Я тебя люблю
Мы переехали в большой деревенский дом. С яблоневым садом, огородом и живностью. Комнату я тут же выбрала сама. Осмотрелась немного, бросила в угол сумки и отправилась на чердак. В поисках привидений, конечно, разных загадочных вещей, таинственных сундуков, всяких страшных поломанных кукол… Ну, или хотя бы пары древних книг на непонятном языке.
Вместо всего этого нашла коньки под толстой коркой пыли, подвешенные за шнурки на шершавый гвоздь. Грубые, ободранные, коричневая кожа, ржавые ножи. Вот так чердак! Пусто, пыльно, душно, маленькое слуховое окно еле-еле пропускает дневной свет. Под деревянной рейкой недалеко от окна увидела тряпичный свёрток. Бумажки внутри шуршат. Ну хоть что-то ещё! Сунула за пазуху – потом гляну. Спустилась, натянула коньки и пошла вокруг дома. Иду вдоль стены по опалубке, потому что в землю ножи проваливаются.
Отец увидел из гаража, заругался:
– Хватит дурачиться, иди матери помоги лучше!
- Пап, купите мне коньки!
Он занят, говорит: «Угу, конечно, купим». А я пробираюсь дальше.
Коньков у меня нет. Друзей тоже пока не нажила тут. Зато там, откуда я приехала, у меня осталась Таня. Мы поклялись писать друг другу письма тушью и острыми деревянными палочками, которые нашли в вечер прощания возле нашего любимого дерева. А ещё у меня остался там Артём. Мы любим друг друга с весны.
Когда он услышал, что я перехожу в другую школу и вообще уезжаю из города, он чуть не заболел. Я не говорила ему об этом сама. Мы с ним вообще не разговариваем, просто смотрим друг на друга. И всё.
В четвёртом классе мы сидели на разных рядах, он чуть впереди. Развернётся, щёку уронит в ладонь – и смотрит. И я смотрю. И вижу, какой он смуглый, худой, и глаза у него, оказывается, карие, и еле заметная родинка над губой слева. Или справа? Почему-то раньше я его не замечала. Ну Артём и Артём – подумаешь.
Мой сосед по парте Серёжка Смоляков сказал, что наш Ежов кое-в-кого втюрился. Я сделала вид, что не поняла. Девочка должна быть гордой и не показывать ни одним мускулом, что тоже любит мальчика. Мне мама так говорит.
- Пусть они бегают за тобой, а ты меньше на улице крутись, девочка – это загадка.
Не понятно мне только, как им тогда за мной бегать, если я всё время дома буду сидеть? Но не спрашиваю об этом. У нас дома не принято говорить о таких вещах, мне ещё рано и должно быть стыдно.
Всё лето я не расставалась с фотографией, где мы всем классом. Даже старые достала. Мне нравится смотреть, как меняются наши лица. Все больше и больше нравится лицо Артёма. Помню, как во втором классе больно стукнула его учебником по голове, когда нас посадили вместе. Он на меня чуть драться не бросился. Нас тут же растащили по разным рядам. Какие мы были глупые!
Когда осенью пришли в пятый класс, новая учительница разрешила нам сесть свободно. Или по одному, или с другом. Только чур не разговаривать! Артём взял свои вещи и перенёс их на мою парту. Он не спросил. Я не прогнала. Мы уже точно знали, что любим друг друга, хоть и не разговаривали почти. Он не смотрел на других девочек. Я - гордо в записке отказала Марселю дружить. И все всё поняли.
Летом мы виделись всего один раз в магазине. Я не знаю, где он живёт, но далеко от меня – это точно. Я делилась с Таней, что у меня при мысли о нём живот болеть начинает. Она со знанием дела определила, что либо у меня пищевое отравление, либо я влюбилась.
И вот осенью наша классная Любовь Максимовна спрашивает у меня о чём-то, не помню о чём, а я: «Мы переезжаем». Она приобняла меня и сказала: «Мне очень жаль».
- Это потому что ты отличница. Вот ей и жаль, - говорит потом Серёжка. – А вот кое-кому жалко до слёз.
Я оборачиваюсь и вижу Артёма. У него в глазах и правда слёзы. Не такие, какими плачем мы, девочки. Наши слёзы слишком заметные – огромные, как градины, громкие и мокрые. Мне очень больно смотреть ему в глаза. Я увидела испуг, сожаление и столько нежности, что снова невыносимо разнылся живот.
С пятого мы стали учить иностранный язык. Француженка рассадила нас так, как ей захотелось. Так мой Артём ушёл на соседний ряд. На первых уроках мы учили алфавит, всякие слова и приветствия:
- Bonjour les enfants! - Bonjour, madame! - Au revoir! - Comment vous appelez-vous?
Потом ещё пели песню про засоню «Frère Jacques». Мне нравилось петь, всё сильнее нравились французские слова. И всё яростнее я ненавидела наш переезд. Почему именно сейчас?!
На последнем моём уроке в этой школе мы много писали в словариках. Когда мадам Ирена (все звали друг друга на французский манер) спросила, есть ли у кого-то вопросы, Артём поднял руку:
- Как сказать по-французски «Я тебя люблю»?
Класс весь захихикал, а мы с ним оба покраснели почему-то.
