Владимир Медведев
НЕКОДИФИЦИРОВАННАЯ ЭТИКА В ПСИХОАНАЛИЗЕ
Послесловие к сетевой дискуссии
В наше время,
Когда каждый третий - герой,
Они не пишут статей,
Они не шлют телеграмм,
Они стоят как ступени,
Когда горящая нефть
Хлещет с этажа на этаж,
И откуда-то им слышится пение.
И кто я такой, чтобы говорить им,
Что это мираж?
БГ
Вместо предисловия:
Владислав Низамов в Vladimir Medvedev
2 декабря в 12:04 · Россия, Свердловская область, г. Екатеринбург ·
На одной закрытой страничке Владимир написал свое мнение о поведении аналитиков в пространстве интернет и соц.сетях. Я копирую его. Чтобы можно было обсуждать здесь.
"Тут все просто, друзья. Действующий психоаналитик не может быть личностно представлен в социальных сетях. Хотя бы потому, что часть профессии (и базовая ее часть) - не быть личностно представленым. И в кабинете, и тем более - вне его. И потому тут следует соблюдать жесткую абстиненцию, вплоть до фотографий на страницах жен и детей, тут без вариантов. Если же есть желание пообщаться и обсудить свои мысли - персональная переписка в старом и добром стиле. Ну а свою теневую ненависть к профессии и коллегам нужно не нести в "закрытые" группы, а просто не доводить до уровня аффекта и не реже раза в пять лет сбрасывать этот груз на кушетке. Все же публичные дискуссии, популяризаторские публикации, клубы, форумы и пр. - это для всех тех, кто обслуживает ваш тяжкий труд, делая возможным само его существование: мета-теоретиков, публицистов, сочуствующих болтунов из "амортизационного слоя" и пр. И второе. Если же вы по принципу "не могу молчать" вылезаете в публичное пространство и эксгибиционистски предъявляете "граду и миру" все то, что должны были бы просто проработать в собственном анализе, то не обессудьте и принимайте от коллег соответствующую реакцию. И возможно это и к лучшему в силу массовой "дикости" отечественного психоанализа. Базовым признаком которой у практикующего психоаналитика как раз и является его присутствие в социальных сетях".
По нижеследующей ссылке читатель может ознакомиться с дискуссией, которая последовала за данной публикацией и результирующим завершением которой как раз и является данный текст
https://www.facebook.com/vladimir.medvedev.581/posts/1323417494377228?comment_id=1324854234233554¬if_t=like¬if_id=1480761600572617
Уважаемые коллеги,
странная у нас вышла нынче дискуссия. За многочисленными репликами, упреками и возражениями просто физически ощущается накал страстей и энергетика борьбы. И Владислав Низамов, как инициатор этой дискуссии, хотя бы в одном прав абсолютно – такое можно обсуждать только в публичном пространстве. Где нельзя быть до конца откровенным, но зато исключена возможность скандальной и недостойной нашего статуса перепалки.
А что такого важного в этом обсуждении? Неужели так остро стоит тема самопрезентации аналитиков в социальных сетях и ограничений в сфере нашей сетевой публичности? Скажу так – тема и вправду стоит весьма остро с учетом тенденции превращения социальных сетей в базовую коммуникационную сферу, определяющую собой все остальные, даже самые интимные, модели коммуникации. Включая, кстати, и коммуникационную по своей природе психоаналитическую процедуру.
Но мы ведь спорили не совсем об этом. А точнее – совсем не об этом.
Речь у нас зашла, не знаю – нечаянно или же намеренно, но зашла, о самом главном: о том, кто это такой – психоаналитик, какова основа его идентичности, личностной и корпоративной, и имеет ли кто-либо право посягать на контроль над внешними («мирскими») проявлениями этой идентичности. Нужен ли в данной сфере особого рода этический контроль и кто имеет право его осуществлять? Можем ли мы, как профессиональные взрослые в мире испуганных детей, сами решать этические проблемы с опорой на свою профессиональную позицию?Ведь, как сформулировала Светлана Кашина: «аналитик, как взрослый человек, имеет способность определить, что этично, а что не этично»…
Что ж, как говорится, если вы хотите об этом поговорить, более того – уже вовсю говорите об этом и явным образом нуждаетесь в мнении незаинтересованного эксперта, некоего третейского судьи, который в публичном пространстве выскажет свое мнение о тех проблемах, которые кажутся вам неразрешимыми в рамках закрытых корпоративных «разборок», то я готов сыграть эту роль.
