§ 34. Общая характеристика
Предварительные замечания. Деятельность Церкви всегда так или иначе связана с исторической реальностью своего времени. Прочность этой связи для разных эпох различна. Но в средневековье она была существенно сильнее, чем до и после него. Ведь тогда — и больше никогда за всю историю — Церковь имела возможность участвовать в формировании всех сторон современной ей жизни (включая общественную), согласно своему духу. При разрешении этой задачи она неизбежно вступала в тесный контакт с «миром» и теми различными формами, в которых он был представлен (т. е. с культурой и государством). Соответственно и существенные проявления церковной жизни были более тесно связаны с современно стью, чем до и после этого, в особенности формы церковной власти, предстающие нам в лице средневекового архиепископа-курфюрста и в специфически средневековой форме папства.
Из этой исторической обусловленности и произросли характерные особенности и конфликты, которым нелегко дать правильную оценку. Поэтому нужно особенно тщательно разработать основные положения.
Необходимо прежде всего учитывать те семантические изменения, которые с того времени претерпел наш язык. Многие выражения имеют в ХХ в. совсем другое значение, чем в IX или Х вв. Когда мы говорим, что Церковь формировала облик средневековья, то не описываем свой идеал, но констатируем историчес кую реальность. Притязания клира на государственную власть не имеют обоснования в Евангелии. Говоря о проблеме «Церковь и государство», мы не имеем в виду секуляризированное государство, которое по самой своей природе должно противостоять Церкви. Здесь идет речь о средневековой Церкви и средневековом государстве, отчасти имевшем сакральный характер, т. е. о том, что обычно обозначают как «sacerdotium» и «imperium».
Когда мы говорим о возвышении иерархии до роли господствующего в западном обществе элемента, то это опять-таки лишь описание истории; оно никоим образом не содержит в себе одобрения средств, применявшихся в каждом конкретном случае. Это вытекает из нашего способа описывать возвышение как своего рода пиррову победу.
Под «клерикальной культурой XIII века» подразумеваются не только регламентированные способы выражения религиозного благочестия; сюда относятся, например, и весьма распространенные Carmina Burana и другие смешанные формы.
Названия глав и разделов могут лишь обрисовать общие контуры; при конкретном раскрытии темы они должны постоянно дополняться множеством исключений, оппозиционных взглядов и расхождений. Таким образом, мы, например, должны будем точно описать господствовавшее положение клерикалов в средневековой Церкви и одновременно не можем умолчать о том, что само понятие священства долгое время оставалось неясным.
I. Историческая арена
1. Под средневековьем обычно понимается период от V/VI и до XV в. Уже говорилось, что эти хронологические границы весьма приблизительны и что для Востока они были иными, чем для Запада.
При этом границы средневековой Церкви изменились по сравнению с древними. Историческая арена церковного средневековья, с одной стороны, уvже, с другой — шире, чем в предыдущие века истории Церкви.
Сначала христианизированные земли сократились соответственно сужению границ империи, как произошло, например, в Северной Галлии и на Британских островах. Потери были возмещены после того, как эти земли были отвоеваны. Подлинное же расширение церковно-исторического пространства принесла с собой христианизация германских народов в Средней Европе и Скандинавии, славянских народностей на Балканах, на Руси, в Польше и венгров-мадьяр.
С другой стороны, церковно-историческое пространство было ограничено Европой. Ареной, на которой непосредственно развертывалась средневековая история Церкви, становилась Западная Европа. Такое сужение было обусловлено (1) приходом ислама (начиная с VII в.) и (2) отделением Восточной Церкви (Византия, Балканы, Россия) в XI в.