- Je t'aime… Запишите это в словарях, ребята. Дома скажите мамам. Им будет приятно.
Все пишут, Артём смотрит прямо на меня и переспрашивает у мадам Ирены:
- Je t'aime?
Я не опускаю глаз и повторяю по слогам:
- Je t'aime. Неужели не понятно…
Теперь мне не понятно – как жить дальше без него?
… Коньки просто огромные. На какую ножищу такие делают? Скинула их – вот здорово прямо и ровно стоять на земле! После ужина я убегу к себе и вспомню про свёрток, который перепрятала в рюкзак.
Ткань грязноватая, пыльная, но не слишком старая. Ох ничего себе: внутри стопка записок! Пожелтевшие тетрадные листки то в клетку, то в широкую линию. Есть несколько обрывков.
«За што ты злишся на меня?» «Ни уходи после уроков сразу!» «Я тебя люблю всё равно…» Что-то написано бледной ручкой, с ошибками, буквы кривые и подпись «И.Г.», а ниже ответы – красивым почерком, какого я ещё не видела и захотела тут же скопировать для себя.
«Привет!
Ты что, дружиш с Р.? Я не знаю, как ты относишся комне. Если я тебе всё ещё нравлюсь ответь здесь же. Ну или не отвечай и всё и так будет понятно.
И.Г. 15 ноября
Привет!
Нет. Р. я терпеть не могу! Устала повторять это и тебе, и ему. Он старше нас на три класса! О чём тут говорить, мы разные люди совершенно.
Тот же вопрос давно хочу задать тебе. Если Р. хотя бы проявляет свои чувства, пишет мне свои огромные дурацкие письма, ходит за мной, как тень, то ты ведёшь себя непонятно. Если не сказать равнодушно. А мы дружим! Хоть бы раз ты подошёл ко мне на перемене… Мы живём через дом, а ходим разными дорогами. И кажется мне, что никакая это не дружба у нас.
P.S. Или ты просто стыдишься чего-то… »
«Привет!
Ты не понимаш. Я очень сильно тебя люблю!!! И хочу чтоб ты знала это. У нас все пацаны сразу ржать будут. Ну типа бабник и всякое такое. Так со всеми кто возле девчонок отирается. Ты красивая и отличница. Читаешь вон как много. Гордость школы. Тебя тоже судить будут. Типо зачем ты такая девочка с этим балбесом дружиш. Давай вместе на уроках сидеть. Какбудто мне списывать нужно у тебя. Я буду писать тебе каждый день если разрешиш.Что скажеш. Ответь сразу. Я жду очень.
P.S. Если ты разлюбила меня за это я пойму
И.Г. 16 ноября
Привет. Да ты прав. И учителя узнают, и родителям доложат сразу. Начнут: вы в шестом классе, как не стыдно. Помнишь, как в прошлом году Коновалову и Петрова гоняли, а они из 9-го… Неприятно это всё. Но что же делать тогда? Давай подождём, пока не кончится школа.
Меня тронуло твоё письмо, правда. Не думай, пожалуйста, что Р. для меня что-то значит.
P.S. Я тебя люблю»
Грустно мне очень стало от этих писем. Они хотели запросто дружить, болтать, узнавать друг о друге, делиться секретами. А в школе чуть что – сразу на смех. У нас тоже вот так. Что за люди? Смоляков разболтал всем про меня и Артёма, они даже подрались после уроков. Меня в этот день уже не было в школе. Мы выносили вещи, прибежала Таня и рассказала, как Серый смеялся над Тёмой, дразнил его «женихом без невесты». Дрались так жутко, с такой злостью оба, что все испугались и побежали в учительскую на помощь звать. Носы разбили друг другу, гадостей наговорили – ужас. А ведь они друзья такие были всегда…
И.Г. мечтал дотронуться до её руки. И радовался, когда это удавалось сделать тайком от чужих глаз. Передать незаметно новую записку. И в ней написать, какой он счастливый сегодня и какая у неё тёплая рука. Все эти маленькие письма сложены по порядку. В конце – обязательно латинские буквы P.S. и «я тебя люблю». Она объясняла, что в книжках все воспитанные люди так письма друг другу пишут. Пэ-эс - это значит «напоследок». Вместе они садились редко – чаще на русском и лит-ре. Противный старшеклассник Р. так и не отстал от неё. И.Г. храбро подрался с ним даже… Вот это любовь! Вот это рыцарь!
Они иногда ссорились. Тогда записки были короткие, слова в них колючие. Видно, как И.Г. ревновал сильно. Она злилась и дулась на это и не отвечала на записки.
Ещё я заметила, как изменился его почерк ближе к последнему письму. Ошибок стало меньше, буквы ровнее. Они как будто к её буквам стремились подтянуться – таким ровненьким и чистеньким. Чем закончилась эта история, я так и не поняла. Последнее письмо было весной, в мае:
«Привет!
Я скучал. Не уезжай больше так надолго! Пока тебя не было, у нас новенькая появилась в паралельном. Какие новости? Куда летом поедешь?
Привет. Да, заметила, у вас тут переполох. Она ничего так… А с чего ты взял, что я летом куда-то уеду?
Просто спросил… Забыл написать. Я тебя люблю.»