Проблема места и роли иезуитских миссионеров в колониальной истории Северной Америки весьма стара, как и общий вопрос деятельности Общества Иисуса в Новом Свете и, шире, вообще участия католической церкви в колониальной экспансии европейских держав XVI-XVII вв. Этой проблеме уделяли большое внимание как современники, так и более поздние историки XIX и ХХ веков. Не потеряла она своей актуальности и ныне, ибо со временем и открытием новых источников многие результаты прежних исследований нуждаются в пересмотре или уточнении.[1]
В данной статье нам хотелось бы более четко поставить вопрос о соотношении целей светской и духовной колонизации Новой Франции, с одной стороны, и их эволюции и метаморфозах в условиях колониального конфликта между Францией и Англией, с другой. Стало общим местом либо полностью отождествлять эти цели, рассматривая церковь как один из столпов колониализма, а миссионеров – его авангардом, либо столь же резко противопоставлять их, считая миссионеров заложниками, если не жертвами, колониального режима. На наш взгляд, ситуация более сложна и необходимы более тщательные исследования, прежде чем выносить окончательные вердикты. Возможно, анализ деятельности иезуитских миссионеров в условиях англо-французского конфликта, той роли, которую они приняли в нем, поможет более адекватно понять цели и мотивы поступков, и их результаты.
Первое непосредственное столкновение членов Общества Иисуса с англо-французскими колониальными противоречиями на территории Новой Франции произошло в самом начале их миссионерского предприятия – в Акадии (территория современной Новой Шотландии и Нью-Брансуика, Канада, и северной части американского штата Мэн) в 1613 году.[2] Собственно говоря, это было вообще первое столкновение французов и англичан в Северной Америке, открывшее эпоху их колониального соперничества за континент.[3] Оно довольно ярко обнажило как основы этого соперничества, так и место иезуитских миссионеров в нем.
Миссионеры Общества Иисуса отцы Бьяр и Массе впервые ступили на землю Канады 22 мая 1611 г., высадившись в Пор-Руайяле, столице Акадии. Почти с первых же дней пребывания там иезуиты столкнулись с теми проблемами, которые будут сопровождать всю историю их миссионерской деятельности в Новой Франции, а именно – соотношения средств и целей светской и духовной колонизации. Первую в тот период представляли торговые компании, которые получали от французской короны хартию на ту или иную территорию для монопольной торговли с ней. Акадия была основана в 1604 г. компанией де Мона и его преемника де Путренкура, и рассматривалась, естественно, как прежде всего коммерческое предприятие по приобретению мехов и ловле трески.
С другой стороны, те же самые хартии неизменно подчеркивали необходимость обращения местных народов в христианство, что предполагало привлечение церкви и ее работников на этом поле.[4] Религиозная ситуация во Франции после религиозных войн предопределила межконфессиональный характер этих предприятий и появление там как католических, так и протестантских священников не вызывало большого энтузиазма у их руководства (лишь позднее Ришелье утвердил монополию католической церкви в Канаде). Поэтому де Мон, например, так и не приступил к исполнению этого пункта хартии, а Путренкур ограничился наймом светского священника, который довольно формально относился к своим обязанностям и не вмешивался в дела колонии.[5]
Но ситуация во Франции в первой половине XVII в. все больше склонялась в пользу католической церкви и, соответственно, ее боевой силы – Общества Иисуса, члены которого с конца правления Генриха IV прочно заняли место духовников французских королей. Они же были признаны королевским двором главными миссионерскими работниками в колониях.[6] Это сильно изменило духовный климат молодой колонии: былому религиозному безразличию пришел конец, на место индифферентных пастырей пришли ревностные католики, главной целью которых было строительство Царства Божьего, создания совершенного христианского общества из французов и индейцев под сенью папской церкви. Здесь и возникла та коллизия, которая определила на полтора столетия ритмы развития французской колонии в Северной Америке и во многом исход противостояния с ее английскими соседями.
Поскольку цели этих двух сил в Акадии явно не совпадали, постольку между ними был неизбежен конфликт. Почвой для него стала проблема обращения индейцев в христианство. Коммерческий характер французской колонизации, основанной на мехоторговле, предопределил сильную заинтересованность французских колонистов в индейцах, как основных поставщиках мехов. Таким образом, основной политикой французов в отношении местных племен (микмаки, абенаки, малеситы) стала политика торговых союзов, основанных на взаимовыгодном обмене. Символом подобного союза и, одновременно, подтверждением монопольного права французской короны на торговлю с этими племенами могли быть как признание ими французского подданства (что на данном этапе колонизации было мало реализуемым), так и принятие христианской религии от французских священников. С этой точки зрения, деятельность миссионеров в колонии была крайне полезной, ибо способствовала укреплению дружбы и развитию торговли с индейцами, и деятельность прежних священников полностью укладывалась в этот идеал.
