«Наши дети ругаются матом, нас самих почти не осталось», – по-
ётся в популярной песенке.
Дело не в том, надо или не надо бороться с матом. Борьба эта, на
мой взгляд, бесперспективна, и вот почему. В обществе всегда имеется противостояние «высшего света» среднему классу и «низам». Противостояние «верхов» и «низов». Так вот, если средний класс не гнушается некоторыми привычками, заимствованными у «низов», то высший никогда не примет языковую вседозволенность и нравственную пустоту как следствие таковой, как не будет «сморкаться пальцами», но всегда будет использовать носовой платок.
Человек тем и отличается от животного, что подчиняется своду моральных уложений, существующих в обществе на протяжении многих веков и не зависящих от желания отдельных людей. Разрушить этот культурный слой, на котором, собственно, и держится общество, очень легко. А вот для того чтобы создать культуру, требуются сотни лет, если не тысячелетия.
Поговорим о медицинском аспекте проблемы. Большинство людей, употребляя в своей речи мат «для связки слов», и не подозревают о существовании подобного аспекта. А суть заключается в следующем. Наукой уже установлено, что с помощью словесных мыслеобразов мы можем созидать или разрушать свою генетическую структуру, т.е. с помощью слов мы воздействуем на генетическом уровне не только на собеседника, но и на самих себя. На этом основан, например, лечебный метод Г.Н. Сытина, получивший широкое распространение. Этим же можно объяснить лечебное воздействие народных заговоров против всяческих болячек, когда заболевание проходит после того, как какая-нибудь старушка, в которую вы верите как в народного целителя, пошепчет что-то, наклонясь над вами.
ДНК* человека «слышит» речь и реагирует на неё. Одни слова оздоровляют организм, например, молитва, другие – разрушают его. На генном уровне! К разрушающим наше здоровье мыслеобразам относится и ненормативная лексика, т.е. привычный мат на бытовом уровне. Более того, наша словесная вседозволенность и распущенность влияет на здоровье наших детей и внуков, так как записанная в ДНК информация передаётся по наследству нашим потомкам. Косвенным доказательством сказанному служит десятикратный рост в России за последние двадцать лет числа детей с отставанием в развитии как
физическом, так и умственном.
Сергей Еричев (Санкт-Петербург)
– Немало говорят о вполне пристойных корнях русской брани.
– Не уверен. Всему – своё время и место. Когда-то на свадебных гульбищах бранные песни и присказки были частью ритуала, но это не помешало появлению в 1648 году царского указа «чтобы на браках песен бесовских не пели и никаких срамных слов не говорили». Так сказать, обычай обычаем, а честь знай. Так что дело не в филологических корнях, а в нравственных.
Что же касается природы сквернословия, то исторически в ней на самом деле нет похабщины. Те слова всего лишь метафорически показывали на скрытое от чужих глаз: на части тела, физиологию, интимную жизнь человека. И не было в них никакого грязного оттенка. Наиболее ходовые сейчас ругательства происходят от таких обычных слов, как хвоя, печь, яма, куница, сера. А односложное существительное женского рода долго держалось в общеупотребительном языке и со всеми своими производными означало вздор, обман, ошибку, ересь, заблуждение. Лишь много позже оно приблизилось к понятию распутства. Цензурное запрещение на него сделано прямо-таки недавно – в 1730 году специальным царским указом.
Да и функциональное предназначение слов, понимаемых уже как ругательства, прежде было иным, чем сейчас. Возьмите слово брань. Это ведь и сеча. Совпадение не случайно. В княжьих междоусобных спорах – когда в поле рать стояла перед ратью – противники поначалу ругали друг друга на чём свет стоит, чтобы вызвать обиду и самим озлобиться. Тогда пролитая кровь – естественная месть за оскорбление. А иначе как сражаться? Стоишь-то против своего – рука на такого, несмотря на княжью волю, не очень поднимается.
В язычестве, да и позже, на Руси с помощью непристойностей изгоняли из дому нечисть, спасали скот от бесплодия. Но зря чёрными словами (так их тогда называли) не разбрасывались. Боялись на себя и на близких беду накликать.
– Однако спустя века от этой добропорядочной ругани мало что
осталось. Всё больше похабщина.
– «Огрязнение» слов и понятий проходило, на мой взгляд, во время христианизации Руси. Самая грубая ругань, известно, когда вспоминают чью-нибудь мать. Это оттуда пошло. Язычнику, землепашцу не понять было нового бога, догматы христианства не совпадали с тем, что он видел вокруг. Богоматерь. Непорочное зачатие. А в жизни – всё иначе. Вот и вымещал он свой гнев, устанавливал свою правду, глумясь над непонятными святынями...
Ругань стала не просто руганью, а богохульством, непристойностью.
– Как с этим согласуется утверждение Достоевского о целомудренности русского народа?
– Не думаю, что происхождение сквернословия в других языках заметно отличается от его происхождения в русском. Скажем, ругань, обращённая на Богоматерь, замечена на стенах общественных уборных Древнего Рима.
Достоевский говорил о нравственности народа, имея в виду много больше, чем просто формальные свидетельства истории. Заметьте, он говорил о привычке материться, заменяя нормальные слова бранными без всякой надобности. То есть о сквернословии без скверномыслия. Вот что главное. Часто оно и вправду так. Один сельский старичок говорил мне: «Разве я хотел кого обидеть? Я это для связки слов».
Правда, порой сквернословие применяется умышленно. Начальник
идёт к рабочим – слышно матерок. Как бы пароль – я такой же, как вы, не чужак. Зачем это?
Другой пример – «начальственная ругань» из желания унизить подчинённого. Физик И. Шкловский рассказывал, как проходило одно очень серьёзное совещание у Берии... Он прервал докладчика и обрушил на собравшихся академиков поток грязнейшей ругани. Учёные стыдливо потупили глаза... Тогда поднялся П. Капица и стал честить высокопоставленного матерщинника в совершенно таких же выражениях. Суть его «выступления» была такой: когда разговариваешь с физиками, мать твою перемать, ты должен стоять по стойке смирно, а не позволять себе такую наглость. Берия тут же прервал совещание, а на следующий день Капица был снят с поста директора Института физических проблем АН СССР, попал под домашний арест.
– Сейчас сквернословие так смело вошло в литературный поток...
– Бездарность всегда берёт не чувством, а криком. Настоящий художник богохульства нее допустит.
Венедикт Ерофеев в «Уведомлении» к поэме «Москва – Петушки» отмечал, что поначалу предупреждал читателей (прежде всего девушек) об особенностях главы «Серп и Молот – Карачарово», где за словами «И немедленно выпил» следовало полторы страницы сплошной матерщины. Но когда он понял, что предупреждения бесполезны, а читатель, не читая романа целиком, первым делом бросается к этой главе, просто снял из последующих изданий весь нецензурный текст. Теперь глава «Серп и Молот – Карачарово» состоит из одной лишь фразы «И немедленно выпил».
– Вечный вопрос: что же делать?
– Как есть предельные уровни загазованности и радиации, так есть и предельный уровень загрязнения языка, выше которого – необратимый процесс разрушения. На наш век ещё хватит, а позже – что? За обычным искажением языковых норм – обрыв вековых нитей национальной культуры.
Нужна серьёзная и кропотливая работа для сохранения красоты и чистоты русской речи. Жаль только, что работа эта стоит без движения...