Без души
Работа по заявке № 100. Эмили не умерла, ее удалось спасти. Что дальше? Не замахнулась ли Скалли на кусок, который не может откусить? Легко ли полюбить ребенка, к которому не готовился и которого не знаешь? Как все это вписывается в будущее «Секретных материалов»? Как на все это реагирует Малдер? Каково самой Эмили? Психология, отношеньки, хорошо бы поширше, поглубже и без розовых соплей
Название: Без души
Автор: OllaKo
Бета/гамма: Eleres
Размер: макси (21860 слов)
Рейтинг: R
Тип: джен
Пейринг и персонажи: Малдер/Скалли, Эмили, Маргарет Скалли, Уолтер Скиннер, Билл Скалли мл.
Жанр: ангст, драма
Аннотация: можно ли возродить к жизни ребенка, чью душу уничтожили сразу после рождения? Посвящается Нэнси Томас, у которой это получилось неоднократно.
Предупреждения: АУ, жестокое обращение с детьми, с животными.
Отказ от прав: только для некоммерческого использования.
Комментарий: написано на «ФенИкс Фест»
Часть 1. Тупик.
Из забытья её вырвал негромкий звонок будильника.
Женщина непонимающе огляделась по сторонам. Несколько секунд назад ей казалось, что она лежит на больничной койке, держа в объятиях холодеющую Эмили. Но вокруг были привычные очертания ее квартиры. Дана смотрела на знакомую обстановку так, словно видела свое жилище впервые.
Нет, больница и маленькая умирающая девочка ей не привиделись. Они действительно были в ее жизни – примерно год назад. Но сейчас эта же самая малышка, живая и здоровая, спит рядом.
Такие сны посещали ее уже неоднократно.
Не нужно быть психологом вроде Малдера, чтобы понять значение этих видений: мысленно Дана пытается пережить тот день заново, с другим исходом. В той, другой реальности её ждала боль потери, но, Господи, насколько проще жилось до появления в ее жизни этой девочки!
Когда Скалли впервые увидела Эмили, ей казалось, что перед ней потерянное, испуганное существо, только что лишившееся матери и увозимое в неизвестность чужими людьми. Голос, приведший ее к этой девочке и столь похожий на голос сестры, знакомые черты лица разбудили в женщине мощный материнский инстинкт, о котором она даже не подозревала. Ей так хотелось ободрить девочку и защитить ее от пугающего окружения! А год спустя Скалли не может вызвать в себе даже отголоски тех чувств, которые тогда испытывала. И сейчас она в своих снах снова и снова возвращается в тот день, когда чуть не потеряла едва найденную дочь.
Скалли знала, кому обязана этим чудом, хотя они никогда не обсуждали случившееся.
В ту страшную ночь, воспользовавшись тем, что Скалли забылась рядом с впавшей в кому Эмили, напарник исхитрился ввести девочке таинственную зеленую жидкость, добытую с риском для жизни. Терять ей было уже нечего, и Малдер решил дать ребенку последний шанс, проигнорировав мнение Скалли по этому поводу.
Вопреки ожиданиям врачей утро следующего дня Эмили встретила живой. Через двое суток медики отметили, что опухоль в шее уменьшилась в размерах, а еще через день девочка пришла в сознание. Введенный Малдером препарат оказался мощным иммуномодулятором неизвестного происхождения, уничтожившим странную инфекцию. Когда опухоль перестала угрожать жизни ребёнка, к девочке применили самую обычную гормональную терапию, которую используют в отношении сотен больных с аутоиммунной гемолитической анемией. Лечение дало потрясающие результаты, и некоторое время спустя эскулапы вынесли обнадёживающий вердикт: болезнь вступила в стадию ремиссии с благоприятным прогнозом. Однако, как и Скалли, Эмили нуждалась в пожизненном контроле за своим здоровьем.
Было очевидно, что тяжёлое состояние девочки оказалось результатом не болезни, а «лечения», которому ее подвергали в частной клинике приемные родители. Федеральные агенты нагрянули в "Пранген Фармасьютик", из которого неожиданным образом исчез весь руководящий состав, и после обыска изъяли медицинские документы пациентов, в том числе, Эмили Сим.
