— Ты сначала подпиши! — остановила ее Катя. Женя еще раз вздохнула и подписала.
— Придется поднажать, — жалобно сказала она.
— Не прибедняйся, пожалуйста! — рассердилась Тамара. — У тебя и троек-то почти не бывает.
— Вот как! А какую мне сегодня двойку закатила Марина! Забыла?
— Ну это так… от злости!
Тамара подписала «Обещание» без колебаний. Училась она хорошо и не боялась предстоящих трудностей.
— Ну, а кому поручить Ларису? — спросила она подруг. — Ведь эта особа может нам все дело испортить. Я думаю, ее надо поручить Светлане.
— Нет, у Светланы дома работы много, — заступилась Женя. — Пускай ее Тамара возьмет.
— Не хочу я с дурой связываться! — сердито возразила Тамара. — Может быть, Беловой предложить?
— Ничего с Беловой не выйдет! Поручим Косинской, — предложила Катя.
— Правильно! — согласилась Женя. — А Крылову к Шариной прикрепить. Они рядом живут.
— Поругаются, — возразила Тамара.
— Ничего, ничего. Взрослые мы, наконец, или еще не взрослые? Невестами считаемся, — сказала Женя, комично разводя руками, и все засмеялись.
— Я возьму Лиду, — сказала Тамара.
— Лида не нуждается.
— Как сказать! Бывает, что и нуждается. Нападет хандра — и ученье побоку. Вы ее мало знаете.
Затем составили список и разбили всех девушек на четыре группы. При настоящей работе, или, как выразилась Тамара, «если из каждой выжать все способности», получалась такая картина:
Кандидаты на золотую медаль:
1. Белова В.
2. Иванова С.
Кандидаты на серебряную медаль:
1. Косинская Н.
2. Кравченко Т.
3. Алексеева А.
Третья группа — требующая наблюдения:
1. Смирнова Е.
2. Шарина Н.
3. Аксенова Т.
4. Вершинина Л.
5. Логинова Р.
6. Ерофеева Н.
7. Иванова Е.
8. Холопова К.
Четвертая группа — требующая буксира и усиленного внимания:
1. Крылова М.
2. Тихонова Л.
— А знаете что, девочки, — весело заключила Женя, когда они составили и обсудили список. — Ничего страшного нет! Если только захотим, все будет в порядке. Да, чуть не забыла! — воскликнула она. — Я узнала, кто сказал Марине о пощечине.
— Кто? — спросила Тамара.
— Белова! Моя сестренка-второклассница слышала их разговор на перемене.
— Женя, не отвлекайся пустяками, — остановила ее Катя. — Ну, сказала и сказала! Если бы она соврала, тогда другое дело. Пускай говорит, если хочет. Вообще, девочки, эту замкнутость надо разрушить окончательно. Нужно добиться такого положения, чтобы мы не стыдились своих поступков, а гордились ими.
На другой день условились прийти в школу пораньше и собрать подписи до начала занятий.
Первой явилась Катя. Она взяла ключ от химического кабинета и с нетерпением поджидала подруг в раздевалке. Дверь поминутно хлопала, и, оживленно болтая, перекликаясь между собой, входили стайками, парами и одиночками девочки всех возрастов. Самые маленькие приходили с бабушками, с мамами, нянями. С каждой минутой в раздевалке становилось все более шумно. Младшеклассницы совсем не умели говорить тихо. Они или молчали, или звонко кричали.
Около Кати остановилась маленькая шустрая девочка и, размахивая синим портфелем, принялась пронзительно кричать:
— Надя-а! Надя-а! Ну чего ты там застряла! Долго тебя ждать! Надя-а же! Ну что на самделе… Иди скорей!
— Слушай, от тебя просто оглохнуть можно! — сказала Катя.
Девочка подняла на десятиклассницу большие глаза и вдруг улыбнулась.
— А вы в десятом вместе со Светланой учитесь! — так же громко заявила девочка.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Катя.