(К пункту 1): учение Мохаммеда (574_632 гг.; первое выступление в 611 г.) возникло под сильным влиянием иудейских и христианско-эсхатологических воззрений (§ 8, 3). В исламской идее завоевания мира реализуется и получает религиозную поддержку готовое начаться уже за несколько столетий до Мохаммеда арабское переселение народов, направленное на северо-запад и северо-вос ток. Для истории Церкви это был разрушительный ураган, из-за которого Церковь потеряла древнейшие и до тех пор (наряду с Римом) церковно самостоятель ные христианские провинции: Сирию, Палестину, Египет, Северную Африку. Кроме того, через сто лет после первого выступления Мохаммеда пало жертвой ислама христианское вестготское королевство в Испании (711 г.). В 732 г. у европейского Запада еще хватило сил отразить нашествие неверных от Галлии и тем самым спасти весь будущий христианский Запад, т. е. нашу «Европу» (победа Карла Мартелла при Туре и Пуатье).
Показательно, что в это время народы, живвшие к северу от Пиренеев и объединившиеся для обороны, стали именоваться собирательным именем «европейцы». Это отражает изменившуюся коренным образом ситуацию: теперь с Востока приходит не свет веры, но угроза от «неверных» 114.
(К пункту 2): а) Церкви Востока, в соответствии с большой церковной автономией в раннехристианский период, изначально обладали высокой степенью самостоятельности. Свои особые права они обосновывали в особенности тем, что созданы самими апостолами. В то время, когда еще существовало религиозное единство Востока и Запада, культуры этих двух частей империи уже становились чуждыми друг другу. Политическим основанием такого отчуждения была конкуренция нового Рима со старым. Соперничество еще молодого Константинополь ского патриархата с примасом Запада перешло и в собственно церковную сферу. И здесь пути Церквей разошлись в силу различий церковного мышления обеих сторон, что приводит нас к центральному вопросу церковно-исторической проблематики средневековья: в тематике средневековья все определял вопрос о соотношении церковной и политической власти. На Востоке и на Западе этот вопрос решался совершенно по-разному, что и обусловило — не считая внешних воздействий — различия церковной истории Востока и Запада: слияние обеих сфер — на Востоке, конфликт между ними — на Западе.
б) Хотя Церкви Востока и сохраняют самостоятельность, но сами же считают, что пределы этой самостоятельности сильно ограничены властью императора: в императоре, «царе-священнике» по чину Мелхиседекову, они признавали единственного наместника Божия, который имеет власть также и над Церковью, хотя ее «внутренние дела» остаются в ведении церковной иерархии.
Это соединение («symphonia») политической и церковной сфер постепенно становившееся все более прочным, имеет, вообще говоря, некоторое соответствие на Западе. Но там для этого соответствия характерно решительное разграничение двух принципиально независимых друг от друга областей. Теоретически обе они должны были бы через «согласие» прийти к высшему единству. Но обе стороны, и церковная и светская, не проводили достаточно четко это разграничение и не имели достаточно ясного понимания единства как подлинного согласия. Напротив, многие столетия каждая из них вторгалась в чужую сферу и пыталась подчинить себе партнера.
В сложнейших противоречиях зарождалась борьба, определившая всю историю средневековья, — борьба между sacerdotium и imperium — папской и императорской властью.
в) Характер иерархии Запада проявляется сильнее всего в настойчивом требовании особой власти для себя. Папа в силу своего сана требует религиозной власти в принципе только для себя одного, притом в сочетании с определенными правами, которые прежде были только у императора («principatus» и «auctoritas»; ср. уже при папе Льве I, Феликсе III, Геласии I). Императорам оставлялась лишь ограниченная «королевская власть» (regia potestas)115.
Такое различие позиций усиливало соперничество Восточных патриархов с епископом Рима. Проникнутые сознанием, что их Церкви основаны самими апостолами, патриархи воспринимали притязания пап как новшество. Однако, не говоря уже о столь юном возрасте епископской кафедры Константинополя, они при этом не учитывали, что их собственная концепция единства, опиравшаяся целиком на императора и империю, была отнюдь не апостольского происхождения.
Приведенные выше культурные различия (в том числе и в церковной сфере) неизбежно вели к духовному разрыву. Результатом всего этого была восточная схизма 1054 г.