Совсем иначе подошли к проблеме прибывшие иезуиты. Во-первых, они отказались от практики кратких наставлений и массовых крещений, сконцентрировав свои усилия на детях и умирающих, как наиболее вероятных «новых христианах»[7] (первые были более подвержены изменению традиционного образа жизни, вторые не успевали согрешить вновь). Но ни те, ни другие не были так важны для Путренкура и других лидеров колонии, как зрелые мужчины: охотники и воины, приносящие меха и определяющие политику племени. Во-вторых, суперьор (начальник) миссии Бьяр резко выступил против безрелигиозного и аморального образа жизни французов, подающих тем самым дурной пример индейцам.[8] По сути, он поставил этим вопрос о прерогативах и границах светской и духовной власти в колонии. Вопрос был тем болезненнее, что иезуиты были одними из пайщиков этой компании (посредством их высокородной покровительницы во Франции маркизы де Гершвиль) и тем самым имели возможность диктовать свои условия.[9]
В конечном итоге конфликт из латентного перешел в открытую схватку после того, как Бьенкур, юный сын Путренкура, находившегося во Франции, запретил иезуитам покинуть ставший крайне негостеприимным Пор-Руайяль, за что был без промедления отлучен от церкви Бьяром.[10] Именно в результате этих событий маркиза де Гершвиль, одна из главных феодальных собственников в Северной Америке и патронесса иезуитов, выдвинула идею создания собственной колонии на принадлежащих ей территориях, которая была бы счастливым сочетанием истинного христианского рвения и удачливого коммерческого предприятия. Высочайшим покровителем проекта выступила сама королева-мать, ставшая и акционером новой колониальной компании. Была снаряжена новая экспедиция во Франции, в состав которой вошли еще два иезуита: брат Жильбер Дю Те и отец Жак Кантен. 12 марта 1613 г. корабль вышел в море и взял курс на Пор-Руайяль с целью забрать оттуда Бьяра и Массе и основать новое поселение.[11]
В Пор-Руайяле никого не оказалось, кроме самих иезуитов и одного-двух колонистов. Все остальные, во главе с Бьенкуром, отправились на поиски провизии в окрестных лесах или индейских деревнях. По предложению Бьяра капитан повел корабль к устью рек Кеннебек и Пенобскот, где когда-то иезуит встретил многочисленных и полуоседлых абенаков, готовых, по его мнению, к получению евангельской вести. Для поселения был избран остров Маунт-Дезерт, в устье реки Пенобскот (территория современного штата Мэн), где и была организована новая миссия под названием Сент-Савье (Св. Спаситель). Иезуиты считали, что это место столь же стратегически удачно, как и Пор-Руайяль, и отсюда можно было работать над обращением трех основных народов этой страны: микмаков, малеситов и абенаков.[12]
Столь многообещающе начавшейся миссии не суждено было продолжиться. 2 июля 1613 г. английский военный корабль «Трежерер» капитана Эргалла внезапно появился у Сент-Савье и, не взирая на попытки французов начать переговоры, взял их корабль на абордаж, а затем высадил десант, уничтоживший миссию. В короткой стычке на корабле был смертельно ранен Дю Те, вскоре скончавшийся на руках Бьяра и Массе.[13] Это был первый иезуит, павший на земле Новой Франции.