И иначе, чем подобным образом, как запрос на третейский анализ, я просто не могу оценить и хоть как-то оправдать (в том числе и с позиции коллегиальной этики) тот абсолютно бестактный и открыто вызывающий жест, который совершил коллега Низамов, принудительно заставив нас здесь, в моем личном коммуникативном пространстве, публично обсуждать реплику, размещенную в закрытой профессиональной группе в качестве реакции на так и оставшимися потаенными мнения других ее членов.
Кстати, если я ошибаюсь в своей оценке ситуации, то вышеупомянутые уважаемые коллеги, в большинстве своем – мои друзья не только по ФБ, но и по жизни, многие – мои ученики, могут меня поправить и высказать собственное видение ситуации.
Но я буду исходить из своего предположения: вас и вправду интересует мнениепо поводу волнующей вас проблеме человека, знающего лучше многих всю подоплеку событий и конфликтов, происходящих ныне на пространстве отечественного психоанализа, человека абсолютно нейтрального по отношению к вашимгрупповым и корпоративным спорам и противоречиям, но при этом – более многих заинтересованного в том, чтобы из этих споров вырос некий позитивный импульс к преодолению изначальной и затянуто длящейся «дикости» нашего психоанализа.
Что ж, если так, то вы обратились по адресу…
Прежде всего я вынужден повторитьпару раз уже высказанную в ходе дискуссии мысль: у нас есть два вида корпоративной психоаналитической этики. Одна из них явная, кодифицированная, официальная, а вторая – неявная, срытая, как бы – сама собой разумеющаяся.
С одной стороны, психоанализ, как и любая профессиональная деятельность, основанная на манипулятивных стратегиях и суггестивных ресурсах работы с психикой другого человека (других людей), дарующая своим адептам власть, близкую к абсолютной и чреватую опасностью тех или иных злоупотреблений, основывается на четком и однозначно трактуемом наборе этических норм (Кодексе) профессиональной деятельности. В нашем случае (а точнее – вашем случае, случае психоаналитической психотерапии) тут кодифицируются требования к профессиональной компетенции терапевта, к режиму формальных взаимоотношений с клиентами (контракт, конфиденциальность, оплата, и пр.), к особенностям организации психотерапевтов клинических и прикладных исследований, преподавания, рекламы своих услуг. Эти требования универсальны и ничем не выделяются в ряду кодифицированных норм похожих типов профессиональной деятельности (скажем – иных типов терапевтической или же консультативной работы). Несоблюдение подобного рода кодексов более или менее гарантированно выталкивает нарушителя из профессии, а также – ставит его перед угрозой стать объектом административного, а то и уголовного судебного преследования.
Требования таких кодексов зачастую очень жестки и сами по себе, и в контексте уточняющих и дополняющих их содержание должностных инструкций. Но зато они не предъявляют никаких личностных требований и не затрагивают нюансов обыденного поведения и общения с людьми. Тут просто нет предмета не только для ожесточенных споров или дискуссий, но и для более или менее заинтересованного обсуждения.
Тут можно было бы поставить точку. Если бы не существовали профессии, прикладная эффективность которых основываются на особого рода техниках ввода психики клиентов в устойчивые регрессивные состояния и удержания ее в этих состояниях. В рамках которых запускаются в действие сложнейшие механизмы психоделических переживаний, трансформирующих психику клиентов в индивидуальном или же групповом режимах и предъявляющих организующему их профессионалу дополнительные требования и налагающих на него дополнительные запреты.
В этих условиях личность «оператора» (назовем его так, хотя лично мне при таком уровне обобщения больше нравится термин «медиатор») выступает в качестве рабочего инструментария и гаранта безопасности применения психоделических технологий воздействия.
Помимо традиционных форм жреческой, шаманской и священнической профессиональной работы к профессиям подобного рода относится деятельность представителей большинства школ глубинной психологии. И в первую очередь – психоаналитиков.
И потому в психоанализе несомненно существует второй, некодифицируемый и неофициальный, уровень этического контроля, в норме носящий характер своего рода «корпоративной совести», т.е. производный исключительно от интрапсихических механизмов своего рода профессионального Супер-Эго.
Проблема, вскрывшаяся в ходе и нынешней дискуссии, и в многочисленных (более или менее ожесточенных) спорах на эту тему на протяжение всего периода существования психоанализа в постперестроечной России, как раз и заключается в том, что это «профессиональное Супер-Эго» у российских коллег как правило не интериоризировано. Источник запретов и предписаний этого уровня проецируется вовне, привязывается к личностям, транслирующих эти «табу». А в силу явного выхода подобного рода требований за пределы кодифицированных норм профессионального поведения, сопротивление им переносится в коммуникационную сферу и приводит к перманентно тлеющим, но порою обостряющимся межличностным и субординационным конфликтам. Один из рецидивов которых как раз и породил всю данную дискуссию.