Окончательно отделившаяся от Рима с 1054 г. Восточная Церковь уже задолго до этого не оказывала существенного влияния на облик европейского средневековья116. Раньше это влияние было огромным, а во время выработки догматических определений на великих Вселенских соборах — даже определяющим и решающим. Правда, с начала VIII в. оно значительно уменьшилось из-за иконоборчес ких споров, на которых, в свою очередь, сильно отразились контакты с исламом. К последствиям иконоборческого спора, будоражившего на Востоке все слои населения (победы иконопочитания добились монахи; мирское духовенство отступило), относятся те тягостные столкновения, в которых Восток с его серьезными претензиями к папству и «латинянам» (император Лев III против Григория III; ср. § 38) все более и более удалялся от Запада.
Творческая жизнь Восточных Церквей в те века, которые мы называем средними, была небольшой по объему, но она вовсе не ограничивалась одним лишь сохранением и передачей древнехристианских форм жизни.
г) Значение последствий косвенного воздействия Востока на Запад трудно точно оценить. Например, при развитии юрисдикционного папского примата, связанного по сути своей с ростом папских имперских притязаний (ср. Григорий VII и Иннокентий III), сыграли важную роль воспринятые Западом восточноримские идеи.
Если говорить о результатах прямого воздействия Востока на Запад, следует упомянуть монашество. Дело не только в том, что оно родилось на Востоке (см. §26 [Афанасий]). Реформы западного монашества постоянно возрождали те или иные восточногреческие традиции: Иоанн Кассиан и добенедиктинские галльские монахи вообще; сильные восточные воздействия обнаруживаются в среде галльского монашества, воодушевляемого монашеством ирландским. В монашеском богословии продолжает жить традиция греческих отцов. Выдающейся и своеобразной фигурой был Скот Эриугена; именно он перевел Псевдо-Дионисия. Иименно в его случае становится очевидным, сколь глубоким было влияние восточного богословия на западное; ведь Псевдо-Дионисий Ареопагит был чуть ли не абсолютным авторитетом для Фомы Аквинского (ср. § 59). О влиянии Востока как следствии крестовых походов, влиянии Аристотеля, пришедшего через Испанию и Сицилию, как и о привнесенных с Востока «синкретических» религиозных представлениях, нам еще придется говорить. Один из наиболее важных примеров— ересь катаров (§ 56).
И наконец, в эту картину входят проявлявшиеся часто, хотя всегда с недостаточной силой и пониманием, тенденции к воссоединению обеих Церквей.
Двоякое сокращение области влияния Римской Церкви на Востоке (из-за ислама и церковного раскола) стало одной из предпосылок развития монолитной Западной Церкви во главе с папством.
2. Наше изложение коснется в первую очередь истории Римско-католической Церкви. Таким образом, даже если мы будем лишь изредка бросать взгляд на Восток, где в героические первые столетия возросло христианство, нельзя упускать из виду следующее: (а) Восток жил не только своей несговорчивостью; напротив, оставаясь близким первохристианству, он бережно хранил особую набожность, опирающуюся на литургическое таинство, которая делала верующих вплоть до новейших времен способными на мученичество и исповедничество (армяне в 1895_1916 гг.; Русская Церковь при гонениях Советского государства — хотя она и стала сегодня настолько немой церковью, что мы больше почти ничего достоверного не можем узнать об ее жизни) (Работа писалась в годы полной изоляции российского общества, в том числе церковного, от прочего мира. — Прим. ред.). Сохранение незападного душевного устроения (в том числе менее рационализированное русско-греческое богословие117) сможет сделать восточное христианство в различных отношениях учителем веры для западного благочестия. Оно сможет приобрести огромное значение при решении будущих задач Церкви как для углубления понимания христианских ценностей на Западе, так и для плодотворного благовестия среди неевропейских народов, в особенности на Дальнем Востоке. Важная роль будет принадлежать Восточной Церкви и в борьбе за воссоединение всех христиан. (б) Константинополь, столица постоянно сокращающейся Восточной империи, на протяжении всего средневековья крепостью своих стен защищал христианский Запад от грозившего затопить его потока «неверных». С этой точки зрения именно Византия дала Западу возможность строить свою жизнь, иначе говоря, — иметь средневековье.