Эргалл пленил остальных французов, но, ввиду их многочисленности, части была предоставлена шлюпка и шанс добраться до мест, часто посещаемых французскими тресколовами. По их просьбе Эргалл отпустил вместе с ними и Анмона Массе. Остальных же, в том числе и Бьяра с Кантеном, Эргалл доставил в Джеймстаун (Вирджиния) в качестве военнопленных. Отец Бьяр со всеми подробностями повествует о злоключениях, преследовавших иезуитов в Джеймстауне, где маршал Дейл хотел их повесить и уступил лишь перед упорством Эргалла, который дал иезуитам гарантии жизни.[14]
Пробыв в заключении в Джеймстауне несколько месяцев, иезуиты вновь оказались на корабле Эргалла, направлявшемся на поиски других французских поселений в этом районе. 1 ноября 1613 г. английская эскадра обнаружила Пор-Руайяль, и высадившийся десант сжег почти все строения. Сопротивления оказано не было, так как все население во главе с Бьенкуром вновь занималось поисками провианта в индейских селениях.[15] Немногие оставшиеся с бессильной яростью наблюдали из леса как англичане уничтожают их посевы и лодки, тем самым обрекая население Пор-Руайяля на голодную смерть. Факт, что рядом с командовавшим этим разгромом Эргаллом находился Бьяр, презиравший их, отлучивший от церкви, а затем покинувший, демонизировал образ иезуита самым радикальным образом. Прибывший в срочном порядке Бьенкур, на переговорах с Эргаллом прямо обвинил в измене этого «вредного Иезуита... истинного и прирожденного испанца», преступника, известного во Франции, «беглеца от правосудия», ставшего причиной гибели колонии.[16] Отец Бьяр, напротив, заявляет в своей апологии, опубликованной в 1616 г., что на Пор-Руайяль англичан вывел плененный ими индейский сахем.[17]
Так или иначе, колония была уничтожена. И не последнюю роль в ее трагической судьбе сыграло противостояние Бьяра и Бьенкура, духовного и светского авторитетов, по-разному видевших средства и цели колонизации той земли. Тогда как для владетелей Акадии главной целью была прибыль от мехоторговли, для иезуитов она была лишь средством, и наоборот, христианизацию индейцев первые рассматривали как удобную форму торговых отношений, но для вторых она была целью и смыслом всего их предприятия. Вместе с тем, из случившегося были извлечены и необходимые уроки. Начался неизбежный процесс поиска наиболее адекватной формы сосуществования этих двух тенденций во французской колонизации Северной Америки, ибо, несмотря на их взаимную противоположность, они были ее фундаментом. Прежде всего потому, что реализовать эти цели порознь было невозможно.
Несколько сотен французов, отрезанные от метрополии, мало интересовавшейся их проблемами, были почти полностью во власти своих торговых партнеров, один вид которых порой внушал ужас, не говоря уже о странных обрядах и неуемной жажде военной славы. Контроль над ними, основанный только на экономической выгоде, был проблематичным, тем более что полностью зависел от поставок из Франции предметов обмена. Необходимо было нечто большее, объясняющее само присутствие французов здесь, в Канаде, и необходимость отношений с ними, торговых или союзных. Такое объяснение и могли дать миссионеры, обращая индейские народы не только в христианство, но и во французских союзников, ибо в глазах аборигенов это было почти неразделимым. С другой стороны, поощрение метрополией миссионерской деятельности Французской католической церкви было основано на стремлении сохранить и развить, вдали от метрополии, французский образ жизни, консолидировать колониальное общество (под которым понимались и французы, и индейцы), и, в случае необходимости, не дать возможности разорвать политические связи с родиной, служа противовесом растущей светской колониальной власти.
Церковь, в свою очередь, была абсолютно беспомощной без поддержки светской власти в этих лесах. Чтобы основать миссию: построить школу и больницу, чтобы учить и лечить свою паству, возвести укрепления, чтобы защитить ее, разбить поля и сады, чтобы кормить ее, – для всего этого были необходимы колониальные силы и средства. И необходим был компромисс между церковью и государством, миссионером и колонистом, чтобы это предприятие под названием Новая Франция было жизнеспособным и эффективным для каждой из сторон. «Нет вероятности, – писал в 1616 г. Бьяр, – что когда-либо будет возможность обратить или действительно помочь этим народам спастись, если там не будет основана Христианская и Католическая колония, имеющая достаточно средств, для поддержания этого, и которой все страны будут помогать провизией и удовлетворять другие необходимые потребности».[18]
Итак, дальнейшая судьба миссии иезуитов в Канаде была неразрывно связана с французской колонией там. Судьба Сент-Савье заставила их учесть немаловажный фактор безопасности их миссионерских поселений от внешнего врага. С этой точки зрения, второе французское поселение в Новой Франции – Квебек, основанный Шампленом в 1608 г. на реке Св. Лаврентия, выглядело намного привлекательней для восстановления миссии: он был удален от моря вглубь континента, что, с одной стороны, защищало его от внезапных нападений английских кораблей, а с другой, открывало путь во внутренние районы Канады, населенные, как уже было известно иезуитам, сильными, многочисленными, а главное, оседлыми земледельческими народами (ирокезами и гуронами), что во многом облегчало достижение миссионерских задач, по сравнению с побережьем.