Проверка данных выявила явные следы подлога. Медицинских карт на имя Эмили оказалось две. Одна – формальная, для возможных проверок, другая – настоящая. Изучение документов позволило сделать вывод о том, что заболевание ребёнка являлось не врождённым, а приобретённым. Опыты, проводимые над Эмили: облучение, заражение неизвестными науке инфекционными заболеваниями, а затем лечение экспериментальными препаратами привели к повреждению иммунной системы, и та стала работать нестабильно: то активизация иммунитета провоцировала агрессию лейкоцитов, и те уничтожали здоровые клетки крови, то его угнетение вызывало инфекционный опухолевый процесс. Препарат, введенный Малдером, стабилизировал работу защитных сил организма, и рост опухоли прекратился, а затем и сама она стала рассасываться. В условиях нормального ухода и лечения Эмили быстро пошла на поправку. И только нездоровая одутловатость лица, и размеры, не свойственные детям её возраста, могли подсказать специалистам, что ребёнок до сих пор принимает гормональные препараты.
Полученная информация вполне соответствовала утверждениями лечащего врача о том, что кровь у Эмили самая обыкновенная, без каких-либо особенностей. Токсичное вещество, содержавшееся в кисте девочки, судя по всему, не являлось частью кровеносной системы, его ввели искусственно. Именно оно и спровоцировало образование опухоли, чуть было не убившей малышку.
И вот все формальности закончены. Она – мать, обрётшая украденного у неё ребёнка. А бегство лиц, ответственных за опыты над девочкой, давало надежду на то, что отныне охота за ней прекратится.
Дана приняла нежданный дар, за который, правда, потом пришлось три месяца бороться в суде. По совету адвоката она перестала смущать судью фантастической историей своего похищения. Все равно тот не поверит, что ребенка вырастили из ее яйцеклетки за пару-тройку месяцев. Зато его впечатлило заключение органов опеки, в котором агент ФБР получила самые лестные характеристики, а социальный работник, выступавшая в суде, в красках расписала, как самоотверженно ухаживала мисс Скалли за тяжелобольным ребенком, как часто приезжает в Сан-Диего, сколько времени проводит с девочкой в детском центре. Из суда Скалли вышла с решением об отказе в признании за ней родительских прав, но с разрешением установить над девочкой временную опеку с последующим удочерением. Опеку ей оформили сроком на один год.
Но год уже подходил к концу, а судьба девочки становилась все неопределеннее. Каждый прожитый вместе с ребенком день все дальше и дальше отодвигал от неё желанное счастье материнства.
Поначалу Дане казалось, что Эмили тоже испытывает к ней дочерние чувства. Девочка улыбалась женщине, с готовностью играла с ней. Довольно быстро она стала звать её мамой, хотя суд по передаче Скалли прав на ребёнка ещё не состоялся. Но со временем Дана стала замечать, что похожую реакцию ребёнок выдаёт по отношению к любому взрослому, словно девочке все равно, чьей дочерью быть. Это казалось странным, но Дана списала необычное поведение на последствия пережитого стресса и болезни. Однако Малдер явно видел в этом что-то другое. Он пытался поговорить с напарницей, но Скалли сочла его слова очередными уговорами отказаться от девочки и довольно грубо оборвала. Полноценного разговора так и не получилось. Малдер отступился, ограничившись помощью в установлении опеки над Эмили, и больше не лез в её дела. А теперь сама Скалли боялась обратиться к нему за советом после столь резкой отповеди, которую он от неё услышал.
Дана так и не решилась объяснить ему, что кричала она в тот злополучный день не на него, а на себя. Женщина не могла без стыда смотреть Малдеру в глаза: он спас ребёнка, которому она, мать, вынесла смертный приговор. Какое «благородство» – тестов над девочкой она побоялась! Скалли и сама была жертвой опытов, результатом которых стало смертельное заболевание, но когда Малдер предоставил ей возможность спастись – Дана, не задумываясь, за нее ухватилась. Так какое право она имела лишать шанса на жизнь собственную дочь? Наблюдая за тем, как легко поддалась болезнь Эмили традиционному лечению, она ощущала себя предательницей.
Странное поведение девочки и самобичевание отравляли радость материнства. А боязнь поделиться проблемами с напарником воздвигло между ними огромную стену. И, казалось, Малдер не был заинтересован что-то менять.
Первое впечатление от близкого знакомства с дочерью оказалось лишь верхушкой айсберга. Когда они поселились под одной крышей, Скалли стала замечать и другие странности. Наблюдать их у такой крохи, пусть даже выглядящей намного старше своих лет, было жутковато.
С каждым прожитым вместе днём Скалли все больше убеждалась, что Эмили начисто лишена нормальных человеческих эмоций. От ребенка, которому едва исполнилось четыре года, нельзя требовать многого, но даже присущие детям ее возраста любопытство, радость, привязанность, любовь – девочке были недоступны. При этом с мастерством опытной актрисы она выдавала вполне ожидаемую реакцию на то или иное событие – посторонние даже не догадывались, что трогательные эмоции малышки – всего лишь талантливая игра. В ее маленькой головке держались десятки сценариев, она четко их отрабатывала в зависимости от ситуации. И только опытный глаз мог заметить, что в играх со взрослыми она напоминала скорее робота, выполняющего заданную программу.
