Рубрика: Духовные смыслы
Власова Елена Ивановна,
Кандидат педагогических наук,
доцент Международной славянской академии
ДУХОВНОЙ ЖАЖДОЮ ТОМИМ…
4 октября… 4 ноября… Есть даты в жизни человека, которые несут в себе судьбоносный смысл, как бы мы ни отмахивались от таких совпадений.
4 октября 1993 года явилось переворотным днем в моей духовной жизни и судьбе: я приняла решение креститься. А ровно через месяц, на Казанскую, крестилась в Оранском Богородицком монастыре вместе с сыном и мужем в одной купели (вернее, в тазу, поскольку купели тогда еще не было, да и в храме креститься было нельзя по причине холода в только что очищенном от мусора зимнем соборе). Крестил нас иеромонах Александр, пожалуй, в числе первых, поскольку и сам прибыл во вновь созданный приход на территории бывшего Оранского монастыря всего лишь 19 августа, на Преображение.
Надо отметить, что Оранский монастырь был самым ярким впечатлением моего детства: ведь он находился в двухстах метрах от нашего родового дома в селе Оранки, куда я с трехлетнего возраста приезжала на лето в гости к бабушке с дедушкой. Он весь был окутан тайной, этот красавец-монастырь, превращенный в годы моего детства и юности в «колонию». Колючая проволока, вышки, прожектора, собаки, побеги «колонистов» - все это было привычным для сознания и как бы само собой разумеющимся. Потом появились на его территории «алкаши», потом «зэчки». В «зоне» работали всю свою жизнь мои дядя с тетей, да и почти половина села в разные периоды была связана с «зоной» - в качестве охранников, воспитателей, учителей (когда были «немцы» и «колонисты»), врачей, медсестер (когда алкаши), прапорщиков и прапорщиц (когда женская тюрьма). И вдруг привычная жизнь рухнула!
Усилиями нескольких жителей села Оранки был организован приход, который впоследствии добился передачи всего комплекса монастыря Нижегородской епархии, и первым наместником Оранского Богородицкого монастыря стал иеромонах Александр, вскоре игумен.
Наши пути с Оранским Богородицким монастырем пересеклись 27 сентября, на Воздвижение. Это потом я узнала значения всех дат: 19 августа, 27 сентября, 4 октября, 4 ноября… А тогда, в 1993 году, для меня это был обычный день в ряду таких же обычных дней, просто знаменателен он был тем, что я привезла группу московских учеников на свою «историческую родину», в свой только что отремонтированный дом, которым весьма дорожила. Как надумали мои семиклассники ехать в такой холод в грязную от непрестанного дождя, далекую от Москвы «деревушку» - одному Богу известно. Но не побоялись, поехали за своей неугомонной классной руководительницей, переночевали в очень холодном кирпичном доме, погуляли по селу, по лесу, посетили деревянную уютную школу, где познакомились с сельскими ребятишками – и собрались уезжать на автобусе обратно, до Богородска. И тут выяснилось, что перевели часы на зимнее время и в запасе оказался лишний час. Еще более неугомонная мама Димы Левкова, сопровождавшая нас во всех поездках, предложила сходить в монастырь. Почему-то мне не хотелось туда заходить (видно, враг не пускал), да и не была я на территории монастыря за свои сорок лет ни разу. Но дети стали уговаривать, и я согласилась…
Безусловно, это был самый важный шаг в моей жизни. К тому времени у меня в душе возникла и укрепилась потребность к духовному просвещению, «духовная жажда», только я не понимала, в чем истина. Изучала труды Рериха, читала Бхагаватгиту, разбиралась в завалах родной истории, запоем читала «толстые журналы», даже купила Евангелие – и все не могла осознать, что же меня так гнетет и мучит? Почему меня потянуло в деревню, к корням? Ведь до этого я была обычной дачницей, которая всю жизнь только отдыхала в родовом селе на свежем воздухе. А тут умудрились c мужем купить полуразрушенный дом (как выяснилось, построен он был из кирпича, вывезенного из Оранского скита); восстановили, несмотря на насмешки родственников, свои руины; посадили сад, рвались в каждую свободную минуту в «деревушку», в «домик», везя на себе весной коробки с помидорно-огуречной рассадой, а осенью саженцы садовых деревьев и кустарников.
Что касается моего отношения к Православной вере, то она интересовала меня в последнюю очередь. Мои родители были убежденные атеисты-«гебисты», бабушку Клавдею (именно так звали ее близкие) с ее иконой Богородицы «Споручница грешных» воспринимали как отсталый элемент. На все робкие уговоры бабушки крестить меня тайком от родителей во время летнего отдыха я отвечала отказом: мне не хотелось креститься в избе, в тазу, вот если в красивой церкви – то можно подумать. Но все красивые церкви в округе были порушены, в монастыре же царила тюрьма.
А к этому возрасту, к сорока годам, у меня сложилось стойкое убеждение, что я настолько умная, что ни на какие уговоры священников, склонявших меня к крещению, не пойду. Вот если без Церкви, только лишь духовное просвещение, тогда мои интеллектуальные притязания не пострадают.
И вдруг на слова встретившего нас с детьми улыбающегося иеромонаха: «Приезжай, я тебя крещу» - не захотелось ответить возражением, просто подумала: «Ну, уж дудки!»
