Когда Чарли пошел в сторону Санкт-Петербурга, униженный и оскорбленный, раздраженный невозможностью встречи с Господином, очень скоро все его чувства отошли на второй план, уступая место физической измотанности. Быть может, Чарли заметил бы, как гвоздь впивается ему в ногу, если бы все еще чувствовал саму ногу. К сожалению, удары банки и урны по ногам, вынудили Золотцева отключить чувства в ляжках и ниже. Только через час после того, как роковой гвоздик впился в ногу, и дорожка крови потянулась за Чарли, тот почувствовал, будто что-то горячее было в стопе. Забавно, как человек может спутать режущую боль от раздирающего мяса гвоздя с грелкой, прислонившейся вплотную к стопе. Чарли решил, что разбираться с этим сил у него однозначно нет, сначала надо дойти до города, а там уж разберется. Потом он заметил, что обочина, по которой он идет, начинает, что ли, закручиваться. Потом эта дорожка стала и вовсе лентой Мебиуса, но это Чарли не смутило, он сделал вывод, что ему осталось по ней пройти сорок восемьдесят пять кругов и Аннушка воскреснет, поэтому он все шел и шел, перебрасываясь планами на новую жизнь с Господином, которого Чарли видел своим боковым зрением, идущим рядом. Несколько раз поворачивался Чарли взглянуть на Господина, каждый раз в шоке обнаруживая, что его рядом нет. Тогда лента Мебиуса на несколько секунд вновь становилась обочиной, а шел он снова в Санкт-Петербург, вытряхивать пепел Аннушки. Но через несколько секунд возвращалась лента, а за ней Господин. Упал Чарли с криком: «Господин, уж слови ты меня, ради Господа нашего».
Дальше все было так, будто Чарли оказался в подводном мире: звуки были приглушены, движения нереалистично-плавными и размытыми, а еще у всех изо рта вырывались пузырьки. Когда кто-то, которого плешивый чиновник назвал Мииитттеннньькааа, взял иглу и всунул Чарли в полушарие задницы, от места проникновения по всему телу разлился очень плавно, невыносимый, горячий, горячее кипятка, яд, все тело пронизывала боль, не желавшая ни отступать, ни тупеть. Только тогда-то Чарли по-настоящему потерял сознание, из-за своего невыносимого желания покинуть эту боль.
Очнулся Чарли с мыслью: «Господа нашего ведь нет давно уже, вот Господин и не словил меня!», и уж собирался ударить ладонью себе по лицу, да взорвался кашлем. Горло неимоверно раздирало, легкие болели на каждом вдохе, а нога ныла тупой болью. Через несколько минут перед Чарли предстал плешивый чиновник. Он протянул Чарли суп, который сразу же признал как дешевый, замороженный. Впрочем, Чарли его горячо любил, да и не ему привередливым быть, после уже не пойми скольких дней голода, перебивающегося холодной тушенкой. В общем, Чарли схватил суп, ложку и жадно его съел меньше чем за минуту.
- Спасибо. - выкряхтел Чарли. Он бы разразился благодарственной речью, да горло не позволяло.
- Как тебя зовут, сынок?
Плешивый чиновник выдавил из себя улыбку, которая вовсе не выглядела искренней, глаза чиновника так и выплевывали презрение прямо на лицо Чарли, отчего тому стало слегка не по себе. Назвав свое имя, в ответ - Чарли услышал резкое:
- Тьфу ты, - теперь уже все лицо чиновника преобразила гримаса презрения, - Будешь Мишей теперь.
Чарли не нравилось к чему все идет. С чего бы чиновнику отнимать его имя? И к чему презрение, если сам чиновник притащил Чарли сюда? Пришел Чарли к выводу, что чиновник безумен. Но сейчас он ничего не мог сделать с этой ситуацией, так что пришлось плыть по течению.
- Миша, так Миша. А вас как называть прикажете?
- Называть меня можешь Леонид Аркадьевич, или, коли угодно, барин.
Паника разнеслась по всему бессильному телу Золотцова. Он стал потихоньку понимать, в чем тут дело.
- Подадите стаканчик воды, Леонид Аркадьевич?