— Наша вожатая была когда пионеркой, у них тогда Светлана из седьмого была вожатая. Вот которая с вами учится. Она на сборе рассказывала и хотела позвать… — скороговоркой сообщила девочка.
— Что была? Кто вожатая? Куда позвать? Ничего не поняла.
Девчурка была очень забавная. Разговаривая с ней, Катя прозевала приход в школу Тамары и Жени и увидела их, когда они были уже без пальто.
— Ну что вы так долго? — недовольно проворчала комсорг и, не дожидаясь ответа, начала: — Наших еще нет. Делаем так. Мы с Женей берем «Обещание» и идем в химкабинет. Тамара, иди в класс и жди. Как только кто-нибудь появится на горизонте, направляй к нам. Ясно? Пошли!
В классе пусто. От нечего делать Тамара достала учебник химии, устроилась за учительским столом и решила немного подзубрить формулы.
Пришла Нина Шарина. Она обычно приходила одной из первых.
— Тамара, ты уже здесь! — с радостным изумлением воскликнула она и положила портфель в свою парту.
— Иди скорей в химический кабинет. Там тебя ждут, — не отрываясь от учебника, сказала Тамара.
— Увидишь!
— Странно! Кто меня может ждать? — пожав плеча ми, озабоченно спросила Нина. — Ты не шутишь?
— Какие могут быть шутки! Иди скорей! И, пожалуйста, без разговоров, — с раздражением сказала Тамара.
Нина не стала дальше расспрашивать. Заинтригованная, она поспешила в кабинет. Там ее действительно ждали.
— А-а! Наконец-то! Мы тебя давно поджидаем. Иди-ка сюда, голубушка! — ласково позвала Женя.
— Садись, а то еще в обморок упадешь, — усмехнувшись, сказала Катя и усадила девушку за учительский стол.
Сбитая с толку, ничего не понимая, Нина подозрительно поглядывала на «воспитателей», пока Катя не положила перед ней «Обещание».
— Читай внимательно и подписывай!
Нина быстро пробежала глазами документ и встала.
— Ну, знаете ли… — испуганно сказала она. — Вы что-то уж очень… первым среди всех… Это не выйдет!
— А ты хочешь, чтобы последним? — спросила Катя. — Подписывай!
— Это же не шутка, девочки…
— А никто и не шутит!
— Я боюсь…
— Новое дело! Комсомолка боится дать обещание учиться хорошо! Да ты в своем уме?! — возмутилась Женя.
— А вдруг я двойку получу?
— Не получишь. Мы не позволим. Подписывай! — твердо сказала Катя, обмакивая перо в чернила и протягивая его Шариной.
Нина нерешительно взяла ручку, прочитала еще раз «Обещание» и, сильно волнуясь, подписала.
— Ну что? Не умерла? — спросила Женя.
— Подписать можно что угодно, а вот потом как? Я теперь и спать, наверно, не буду!..
В это время вошла Аня Алексеева. Она молча подошла к столу, прочитала «Обещание» и, ни слова не говоря, подписала.
— Додумались, наконец! — похвалила она при этом и с удовольствием поставила точку
— Вот как надо, по-комсомольски! — сказала Катя, обращаясь к Нине.
— Это вы сами написали? — спросила Аня.
— А что?
— Хорошо написано. Не похоже, что вы…
— Нет, мы специально писателей приглашали, — обиделась комсорг.
— Ну? А я думала, что Константин Семенович, — продолжала дразнить ее Аня.
— Он еще ничего не знает.
Вошли Светлана Иванова, Лида Вершинина и Клара Холопова.
— Ну что ж, я не возражаю… Первыми так первыми, — с улыбкой сказала Светлана, подписывая «Обещание».
— Уж очень вы размахнулись, девочки! Надо бы поскромней, — возразила Лида.
— Что значит «поскромней»?
— «Одним из первых среди всех выпускных классов города Ленинграда»… Это чересчур!
— А ты хочешь, чтобы мы были где-нибудь двадцатыми?!