И настало 4 октября… Расстрел Белого дома, убийства неповинных людей, среди которых были и дети, произвели на меня такое воздействие, что я, закрывшись в туалете и уливаясь слезами, сожгла в один момент и партийный билет, и ваучер – тем самым отрекаясь от своих «коммунистическо-демократических» иллюзий раз и навсегда. «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок!» - возникло в моем мозгу, и на осенние каникулы отправились мы всей семьей в «деревушку».
Молодой батюшка (как меня научили называть иеромонаха), все так же широко улыбаясь и как будто даже не удивившись моему столь скорому возвращению, назначил день крещения – 4 ноября. И я родилась в жизнь вечную… Да еще помогла родиться мужу, тоже некрещеному некрещеными родителями, а самое главное – выполнила свой христианский долг по отношению к сыну, не виноватому по малолетству в своем «басурманстве».
А потом началась совершенно другая жизнь, в которой я почувствовала себя не высоко интеллектуальной дамой, а ребенком-несмышленышем, «чадом», приклеившимся к своему духовнику-крестному-батюшке на всю вечность.
И удалось уговорить наконец-то мужа, апеллируя к его прагматическому интересу сдачи квартиры в Москве, переехать через год после нашего коллективного крещения в «село святое» Оранки, которое стало для меня тем же, чем было Болдино для Пушкина – духовной родиной.
За годы жизни в Оранках было все: интересная творческая работа в сельской школе и неожиданный результат – пришлось уволиться и организовать свой Центр русской традиционной культуры «Ковчег»; воцерковление в монастыре и неожиданный результат – «семейная лодка» разбилась о его стены, и муж вернулся в Москву, захватив с собой сына; интенсивное изучение истории монастыря, и неожиданный результат – камень преткновения во взаимоотношениях с самым духовно близким человеком; учеба в аспирантуре Института общего образования и неожиданный результат – почти все родственники, даже собственные родители, посчитали меня сумасшедшей. Но самый главный неожиданный результат – уход их Оранского монастыря игумена Александра, казалось, сросшегося воедино со своим детищем на веки вечные.
Та Пасха 11 апреля 1999 года осталась навсегда в памяти жителей села Оранки, которые до сих пор не могут смириться с потерей любимого игумена. Даже те, не принимавшие долго возрождение монастыря, обвинявшие монашествующих в том, что они лишили работы половину жителей села. Но, как говорится, имеем – не ценим, потеряем – плачем. А накануне Пасхи, на Благовещенье, я получила неожиданное послушание – организовать приход в селе Ивановское.
Этот год – три шестерки вверх ногами – был очень тяжелым в моей жизни, полным слез и потерь. Внезапно смертельной страшной болезнью заболела мама – и умирать я повезла ее в Оранки, где маму в первый раз в жизни причастили и соборовали. В день маминых похорон меня избрали старостой прихода (отпевал ее иеромонах Михаил, ставший впоследствии настоятелем храма в Ивановском, а потом исполняющим обязанности наместника Оранского монастыря) – и вскоре я уехала в Москву, пытаясь восстановить семью и закончить работу над диссертацией.
И еще прошло пять лет, полных взлетов и падений, надежд и разочарований, потерь и приобретений. Но самый главный неожиданный результат этого пятилетия – возможность совместить научно-исследовательскую деятельность с настоящей, исконно русской православной традицией, деятельной любовью к сиротам, своим (сын и дочь выросли без отцов) и чужим (запали в душу балахнинские детдомовцы).
Правдинск и Балахна неожиданно вошли в мою жизнь на Казанскую-летнюю 2002 года, наверное, потому, что Балахна – родина Кузьмы Минина, моего самого любимого русского героя-патриота. И в Москве на уроках литературы мы изучали с моими семиклассниками первый русский исторический роман о Нижегородском ополчении «Юрий Милославский, или русские в 1612 году» забытого М.Н. Загоскина, и в Оранках об этих событиях очень проникновенно и незаурядно рассказал умница Борис Эдуардович Руббах (Царствие ему Небесное!), который возил в 1996 году в первую паломническую поездку оранских детей - в Балахну, Городец (место упокоения Александра Невского) и Правдинск. А день памяти Минина и Пожарского (освобождение Москвы Нижегородским ополчением) – 4 ноября – совпадает с днем моего крещения и освящения Оранского скита в 1905 году…
Не может быть таких случайных совпадений! Теперь все мои основные поездки совершаются по маршруту Москва – Нижний – Оранки – Балахна…
4 октября 2004 года пришла в голову мысль создать сборник различных материалов, посвященный 370-летию Оранского Богородицкого монастыря, который именно в этот день отмечает свое рождение. А еще 4 октября - престольный праздник в честь святителя Димитрия Ростовского, небесного покровителя Алексея Воскресенского (иеромонаха Димитрия).
В этот день в 1997 году родился наш Центр русской традиционной культуры и умерла Людмила Александровна Галашова – самый верный соратник в деле православного просвещения детей.
Но на сей раз я почему-то в этот день, памятный и долгожданный, оказалась не в любимых Оранках, а в Москве, которую так ненавидела в том далеком 1993 году. Очевидно, круг замкнулся: истина была обретена и духовная жажда насыщена.
Год