II. Основные положения
1. Мы уже знаем, какие главные события и силы легли в основу средневеко вья. Это: (1) переселение германских народов, которое (а) уничтожает Западную Римскую империю и приводит к образованию на территории этой империи и всей остальной Европы новых германских государств, а тем самым (б) ставит Церковь и народы в совершенно иные, чем в античности, условия жизни; (2) Западная, т.е. Латинская, Церковь, в тех формах, которые она к V в. выработала и продолжала развивать и (а) самостоятельно, и (б) как наследница античной культуры; (3) новые, еще молодые и способные к развитию германские племена; (4) их присоединение к Церкви. В Х в. к этому добавились западнославянские народности.
Итак, основные действующие силы — Церковь и германские народы. Их союз и лег в основу всего средневековья.
2. О том, как германцы заселяли (иногда мирно, иногда же — насильственно) Римскую империю, и о том, что римско-греческая культура исчезала не сразу и не полностью, мы уже говорили. Германцы были в первую очередь прямыми наследниками и учениками этой все еще сильной (хотя и угасающей) культуры. Многое в ней они усвоили и переняли, служа Риму до того, как рухнула политическая власть Римской империи. Еще в VI в. мы находим в Южной Галлии риторские школы старого стиля, распространявшие римскую культуру. В католической Испании до победоносного вторжения магометан была довольно богатая духовная жизнь.
Первую серьезную попытку пересадить античную образованность на почву Нового времени и использовать светские науки для изучения Священного Писания предпринял Кассиодор (§ 32). Еще более высокой оценки заслуживает, пожалуй, культурно-посредническая деятельность ирландско-шотландского монашества (§36). Дело в том что в изоляции на Британских островах произошел бурный расцвет античной культуры. Если в VII в. уровень образования на континенте был практически нулевой, то в Ирландии изучались не только Священное Писание и святоотеческая литература, но и грамматика, риторика, геометрия и т. д. Там изучали даже греческий и читали на нем.
Но и на континенте отчасти сохранились некоторые античные представления (например, идея империи и императора). В период общего упадка культуры роль очагов сохранения и распространения античной культуры играли Рим, Южная Италия и Равеннский экзархат, территория которых до 754/756 г., вернее до 800г., относилась к Восточной Римской империи118. Долгое время эту функцию осуществляла и латинская литургия.
3. Не следует переоценивать культурное богатство Церкви в первые столетия средневековья. Общий уровень существенно снизился по сравнению с общим уровнем V в., особенно в северных областях Римской империи. Научных и культурных сил, которыми еще располагала Церковь, хватало тогда как раз на то, чтобы сохранять спасенные рукописи и документы древней культуры и свое собственное богословское достояние и передавать дальше важный опыт политического управления и сельского хозяйства. Но, с другой стороны, даже это имело, несомненно, огромное значение. Например, труды одного только св. Августина содержали в себе если и не всю древнюю культуру, то во всяком случае ее отображение, причем такой силы, что оно стало фундаментом нового тысячелетия. Представление о характере, возможностях и границах богословско-церковной культуры, сложившейся к началу средневековья, могут дать Устав св. Бенедикта (§ 32) и литературные труды Григория I (§ 35).
4. То, что германцы, несмотря на некоторые их достижения, стояли на более низкой ступени развития, — несомненный факт, если иметь в виду сравнение с классической культурой античности. Однако, во избежание превратного понимания, здесь необходимы некоторые уточнения.