- Черт с ней, с водой, чайку тебе лучше налью, поправишься быстрее.
На этих словах лицо Лени преобразилось, на нем уже не видно было тени презрения, одно добродушие, это опять смутило Чарли.
Остаток дня прошел хорошо: Леня носил чаи для Чарли, сидел рядом с ним, приговаривая, что тот уж совсем скоро поправится. Даже для справления нужды принес барин горшок. Под конец дня Чарли действительно чувствовал себя лучше; горло еще побаливало, зато нога не болела, а обессиленность казалось даже приятной. Уснул Чарли в добром духе, но со сжатым волнением в груди, будто верхняя часть сердца черным стала, и чернота эта вот-вот разрастется.
Всю ночь мучали Чарли кошмары, в которых неизменно появлялась Аннушка, осуждаемо махавшая головой, а у ног Аннушки неизменно стояла Анюта, всеми силами вцеплявшаяся в ноги своей старшей тески.
Проснулся несчастный с чувством огромного стыда ранним утром. Тут же он вскочил с койки, на которой провел весь предыдущий день, чуть не угодив ногой в горшок, подметил, что одет в одни трусы, да и те не его, и бросился искать свою одежку, а главное, банку с урной. Квартирка была не то что бы маленькой: двуспальная, да с кладовкой, балконом, кухонькой и раздельным санузлом. Обставлена она была странно, особенно для городской квартиры: стены были отделаны темными досками, окна были украшены резными наличниками, мебель была деревянной, легкой и прочной, по виду - венской, с потолка свисали люстры таких масштабов, что казалось будто вот-вот потолок рухнет под их весом. Повсюду валялись мятые рубашки и брюки, пыль была не вытерта, а кухня была завалена доверху упаковками от замороженной еды и грязными столовыми приборами. Не смотря на все это, на кухне был огромный холодильник, неплохая вытяжка и микроволновка.
Чарли дверь в спальню барина намеренно не открывал, надеясь всей душой, что вещи его лежат не там. На полу кладовой нашел он свою одежку, всю в грязи, а ботинки и вовсе отдельными кусками валялись. Накинув футболку и брюки, Чарли отыскал банку с Господином на одной из полок, но вот урны не было нигде. Делать нечего, вздохнул Чарли, предчувствуя недоброе, да и отворил дверь в спальню вторую, так тихо, как только мог. В спальне на кровати валялся Леонид Аркадьевич. Количество грязной одежды в этой комнате превышало всевозможные нормы. Справа от Леонида валялся ноутбук, нагревавший комнату сильнее батареи, за счет того, что лежал он включенным на кровати. Чарли начал поднимать одежду с пола, в надежде найти под ней урну. В процессе он услышал скрип кровати и замер.
- О! Уже к работе приступил, Мишка, вот это я понимаю, вот это правильное отношение, - пробубнил сквозь сон Леня. - Да только ты пока в другой комнате поубирайся да одежку свою помой - смотреть мерзко.
Чарли молча вышел из комнаты: мало того, что у него все еще было недостаточно сил, чтобы справится с этим конфликтом, так он еще и находится в квартире чиновника. Без обувки, более того! Чего люди-то подумают, поверят будто, что чиновник бродягу похитил скорее, чем решат, что бродяга его обкрадывает. Чарли сел на кухне, нашел сигаретку (хранившуюся у Лени для приличия), скурил ее, подумал да начал уборку.
Глава 14: Юбилей
За следующую неделю Чарли сделал столько домашних дел, сколько не делал за всю жизнь. Естественно, он не просто всю эту неделю убирался, но пытался убежать, несколько раз. Пока Леня был на работе, Чарли выбраться уж никак не мог: дверь изнутри без ключа не открывалась, а этаж уж больно велик был для спуска через окно. Мысль позвонить в полицию была для Чарли смехотворной. Куда-куда, а в полицию он звонить не будет. Для звонка знакомым было уж больно много преград: во-первых, кто же в наше время помнит чьи-либо имена наизусть? Во-вторых, Чарли не хотел более втягивать хороших людей в свою историю, плохо закончится такое. Ну а в-третьих, знакомых-то, которые подняли трубку, увидев, что им звонит Чарли, не осталось. Поэтому все, что оставалось - выбраться разговором или насильственным путем. Сперва Чарли решил поговорить. Только он затронул тему ухода из дома, барин разозлился невесть как: стал грозно и лениво бросать вещи, да бурчать себе под нос: «То же мне», «Где это видано», «Уйти вздумает» и прочие обрывчатые фразы. После этого разговора, Чарли решил, что нет больше вариантов, помимо насильственного, однако, Чучелкин тоже сделал вывод после этого разговора и стал по дому носить с собой дубину. Это была только дополнительная мера защиты, основной же, как уже барин понял, была тайна местонахождения урны.