Основывая эту колонию, Шамплен вступил в торговые, а затем и союзные отношения с местными народами (монтанье и гуроны), кровными врагами могущественных пяти племен ирокезов, обитавших к югу от озера Онтарио. Неизбежно, французам пришлось подтвердить на практике свою верность союзным обязательствам и выступить против Ирокезской лиги, тем самым ввязавшись в межплеменные войны, которые бушевали здесь почти целое столетие и не раз приводили колонию на грань уничтожения.[19] С целью укрепления союза, Шамплен призвал в Квебек сначала монахов ордена реколлектов, а затем, с 1625 года, и иезуитов. Последние начали активную миссионерскую деятельность среди индейских союзников французов, особенно гуронов, наиболее многочисленных и оседлых.
В течение двадцати лет Гуронская миссия была наиболее перспективной из всех миссионерских учреждений Северной Америки – и по числу обращенных, и по степени приверженности к новой вере, и по влиянию на другие народы. При этом, вырисовывающийся компромисс становился все более четким: например, огнестрельное оружие мог получить только крещеный индеец.[20] Колония же взяла на себя все расходы на миссионерские нужды: перевозка священников, предоставление им земли и средств для строительства миссий, их защиту и т. п.[21] Миссионеры с готовностью способствовали развитию меховой торговли в этот период, ибо, с одной стороны, от ее оборота зависело все обеспечение их деятельности, а с другой, она была основой франко-гуронского союза и легитимности присутствия иезуитов в гуронских деревнях (по крайней мере, на первых порах). Как писал иезуитский историк XVII века Дюкре об этих индейцах, именно «посредством торговли к ним пришло знание Веры, и именно от прибыли в мехоторговле ежегодно делается вклад для поддержки и расширения миссий».[22] Но именно мехоторговля и стала причиной катастрофы, уничтожившей Гуронскую миссию и поставившая этот народ на грань полного исчезновения.
Торговля с европейцами (французами, англичанами, голландцами) в тот период стала главным занятием племен Северной Америки от Атлантического побережья до Великих озер. За шкуры бобра индеец мог получить железные орудия труда, табак, одеяла, бусины, столь необходимые для изготовления вампумов, но главное – огнестрельное оружие, с помощью которого стало намного легче охотиться и защищаться. И нападать. Весь XVII век в этом регионе шла тотальная индейская война – не с белыми захватчиками (они в тот период почти не представляли угрозы, особенно в отдаленных территориях), а между племенами – за контроль над торговыми путями, ведущими к европейским поселениям, а затем, с середины века, и за новые охотничьи угодья, взамен истощившихся своих. Эти так называемые «Бобровые войны» привели к уничтожению целых племен и, в конечном итоге, столкнули лицом к лицу две самые сильные конфедерации в борьбе за бобра – гуронов и ирокезов.[23]
В этом конфликте французы, естественно, приняли сторону гуронов, ирокезы же ориентировались на голландцев, основавших в 1624 г. Форт-Оранж (Олбани) в месте впадения р. Мохок в Гудзон. Именно оттуда развернулась масштабная торговля огнестрельным оружием, которое дало ирокезам первоначальное преимущество перед всеми остальными племенами,[24] даже союзниками французов, все-таки ограничивавших эту торговлю. Для иезуитских миссионеров межплеменные войны были крайне невыгодны: они приводили к уничтожению их паствы (реальной и потенциальной), они вызывали миграции племен с их территорий и оставление тем самым миссий, они закрывали пути к новым миссионным полям и, наконец, грозили гибелью или страданиями самим миссионерам. Поэтому уже с 30-х гг. иезуиты начали попытки пацификации, т. е. умиротворения враждующих племен, прежде всего, ирокезов и гуронов: «Если Гуроны и Ирокезы договорятся между собой о мире, – писал в 1634 г. суперьор Квебекской миссии Ле Жен, – я предвижу роскошное открытие для Евангелия».[25] Однако их попытки были тщетны.