Ровесники в качестве партнеров Эмили не интересовали – они слишком чутко улавливали эмоциональную черствость девочки, и обмануть их было трудно. Дети поддавались ее манипуляциям, но оказались достаточно сообразительны, чтобы понять: такое поведение доставляет им дискомфорт, и тоже старались избегать ее общества.
Общаясь со знакомыми матери, Эмили улыбалась, когда от неё этого ждали, но улыбка мгновенно гасла, стоило собеседнику перевести взгляд на другой объект. Девочка вела себя мило и застенчиво, получая в подарок новую игрушку, радостно благодарила, восклицая, как давно она мечтала о ней. Однако эта реакция являлась очередной манипуляцией. Расчувствовавшийся собеседник оказывался под воздействием её обаяния и был готов положить к её ногам весь мир. А когда благодетель исчезал из поля зрения, "мечта жизни" тут же забрасывалась в угол, и больше девочка о ней не вспоминала.
Пересекаясь с друзьями своей новой матери, Эмили могла без зазрения совести стащить у них понравившуюся вещь, причем так виртуозно, что обнаруживший пропажу мог подозревать кого угодно, только не ее. Но самым ужасным было то, что Эмили умудрялась настраивать людей друг против друга: оставшись наедине с кем-либо из взрослых, она могла выдать оскорбительную для него фразу, а потом беззаботно заметить, что слышала ее от матери.
Скалли стало некомфортно в кругу друзей – в их обществе стала царить напряженность и подозрительность. Однажды подруга Даны все-таки поймала девочку прямо на месте преступления, когда та залезла в ее сумочку. Но горечь на лице Эмили казалась настолько неподдельно-искренней, что обокраденная женщина тут же отказалась от прав на свою собственность.
Мать понимала, что, стравливание людей между собой Эмили осуществляет с целью установить контроль над взрослыми, и в первую очередь – над ней, но никак не могла взять в толк, почему она ворует – ведь девочка теряла к вещам интерес сразу, как только те попадали ей в руки. Казалось, ребенка привлекал только процесс получения, а не сами безделушки.
Больше всего Скалли поражалась, с какой легкостью девочка может разразиться рыданиями, изображая самые искренние страдания, если ей требовалось произвести впечатление на окружающих, и насколько быстро она успокаивалась, добиваясь желаемого. Эмили демонстрировала не те скандалы, которые могут устраивать родителям другие дети, пытающиеся криком заставить родителей пойти у себя на поводу. Это была натуральная истерика: девочка начинала задыхаться, у нее синели губы. Если хватало сил – она могла повалиться навзничь и начать биться головой о пол, словно не чувствуя боли. Дана не раз имела дело с детьми и знала: если с ребенком случился подобный истерический припадок – успокоиться ему очень сложно, ведь что дети не способны контролировать свои эмоции. Впервые в жизни она столкнулась с таким явлением, как управляемая детская истерика, и увиденное заставило Дану усомниться во вменяемости девочки.
Скалли пришлось ограничить встречи с друзьями, чтобы лишний раз не краснеть за дочь. Вынужденная изоляция заставила чувствовать себя лишенной какой-либо поддержки.
Отсутствие возможности пополнять свои запасы путем воровства заставили Эмили придумывать новые развлечения, и ей это удалось. Подаренным куклам и игрушечным зверушкам наконец нашлось применение. Однако игры, которые затевал ребенок, наводили на опытного агента дрожь. Девочка вспарывала игрушкам животы, копалась во внутренностях, засовывала в разрез инородные тела, после чего неумело скрепляла их подручными средствами – бинтами и лентами. Какие кошмары воспроизводил ребенок в этих странных играх?
Когда дочь привыкла к новому дому, Дана попыталась отдать девочку в детский сад. Но из попыток социализировать Эмили в кругу сверстников ничего не вышло. Дети продолжали избегать общества странной девочки, поэтому та использовала излюбленную методику – замкнула на себе внимание взрослых, настраивая их против остальных детей. Воспитатели оказались вынуждены по очереди уделять ей персональное внимание в ущерб остальным малышам. Такое положение вещей не устраивало других родителей, и они стали выражать недовольство. Неизвестно, сколько времени держалась бы в группе нездоровая обстановка, если бы однажды Эмили не застали в процессе совершения ряда действий по отношению к одному из детей, подходящих под определение «развратных».