Сколько бы не бродил по квартире Чарли, какие бы места ни убирал, урны нигде не было. Только и оставалось, что выполнять поручения барина, чтобы задобрить. Так дни и шли за мытьем одежды в раковине, за выглаживанием одежды, разогретой алюминиевой плошкой, в которой лежал кирпич, за приготовлением еды, от которой ему почти ничего не доставалось, за каждодневной уборкой после свинств барина. Стоит признать, это все расслабляло Чарли. Быть может, он тут бы и остался: всяко лучше бомжевания по дороге в Питер. Может быть он бы и остался, если бы не Аннушка. Но так как Аннушка была, Чарли надо было уходить. И думал он об этом, не переставая. Думал-думал, да ничего не надумал. А вот уже и юбилей у Лени. За день до него, Леня притащил разных-преразных продуктов, да всучил Чарли со словами:«Чтоб завтра пир был, да таким, чтобы все гости обзавидовались». Там было столько продуктов, сколько Чарли за свою жизнь не скушал. Всю ночь Чарли не спал, занимаясь готовкой. Естественно, он не был шеф-поваром, а к интернету барин запрещал доступ, так что все готовилось на глаз и интуицию. Впрочем, получилось не совсем позорно, по крайней мере Чарли оценил свою еду так, что был готов ее тут же и съесть. Но он этого не сделал. Ему надо было произвести очень хорошее впечатление на Леонида, чтобы тот расслабился и Чарли бы смог осуществить свой план. А вот в чем он заключался: несомненно, барин спрячет где-нибудь Чарли, когда придут гости, но Чарли не будет сидеть как послушный мальчик, нет, вместо этого он начнет долбиться в дверь комнаты, в который его запрут. Тогда, несомненно, один из гостей скажет: «А что это такое, скажи нам Чучелкин на милость, у тебя там?» - тот начнет оправдываться, но Чарли так будет долбиться и орать, что никто и не поверит ни в какое оправдание. Тогда-то гости дверку силою и откроют, тогда-то гости и увидят Чарли, тогда-то гости барина в дурку и отправят, а Чарли помилует его, за информацию о местоположении урны. И вот тогда-то Чарли и продолжит свой поход с места, где он упал в бреду. Прогнав свой план в голове, Чарли улыбнулся и начал убирать сор, что остался после готовки.
К семи часам вечера, когда барин вернулся в квартиру с работы, все было готово: мебель была отдраена до блеска, одежда помыта, поглажена и спрятана по шкафам, стол ломился от только подогретой еды и шампанского, все стулья, что были в квартире расставлены, вокруг этого стола.
- Ох, Мишенька, славно ты поработал, - с улыбкой сказал Чучелкин. - Вот такое уважаю. Ну да ладно, давай, умойся, оденься получше как-нибудь, да у двери вставай, гостей встречать будешь. Да не забывай шубы с них снимать! И смотри мне, чтоб в карманы не лез, а-то таких у меня оплеух получишь!
Чарли удивился и обрадовался. Его план стал еще более просто осуществим. Возможно, ему даже не придется ничего говорить - гости сами все увидят. Встал Чарли у двери в предвкушении, а тут же стук. Открывает дверь, видит мужчину в костюме и шубе. Почти как барин, только повыше, да голова без плеши.
- Мне положено вашу шубу взять, барин приказал, - сказал Чарли, еле сдерживая смех.