а) Прежде всего необходимо помнить, что такие собирательные понятия, как «переселение народов», «германцы», «обращение германцев», подразумевают совершенно разные в материальном, географическом и хронологическом отношении явления. До Карла Великого германцы ни в коей мере не были единым народом; между отдельные племенами — франками, саксами и др. — не было даже внутреннего единства; по мере необходимости они объединялись в племенные союзы. «Они сражались друг с другом ожесточенно, как чужие, и легко вступали с чужими в такие же тесные отношения, как со своими соплеменниками» (Rancke). Отношение германских племен к христианству было очень разным (ср. обращение саксов, § 40).
Далее, переселение народов означало для восточногерманских племен гораздо более решительные изменения, чем для среднегерманских: готы, вандалы и лангобарды так отдалились от своих родных мест, оказались в мире, столь новом и географически, и культурно, что от них требовались неимоверные усилия, чтобы сохранить себя. В противоположность этому, на жизни среднегерманских племен очень мало сказалось переселение народов; старосаксов и фризов оно по существу пощадило. Такое различие имело большое значение для всей политической, национальной и религиозно-церковной жизни этих народов.
б) В истории Церкви начала средневековья нам предстоит иметь дело не с германцами дохристианской эры, чья древняя языческая вера и связанные с нею нравственные устои сохранялись в относительной чистоте и еще не начали разрушаться. Мы не должны также образ континентальных западных германцев VI_VIIIвв., среди которых работали миссионеры, мыслить по образцу, заданному большинством исландских саг, возникших к концу первого тысячелетия христианства и испытавших сильное его влияние. Напротив, мы будем заниматься германскими племенами, абсолютно разными по своим задаткам, опыту, внутренне му и внешнему положению, сложившимися и существовавшими к концу переселения народов. Самый надежный источник сведений об их взглядах — творения церковных писателей VI и последующих веков, рассказы о миссионерах-герман цах, обращавших своих языческих соплеменников, ранние жития и легенды о святых, а также постановления соборов того времени. Разумеется, обоснованная научная оценка этих источников очень трудна, так как людям того времени были чужды основные категории нашего аналитического мышления, наши способы оценки и изложения.
в) Понятие «культура» применительно к тем временам, не исключая и германцев, участвовавших в общем ходе истории, имеет вполне определенный смысл. Для Запада культура означала «Рим». Все народы, не принадлежавшие к римской (римско-греческой) культуре, были «варварами»; вся римско-греческая культура в целом признавалась неоспоримо высшей. Германцы в основном приняли эту оценку как самоочевидную; для них было также естественно включиться в римско-греческую культуру (что означало и подчинение Риму), когда они соприкоснулись с ней в эпоху переселения народов. Под словом «варвары» надо понимать то, что имел в виду Бонифаций, когда, сам будучи саксом, еще в 742 г. говорил о «неотесанных и наивных людях, алеманах, баварах или франках».
г) Христианская вера по своему существу — больше, чем культура. Но германцам она предстала нерасторжимо связанной с римско-эллинистической культурой. То, что вместе с верой они приняли и признали эту высокую культуру, принесло обильные плоды. Перед ними стояла задача сохранить и переустроить Римскую империю (которая тоже была частью эллинистической культуры). Среди тех, кто внушил германцам столь значимую в истории идею, были и папы, например Григорий II, Григорий III, Стефан II (св. Бонифаций). Правда, передать германцам римско-греческое наследие во всей полноте и непрерывности его традиций оказалось невозможным даже и христианству.
Германцы слышали в христианском благовестии о Боге-Творце, о Логосе, о благодати, об избранничестве, таинствах, которые не имеют отношения к волшебству, об аде, который вовсе не просто царство мертвых. Здесь встает основной вопрос: насколько германцы конца переселения народов и последующих веков были способны здраво и самостоятельно воспринять и переработать применитель но к себе эти идеи? Ответ однозначен: к самостоятельной творческой работе они поначалу еще не были способны, поскольку необходимой для этого духовной культуры у них просто не было.