Разразившийся скандал вынудил Скалли забрать девочку из сада.
Однажды они с Эмили поехали навестить Маргарет. Когда Дана начала процесс по установлению опеки, мать безоговорочно поддержала её и приняла внучку. Мэгги не отказывалась присматривать за ребенком, когда Дане была нужна помощь, но и она заметила странную эмоциональную отстранённость девочки. Обе, мать и бабушка, сошлись на том, что терпение, время, любовь и забота со временем растопят эту холодность.
Однако случившееся в тот день поколебало их уверенность.
Во время готовки ужина они мирно разговаривали на кухне, как вдруг в доме раздался жуткий вой. Влетев в комнату, обе сначала застыли от ужаса. В следующую секунду Дана оттащила Эмили в сторону, а Маргарет схватила на руки истекающего кровью Блэка – своего старого кота.
Через десять минут Блэк с Маргарет ехали к ветеринару, а Дана с Эмили – домой. Попытки донести до ребёнка недопустимость её жестокого обращения с живым существом закономерно вызвали очередной взрыв плача. Но Дана видела и понимала, что её слова не находят эмоционального отклика у ребёнка. Девочка не считала свой поступок чем-то ужасным, а у ее истерики была только одна цель – вынудить мать оставить ее в покое. Скалли вспомнила, что Эмили уже проявляла подобный интерес к животным, но обычно те более агрессивно реагировали на попытки причинить им боль, поэтому девочка предпочитала с ними не связываться, пока ей в руки не попал добряк Блэк.
Попытка "совершить вскрытие" живого существа оказалась не последней. Стоило в поле зрения девочки попасть какому-то ослабленному животному или раненой птице – она искала возможность ускользнуть от внимания взрослых, чтоб прибрать беспомощное существо к рукам. Поняв, что Скалли больше не обмануть ни невинным выражением лица, ни потоками слез, Эмили уже не старалась казаться паинькой. Теперь она лишь улыбалась на возмущённые нотации матери и искала возможность предаваться своим извращённым занятиям дальше.
Скалли дважды обращалась к семейным консультантам, но те не смогли посоветовать ничего вразумительного. Они даже не осознали серьёзность ситуации, а если и видели проблему, то не в ребёнке, а в матери. Эмили умела находить подход к людям, и психологи не стали исключением. Выслушав откровения Скалли, специалисты приглашали в комнату девочку, а мать просили удалиться. Скалли это не нравилось: она не могла влиять на ход сеанса, чтобы обратить внимание на откровенно манипулятивные выходки Эмили, и в результате консультанты безоговорочно попадали под обаяние ребёнка. Скалли боялась даже предполагать, в каких грехах её за полчаса общения успевала обвинить дочь, но психологи явно принимали её слова на веру. Сеанс заканчивался тем, что от доброжелательного отношения специалистов к Дане не оставалось и следа. Она выслушивала рекомендации быть с ребёнком поласковее, и уверения, что настолько травмированную девочку можно вылечить исключительно любовью и терпением, а не строгостью и наказаниями. Жестокость тут не поможет.
Когда это случилось в первый раз, Дана поинтересовалась, на каком основании ее обвиняют в жестоком обращении с ребенком. Она не удивилась информации о том, что Эмили отказалась участвовать в большинстве расслабляющих игр. Мать уже знала, что обычные детские развлечения девочке в тягость, а не в радость. Но отказывать напрямую не входило в привычки Эмили, ведь это могло настроить собеседника против нее. Поэтому ребенок нашел идеальный с его точки зрения выход из ситуации.
– Баловаться нельзя, – заявила девочка с самым несчастным видом. – Меня мама накажет.
Каким именно наказаниям ее подвергают, Эмили рассказывать не стала, только смотрела на мисс Джонсон глазами испуганного зверька и горько плакала. Из чего психолог сделала закономерный вывод, что ситуация в доме крайне серьезная, ребенок в опасности, и виновата в этом мать. Над девочкой явно издеваются, причем запугали ее так, что она даже пожаловаться боится.
Попытки Даны разубедить психолога ни к чему не привели. Специалист уже все решила, и ее мнение обжалованию не подлежало.
Скалли похолодела: значит, в ближайшее время ей придется ждать наряда полиции, который скорее всего, заберет у нее ребенка.
К ее удивлению, за исключением плановых посещений работника опеки к ней так никто и не пришел.
Тогда Дана рискнула обратиться к другому специалисту. На этот раз она хорошо подготовилась к визиту, в подробностях рассказав о лживости, жестокости и манипулятивности ребенка. И снова Эмили оказалась более убедительной, чем ее мать.