— Вообще можно было не писать таких слов. Обещаем хорошо учиться — и только!
— Значит, ты не хочешь подписывать? — угрожающе спросила Катя.
— Нет, почему? Я подпишу, конечно, — вяло ответила Лида, принимая ручку от Светланы.
— Ну то-то!
Клара взяла документ, прочитала его шепотом и задумалась.
— Вот уж действительно слабый пол! — вздохнула Женя. — Ну что ты уставилась?
— Нет, это надо обсудить, девочки, — сказала Клара. — Вы придумали хорошо, и я ничего не имею против, но считаю, что надо поговорить на собрании.
— Говорить будем о том, как лучше выполнить это обещание. Подписывай.
— Подожди, Катя…
Но Катя понимала, что если начнутся споры, то сегодня они не соберут подписей.
— Ты не хочешь подписывать?
— Почему не хочу? Я только…
— Ты боишься за себя? — перебила ее Катя. — Боишься работать? Зачем же ты в комсомоле числишься? Для счету?
— Вот уж это — глупости! — рассердилась Клара. — По-моему, за меня никому еще краснеть не приход… — Она не договорила, вспомнив свою выходку в первый день прихода в класс Константина Семеновича. Взяв ручку, она подписала «Обещание».
В кабинет входили новые ученицы, с интересом читали «Обещание», подписывали и садились за свои столы.
Нина Косинская, прочитав «Обещание», сильно покраснела, взглянула на Катю, но та не дала ей ничего сказать:
— Что такое? В чем дело? Вы любите только язы ком болтать! Меньше слов — побольше дела!
Нина смутилась, подписала и ушла к столу, за которым обычно сидела.
Таня Аксенова после прочтения сморщилась и, кому-то подражая, почесала в затылке.
— Да-а!.. Це дило треба разжувати…
— Ну, Танечка… не надо жевать… — вдруг умоляюще и певуче заговорила Катя. — Неужели тебе не лень жевать?
Таня не выдержала и, смеясь, подписалась. Ее место заняла Лариса Тихонова. Девочки с нетерпением ждали, как она отнесется к «Обещанию».
— Нет, Катя! — твердо сказала Лариса. — По математике я могла бы обещать, а по остальным предметам у меня ничего не выйдет,
— Нет, выйдет!
— Да что я — дурочка, что ли! — вскипела Лариса. — Ни одной тройки?! Заболеть можно. Не буду я подписывать. Вы мне потом проходу не дадите.
— Лариса, ты же комсомолка… — упрекнула ее с места Светлана.
— Ну так что! Тебе хорошо говорить, а я не хочу срамиться.
Катя обняла девушку за плечи и дружелюбно сказала:
— Не бойся, Лариса. Мы тебя на буксир возьмем. Ты еще других перегонишь.
— Как это на буксир?
— Поможем тебе, — пояснила Женя.
— Будете за меня уроки учить, что ли, или подсказывать?
— Не говори чепуху! — рассердилась Катя. — Подписывай живо!
— Не буду! — заупрямилась Лариса.
— Ты меня лучше не зли!
— А что ты мне сделаешь?
— А то… Ты нам веришь или нет?
— Кому это вам?
— Всем нам. Комсомольскому коллективу?
С этими словами Катя показала рукой на присутствующих.
— Ну, верю.
— Тогда не ломайся, подписывай.
Лариса нерешительно взяла ручку, но, прежде чем подписать, погрозила Кате:
— Смотри… Отвечать будешь ты.
— Согласна. Я буду отвечать, а ты будешь учиться. Когда в кабинет вошла Крылова, Женя шепнула
Кате:
— Этот «объект» самый трудный. К тому же она и не комсомолка.
Но Рита приятно всех разочаровала. Она прочитала «Обещание» и, видя, что большинство одноклассниц уже подписалось, ни слова не говоря, взяла вставочку и наклонилась над столом. Девушки дружно захлопали.