Я не собираюсь тут пересказывать коллегам азбучные истины о механизме интериоризации Супер-Эго, однотипно работающем и в индивидуальном развитии, и в развитии того или иного сообщества. И о тех эдипальных подвигах, которые в ходе этой интериоризации мы должны рано или поздно совершить. И которые уже совершили наши зарубежные коллеги, смиренно подчиняющиеся тем самым «табу», интегрированным в структуре их «корпоративного бессознательного», против которых открыто восстали ныне коллега Низамов и его одногруппники. Тут есть много интересного, но такие разговоры на примитивном уровне недостойны моей нынешней аудитории, а на более серьезный и более конкретный уровень я их поднять не могу в силу публичного характера данной дискуссии. Это ведь только кажется, что у меня нет ничего святого и я со спокойным сердцем выбалтываю здесь наши профессиональные тайны. Отнюдь… Никто лучше меня не знает, что чудо всегда сопряжено исключительно с тайной.
Но зато я расскажу вамздесь о другом, не менее, по моему мнению, интересном аспекте затронутой нами проблемы. Я расскажу вам об источнике этих некодифицированных «табу», которые так всех раздражают и одним из многочисленных проявлений которых как раз и является (для коллег, посвятивших себя клиническим приложениям психоанализа) требование практически тотальной абстиненции в сфере публичной коммуникации, в том числе – и в социальных сетях.
Причем расскажу уже не абстрактно, не обобщенно, а четко привязывая сказанное исключительно к природе психоанализа как феномена не только совершенно уникального (аналоги его известны и в истории, и в современном мире), но в высокой степени специфического.
Итак: что же именно я тут имею в виду под этим термином – «психоанализ»?
Как это ни странно, сегодня приходится напоминать его значение, посколькумногие люди, даже называющие себя в рекламе своих услуг психоаналитиками, не всегда четко представляют – о чем именно говорят, произнося это слово.
Двинувшись дальше по тексту, вы скорее всего будете немного разочарованы (я это знаю заранее) тем, что ряд определений покажутся вам весьма размытыми и порою даже лишенными четкого смысла. Тут я вам ничем не могу помочь. В краткой форме все это можно выразить именно так. Если не понятно, то вы просто смотрите на психоанализ не изнутри, а снаружи и любые объяснения тут не помогут. Можно ли это все объяснить проще и понятнее? Можно – в рамках многолетней психоаналитической подготовки (и то при наличии, как мы увидим, очень специфичной предрасположенности); но в рамках данного текста это не реально.
Итак, приступим.
Психоанализом, понимаемым в данном случае как некая субъектность, называется единство следующих трех уровней специфической субъектной активности (перечисляю их по линии логики их взаимообусловленности):
1.Особого рода регрессивное самоотношение, имеющее в качестве предопределенности весьма специфический патогенный блок инфантильного опыта и проявляющийся в типическом симптомокомплексе, в основе которого лежит, как правило, паранойяльная психопатия. Будучи актуализированной в рамках соответствующей процедуры самоанализа, обучения и тренинга, эта предрасположенность порождает уникальную личностную психодинамику, опирающуюся на предельно выраженную и детально проработанную нарциссическая ориентация. Подобного рода психическая организация не является естественной (она сугубо травматична), когнитивно фиксируется в виде более или менее согласованного набора весьма парадоксальных объяснительных конструкций (с обыденной оценочной позиции носящих явно бредовый характер) и допускает социализацию лишь в рамках весьма специфической, специально для нее придуманной, профессиональной деятельности. Называется она – «психоаналитик»; и это и есть тот смысл, который лично я вкладываю в это слово, когда его употребляю.