- О! - гаркнул на всю квартиру мужчина. - Вот это я понимаю порядки! Что же ты не говорил, Ленечка, что крепостным обзавелся? - пока произносились эти слова, мужчина успел бросить шубу на плечо Чарли, сбросить с ног ботинки и пойти на кухню к Леониду. - Да вот только этот твой шубу-то с меня не снял, лишь руки протянул. Проучи-ка ты его, а? Оо, зато какой он стол накрыл! Не стол, а чудо!
Мужчина продолжал говорить, но Чарли уже ничего не слышал. Он понял, к чему все идет и что будет дальше. Он бы заплакал, если бы не подзатыльник от барина.
- Шубу иди повесь, да впредь изволь раздевать гостей.
Так Чарли и сделал. Гости все приходили и приходили, ровно до тех пор, пока не закончились свободные стулья. Шубы Чарли складывал, где только мог, сначала на вешалку, потом на комод, потом на шкаф, потом на кровать.
Наевшись и напившись, чиновники начали развлекаться. Начали светскими беседами, но это довольно быстро им наскучило, так что они принялись за классическое русское развлечение: унижение. Подозвали Чарли, да стали говорить невнятные предложения, смысл которых был открыт только им самим, а после смеялись как умалишенные. Это продолжалось около десяти минут, за которые Чарли испытывал только две эмоции: скуку и разочарование в своем плане. Но тут барин ляпнул:
- Он еще с урной шлялся по обочине, небось убил кого-то, да с собой как подружку носил.
Все сразу начали смеяться после этой фразы, да вот только Чарли было не смешно. Совсем не смешно было. Видимо, так ему шутка не понравилась, что он подошел к Леониду, взял его за плешивую голову, да ударил ей несколько раз по столу. Все гости вскочили из-за своих стульев. Кто знает, что бы теперь случилось с Чарли, если бы в двери не появился бы мужчина в темно-синем костюме с красным галстуком.
Глава 15: Интерлюдия.
Но он появился. Непонятно откуда, непонятно как. Все резко отвлеклись от Лени, чье лицо было залито кровью и в осколках тарелки, переведя взгляды на мужчину в темно-синем костюме с красным галстуком. Сразу можно было сказать - все его знали. Гости замерли в смеси уважения и страха при виде него, то есть самую присущую эмоцию русскому народу. Мужчина в темно-синем костюме медленным шагом подошел к Лене, аккуратно и нежно достал из него осколки и протянул руку. Леня растерянно пожал эту руку и тогда мужчина в темно-синем костюме сказал:
- Спасибо, Леонид Аркадьевич, за ваш бескорыстный поступок. Не каждый человек бы стал поднимать несчастного оборванца с обочины, да еще и отхаживать самостоятельно! Вот к чему мы стремимся, таких чиновников, как вы, нам надо! Ну а ты, - мужчина перевел взгляд на Чарли. - ты уже поправился, молодой человек, пора бы и восвояси.
Чарли застыл на месте в нерешительности. С одной стороны, он только и хотел, что уйти, с другой же - ему не нравилось, что барину вот так просто все сошло с рук, еще и похвалили, ну и с третьей стороны, не хотелось следовать приказам мужчины в темно-синем костюме с красным галстуком. Тот же помахал головой, показывая ею на выход. Альтернатив Чарли не нашел, но он не мог просто так уйти.
- Мне урна моя нужна.
- Леонид Аркадьич, не соизволите ли? - сказал мужчина в костюме
Барин тут же поднялся, побежал в спальню и вернулся с урной, той самой. Чарли ее гневно выхватил и пошел в двери. На выходе, он услышал голос мужчины в темно-синем костюме.
- За такой гуманизм, Леонид, вас ждет повышение и награда!
Чарли уж было собирался поникнуть духом, как понял: это то, чего и добиваются. Непонятно зачем, но именно этого мужчина в темно-синем костюме и хочет. Это весьма очевидно, чего же еще он мог хотеть? Так что, стараясь быть в добром духе, чтобы не доставить удовольствия организации, что ходит за ним по пятам, Чарли пошел туда, где упал в бреду.
***
Что же стало с Леней? Только Чарли удалился достаточно далеко, мужчина в темно-синем костюме в гневе разогнал всех гостей, что были в квартире, предварительно взяв имена. Каждого гостя вскоре уволили. А самого Ленечку не только уволили, но и лишили всего имущества. А что было потом - узнаете потом сами.