Появившаяся Белова в недоумении остановилась на пороге, приняв эти аплодисменты на свой счет.
— Валя, иди сюда! — позвала Женя. Когда та приблизилась, Женя протянула «Обещание»: — Читай!
— Что такое?
— Вот — познакомься!
Во время чтения на лице Беловой появилась презрительная улыбка. Дочитав до конца, она пожала плечами:
— Я в этом не нуждаюсь. Пускай обещают те, кто плохо учится, — отрезала она и направилась к своему столу.
— Подожди, подожди… Ты с ума сошла! Это же общее дело! — возмутилась Женя.
— Пожалуйста! Разве я вам мешаю?
— Но ты остаешься в стороне, — сказала Катя.
— Наоборот! Отметки мои можете показывать в своих отчетах, если это вам надо, но подписываться я не буду. Я учусь для себя, а не напоказ…
— Ошибаешься! Учишься ты для Родины! — возразила Катя.
— Общие слова!
— Это ее личное дело, — едва слышно, подчеркивая слово «личное», сказала Аня, и все вспомнили, что это слово Белова употребляет очень часто.
Катя решила сейчас не спорить с Беловой, потому что пришли Надя Ерофеева и Рая Логинова, а следом за ними и Тамара.
— А зачем это нужно? — спросила Логинова, пожав плечами, и, не дождавшись ответа, подписалась.
Надя всплеснула руками:
— Ой, девочки! Вот уж я никак не думала! Вы это хотите в газету послать?
— Никуда мы посылать не будем. Подписывай! — заторопила ее Катя.
— Одну минуту, Катя… — попросила Надя и направилась к столам. Все поняли, что она хочет посоветоваться с Аней, и засмеялись.
— Подписывай скорей! — крикнула Аня с места.
— Ты думаешь?..
— Вот чучело! У тебя же своя голова на плечах! — рассердилась Тамара.
Надя вернулась к столу, взяла ручку, но, прежде чем подписать, с сожалением сказала:
— Значит, я последняя.
Катя встала на место учителя, подняла руку и, когда все стихли, заговорила, как-то особенно торжественно и взволнованно:
— Девочки! Товарищи! Я хотела вас поздравить с очень серьезным делом. Но помните, что «Обещание», которое мы сегодня подписали, это не только красивые слова… Это такие слова, за которыми должны быть и дела. Мы будем бороться, как подобает комсомольцам, чтобы «Обещание» выполнить. Имейте это в виду… Тетерь мы связаны «Обещанием» и должны помогать друг другу. Мы отвечаем за всех. Может быть, кому-нибудь кажется это маленьким делом, незначительным… Это я считаю неверным. Маленьких дел вообще нет! Большие дела складываются из маленьких. Ни одной тройки в текущем году — вот наша конкретная задача! Подумайте сами и согласитесь, что наш класс вполне может учиться на четверки и пятерки. Если же мы получаем тройки, то причина этому чаще всего — лень… Конечно, бывают и другие причины, но мы каждый раз будем их выяснять и устранять. Можете не сомневаться, что пятерок хватит на всех и учителя любят их ставить…
— Например, Марина! — раздался голос.
— А что Марина?
— Если кого невзлюбит, — пятерки не дождешься.
— А кого она невзлюбила из нашего класса? — спросила Катя, но, сообразив, что продолжение такого разговора может привести совсем не туда, куда надо, замолчала.
Устраивать пустую перебранку по мелким и личным мотивам сейчас не хотелось. Настроение у всех было приподнятое, «значительное», как она подумала про себя. К счастью, кроме Жени никто не мог сегодня пожаловаться на Марину Леопольдовну, и поэтому Катин вопрос остался без ответа.
— Скажи о серости и красоте, — подсказала Тамара. — Потом, — ответила ей Катя. — Когда поговорим с Константином Семеновичем.
— Только чур! Сегодняшний день не считается! — вдруг крикнула Надя, и девушки засмеялись.
— А куда вы передадите «Обещание»? — спросила Лариса.