В конечном итоге, покорив или уничтожив все соседние племена, ирокезы вторглись непосредственно на территорию гуронов. Война была недолгой. Гуроны заплатили дорогой ценой за их тесный контакт с французской цивилизацией: ослабленные эпидемиями и религиозной фракционной борьбой, вызванной деятельностью миссионеров, они были фактически стерты с лица земли в течение 1649-1650 гг.[26] Вместе с ними мученической смертью пали и их миссионеры, не оставлявших свое стадо ни в радости, ни в горе.[27] Оставшиеся в живых были либо поглощены ирокезами (восполнявших таким образом свои численные потери и увеличивавших свою мощь), либо нашли приют у других племен (создав в будущем один из первых этнических конгломератов в Северной Америке – минго), либо бежали под защиту французских фортов в Квебеке и Монреале (положив начало т. н. «редукциям Канады», миссионерским поселениям в долине Св. Лаврентия). Вслед за гуронами ирокезы обрушились и на немногочисленные французские поселения, буквально осадив Новую Францию и поставив ее на грань исчезновения.[28]
Из самой Франции помощи не было, и быть не могло – там бушевала Фронда. В этой ситуации единственной надеждой для французов и их подопечных, как это ни парадоксально, оказались колонии Новой Англии. Предполагалось, что они также страдают от экспансии ирокезов, голландских союзников, и несут убытки, как и их северные соседи. При этом в Квебеке опирались не только на предположения, но и на реальные прецеденты. Еще в 1647 г., стремясь решить трудности в торговле, связанные с революционными потрясениями в метрополии, власти Новой Англии обратились к губернатору Новой Франции с предложением взаимовыгодного торгового договора. Губернатор Монманьи, уже тогда с опасением наблюдая за растущей мощью ирокезов, предложил англичанам не только коммерческий, но и оборонительный союз, однако это предложение не повлекло за собой никакой реакции.[29]
Несмотря на то, что нет никаких определенных договоренностей даже относительно торговли, не говоря уже о военном союзе, в Квебеке решили поторопиться с достижением соглашения против Лиги. В качестве эмиссара был избран миссионер-иезуит среди абенаки Акадии Габриэль Дрюйет, широко известный и местным племенам, и англичанам. Губернатор д’Айбу рассчитывал, что угроза ирокезов этому народу, который был торговым партнером и англичан, и французов, станет основой переговоров о союзе.[30]
Иезуиты с энтузиазмом откликнулись на план губернатора – для них это был еще один шаг в сторону установления общего мира, который был так необходим для их апостольских трудов. Даже если для этого необходимо будет использовать весьма радикальные средства. К этому времени, наряду с постоянно встречающимися мотивами ирокезов – как десницы Божьей, наказующей за грехи и тем самым оздоровляющей молодую церковь,[31] все чаще в «Иезуитских реляциях» начинает использоваться фразеология «священной войны»: «должны быть приняты меры, чтобы напасть на этого врага веры, и попытаться перенести войну в его собственную страну. Одного успешного года будет достаточно; и, после усилия достойной ревности… ради обращения Дикарей, эта горстка народа, который живет лишь для разрушения Божьей работы, была бы истреблена. После этого наши надежды расцвели бы снова, и слава наших Церквей стала бы еще больше…».[32]
В сентябре 1650 Дрюйет, вместе с вождем союзных индейцев отправился в Новую Англию для переговоров. Целью французов, и колонистов, и священников, было достижение военного соглашения с англичанами против Ирокезской лиги на самых выгодных для последних условиях.[33] Дрюйет побывал и в Бостоне, и в Плимуте, куда его перенаправили из Массачусетса, общался и с губернаторами, и с магистратами, благосклонно выслушавшими все его предложения, и покинул Новую Англию глубоко убежденный в ее готовности придти на помощь Новой Франции.[34] Этой убежденностью он поделился в Квебеке, что и привело к повторной миссии иезуита в Новую Англию летом 1651 г., результат которой, впрочем, был не столь позитивным. Англичане отказались от самой идеи заключения военного союза, запретили набор волонтеров в своих поселениях и проход французских войск через свою территорию.[35]
При всей безрезультатности французских дипломатических инициатив в данном деле наиболее интересна позиция самих миссионеров. Дрюйет однозначно преследует не только светские (защита колонистов Квебека и Монреаля), но и духовные цели (защита индейцев миссии и достижение всеобщего мира). В письме губернатору Коннектикута Дж. Уинтропу он прямо заявляет о своей «двойной Комиссии, – от имени Господина Губернатора Новой Франции…; и отдельно от имени Дикарей, и Христиан, и Катехуменов…».[36] О своем долге по отношению к христианским индейцам миссионер постоянно подчеркивает в беседах с представителями Новой Англии (Дадли, Брэдфордом и др.), призывая их проявить солидарность в деле защиты веры против язычников.[37]
