- Заняв удобные позиции у Толстого-Юрта, мы могли обеспечить выдвижение и других частей в район Грозного, - рассказывает Рохлин. - Для этого надо было захватить ряд объектов, в том числе мост через реку Сунжу у станицы Петропавловская.
Мост этот имел важнейшее значение. Иных переправ поблизости не было. Боевики тоже это понимали и охраняли мост большими силами. Станица Петропавловская была под их контролем. По данным разведки, численность боевиков достигала 400 человек. Это были наемники, опытные, обстрелянные бойцы... Что могли противопоставить им генерал и его штаб? Мальчишек срочной службы, кроме учебного полигона, ничего не видевших, не слышавших до того свиста пуль над головой, никогда прежде не державших в прорези прицела живого человека?
Как поведут они себя в настоящем бою? Надеяться комкор мог лишь на то, что та беспокойная жизнь с непрерывной чередой тревог и учений, за которую многие его так не любили, не прошла даром.
В час ночи 20 декабря 1994 года генерал приказал разведывательному батальону майора Дмитрия Гребениченко выдвинуться в район станицы с задачей захватить мост. Эту задачу уже пытались решить бойцы внутренних войск. Но неудачно: попали в засаду.
Боевики не ожидали ночного нападения, и батальон взял мост.
Тут все и началось. За полчаса боя боеприпасы оказались на исходе. Бойцы растерялись. Плотный огонь боевиков гнал их в укрытие. Они стали стягиваться к бронетранспортерам, надеясь укрыться за стальными машинами. Руководивший боем начальник разведки 20-й гвардейской дивизии подполковник Николай Зеленько был ранен. Тогда он был одним из немногих, кого генерал знал лично, в чьей смелости и профессиональной подготовке не сомневался. (В 1991-м, как помним, они вместе брали штаб "Мхедриони" в Тбилиси.) Что оставалось делать комкору?
На войне бывают ситуации, когда у командира не остается иных средств управления подчиненными, кроме примера личной храбрости. Смелость командира в таких ситуациях - как начало всех начал, как ключ к решению всех проблем, как философский камень, превращающий людей в бойцов, меняющий ход событий, возвышающий человека до подвига, войска - до победы.
"Уазик" генерала помчался к станице. Засевшие за броней БТРов солдаты и офицеры увидели притормозившую машину, а затем и комкора, шагающего к ним во весь рост.
Хриплый, простуженный голос, решительные команды возвысились над воем мин и треском автоматных очередей. И сбившиеся в неуправляемую толпу люди враз почувствовали, что становятся опять бойцами. Вялые пальцы свернулись в твердый кулак. Рассредоточив людей, назначив цели, комкор продолжал стоять во весь рост, демонстрируя полное пренебрежение к смерти.
- Это не самый лучший вариант, когда генералу приходится лично поднимать бойцов в атаку, - говорит Рохлин. - Но для моих солдат и офицеров это был первый бой. И, скажем прямо, не самый трудный из тех, что ждали впереди. Если бы я тогда не поступил так, как поступил, впоследствии мне было бы трудно командовать. Хотя я мог поступить иначе: бросить, например, на помощь все имеющиеся у меня силы или открыть ураганный огонь артиллерии. Но в сложившейся ситуации надо было, кроме прочего, научить людей преодолевать страх. Поэтому я действовал вполне сознательно. И, вставая под огнем во весь рост, я руководствовался лишь трезвым расчетом. Ни бравады, ни отчаяния не было.
Период бесшабашной храбрости, по словам Льва Рохлина, прошел у него в Афганистане. Там он научился контролировать свои чувства и подчинять свое поведение в бою задачам управления.
А может быть, у него никогда и не было страха? Или он научился преодолевать его еще раньше? Ведь сам рассказывал, как однажды в детстве на рыбалке ночью провалился под лед, но не растерялся и сумел разыскать полынью и вылезти.