Вторая неудача подряд заставила Скалли думать, что психологи не в состоянии ей помочь.
Ситуация ухудшалась с каждым днём. Лишённая возможности отправить ребёнка в детский сад, Дана стала приглашать в дом нянь. Однако те, узнав Эмили поближе, приходили в ужас от странного ребёнка и надолго не задерживались. Скалли их не осуждала. Мало кому понравится, когда ребёнок манипулирует человеком, всячески стараясь лишить его душевного равновесия. Эмили с лёгкостью устанавливала контроль над ситуацией, если человек выходил из себя. Она быстро усвоила, что никто в окружении Скалли её не обидит, не поднимет на неё руку. Но вместо благодарности за избавление от мучительных опытов, которым она подвергалась в раннем детстве, девочка испытала лишь чувство вседозволенности и безнаказанности.
Одна из нянь отличалась достаточно мощной психологической устойчивостью и продержалась дольше других. Миссис Перкинс не пугало непослушание Эмили, она спокойно стояла над душой и не отходила от ребёнка, пока не добивалась своего. Женщина невозмутимо перехватывала маленькую руку, занесённую для удара, и монотонно вещала, что драться – недопустимо. Что бы девочка ни делала – Долорес сохраняла хладнокровие.
Тогда Эмили сменила тактику. Она сделала вид, что приняла правила своей новой няни, и даже стала ласковой с женщиной. Однако это было лишь хитрой уловкой, направленной на то, чтоб заставить миссис Перкинс расслабиться. И у нее это получилось. Однажды девочка подошла к няне, раскинув руки, словно собираясь обнять. Когда та, улыбнувшись, сделала то же самое, Эмили резким движением рванула кофту на её груди, а затем с хохотом начала хватать за гениталии.
Прозвучавшая пощёчина оглушила и ребенка, и ее няню. Примчавшаяся с работы Скалли успела перехватить миссис Перкинс в дверях. Лицо няни было искажено асимметрией, и Дана испугалась, что Эмили довела женщину до инсульта.
Скалли не могла судить няню за рукоприкладство: глядя на улыбающуюся во весь рот дочь, одержавшую очередную победу и демонстрирующую, что плевать она хотела на состояние миссис Перкинс, Дана и сама испытала такую ярость, что поймала себя на желании придушить маленькое чудовище и покончить с этим кошмаром.
Она лично отвезла женщину в клинику.
Здоровье миссис Перкинс, к счастью, не пострадало, но Скалли снова осталась без няни. Ситуация становилась безвыходной, однако через два дня Долорес снова ей позвонила. Она извинилась за свою несдержанность и сказала, что, если мисс Скалли ещё не нашла ей замену и не против дать ей второй шанс – она готова вернуться на работу. Дана не могла поверить в такую удачу и с радостью приняла предложение. Теперь миссис Перкинс проявляла куда большую осторожность, не поддавалась на уловки Эмили, и с ней девочка стала вести себя более-менее адекватно.
Скалли оставалось только надеяться на то, что сил женщины хватит на достаточно долгое время, пока... Что «пока», Дана не знала, ей оставалось жить настоящим. Тем не менее, дни шли за днями, а Долорес продолжала держаться. Скалли могла лишь позавидовать такой выдержке. Стоило миссис Перкинс покинуть ее дом, как в нем возобновлялся кошмар.
Все чаще и чаще она ловила себя на мысли, что Малдер был прав, намекая когда-то, что ей не нужно впускать Эмили в свою жизнь. Может и правда следовало пустить все на самотёк, не вынуждать напарника рисковать собой, чтобы добыть лекарство, и дать дочери спокойно умереть вместо того, чтоб возродить к жизни маленького монстра?
Почему она такая? Неужели в поведении ребенка виноваты неизвестные ей гены, с которыми скрестили её собственные? Кто ее отец, какими отклонениями страдает?
Силы Даны таяли. Она боялась оставлять Эмили без присмотра даже ночью, поэтому переставила детскую кровать в свою комнату. Но это не добавило ей спокойствия. Женщина боялась, что однажды не сможет вовремя проснуться и девочка приобщит к жертвам своих жестоких экспериментов и её саму.
Скалли попробовала брать пример с миссис Перкинс, ведь её методика обращения с ребёнком оказалась успешной. К сожалению, у Даны оказалось куда больше уязвимых точек, на которые Эмили без зазрения совести нажимала. Еще в детском саду она смекнула, что, если тебе не нравится поведение взрослых – на них можно пожаловаться соседям, и те обязательно заступятся. Поведение социального работника, которая иногда приходила их проведать, тоже наводило на мысли, что любой взрослый в случае жалоб в первую очередь поверит ей, а не матери.