***
Найти то самое место оказалось проблематично. Сначала все казалось просто: выйти из Великого Новгорода в сторону Москвы и идти, пока места знакомые не будут. К сожалению, все места выглядели знакомыми и незнакомыми одновременно. Так Чарли шел до поселка Первомайский. Он узнал название, но все вокруг казалось незнакомым. Тут он понял, что все просто: Чарли шел по другой стороне дороги. Он сплюнул, развернулся, да и пошел прямо. Разгневанный. В голове у него уже все перемешалось; он чувствовал себя куклой, который ленивый кукловод иногда забавляется. А иногда не забавляется, иногда посмотрит на нее, да подумает: «ну, будь, что будет»; и вот так, лишенный цели, он просто шатается в каком-то странном, бушующим мире, в котором все чем-то заняты, все видят во всем логику, а он посторонний, которого сюда бросили. На одних толчках от мира и идут его движения, а сам он стоит на месте. «Стоит мне дойти до Питера», - подумал Чарли, - «и я отпущу себя, поддамся этим волнам. Буду ни жив, ни мертв. Буду просто куклой, которую пихают хаотичные толчки мира. Но пока мне надо идти. Пока мне надо идти». Тут он отпустил свое сознание, закрыл глаза и молча шёл вперед весь день. Не думая, не желая думать. Он уже рядом. Скоро конец.
Глава 16: Волхвы.
Три дня пути отделяли теперь Чарли от Петербурга. Шел он уже не с тем пылом, что вначале. Ботинки его, лишившись предавшего гвоздя, совсем расклеились. Отдых, хоть и непрошеный, который Чарли получил у барина поначалу давал сил идти, однако его душевную вымотанность ничто не могло сейчас излечить. «Вот дойду до Петербурга, и делай со мной что пожелаешь, мужчина в костюмчике», - думал Чарли. Осознанными мыслями, правда, назвать это тяжело, скорее, просто собравшиеся образы. Мыслей же у Чарли не было ни о чем; даже об Аннушке, Анюте и Господине он уже не вспоминал. От Чарли осталось только тело и наполнявшая это тело усталость. Несмотря на начавшиеся морозы, Чарли не разводил костры на ночь, нет, он забивался в заброшенный дом, а однажды и вовсе в канаву, оборачивался в своем убежище всеми доступными вещами и «спал». Пишу это слово в кавычках, потому что сном это назвать трудно. Ближе всего к такому сну вы испытывали, если вам доводилось во время горячки спать перед открытым настежь окном. Грезы спутываются такими ночами с реальностью, человек общается со своим подсознанием, как со своим, нервным и вспыльчивым, знакомым, любой порыв ветра превращает все тело и сознание в один ком боли. Этими ночами к Чарли приходили те, о ком у него не было сил думать. Приходили и чего-то постоянно хотели. Чарли метался по спальному месту, рыдал, кричал, что сил у него нет, невмоготу ему все это, молил, чтобы оставили его в покое.
Утром же Чарли вставал и в голове оставалась лишь черная, непроглядная пустота, которая сопровождала его до следующей ночи. Кашель и боль в легких волновала Чарли не больше, чем сорок восьмой от центра головы волос. Они его ослабляли, но если бы Чарли был хоть в каком-то состоянии, то подумал бы: «Вот вы в дураках, Кашель и Боль, куда уж меня больше ослаблять?! Я итак сломлен, вы, безмозглые твари».
Увидев табличку, вещающую о том, что Чарли входит в Санкт-Петербург, ничто в нем не дернулось. Лишь рука потянулась к урне. Я думаю, никто бы не осудил Чарли за такое бесторжественное избавление, все-таки он постмонтумное обещание сдержал, он привел Аннушку в Петербург. Вот он уже почти открыл урну, но тут то ли Пофос обратил свой взгляд на Чарли, то ли прикосновение к урне вызвали в нем воспоминание об Аннушке. Как бы то ни было, не смог он себе позволить так черство ее похоронить. Повесив урну на место, Чарли пошел в центр города.
