочину и остановил машину. Выключив мотор, он придвинулся ближе ко мне, к своей все еще маленькой дочери, сжавшейся в комочек.
‑ Дети в школе ошибаются, Пэтти. Санта‑Клаус настоящий.
‑ Я так и знала! ‑ вздохнула я с облегчением.
‑ Но я должен рассказать тебе о Санта‑Клаусе кое‑что еще. Думаю, ты уже достаточно большая, чтобы понять. Ты готова?
Глаза у моего отца светились теплом, выражение лица было мягким. Я поняла, что узнаю сейчас что‑то очень важное, и была к этому готова, потому что полностью ему доверяла. Он никогда меня не обманывал.
‑ Давным‑давно жил один человек, который действительно путешествовал по миру и дарил хорошим детям подарки везде, где бывал. В разных странах у него разные имена, но чувства в его сердце везде одинаковые, на каком бы языке он ни говорил. В Америке мы называем его Санта‑Клаус. Он дух бескорыстной любви и желания разделить эту любовь с помощью подарков, которые он дарит от всего сердца. Когда ты доживешь до определенного возраста, ты поймешь, что Санта‑Клаус ‑ это не парень, который вылезает из твоего камина в рождественский сочельник. Настоящий дух волшебного существа всегда живет в твоем сердце, в моем, в мамином и в сердцах и умах всех людей, которые получают радость, даря другим подарки. И настоящим духом Санта‑Клауса становится желание, скорее, дать, чем получить. И как только ты это поймешь и это станет частью тебя, Рождество превращается в еще более волнующий и волшебный праздник, потому что ты осознаешь, что, когда Санта живет в твоем сердце, волшебство исходит от тебя. Ты понимаешь, что я хочу тебе сказать?
Я старательно смотрела в окно перед собой, на дерево перед машиной. Я боялась посмотреть на своего отца ‑ на человека, который всю жизнь говорил мне, что Санта настоящий. Я хотела верить, как верила в прошлом году, что Санта ‑ это большой толстый дух в красном костюме. Я не хотела глотать взрослую пилюлю и видеть все в ином свете.
‑ Пэтти, посмотри на меня.
Отец ждал. Я повернулась к нему. В его глазах стояли слезы, слезы радости. Его лицо сияло неземным светом, и я увидела в его глазах глаза Санта‑Клауса. Настоящего. Того, который находил время, чтобы подобрать для меня особые подарки, которые мне хотелось получить на Рождество, с тех пор как я живу на этом свете. Санта‑Клауса, который съедал мои тщательно украшенные печенья и выпивал теплое молоко. Который, вероятно, съедал морковку, которую я оставляла Рудольфу. Санты, который, несмотря на слабые познания в технике, смастерил велосипед, фургончик и другие незатейливые вещицы за недолгие часы рождественского утра.
Я поняла. Я поняла ту радость, которую доставляют любовь и взаимность. Папа прижал меня к себе и долго держал, не отпуская. И мы оба плакали.
‑ Теперь ты принадлежишь к особой группе людей, ‑ продолжал он. ‑ Отныне ты будешь испытывать радость Рождества круглый год, а не только в этот день. Отныне Санта живет в твоем сердце так же, как и в моем. И ты отвечаешь за то, чтобы дарить от имени Санта‑Клауса, который живет в тебе. Это одна из самых важных вещей, которые могут случиться с тобой за всю жизнь, потому что теперь ты знаешь, что Санта‑Клаус не может существовать без людей, таких, как ты и я. Как думаешь, ты с этим справишься?
Мое сердце наполнилось гордостью, а глаза наверняка горели от возбуждения.
‑ Конечно, папа. Я хочу, чтобы он жил в моем сердце, как живет в твоем. Я люблю тебя, папа. Ты самый лучший Санта в мире.
Когда наступит моя очередь объяснять своим детям реальность Санта‑Клауса, я молюсь духу Рождества, чтобы оказаться такой же красноречивой и любящей, как мой отец в тот день, когда я узнала, что дух Санта‑Клауса не носит красного костюма. Я и надеюсь, что в этот день они точно так же воспримут мои слова. Я полностью им доверяю и думаю, что они поймут меня.
Пэтти Хансен
Юная леди, изменившая мою жизнь
Когда я впервые ее увидел, ей было четыре года. Она несла тарелку с супом. У нее были очень красивые золотистые волосы, а на плечах лежала маленькая розовая шаль. Мне в то время было 29 лет, и я болел гриппом. И я совсем не предполагал, что эта юная леди изменит мою жизнь.
Мы с ее матерью много лет были друзьями. Со временем наша дружба переросла в более нежное чувство, а затем ‑ в любовь и брак, а брак сделал нас троих семьей. Поначалу я чувствовал себя неловко, потому что думал, что мне приклеят ужасный ярлык «отчим». Молва всегда рисовала отчимов эдакими чудовищами, которые вбивают клин между ребенком и его биологическим отцом.
Я заранее стал готовиться к естественному переходу от своего холостяцкого состояния к отцовскому. За полтора года до женитьбы я снял квартиру в нескольких кварталах от дома, где жили они. Когда стало ясно, что мы поженимся, я потратил время на то, чтобы обеспечить плавное превращение из друга в отца. Я старался не становиться стеной между будущей дочерью и ее настоящим отцом. Тем не менее я страстно желал стать особенным человеком в ее жизни.
С течением лет моя симпатия к девочке все росла. Она была не по годам развита: была честной, искренней и прямой. Я знал, что в этом ребенке живет очень отзывчивый и сострадательный взрослый человек. И все равно я жил под страхом того, что однажды, когда мне придется применить свою власть главы семьи, мне в лицо бросят обвинение, что я ей не «настоящий» отец. И если я не «настоящий», то зачем меня слушаться? Я стал поступать очень осторожно, гораздо осторожнее, чем хотел. Я делал так из желания нравиться, все время играя роль, которую, по моим понятиям, должен был играть, ‑ думая, что я недостаточно хорош сам по себе.
Во время ее бурного подросткового периода эмоционально мы, похоже, отдалились друг от друга. Я как будто потерял контроль над нею (во всяком случае, родительскую иллюзию контроля). Она искала себя, мне все труднее было с ней общаться, и все сильнее одолевала тоска по тем дням ее детства, когда мы так хорошо ладили.
Поскольку училась она в приходской школе, ежегодно у всех старшеклассников бывал так называемый «уход от мира». Ученики, видимо, посчитали его чем‑то вроде летнего лагеря. Они погрузились в автобус с гитарами и теннисными ракетками, понятия не имея, что это призвано быть духовным очищением, которое окажет на них неизгладимое воздействие. Нас как родителей уехавшей попросили писать нашей дочери ‑ открыто, честно и только позитивное о наших отношениях. Я написал о маленькой девочке с золотыми волосами, которая принесла мне тарелку супа, когда я нуждался в заботе. За эту неделю ученики постигали самих себя. У них была возможность читать письма, которые приготовили для них родители.
Пока дочь отсутствовала, я заметил, что со мной что‑то происходит, и понял то, что должен был понять уже давным‑давно: чтобы меня любили, нужно просто быть самим собой. Я не должен был изображать кого‑то другого, и тогда в наших отношениях ничего не разладилось
бы. Для кого‑то это само собой разумеется, но для меня стало величайшим откровением моей жизни.
Подошел вечер, когда дети должны были вернуться из своей поездки. Родителей и друзей попросили приехать пораньше, а потом пригласили в большую комнату, почти не освещенную. Свет горел ярко только перед входом в комнату.