Однажды сообразительный ребёнок пригрозил Скалли: если та её еще раз накажет лишением мультиков – она скажет миссис Смит, что мама ее бьет. В один из дней она почти выполнила свою угрозу: в ответ на требование матери ложиться спать, Эмили вдруг повалилась на пол с воплями:
– Мамочка, не бей меня, я больше не буду!
Сцена явно была рассчитана на то, что крики услышат соседи, мать испугается и отступит.
Расчет оказался верным – Скалли отступила.
То ли из детского сада, то ли из телевизора Эмили узнала, что защитой детей занимаются полицейские. Если они узнают, что ребенка кто-то обидел, то обидевшему мало не покажется.
– Если на твою работу придет полицейский, тебе попадет, да? – сладким голосом пропела Эмили, вогнав Дану в ледяную дрожь.
Женщина была готова к тому, что ребёнка заберут социальные службы, к тому, что всю жизнь будет себя казнить, если проявит слабость и позволит этому случиться. Но вовлекать коллег в свои семейные проблемы, да ещё в связи с обвинениями такого рода было её наихудшим кошмаром.
А ведь у Эмили есть все шансы заставить себе поверить, - подумала женщина. Истерики, которые она устраивала, оставляли на теле следы, которые легко выдать за побои. В моменты, когда Скалли отказывала ей в удовлетворении в какого-либо требования – девочка могла начать щипать себя за руки, за ноги, лупить по лицу, не говоря о привычной форме самоистязания – битье головой о пол.
Миссис Смит тоже замечала странные травмы на теле девочки. Эмили хитро смотрела на мать, но пока воздерживалась от исполнения своих угроз, заявляя, что синяки и царапины она нанесла себе сама – случайно. По требованию социального работника Эмили освидетельствовали у травматолога, и врач подтвердил, что полученные ею травмы не характерны для побоев.
Тем не менее, с каждым приходом представитель органов опеки выглядела все более удрученной. Ей было очевидно, что атмосфера в семье далека от теплой и дружеской. Только отсутствие каких-либо доказательств, что ребенок подвергается жестокому обращению, да нежелание самой девочки покидать дом, помешала ей изъять ребенка немедленно. Она ознакомилась с жалобами на поведение Эмили дома и в детском саду и отметила, что до появления в жизни ребенка мисс Скалли у ее приемной дочери не было подобных проблем.
И все-таки хорошо, что она предупредила об аутоагрессии ребенка психологов, подумала Скалли. Она проследила за тем, чтоб эти жалобы были зафиксированы и консультантами, и представителем опеки. А теперь у нее еще и заключение врача на руках. Если девочка исполнит свою угрозу и пожалуется – у матери будет хоть какое-то доказательство того, что она не имеет отношения к ее травмам.
Однажды, в ответ на очередную попытку запугивания, мать, доведенная выходками девочки до изнеможения, заявила, что не будет мешать Эмили. Разбирательства с полицией она как-нибудь переживёт. И если дочь хочет, чтобы ее забрали обратно в приют – она может жаловаться кому угодно. Скатертью дорога.
Поведение матери, неожиданно оказавшейся устойчивой к угрозам, встряхнула ребёнка, привела в смятение и, пожалуй, даже напугала. Терять ставшее привычным обиталище она не хотела. Девочка попробовала приласкаться к Скалли, но та упорно держала оборону, ясно давая понять, что считает поведение дочери неприемлемым. И тогда девочка сделала то, чего не позволяла себе ни разу за все время – она извинилась. И пусть эти извинения были такими же фальшивыми, как и истерики, важно было другое: с Эмили оказалось вполне возможно вести диалог.
Скалли поняла, что схема по установлению жёстких рамок работает при условии умения противостоять манипуляциям. Если быть с девочкой ласковой – она воспримет это как слабость, и тогда никто и ничто не удержит ее от агрессии и жестокости. Волей-неволей женщине пришлось признать: о привычных способах общения с детьми нужно забыть. С Эмили они не работают. На благодарность и ответную ласку дочери рассчитывать однозначно не стоит. Она способна принять только строгость и непреклонность в своих требованиях. И, как ни страшно оказаться фигурантом уголовного дела из-за обвинений в жестоком обращении, но необходимо продумывать систему наказаний, не обращая внимания ни на угрозы дочери, ни на возможное осуждение соседей или случайных свидетелей их жизни.