Приближаясь к нему, проходя мимо ресторанов, кафе и забегаловок, Чарли понял, насколько голоден. Уже вечерело, но пустующий уже третий день живот не позволил спешить: Чарли заходил в каждую забегаловку и, в тех, откуда его не выкидывали за одежку и запах, доедал объедки. К ночи удалось укротить голод, тогда кашель и боль в легких и спине дали о себе знать. «Господи, подумать только, как цивилизация сразу дает понять, что и где у тебя не так!» - подумал Чарли и тут же удивился тому, что ему удалось что-то подумать. Решив воспользоваться вновь обретенной способностью, Чарли подумал, где ему лучше проститься с Аннушкой, и выбрал прекрасное место. Но это завтра; сейчас, ему надо найти место для ночлега. Это оказалось совсем нетрудно: увидя группу веселящихся подростков, Чарли пошел за ней. Его сразу приняли, обняли и напоили. Где-то в три часа ночи Чарли уже спал в квартире одной из девочек из компании, в куче других ребят. Спал он мертвым сном.
Наутро ему дали воспользоваться ванной комнатой, в которой он отмыл не только себя, но и свое пальто. То самое пальто, в котором он, казалось уже в другой жизни, поехал с Аннушкой на пары. Все ребята из компании оказались, хоть и наркоманами, но необычайно добрыми. Их было двенадцать, но иногда казалось, будто их всего трое. Для удобства повествования, опишу так, будто в самом деле их было трое: два парня и девушка. Все они были в платьях, высокий парень был в черном платье, которое слегка не доставало до волосатого колена, низкий парень был в длинном, закрытом черном платье с капюшоном, а девушка была в милейшем платьице, раскрашенным под гжель. На всех красовались умные, светлые глаза, а лицо каждого было искренним, но не наивным, начитанным, но не высокомерным. Все трое (или все двенадцать) жили тут, на востоке Питера. Девочка рассказала Чарли, что вчерашней ночью в центр их привел фейерверк, который они увидели из окна. Хоть с такого расстояния увидеть фейерверк было практически невозможно, не говоря уже о том, что вряд ли его запускали прямо в центре Питера, Чарли сразу поверил и даже, почему-то прослезился. Ребята выслушали краткий и скомканный пересказ событий жизни Чарли (этот пересказ был необычайно кратким, а из-за привычного для Чарли способа повествования, все в компании усвоили свою версию событий, которые разнились от «встреча с Богом в лице маленькой девочки, привела меня к Исаакиевскому Собору, дабы выполнить желания Бога», до «Смерть моей девушки дала России национальную идею, и я иду ее гласить с крыши Исаакиевского Собора». Выдали ему чистую футболку, штаны и даже ботинки нужного размера, подобающие важной цели (которую каждый понял по-своему), накормили и отправили в путь. Что-то родилось в Чарли, пока он наблюдал за тем, как внимательно и чувственно его слушают эти люди, родилось что-то, что недавно умерло, что-то, что Чарли уже не думал обрести. И вот, с тремя дарами (штанами, футболкой и ботинками) Чарли пошел к собору.
Глава 17: Конец.
В любое место, где нужен билет, довольно легко попасть, не имея его. Достаточно идти уверенно и гордо, желательно смешавшись с толпой. Проглядеть одного человека из ста - немудрено.