Таким образом, к середине XVII в. в результате эскалации вооруженного конфликта на Северо-Востоке Америки («Бобровые войны») иезуитские миссионеры окончательно осознали невозможность эффективной работы без поддержки со стороны колониальной администрации, прежде всего, защиты самих миссионеров и их паствы от враждебных ирокезов. При этом они были готовы обращаться за помощью к любой силе, даже столь одиозной в глазах ортодоксального католика как пуританская Новая Англия (Дрюйет тем более не исключал возможность помощи и со стороны католического Мэриленда[38]). Тот же самый Дрюйет выступил посредником в заключении военного антиирокезского союза между Квебеком и племенами Акадии (абенаки, пеннакук и др.), страдавших от набегов могауков, в апреле 1651 г.[39]
В связи с событиями в Гуронии и франко-ирокезской войны 1647-1653 гг., впоследствии не раз возобновлявшейся, в миссионерской деятельности иезуитов в Новой Франции произошло еще одно крупное изменение. На довольно долгое время были прекращены почти все дальние миссии, большинство новообращенных индейцев сконцентрировалось в т. н. «Лаврентийских редукциях», крупных межплеменных поселениях вдоль р. Св. Лаврентия, между Квебеком и Монреалем и под их защитой. Это соседство, с одной стороны, укрепило франко-индейское сотрудничество, с другой, предоставило миссионерам ощущение уверенности и безопасности в их работе, хотя ирокезы не раз нападали не только на эти редукции, но и на французские поселения. Казалось, компромисс между светской и духовной колонизацией продолжал действовать. Но это было временное сотрудничество, вызванное экстремальной ситуацией, когда речь шла о судьбе присутствия французов в Канаде в принципе. Когда ситуация была исчерпана, исчез и компромисс.
Во многом этому способствовал новый этап англо-французского противостояния в Северной Америке, начавшийся в 60-х гг. XVII в. Пользуясь отчаянным положением французской колонии, англичане уже в 1654 г. отобрали у нее Акадию. Затем началось наступление на позиции голландцев, завершившееся аннексией Новых Нидерландов и созданием провинции Нью-Йорк в 1664 г. В голландское наследство, доставшееся англичанам, вошли не только земли, но и те союзы, которые были заключены с местными племенами – ирокезами. И власти Нью-Йорка, по сути, продолжили ту же политику, что и Форт-Оранж (теперь – Олбани), поставляя племенам Лиги огнестрельное оружие и натравливая их на французов и их союзников.[40] С уходом голландцев только Англия и Франция оставались на Северо-Востоке, и теперь им предстояло утверждать свои приоритеты друг перед другом непосредственно.
Эта перегруппировка сил в колониях совпала с утверждением абсолютной власти Людовика XIV во Франции, следствием чего стала ликвидация хартий торговых компаний и переход их владений под прямое королевское управление (1663).[41] После аннексии англичанами Новых Нидерландов король счел необходимым укрепить позиции Франции в Северной Америке и летом 1665 г. приказал перебросить в Канаду Кариньянский полк регулярной французской армии, что сразу изменило соотношение сил между Новой Францией и Лигой ирокезов. С этого времени и вплоть до конца XVII в. французы повели наступательные операции уже на территории ирокезов, оттесняя их от р. Св. Лаврентия.[42]
Подчинение колонии королю означало и переход под его контроль и дел церкви, в том числе и миссионерской деятельности. В целом, иезуиты восприняли эти изменения позитивно, ибо рассматривали колониальные компании, как это было отмечено, как неизбежное зло, с которым они были вынуждены мириться. От короля они ждали большего усердия в деле христианизации индейцев и нравственного воспитания поселенцев. Прежде всего, имелось в виду пресечение торговли спиртным с индейскими поселениями в долине св. Лаврентия.[43]
Основание «редукций» близ французских поселений из блага вскоре превратилось в свою противоположность: индейский алкоголизм оказался столь же фатальным для дела миссионеров, сколь прибыльным для торговцев пушниной. Борясь против гибельного трафика, иезуиты вместе с первым епископом Канады Лавалем, который объявил об отлучении от церкви всех спаивающих индейцев французов, вступили в новую череду конфликтов с колониальными властями, по сути, завершив эпоху компромисса между светскими и духовными властями Новой Франции.[44]
В то время как миссионеры стремились основывать, прежде всего, христианские объединения, власти в Квебеке развили собственный взгляд на место обращенных индейцев в колониальной действительности. Начиная с 1665 г. французские губернаторы стремились вовлечь коренных жителей в защиту и развитие Новой Франции, рассматривая их такими же подданными короля Франции, как и европейских колонистов. Но этот идеал (окончательно сформулированный Кольбером[45]), который предполагал ассимиляцию коренных жителей во французскую культуру, оказался невыполнимым: прежде всего, сами иезуиты, на кого власти возлагали эту цивилизаторскую миссию, отказались в ней участвовать. Сомнительные блага цивилизации (алкоголизм, нечестные сделки, религиозный индифферентизм) скорее губили молодую церковь, нежели укрепляли ее. Даже французский язык в «редукциях» не изучался: миссионеры предпочитали общаться с индейцами на их родном языке.[46] Следствием такого саботажа политики «франкизации», стало сохранение миссионными индейцами своего самосознания и самостоятельности по отношению к французской колонии, позволившей им выступить особой силой в сложной международной обстановке в Северной Америке во второй половине XVII в.