— Никуда. Это «Обещание» мы повесим в классе.
— И все учителя будут читать! — ужаснулась Надя. — А что ты испугалась? — спросила Женя.
— Пускай читают. Мы же не собираемся у них пятерки воровать. Заработаем!
— Как это все неумно! — внятно произнесла Белова, и все повернулись к ней.
В это время в кабинет вошел Василий Васильевич, и замечание Беловой осталось без ответа. Начался урок.
КОНСТАНТИН СЕМЕНОВИЧ
Оля — очень пытливая, находчивая и самостоятельная девочка. Хотя мама и называла ее Лялькой, папа — Лешкой, а бабушка — Олюшкой, она твердо знала, что настоящее ее имя Ольга Константиновна Горюнова и живет она на улице Куйбышева, дом двадцать два, квартира тридцать четыре.
Сегодня утром, когда она одевалась, мама сказала: — Лялька! Какая ты старая! Скоро тебе уже стукнет пять лет!
Эта фраза сильно озадачила девочку, но в тот момент у нее никак не застегивался лифчик, и поэтому она не успела расспросить: кто стукнет, за что стукнет и больно ли стукнет. Пока она одевалась, умывалась и причесывалась, мама ушла в магазин покупать продукты на обед. Вопрос оставался невыясненным, но папа был дома, и девочка, захватив свою куклу Наташу, отправилась к нему.
В дверях она остановилась. Оля знала, что, если папа или мама сидят за столом и читают, им не надо мешать. Все равно играть они не будут, сказку не расскажут, на вопросы не ответят. Мама чаще всего выгоняла ее из комнат, а папа позволял оставаться, если она не шумела и занималась своими делами.
Так она полупила и сейчас: на цыпочках, не дыша, прошла к дивану и положила на него куклу.
С папой Оля познакомилась этой весной, и он действительно оказался хорошим. Раньше, когда они жили далеко от Ленинграда, Оля знала, что у нее есть папа. Много раз она видела его вещи: костюм, тот самый, который сейчас на нем надет, портфель, галстуки, шапку, видела даже фотографию, но какой он есть «на самом деле», она не знала. Может быть, хороший, а может быть, какой-нибудь другой. Мама часто рассказывала, как папа воюет с фашистами, показывала письма и при этом тихо плакала. Потом, когда пришла победа и они вместе с другими поехали на поезде в Ленинград, мама говорила, что папа серьезно ранен, лежит в госпитале, но почему-то смеялась.
Первая встреча с отцом была особенная. В госпиталях Оля бывала уже несколько раз. В детском саду разучивали стихотворения и песни, а потом ходили в госпитали как шефы и выступали. Раненые хлопали им, угощали конфетами, и вообще малышам было интересно.
Но тут все случилось совсем по-другому. Как только они пришли в госпиталь и мама надела белый халат, Оля вдруг испугалась и расплакалась.
— Лялька, что с тобой? О чем ты плачешь? Глупенькая! Мы же к папе сейчас пойдем. Ты увидишь своего папу… Понимаешь? Папа тебя очень-очень любит, — убеждала мать.
Никакие уговоры не действовали. Татьяна Михайловна растерялась, не зная, что делать с дочерью. Девочка наотрез отказалась идти в палату. Пришлось подождать, пока она успокоится. Минут через десять, когда слезы прошли и Оля стала отвечать на вопросы сиделок, Татьяна Михайловна сказала:
— Ну, хорошо. Ты меня подожди здесь, а я пойду к папе и окажу, что ты не хочешь с ним знакомиться.
Оля ухватилась за полу халата и усиленно замотала головой.
— Но как же быть? Ведь он ждет нас. Может быть, ты все-таки передумаешь и пойдешь?
Девочка смущенно взглянула на мать и утвердительно кивнула.