С такими мыслями Чарли заходил в собор. То ли это были правдивые мысли, то ли билетера предупредили о появлении Чарли - этого мы уже не узнаем. Да и неважное, главное то, что Чарли был среди группы, поднимавшейся на крышу собора. Оказавшись наверху, Чарли стало неловко: вокруг столько туристов, а он возьмет баночку с прахом, да прощаться начнет, пуская Аннушку в последний путь. Странно он выглядеть будет. Странно и неловко. Но а что еще остается? Накричать на людей, чтобы все ушли? Это будет не только странно, но и нагло, нет уж, придется с первым вариантом разбираться. Вдохнул-выдохнул несколько раз поглубже, и понеслась: снимает урну с ремня, открывает крышку. Некоторые люди оборачиваются. Борясь со смущением, Чарли начинает речь:
- Аннушка моя, любимица моя, пусть и мертва ты, но, раз я все еще не потерял память о тебе после последних пары месяцев, память о тебе не потухнет, покуда я жив. Но этот торжественный момент я посвящаю не только тебе, возлюбленная, нет. Еще я хочу сказать несколько слов о твоей тезке, об Анюте: та девочка родилась не просто так - по воле случая, нет, я вижу это. Может быть это было что-то божественное, отрицать я не могу. Сестры-судьбы свели меня с Анютой. Сперва я думал, это потому что ей предначертано нести новую национальную идею, али вовсе ей стать. Мужчина в темно-синем костюме или его организация уничтожили ее. Не знаю уж; из-за того, что увидели они в ней то же, что и я, а может просто, чтобы меня сломать, в любом случае - они проиграли. Ибо мойры не хотели сделать ее национальной идеей в буквальном смысле, вовсе нет. Они хотели, теперь я это вижу четко и ясно, благодаря прекрасным жителям Петербурга (непохожих совсем на москвичей), они хотели чтобы я запомнил Анюту, надежно зафиксировал ее честность, открытость, любовь ко всем ближним, бескорыстность, детскую наивность, зафиксировал и работал. Работал над тем, чтобы вот ЭТОТ образ был в головах наших, в головах русского народа. Знаете, постоянно в России ищут национальную идею. Зачем - не понимал я совершенно. Да и что это такое тоже не понимал. Признаюсь, до сих пор не особо понимаю, зато понял одно: что бы это ни было, это не то, что нам предлагают. И ищут эту-самую идею совершенно не в тех местах и не с той целью. Еще я не выразил национальную идею единым предложением, не уверен, когда именно выражу ее, но знаю точно, что любой, кто ее услышит, когда она будет - прослезится и воззовет к небесам. Любой, какой бы конфессии или веры ни был, да даже совсем уж неверующие, и те к небесам воззовут. А воззовут они с просьбой, чтобы все и каждый проникся этой идеей. Аннушка! Не сомневаюсь я уже, что смерть твоя была не случайной, делом рук человека. Кто бы это ни был, ненавижу я его всей душой своей, однако он сделал то, без чего бы я никогда тут не стоял бы, да не говорил бы эту речь. Если бы он ничего не сделал, так и жили бы мы с тобой в квартирке, ничего не ведая. Счастливая была бы жизнь? Да! Безусловно! Но у меня другой путь. Дали бы мне выбор, я бы по нему не пошел. Но раз пришлось идти, я не оступлюсь. Прощай Аннушка! Будешь ты теперь Матерью. Когда я сформулирую идею, ты будешь гордиться мной, обещаю тебе. А теперь лети, - Чарли стал вытряхивать урну. Сильный ветер схватил прах и понес его вверх, к облакам, - Лети и знай - я тебя люблю. Никогда ты не увидишь оттуда, сверху, чтобы я был с кем-либо еще. Бог мертв, вселенная мертва, это без сомнений. Но жива ты, пока живы твои просьбы, - Чарли перешел на крик, стараясь, чтобы праху, который уже был далеко и в разных направлениях, было слышно. - А теперь, когда она исполнена, ты будешь жить, пока жива идея, которую родила твоя просьба. Прощай! Жива ты или нет, не суждено нам больше увидеться.
Чарли замолчал. Потупил голову, выдерживая минуту молчания и обернулся. Почти все люди, находившиеся на крыше ушли, видимо, за охраной, но несколько остались. Они зааплодировали. Скорбно, но торжествующе. Недолго, правда, суждено было Чарли греться в лучах понимания: на крышу поднялась фигура. Ожидал Чарли увидеть мужчину в темно-синем костюме или охранника, которому на него нажаловались. Но не был он готов к тому, что произошло: на крышу зашел Господин. Грустная улыбка была на его лице.
- Ну и чего это ты тут устроил? - Чарли замер, думая и собираясь.
- Не знаю, то ли действительно такая никчемная организация Россию пропитала, национальная черта, знаешь, такая - неорганизованность, то ли просто ты особенный мальчик. Не в обиду скажу, что склоняюсь к первому варианту.
- Я не отчаялся. - наконец сказал Чарли.
- Что, прости?
- Я не отчаялся, почему ты тут, объяснись! Давай! - Чарли сжал кулаки и покраснел.