То, что Церковь смогла передать этим племенам свое высокодуховное учение, не исказив его сути и (хотя и ценой долговременных усилий) не жертвуя его полнотой, поистине достойно удивления.
5. Для понимания раннего периода христианства у германцев необходимо в первую очередь уяснить, насколько вообще было возможно истинное обращение этих народов. Огромные неоспоримые трудности становятся особенно очевидными при сравнении с миссией христианства в древности. Рассмотрим условия и предпосылки для принятия христианства германцами и, скажем, иудеями Палестины, к которым Иисус пришел как обетованный Мессия после многовековой подготовки и провиденциального водительства. Несмотря на предварительную подготовку и трехлетнюю воспитательную работу самого Иисуса — сначала пришел очень скудный успех, за которым последовали неизмеримые трудности. Точно так же в Римской империи не смогло состояться и новое грандиозное образование— христианская Европа — даже при принявших христианство императорах, потому что культура, вскормленная язычеством, была там слишком прочна и всегда ощущалась как инородное тело. В отличие от этого германские народы были той плодородной и притом нерастраченной и невозделанной почвой, которая создала идеальную возможность получения обильного урожая.
а) С самого начала в христианское благовествование влилось много германских элементов; впоследствии они сыграли свою роль и при становлении чина литургии, и при формирования богословских воззрений. Сильнее всего германское влияние сказалось на народном благочестии. Христианство, возникшее на Востоке, сформулированное на греческом языке, проникнутое духом римской активности и вновь переформулированное, предельно отличалось как по содержанию, так и по форме от того, что можно обозначить собирательным словом «германство». Поэтому и христианизация германцев после того, как первый массовый этап вхождения в Церковь завершился, была длительным и трудным процессом роста; он часто сопровождался жестокой борьбой старого и нового, процессом брожения, необходимым для действия евангельской «закваски». Германское начало проявлялось в христианстве совершенно иначе, чем античное: его определяет сила характера, фантазии, чувства; поэтому общепринятые представления119 находят свое выражение в первую очередь в искусстве (Гелианд; строения и скульптуры раннероманского стиля). И напротив, среди точек приложения сил столетиями отсутствует богословие.
Ранние случаи появления некоторой богословской проблематики, например в Гелианде или потрясающая борьба Готскалка († ок. 868 г.) за свое учение о предопределении, конечно, не противоречат этому тезису. Было несколько богословов, были даже те или иные еретические идеи, но не было никакого собственного богословия, никаких ересей. И ложные теории аббата Радберта из Корби (†ок.860г.) о евхаристии не получили никакого развития.
В общем и целом германцам даже при расцвете богословия не был свойствен какой-либо собственный к нему интерес. Отношение к богословию на Западе всегда было несравнимо с его популярностью на Востоке, где самые широкие слои населения высказывали свое отношение к несторианству, монофизитству и иконоборчеству. Результатом этого на Западе был глубокий и отнюдь не безобидный разрыв между народной верой и ученым богословием. В области же церковных институтов специфика германской мысли проявлялась гораздо сильнее.
б) Однако чистоте христианского учения угрожали немалые опасности.Некоторые из основных положений христианского учения выражались в неадекватных образах или символах. Классический пример из области вероучения— представление Христа в виде герцога, победоносного героя и победителя бесов, которому все присягают на верность и повинуются, в виде народного героя, чье человеческое смирение отступает на второй план, чьи апостолы появляются как храбрые витязи пастыря или хозяина страны и который прежде всего заслоняет образ страдающего Раба Божия.
Естественные, чтобы не сказать натуралистические, представления утверждают себя во множестве суеверий, в которых и вначале, и в более поздние столетия средневековья проявляются остатки древнегерманской веры (культ святых, демонов, мощей, умерших и, что особенно губительно, вера в ведьм).