В коридорах встречались раненые. Некоторые заговаривали с ней, здоровались, гладили по голове, наклонялись и о чем-то спрашивали, и каждый раз Оля со страхом думала, что это и есть папа. Наконец, они вошли в какую-то комнату, где стояло много кроватей. Оля испуганно смотрела по сторонам, но мама настойчиво тянула ее в конец комнаты. Они остановились возле кровати, на которой лежал, закрытый до груди серым одеялом, незнакомый человек. Как во сне, Оля слышала над своей головой мамины слова:
— Ну, вот она… Видишь, какая дикарка… Не понимаю, что с ней такое случилось…
Девочка стояла, держась за юбку матери, и не отрываясь смотрела на раненого.
Долго, очень долго они молчали. Наконец он с трудом что-то проглотил, протянул руку и тихо сказал:
— Здравствуй, мое солнышко!
Оля привыкла ко всяким именам. Бабушка часто называла ее «ягодкой», «ласточкой», «капелькой», «кралечкой», и это совсем не трогало ее сердца. Но «солнышко» этот раненый произнес так, что девочка сразу почувствовала к нему полное доверие. Оля еще не могла примириться с тем, что этот незнакомый человек и есть тот папа, о котором она так много думала последнее время. Папу она представляла каким-то другим…
После его слов она нерешительно отпустила мамин халат и, сделав шаг к кровати, положила свою ручку в руку отца.
Первая встреча произвела на нее большое впечатление. Дома она по нескольку раз рассказывала про папу бабушке, обеим куклам, безухому Мишке. С этого дня папа стал незримым участником всех ее игр. Перед сном, вместо сказок, она требовала какого-нибудь рассказа о папе.
Когда через день они снова собрались в госпиталь, Оля захватила с собой куклу и все время торопила мать. Всем, кто с ней заговаривал в трамвае, она сразу же сообщала, что едет к папе, что он победил всех фашистов, скоро поправится и будет учить в школе детей.
На этот раз она смущалась только первые несколько минут. Освоившись, девочка начала оживленно болтать о том, как она ехала в трамвае, что видела на улице, какие у нее игрушки… Константин Семенович с улыбкой слушал дочь, гладил ее по голове и часто вздыхал… Прошло полгода. Папа вышел из госпиталя и стал как все папы. Оле кажется, что знает она его очень давно и всегда любила. И всегда он был такой, как сейчас, и всегда ходил с палкой… Забравшись на диван, девочка принялась за дела. Кукла Наташа до сих пор была не одета, не причесана и не умыта.
— Ай-ай-ай! — бормотала шепотом Оля, снимая с куклы платье. — Большая девочка, и не умеешь сама одеваться. Какой стыд! Посмотри на себя в зеркало. На кого ты похожа? Чистая мазилка… Неряха-растеряха… Снятое платье она несколько раз встряхнула, разгладила ладонями на диване и вдруг остановилась с озадаченным видом.
«Как же так? Разве так бывает на самом деле?», — подумала она.
Положив платье, Оля соскочила на пол, подошла к тумбочке, взяла ножницы и, вернувшись назад, принялась за работу. Первым делом необходимо было выстричь на кукольном платье хотя бы две дырки. Это оказалось не так просто. Большие ножницы совсем не слушались Олиных пальцев.
Константин Семенович готовился к уроку и не видел, что делает за его спиной дочь.
Когда дырки были вырезаны и Оля обдумывала, что ей делать дальше, в комнату вошла мать.
— Лялька, что ты делаешь! Кто ей дал ножницы? Ты же испортила платье! Зачем ты его режешь?
Девочка посмотрела на мать, затем на отца и, удивляясь недогадливости взрослых, ответила как можно убедительней:
— Мама, они же носятся! Родители засмеялись.
— Что ж… Лешка права, — согласился Константин Семенович. — У всех одежда стареет, рвется, а у куклы до сих пор новая… Ну, а что ты намерена дальше делать?
— Что ли ты не знаешь? Заплатки заштопать!
— Все правильно, — усмехнулся он. — Логика железная.