- В воде я чувствовал себя свободно, - говорит Рохлин, - хорошо плавал. Поэтому и не ударился в панику. Но я всю жизнь, например, боюсь высоты. Сам не знаю почему. И в горах Афганистана не чувствовал отваги в сердце. Посмотреть вниз с горной кручи для меня было подвигом. Но признаться в этом мне, командиру полка, - невозможно. Потел, зубами скрежетал, но лазил по горам вместе со всеми. Да и сейчас я трепетно отношусь к десантникам. Мне кажется, что они особый народ. Меня с парашютом прыгнуть вряд ли заставишь.
Одним словом, чувство страха присуще Льву Рохлину так же, как большинству смертных. Но, как говорят, отважен не тот, кто не боится, а тот, кто умеет это чувство в себе преодолевать. Этому умению надо учиться. И учеба тогда идет впрок, когда даешь себе отчет в том, что страх - плохой советчик.
- В Афганистане со мною был такой случай, - рассказывает Рохлин.
- Я ставил задачу подчиненным, и в это время пуля сразила стоявшего рядом солдата афганской армии. Я даже не повернул головы в его сторону. И сделал это не потому, что меня совершенно не трогает человеческая жизнь, а потому, что война - это адское дело и вести себя на ней приходится соответственно... Иначе не добьешься беспрекословного подчинения своей воле, не сможешь командовать. И в конце концов погубишь и себя, и всех своих подчиненных.
Много позже, когда Рохлин войдет в ад новой для себя политической жизни, один мой знакомый как-то обронит:
- А генерал опасный соперник в политике...
- С чего ты взял? - поинтересовался я.
Тогда Рохлин уже не казался мне бригадиром механизаторов и я уже знал, что усталая медлительность движений и голоса отнюдь не соответствует темпераменту его решительной натуры. Но я все же видел в нем только окопного генерала, прямолинейного, грубого вояку, напрочь лишенного "второго дна", которое так необходимо иметь политическому деятелю.
- Он способен во имя поставленной цели хладнокровно и демонстративно рисковать не только своим благополучием, но и жизнью, - пояснил мой знакомый.
И добавил:
- А это важнее, чем просто знать правила игры и уметь рассчитывать свои действия на несколько ходов вперед.
Я в то время не очень-то задумывался над подобными вещами. Но знал, что под Петропавловской Рохлин добился поставленной цели.
...Очухавшиеся от замешательства бойцы бросились к своему командиру: "Он что, рехнулся совсем?!" Прикрывая генерала собой, старшина разведроты старший прапорщик Виктор Пономарев затащил наконец комкора в укрытие.
Боевики были выбиты из станицы. Мост взят. Пономарев погиб, пытаясь вытащить из-под огня раненого рядового Константина Арабаджиева. Сам Арабаджиев останется жив. Пономареву присвоят звание Героя. А Рохлин в глазах солдат и офицеров приобретет тот авторитет, который так пригодится ему в Грозном. Правда, имя "папы" еще не утвердится за ним. Но бойцы уже будут коситься на тех, кто небрежно отзывается об их комкоре.
ВРЕД ДЛЯ ДЕСАНТНИКОВ
ИЗ "РАБОЧЕЙ ТЕТРАДИ ОПЕРАТИВНОЙ ГРУППЫЦЕНТРА БОЕВОГО УПРАВЛЕНИЯ 8 ГВ. АК":
"22 декабря 1994 года.
14.20. ПДП 104 ВДД (парашютно-десантный полк 104-й воздушно-десантной дивизии.) головой колонны достиг Беркат-Юрт.
15.00. ПДП достиг железной дороги в 2 км. сев.-зап. окр. Аргун.
15.10. 104 ВДД (Орлову) овладеть перекрестком дорог и перейти к круговой обороне. Организовать систему огня. Готовиться к ночным действиям. ПТРез (так в тексте) и танки развернуть на прямую наводку. Огневое поражение спланировать по местам... На мосты не ходить. Заминированы. (Это Рохлин дает рекомендации командиру 104-й воздушно-десантной дивизии.)