Христианский нравственный закон оказался, и даже чрезвычайно, вовлечен в эту неразбериху. С одной стороны, он объединился с унаследованными от древности громоздкими понятиями; с другой стороны — особенно у франков — его действие было ослаблено общим пренебрежением к нравственности: использова ние грубой силы, не считающейся с законом; жестокость фюрстов и их жен; мстительность; разврат во всех его печальных разновидностях120, бесконечные княжеские убийства; злоупотребления по отношению к крепостным, и особенно— супружеские измены вплоть до своего рода многоженства, чему способство вал германский порядок наследования, превращавший брак в своего рода политический институт.
в) Вместе с тем бросается в глаза сильное отличие этой «германизации» от попыток иудаизации или эллинизации в первые века христианства: отсутствует заключенная в попытке богословского истолкования угроза сущности христианского учения и почти отсутствует падение нравов, вызванное неосознанной духовной неудовлетворенностью. Итак, омрачающих моментов было более чем достаточно, но это не представляло непосредственной опасности, пока сохранялась полнота католического учения — Церковь могла с ними справиться. Главное было достигнуто: семя божественного учения пустило корни. Однако указанные обстоятельства несли в себе серьезную опасность; эта опасность стала реальной, когда в процессе развития не была признана греховной и потому не была искоренена.
III. Задачи и возможности
1. В начале средних веков судьба Церкви и судьба германских народов — все их будущие возможности, все их достояние — оказались взаимосвязанными: созданная Христом Церковь с ее миссионерским призванием и религиозно-культур ная бедность молодых народов сошлись в одном духовном пространстве. Сначала германцы были лишь воспитанниками епископов и монахов, но вскоре и сами, заменяя их, они начали приводить к вере своих соплеменников. Церковь и новые народы сливались, образуя основу средневекового мира.
Разнообразные, как благоприятные, так и неблагоприятные для деятельности Церкви факторы определяли в тот период духовное пространство Запада.
Своеобразие ситуации становится наиболее ясным при сравнении с положением Церкви в раннем христианстве: если Церковь в древнем мире была (1) семенем, и семя это пало (2) на почву (а) трех в корне различных между собой, (б) уже сложившихся высокоразвитых культур, то к началу средневековья (1) это «семя» проросло и стало живым организмом (хотя еще далеко не окончательно сформировавшимся и при этом уже начинавшим ослабевать); (2) перед Церковью теперь (а) не было развитой культуры, хоть сколько-нибудь соизмеримой с ней по своему духовному потенциалу и способной поставить перед ней определенные вопросы духовного порядка, (б) и уж тем более не было нескольких таких культур. Уновой духовной среды имелись специфические задатки и способность к образованию, однако отсутствовали предпосылки, обеспечивающие молодым народам возможность самостоятельного создания высокоразвитой культуры. К бедным в культурном отношении, но не лишенным способности к развитию германцам, заселившим значительную часть Западной Римской империи, и была обращена миссионерская и воспитательская деятельность Церкви. При этом возникали различные проблемы. Они вставали перед народами, жившими севернее лимеса, и — по-другому, менее остро — у кельто-романских и славянских народов.
2. а) В целом благоприятные факторы явно преобладали. Превосходство Церкви в религиозном, интеллектуальном и культурном отношении было настолько велико, что она безусловно должна была одержать победу. Церковь смогла осуществить свою основную задачу: привести народы Европы к вере в Иисуса Христа, вочеловечившегося божественного Спасителя. При этом не следует забывать, что пониманию точного смысла христианско-библейского благовестия мешали мифологические представления германцев. На первом этапе эта опасность была преодолена, и к реальным дурным последствиям она приведет лишь тогда, когда молодые народы превратятся в нации с богатой культурой, со своей собственной верой и независимым образом мыслей, — в позднем средневековье и в Новоевремя. Однако возникает серьезный вопрос: не были ли опасные элементы германского характера или то, во что они переросли позже, лишь сглажены на ранней фазе развития, а не органически в корне преодолены? (Именно исходя из этого при более глубоком анализе средневековой набожности можно понять, почему в ней так часто сила и подверженность дурному неразрывно связаны.)