— Не совсем правильно, — возразила мать. — Начала с куклы, а кончит своим платьем. Давай-ка сюда ножницы… Иди к бабушке. Не мешай папе работать. Ему скоро надо в школу идти.
— Ну, мама! Я же буду хорошенько сидеть…
— Нет, нет! Иди к бабушке и не спорь.
Оля умоляюще взглянула на отца, но тот молчал. Приходилось подчиняться. Папа всегда с мамой заодно. Вот бабушка — это другое дело. Бабушку можно и не слушать, и даже немного покапризничать, если нет ни папы, ни мамы.
— Устал, Костя?
Татьяна Михайловна подошла к мужу и обняла его за голову. Она до сих пор еще не могла освоиться со своим счастьем. Судьба сохранила ей любимого человека, мужа и друга, и они больше никогда не расстанутся.
Она была моложе Константина Семеновича, и сейчас, когда на лице его еще не стерлись следы страшной: войны, это было особенно заметно.
Впервые он увидел ее в сороковом году на своем уроке. Ему было тогда тридцать лет. Она скромно сидела на задней парте, раскрыв перед собой толстую тетрадь и держа наготове вечное перо. За последние годы; на его уроках побывало немало практикантов из педвуза, и большинство из них не оставили в памяти даже имен. Таню он запомнил сразу и навсегда. Весь день ему казалось, что она где-то поблизости. А вечером, когда он правил дома ученические тетради, он вновь видел темные, немного испуганные глаза девушки. В те дни Константин Семенович преподавал особенно хорошо, и Таня не подозревала, что ее присутствие вдохновляет учителя. Каждый его урок все шире открывал для Тани педагогические просторы. Если у нее и были раньше какие-нибудь сомнения в выборе профессии, то тут они рассеялись окончательно. Она выбрала правильный путь. Хотелось скорей и лучше закончить педвуз и идти на самостоятельную работу. Да это и понятно: работа мастера заразительна. Наблюдая за умелыми руками, всегда хочется подражать и делать так же ловко, легко и красиво.
Скоро Таня поняла, что влюбилась в этого высокого, умного, талантливого педагога. Ну что ж! Так бывает со всеми. Она давно мечтала о любви и, глядя на подруг, даже удивлялась, что до сих пор ни разу не влюбилась.
Только потом, когда между ними уже все было решено и нужно было сказать об этом матери, Таня вспомнила, что Константин Семенович старше ее на целых десять лет. Она не сомневалась, что Арина Тимофеевна будет этим недовольна. Но когда Таня рассказала ей о своих чувствах и призналась, что жениху уже тридцать лет, мать ответила почти пословицей:
— Для молодого человека, Танечка, любовь — игрушка, а для зрелого она — прочный дом. Молодой не ценит, что легко дается, и не бережет любовь.
Так они поженились, и Таня до сегодняшнего дня убеждена, что другой такой счастливой женщины нет во всем свете.
— Ты устал, Костя? — спросила она, усаживаясь на ручку кресла и пальцами разглаживая морщины на переносице мужа.
— Нет, я не устал, Танюша.
— А почему ты хмурый?
— Я не хмурый. Просто я немного озабочен. Надо что-то делать с моими девчонками. Увлекаются литературой, а все остальное кое-как… Жалуются, что не хватает времени.
— А ты знаешь, что они правы? Программа действительно перегружена, Костя. Мы вчера подсчитывали и выяснили, что в средних классах дети работают по восемь, девять часов, а старшеклассники по десять и даже по двенадцать, с маленькими перерывами. Это ненормально.
— Не спорю.
— Способным еще ничего, а средненьких просто жалко… Послушай, Костя, я хотела с тобой посоветоваться. У меня в классе есть две девочки-подруги. Учатся они неплохо, но держатся вне коллектива, особняком. Жизнью школы совсем не интересуются, все высмеивают, дают подругам обидные прозвища… Обе способные, я бы даже сказала — талантливые. Одна хорошо рисует, другая пишет стихи, много читают…
— Ну, так что же?