К этому времени иезуитам удалось добиться определенных успехов в апостолате среди ирокезов, пользуясь ослаблением голландского и недостаточностью английского влияния среди них. В течение 50-х гг. XVII в. были открыты иезуитские миссии среди всех племен Лиги, были достигнуты солидные успехи в обращении ирокезов, но, в результате начавшейся в 1658 г. новой франко-ирокезской войны, миссионеры были вынуждены покинуть территорию Лиги. Но ушли они не одни: с ними покинули их родину и их неофиты – крещеные могауки, онейда, онондага, которые основали свои поселения на Св. Лаврентии, великие «редукции» Кахнаваке и Две Горы.[47] До конца XVII в. пятая часть ирокезов ушла в Канаду.[48] Это был факт необычайной важности: раскол ирокезской конфедерации по конфессиональному принципу неизбежно вел и к внутриполитическим противоречиям, и к плюрализму в ее внешнеполитической деятельности. С этого времени, и вплоть до изгнания французов из Канады, ирокезы будут разделены на два лагеря – проанглийский и профранцузский, что, несомненно, давало возможности для и для дипломатических маневров, и для возвещения евангельской вести.
Поскольку воины Лиги были главной ударной силой англичан в Нью-Йорке в XVII в., постольку наличие этой своеобразной «пятой колонны» христианских ирокезов не могло не тревожить Олбани. Воины ирокезских «редукций» не только оказали значительную помощь в войнах со своими бывшими соплеменниками, они продолжали своеобразную миссионерскую работу среди них, увлекая друзей и родственников на территорию Новой Франции. Губернатор Нью-Йорка Донган (Дункан) был недалек от истины, когда во всем происходящем видел тайные происки иезуитов. Но сам, будучи католиком, он в 1685 г. предложил оригинальный план нейтрализации работы французских иезуитов с помощью их английских коллег по ордену.[49] План не был реализован (хотя несколько английских иезуитов прибыли в Нью-Йорк из Мэриленда[50]), но сама его возможность показывала и степень влияния иезуитских миссионеров на племена Северной Америки, и его политические последствия.
В ответ отцы активизировали деятельность в Ирокезии, послав туда новых миссионеров. В 1686 г. Донган предложил французам посредничество в завершении войн с Лигой при условии, что все христианские ирокезы вернулись в свои племена, а Франция признала английский суверенитет над всей конфедерацией и ее землями. Это предложение было отвергнуто губернатором Новой Франции Денонвилем. Потерпев неудачу в своих проектах, Донган перешел к угрозам изгнать всех иезуитов с территории ирокезов Нью-Йорка. Это было единственным эффективным способом, с его точки зрения, остановить прогресс французского влияния среди них. В 1687 г., накануне своей отставки, он писал Лордам Торговли, что ирокезы были единственной «защитой между нами и французами», поэтому нельзя «позволять никому из христиан общаться с ними где-либо, кроме Олбани, и без моего разрешения. Французские Отцы обратили многих из них… в христианскую веру, дабы привлечь их к Канаде, куда уже шесть или семь сотен ушло, и если так поступят еще больше, это принесет большой ущерб правительству, если не будет предотвращено».[51] Донган и его преемники смогли добиться этого к 1689 г., с началом войны Аугсбургской лиги.