19.15. ПДП 104 ВДД тремя танками достиг перекрестка... По ним открыл огонь пулемет противника...
20.20. Артиллерия открыла пристрелочный огонь.
20.39. Открыла огонь БМ (БМ-21 "град") по цели... 100 м южнее.
20.49. 2-й залп БМ по цели...
20.55. 3-й залп БМ дальше 400 по цели...
21.10. 4-й залп БМ дальше 400 по цели...
21.20. Беглый огонь...
23.00. Радиоперехват: В район ж.-д. моста на сев. окр. Аргун подошел Абхазский батальон...
23 декабря 1994 г.
00.15. Командир 104 ВДД: Преодолел ж. д. (железную дорогу) вправо и влево на 100-150 м, вперед на 150-200 м. Встретил огонь 4 танков, 2 орудий и минометов.
Раненых - 19.
Тяжелораненых - 2.
Сгорели в БМД (боевая машина десанта) - 5.
Подбито БМД - 2.
Танков - 3.
01.20. Г/л-т (генерал-лейтенант) Квашнин объявил благодарность всем тем, кто принимал участие в работе по обеспечению полка.
02.10 Г/л-т Квашнин довел радиоперехват Дудаева: полный контроль за выдвижением ПДГТ 104 ВДД в район Аргуна. Беспечность. В колонне гражданские машины (разведка). Разведки нет. Внимания нет. Подпустили на 50 метров".
- После взятия моста через Сунжу у станицы Петропавловская нам необходимо было обеспечить проведение войск в район Аргуна, - рассказывает Рохлин.
- Первой шла 104-я воздушно-десантная дивизия. Я спрашиваю командира: "Как пойдешь?" Он отвечает: "По дороге". Предложил ему разобраться. Мы всю ночь просидели, планируя операцию. В итоге я придал ему свои танки и "тунгуски". Нацелить артиллерию.
- Бронегруппу я построил буквой "П", - продолжает Рохлин. - Так, чтобы прикрыть фланги колонны. Маршрут проложили по бездорожью. И, пробивая каналы, меняя направления, повели колонну.
Времени на тщательную разведку не было. Но районы возможных засад мы рассчитали, и артиллерия нанесла по ним удар. Как потом оказалось, расчет был правильный: в перелесках и балках, по которым был нанесен удар, мы нашли разбитые танки, артиллерийские батареи, другую бронетехнику.
Подробный план проводки колонны 104 ВДД и построения войск записан в личной рабочей тетради командира 8-го армейского корпуса генерал-лейтенанта Льва Рохлина.
- Наша опека сильно повредила десантникам, - говорит Рохлин.
- Они подумали, что все легко и просто. И когда остались одни в районе развертывания, то повели себя очень беспечно. За что и поплатились. Нам пришлось выручать их, нанося артиллерийские удары по позициям противника.
* * *
В прологе к книге, говоря об "ульяновских" десантниках, я имел в виду именно 104-ю воздушно-десантную дивизию. Слова артиллерийского капитана о том, что "били десантуру так, будто не Чечня, а Россия в окружении", относятся именно к тем событиям, о которых мы говорили выше.
В том же материале командир группы спецназа дает оценку других сторон организации боевой деятельности десантников, организации, которая не выдерживала никакой критики даже после того, как был получен первый жестокий урок.
На третий день штурма Грозного командир 104-й дивизии генерал-майор Орлов и его заместитель полковник Вознесенский написали рапорта и, бросив своих подчиненных, улетели из района боевых действий...
Мне говорили, что писать об этом не надо. Ведь генерал сильно переживал по этому поводу, приговаривая, что он даже в Афганистане не видел таких жестоких боев. На его глазах блестели слезы. Он волновался за своих мальчишек...
Я бы, честно говоря, и не писал. Бог ему судья. И его заместителю тоже. Однако ни тот, ни другой от орденов не отказались...
/продолжение - в след.посте/