- А почему я должен был прийти, когда ты отчаешься? - Господину видимо стал интересен ход мыслей Чарли, он даже подставил ухо поближе, не то что бы Чарли говорил тихо.
- В прошлый раз пришел... И вообще...
Чарли начал теряться и путаться, потому что сам не мог отыскать ход своих мыслей, приведший его к выводу, что Господин придет к отчаявшемуся.
- Ты жив, потому что я не сжег дом? Яга тебя не взяла поэтому?
Похоже Господину надоело угадывать корни, из которых выросли домыслы Чарли, он проигнорировал последнюю фразу.
- Я часть гмм... Организации... Имя которой ты хорошо знаешь. Все это имя хорошо знают. И мы продвигаем национальную идею России: «Сломись и служи!». Продвижение идет пока так себе, но в твоем случае просто отвратительно. В общем... Кхм... Мне просили тебе передать, и как бы, ну, уговорить что ли, присоединиться к нам. Ты, как мы заметили, любишь вообще всю эту тему про нац идеи, хоть и не до конца понимаешь, видимо.
Пока Господин это говорил, Чарли несколько раз поменял цвет своего лица: посинел, побледнел, покраснел и позеленел. Остановившись на последнем цвете, Чарли вырвало, прямо под ноги Господина. Тот начал брезгливо отходить, смотря под ноги, а Чарли в это время выпрямился, сорвал с пояса банку, в которой лежал прах «Господина». Господин же, увидя как Чарли замахивается этой банкой, начал поспешно закрывать лицо руками, но это оказалось бессмысленным: Чарли целился себе под ноги. Банка упала прямо в лужу рвоты и разбилась. То что случится дальше, вы можете трактовать как пожелаете: как метафору сумасшествия Чарли, коллективное помешательство, видение или как только захотите, а я просто расскажу что случилось: прах из разбитой банки смешался с лужей рвоты и начал преобразовываться. Сначала это выглядело как химический опыт, который учитель химии показывает на первом уроке химии, чтобы вызвать у учеников восторг и интерес, но довольно быстро стало понятно, что это что-то большее: смесь приняла антропоморфный вид и начал бледнеть. Получив же цвет человеческой кожи, разные участки антропоморфной смеси стали принимать разные цвета, пока в итоге между Чарли и Господином не стояло нечто среднее. У него был рост Господина, кудри Чарли, нос первого, глаза второго и так далее. Думаю, образ вы можете себе представить.
Что было дальше? Чарли ушел с антропоморфным существом, которого в будущем назовет Анитом, никто и не подумал их задерживать: необъяснимость этого явления пугала и внушала уважение. Это существо оказалось мудрым, за свое существование оно сильно помогло Чарли в продвижении его мыслей: оно одно из единственных живых существ могло понять все, что Чарли говорит, да не только понять, но и обернуть в гладкую и понятную мысль.
Анит и Чарли поселились в доме бабки Чарли. К ним присоединились люди, наблюдавшие рождение Анита, те самые, что аплодировали Чарли. Вместе они находили людей и вербовали их. Со временем дом пришлось расширять для новых приспешников. Не раз их пытались прировнять к секте и уничтожить, но ничего не выходило: никаких признаков секты не наблюдалось. Денег они не собирали, даже не требовали верить в историю с рождением Анита. Просто учили быть добрыми и понимающими, принимать жизнь стоически и быть благодарными. Не становиться такими, каким на время стал Чарли во время своего пути, быть как две Ани, которых Чарли когда-то знал. Община активно предлагала безвозмездную помощь всем в округе, всем, кого находили. Так постепенно, медленно, но верно, расползался образ жизни общины.
Что же до мужчины в темно-синем костюме с красным галстуком, который был ответственным за внедрение национальной идеи в Чарли, то его с позором уволили. Хоть он и смог через пару месяцев занять себе завидную должность, как это всегда бывает у чиновников, можно сказать, что он должное получил.
Лежа на смертном одре, Чарли сказал: «Живи так, чтобы не как москвичи», воззвал к небесам, да и испустил дух. В комнате он был один, и слава Богу: последователи, так ждавшие формирования национальной идеи в предложение, разочаровались бы.