Французские власти в Квебеке не всегда могли по достоинству оценить помощь представляемую им иезуитскими подопечными. Более того, некоторые из губернаторов Новой Франции (особенно Фронтенак) мало чем отличались в оценках деятельности иезуитов и ее результатов от своих английских коллег. Для них христианские ирокезы могли быть столь же опасными, особенно в условиях войны с Лигой, как и их языческие родственники. Фронтенак прямо обвинял иезуитскую паству в шпионаже в пользу Лиги и Нью-Йорка прямом предательстве и саботаже, а их отцов – в безответственности и преступной халатности.[52]
Собственно, он не далек был от истины. Несомненно, неформальное общение ирокезов «редукций» с их родственниками в Нью-Йорке шло постоянно, оправдывая порой самые худшие подозрения светских властей Квебека.[53]К тому же, ирокезы Кахнаваке и Двух Гор стремились получить доступ к более дешевым и качественным, нежели французские, английским товарам в Олбани. Сами иезуиты проявляли себя более солидарными со своими неофитами, будучи полностью уверенными в них, чем с колониальными властями[54]: в 1700 отец Брюйя принял участие в изменении направления движения мехов с Запада через «редукции» в Нью-Йорк. Согласно признаниям самого миссионера, сохранение этого черного рынка благоприятствует миру с Пятью Нациями и поспособствует их обращению. Не исключено при этом, что иезуиты получили свою долю от этой доходной торговли.[55]
Здесь проявилось опять разное понимание целей и средств развития французской колонии в Канаде: для иезуитов ирокезы к концу XVII в. перестали быть воплощением зла, а превратились в многообещающее миссионное поле, которое необходимо культивировать, причем с помощью уже обращенных неофитов «редукций».[56] Они были готовы содействовать умиротворению, но никак не уничтожению ирокезов, к чему стремились такие губернаторы, как Фронтенак. Последний стремился поставить под свой контроль деятельность ирокезских христиан, заявив, что любые формы контакта между ними и их языческими родственниками невозможны «без участия властей Новой Франции».[57]
Именно здесь, в формировании посреднической роли иезуитских «редукций» во франко-ирокезском (а значит, и франко-английском) противостоянии, и берет начало тот процесс, который приведет к Великому миру 1701 г., завершившему эру противостояния Новой Франции и Ирокезской Лиги, с одной стороны, и окончательно столкнувшему Францию и Англию лицом к лицу в битве за Северную Америку, с другой.
Последнее десятилетие XVII в. ознаменовалось мощным витком англо-французского противостояния, в которое были втянуты массы индейских союзных племен по всему Северо-Востоку. Решающим фактором стал контроль над западом, под которым понималась территория вокруг Великих озер, ибо страна озер была к этому времени главным источником пушнины. Здесь лежали охотничьи угодья западных племен (иллинойс, потаватоми, оттава и др.), которые везли меха к Монреалю или другим французским постам; здесь также ирокезы добывали бобра для торговли с Олбани. Западные племена не могли без французской поддержки выстоять против Лиги и покорение тех племен ирокезами или союз между ними означали отклонение их торговли к Олбани; следовательно, все усилия правителей Канады были направлены на подчинение или уничтожение ирокезов, и увеличение и поддержание влияния Франции на западе. Английские власти в Олбани, наоборот, стремились укрепить с ирокезами как основу преобладания над Новой Францией и политически, и экономически.[58]
Ирокезская лига стала главным оружием англичан в борьбе с Новой Францией и, естественно, именно ирокезы подверглись наибольшим потерям, связанным с войной. В 1692-1696 гг. Фронтенак совершал периодические походы против враждебных ирокезов, уничтожая людей, деревни и поля, обрекая оставшихся в живых на голодную смерть. Англичане же все силы бросили на укрепление собственных поселений и никакой помощи ирокезам не предоставили.[59] Это привело к тому, что уже в 1693-1694 гг. ирокезы, опять же при посредстве своих христианских родичей из лаврентийских «редукций» или напрямую обращаясь к иезуитам, начали искать примирения с воинственным губернатором.[60]
Заключение Рисвикского мира в 1697 г., завершившего войну в Европе, дало возможность и колониальным властям начать переговорный процесс, с традиционного обмена пленными.[61] Одним из самых спорных моментов этого договора стал вопрос о колониальном статусе ирокезов: они признава