Дана опасалась, что долго жить в таком режиме у неё не хватит сил, ведь Эмили не прекратит попытки рушить установленные границы, стоит только матери расслабиться. Она не могла себе представить, каково это – жить в постоянном напряжении и ожидании удара исподтишка.
В один из приходов миссис Смит, очередной раз отметив, как ей показалось, напряженную и гнетущую атмосферу в доме, ясно дала понять, что, если в ближайшее время ничего не изменится, на продление опеки, не говоря уж об удочерении, мисс Скалли может не рассчитывать. Слова социального работника отдались в ушах похоронным звоном.
Скалли размышляла, что еще она может предпринять в этой ситуации. Отдать ребёнка психиатрам и держать на галоперидоле в состоянии овоща? Ей казалось, что этот путь не лучше того, когда она собиралась обречь свою дочь на смерть.
Пустить ситуацию на самотек, как когда-то предлагал Малдер? Но сейчас, по прошествии года, она уже не уверена, что во время того рокового для их отношений разговора он хотел предложить именно такой путь. Ей следовало выслушать напарника, а не срывать на нем злость на саму себя.
А если она ничего не предпримет и позволит органам опеки забрать дочь – скорее всего, с такими проблемами полноценную семью Эмили уже не найдёт. После того, как она сменит нескольких опекунов, перспектива провести жизнь в психиатрической клинике встанет перед девочкой во всей своей неизбежности. Только в этом случае Эмили останется совсем одна. Мать, отстраненную от обязанностей опекуна, наверняка, уже не подпустят к ребёнку. Какую бы злость ни вызывало поведение Эмили у матери – подобной судьбы она для дочери не хотела.
Дана оказалась в тупике, из которого не видела выхода.
Часть 2. Надежда
Все чаще и чаще она ловила на себе пристальный взгляд Малдера, особенно, когда от усталости теряла сосредоточенность и допускала ошибки в работе. Ее давно освободили от командировок, но даже такая значимая уступка не облегчила ситуацию. Напарник покрывал её как мог. Он перепроверял за ней всю информацию, вычитывал отчёты, исправляя ошибки, подсказывал, что сказать на совещании у начальства, но вечно так продолжаться не могло. То, что Скалли теряет хватку, стали замечать все. Дана понимала: день, когда будет поставлен вопрос о ее отстранении от работы, уже не за горами.
Снова и снова женщина думала о том, что, возможно, придётся признать своё поражение и смириться с изъятием Эмили.
А что потом? Дочь заберут социальные службы. Об этом узнают на работе, и ей все равно придётся уйти из ФБР, даже если ее не отстранят раньше. Ибо после случившегося она не сможет смотреть в глаза ни коллегам, ни тем более Малдеру, который, казалось, когда-то пытался предостеречь её от необдуманного шага.
Женщина пришла к выводу, что любое решение разрушит ей жизнь.
Скалли снова поехала к матери, надеясь, что та укажет ей правильный путь.
Мэгги предусмотрительно закрыла Блэка в комнате наверху, не обращая внимания на обиженный вой. Впрочем, услышав за дверью шаги Эмили, кот благоразумно растворился в пространстве.
Разговор вышел не очень долгим, но дался Дане тяжело. Маргарет сочувствовала дочери, но и к внучке относилась с острой жалостью. Она продолжала считать, что поведение девочки – прямое следствие перенесенных страданий, но не могла взять в толк, как ей помочь: ведь доброе отношение ребёнок воспринимал как слабость, которой не грех воспользоваться и навязать свои порядки, а попыткам очертить границы дозволенного яростно сопротивлялся, грозя разрушить семью, в которой живет. Всё, чем она могла помочь – иногда забирать внучку к себе, чтобы дать дочери передышку.
– Я тебя понимаю, Дана. Удивляюсь, как у тебя вообще хватило сил столько времени держаться и не сойти с ума. Я бы так не смогла. Я не в силах подсказать выход, но поддержу тебя, что бы ни случилось. Единственный совет, который я могу тебе дать: обратись за помощью к Фоксу. Если у Эмили есть хоть какой-то шанс остаться с тобой и вырасти нормальным человеком, то помочь сможет только он.
Дана ошарашенно уставилась на мать. Разве она не понимает, что как раз к Малдеру ей подойти труднее всего? Что он скажет? "Я тебя предупреждал?" Так ей от этого легче не станет.