— Никакими силами не могу втянуть их в общественную работу. Не понимаю, откуда у них такое высокомерие, скептицизм!
— Причина, может быть, в семье, Танюша. Попробуй использовать их наклонности. Ты говоришь, они любят все пересмеивать, дают прозвища… А хорошо они это делают? — спросил он и сейчас же пояснил: — В том смысле, что — метко, зло, остроумно?
— Метко-то метко, да не всегда справедливо.
— А ты дай этому полезное направление… Стенная газета, пожалуй, не для них. Пресно! Надо что-то такое новое, с романтикой… И чтобы они сами были инициаторами. Ну, например, школьный сатирический журнал. Я тоже думаю над этим. Сатира, смех — незаменимая форма для воспитательной работы.
— Да. Это может им понравиться… — неуверенно согласилась Татьяна Михайловна, еще не совсем представляя, сумеет ли она организовать такой журнал.
— Но только нужно найти какой-нибудь любопытный образ, Танюша… Что-то вроде «Крокодила», но более близкий детям. Ты понимаешь? От его имени рассказывать о школьных делах.
Татьяне Михайловне понравилась мысль, и она все с большим интересом слушала мужа. О школьном журнале или альманахе она и сама думала раньше, но не о сатирическом. Среди ее девочек было немало пишущих стихи и рассказы, но сочинительство их носило подражательный характер и темы не имели ничего общего со школьной жизнью. Было бы очень хорошо переключить внимание детей на близкие им, знакомые темы. Если бы запечатлеть в художественной форме все значительные события и поучительные случаи учебного года, то такой журнал в конце концов мог бы стать историей школы.
— Мне почему-то кажется, что для успеха подобного журнала очень важно найти название, — продолжал Константин Семенович. — Я уверен, что это окажется совсем не легким делом. Надо будет как следует подумать об этом…
В этот момент в коридоре раздался звонкий голос дочери:
Я от бабушки ушел,
Я от папочки ушел,
Я от мамочки ушел,
Я от Ляльки ушел…
Татьяна Михайловна взглянула на мужа, и оба засмеялись. Песенка девочки была прямым ответом и случайным, но как будто очень подходящим предложением.
«Колобок», — подумал Константин Семенович. — Да ведь это как раз то, что нам надо. Какой советский ребенок не знает этой обаятельной русской сказки! Кругленький колобок — по характеру добродушный, озорной и насмешливый. Колобок может появляться где угодно. Он все видит, слышит и понимает. Катается из класса в класс, а на уроке лежит спокойно где-нибудь в парте или на окне. Он может бывать везде: в учительской, в семье ученика, в кино, на улице, на собраниях, на педсовете. От его имени можно составлять поговорки, песенки, задавать задачи, смеяться над провинившимися, разоблачать, критиковать. Колобок будет заступаться за обиженных, нападать на лентяев, на зазнаек, на лгунов, хвастунов. Колобок несложно и нарисовать».
— А ведь это, кажется, подходит, — задумчиво произнес он.
— «Колобок!» Конечно, «Колобок», — лучше и не придумаешь! — воскликнула Татьяна Михайловна.
Услышав название любимой сказки, Оля поспешно вбежала в комнату.
— Ну, мама-а! — недовольно вытянув губы, протянула она. — Зачем ты без меня?
— Что без тебя, Ляля? — спросила мать, не понимая, почему обиделась дочь.
— Что, что! Я же не глухая стала. Ты папе про колобок рассказываешь, а меня не позвала.
— Да-а! Это нехорошо, — оказал Константин Семенович. — Все сказки, какие есть на свете, принадлежат Лешке. Она их полная хозяйка… Ну иди сюда, моя детка.
Вытянутые губы расползлись в улыбку. Бросив свою куклу на диван, Оля подбежала к отцу и проворно забралась на колени.
— Что тебе рассказать? Про волка и козлят?
— Нет. Ты лучше расскажи… расскажи про соломинку, лаптя и пузыря!