Словно прочитав мысли дочери, Мэгги сказала:
– Я знаю, что ты сама отвергла его помощь. Думаю, ты погорячилась. Я понимаю, как трудно признаться даже самой себе, что ты переоценила свои силы и нуждаешься в поддержке. Послушай меня, дочка. Просить о помощи – не стыдно. Стыдно поддаться слабости, а потом всю оставшуюся жизнь казнить себя, зная, что ничего уже не изменишь. Ты никогда не простишь себя, если позволишь забрать Эмили. Обратись к Малдеру, я тебя очень прошу! Если ты думаешь, что Фокс будет злорадствовать, то плохо же ты знаешь своего напарника. Он очень хочет тебе помочь, но боится, что ты снова его оттолкнешь, поэтому ждёт, когда ты сама захочешь ему довериться.
Слова матери взволновали Дану. Мысль обратиться к Малдеру, который, по словам матери, только этого и ждёт, казалась заманчивой. Однажды он уже вырвал её из мрака безнадёжности, когда она умирала в больнице от рака. Он сделал это второй раз, когда она прощалась с дочерью.
Мама права, подумала Скалли. Если кто и может сделать невозможное возможным, то только напарник.
Одно только смущало её в словах матери. Откуда она знает, чего Малдер боится и чего ждёт? Значит, он тоже приезжал к Мэгги? Они общаются за её спиной?
Она подняла на мать глаза, и Мэгги, кивнула, отвечая на незаданный вопрос. От этого признания Скалли стало легче. Насколько проще жить, когда знаешь, что ты не осталась с проблемами один на один. С другой стороны – что мама успела поведать Малдеру? Насколько глубоко напарник посвящён в её проблемы? И с кем успел их обсудить?
Впрочем, короткий сеанс откровенности мать уже закончила, и выведать что-либо ещё у женщины не получилось.
Домой Дана возвращалась несколько успокоенной. Эмили, словно почувствовав, что мать принимает какое-то важное решение в отношении неё, тоже притихла.
Принять решение оказалось намного легче, чем его реализовать. Скалли весь день искала повод начать с Малдером разговор, но не смогла выбрать подходящий момент. Вести личные беседы в кабинете казалось неуместным.
Рабочий день подходил к концу, можно было попросить напарника задержаться на парковке, но женщина так и не решилась его окликнуть. Попрощавшись, Дана побрела к машине. Разговор откладывался на неопределённое время.
Она уже вставляла ключ в замок зажигания, когда дверь справа неожиданно открылась и на пассажирском сиденье, не ожидая приглашения, нарисовался напарник.
– Ты, кажется, хотела со мной поговорить? – спросил он. – В офисе место неподходящее, пришлось ловить тебя здесь.
Дану вдруг накрыло странное чувство. Ей показалось, что под взглядом Малдера она становится стеклянной, и ему не составляет труда увидеть все её мысли, чувства, разглядеть самые потаённые уголки её души, в том числе и то, как сильно ей хочется повиниться перед ним. Но говорить откровенно с человеком, который видит тебя насквозь, оказалось труднее, чем она думала. Ей казалось, она не скажет ничего, о чём бы он ещё не знал. Дана сжала зубы, чтобы не дать волю эмоциям.
– Совсем все плохо? – понимающе произнёс мужчина.
Скалли отвернулась, чтобы он не увидел, что Дана готова самым позорным образом разреветься. В следующую секунду сильные руки развернули её обратно, и накопившееся за последний год напряжение вырвалось наружу. Горло сжал спазм, и женщина, содрогаясь от рыданий, прижалась лицом к груди напарника, вцепившись в лацкан пиджака и мгновенно намочив слезами его рубашку.
Она чувствовала себя дырявой шлюпкой, которую вот-вот унесёт, разобьёт в щепки и бросит ко дну бушующий океан. Но Малдер, как крепкий и надёжный якорь, держал её и не отдавал враждебной стихии.
Успокаиваясь, Скалли почувствовала, что напарник гладит её по волосам и прижимается к ним лицом. Она глубоко вздохнула, набираясь решимости заговорить, и подняла на него глаза.
– Иногда мне кажется, что я её ненавижу. Я не хочу идти домой и жить с ней под одной крышей. Как я ей помогу, если так к ней отношусь? Но и отказаться от Эмили я не могу. Без меня она совсем пропадёт, а я этого не вынесу.
Малдер кивнул, словно это было нормальным – из всей исповеди, которую готовила для него Дана, услышать только вывод.
– Твои чувства нормальны, Скалли, не вини себя. Это эмоциональное выгорание. Оно обязательно пройдёт, просто тебе нужен отдых, да и помощь не помешает. Прости, мне следовало вмешаться раньше. Не думал, что все зайдёт так далеко.
Утихшие было слезы снова запросились наружу. После того, как она сама оттолкнула руку, предлагавшую поддержку, именно ей следовало просить у него пр<