2. Особого рода исследование, т.е. «психоанализ» (анализ психики) как таковой, осуществляющееся в виде экспериментальной работы в области самоанализа, анализа другого человека и анализа массовых процессов. Подобного рода исследование в качестве своих объектов может иметь как людей, так и элементы культурной среды. В первом случае оно опирается на механизмы сопротивления и переноса и организуется при помощи уникальной атрибутики (в центре которой – психоаналитическая кушетка) и уникального набора технических приемов. Во втором – на методики психоаналитической интерпретации. Целью такого исследования является выработка и апробация получение когнитивных объяснительных моделей, касающихся природы и содержании бессознательного. В рамках существования «психоанализа» как личностной установки подобного рода исследование является неодолимой потребностью, обеспечивающей устойчивость персональной и групповой идентичности. В обобщенном виде этоисследование обычно называется «психоаналитической процедурой». «Психоаналитик» перманентно осуществляет подобного рода процедуру как, повторяю, основу поддержания своей идентичности. Вне исследовательской работы (интерпретационной или же экспериментальной) эта идентичность теряет свою специфичность и постепенно разрушается.
3. Использование (приложение) результатов этого исследования в области целевых интервенций в область индивидуальной, групповой или же массовой психики. В том числе – в области разновидностей психоаналитической психотерапии.
Теперь, пока вы не опомнились и не включили защитное отторжение, давайте заполним эти уровни психоаналитической субъектности соответствующими некодифицируемыми этическими нормами, т.е. запретами и предписаниями, органично присущими психоанализу и воспроизводимыми его адептами в режиме своего рода ритуальной психзащиты (иначе говоря – защитной обсессии).
О чем тут идет речь? Попробую здесь вкратце перечислить основные обязательства, которые мы принимаем на себя в качестве «психоаналитиков», но предварительно отмечу, что все они, без малейшего исключения, касаются только нас самих. Это те самоограничения, которые мы воспроизводим в режиме «вынужденного отказа», повинуясь внутренней логике своей уникальной идентичности и не менее специфических способов ее формирования, поддержания и воспроизведения.
1. На первом, самом фундаментальном уровне «психоаналитической субъектности» – уровне фонового регрессивного самоотношения (у нормальных людей являющимся неосознаваемой основой психодинамики, а у психоаналитиков переходящим в ранг персональной идентичности, образа жизни и профессиональной деятельности) формируется и воспроизводится особый тип строения психики – естественный (что тоже бывает) или же благоприбретенный в многолетнем тренинге. От него производны нормы персональной и корпоративной психогигиены, т.е. постоянного деятельного самоанализа. Главный запрет этого уровня (я бы даже назвал его «главным принципом некодифицируемой психоаналитической этики») заключается в стойком отрицании и блокировке любых способов выворачивания компонентов своего самоотношения вовне – в любого рода объектные отношения, включая межличностную коммуникацию. И наоборот – любого рода объектные реакции должны быть анализируемы лишь в качестве проекций, не отыгрываться, а становиться поводом для самоанализа. Поэтому, кстати, и только поэтому психоаналитик и может профессионально исполнять функцию взрослого в регрессивных формах коммуникации (в том числе – в терапевтической психоаналитической процедуре). Он сам не поддается наведенной регрессии именно потому, что замкнут в себе, отделен от мира солипсистским мировоззрением и нарциссической психической организацией. В идеале, увы – практически недостижимым в наше время, он является своего рода «живым мертвецом». Но мне не хотелось бы здесь продолжать эту тему.Отмечу только, что кодовым признаком психоаналитической личностной и профессиональной ориентации является стойкая привычна говорить о людях – «они»…
2. Исследовательские формы деятельной субъектности порождают более широкий набор некодифицируемых требований и ограничений, которые можно свести воедино в принципеабсолютной ментальной дисциплины и четкого следование канону. Т.е. отказ от всего того, что Владислав Низамов так откровенно обозначил как «свободу мысли и творчества». Слишком дорого и слишком мучительно (и для первых аналитиков и особенно – для первых испытуемых-пациентов) достались нам эти исследовательские экспериментальные техники, слишком многими трагедиями и даже смертями отмечены упорные попытки их нарушения, чтобы забыть главный тезис этического канона этого уровня нашей активности: никакой свободы мысли и творчества! Догмат и канон – вот основы успеха и безопасности…
3. Прикладные практики профессиональной активности психоаналитиков (в нашей стране в данном качестве пока представлена в основном клиническая и психокоррекционная деятельность), как мы уже неоднократно здесь обсуждали, этически требуют от нас личностной, а порою – и чисто физической абстиненции; не просто тотального перехода в режим «принципа реальности», но порою и выхода в режим саморегуляции, находящийся «по ту сторону» этого принципа.
Здесь, в отличие от предыдущих пунктов, я вынужден сделать важное уточнение. И я благодарен Надежде Власовой, настойчиво требовавшей от меня в ходе нашей дискуссии уточнения моих мыслей по поводу роли материального благосостояния в судьбе психоаналитика, за стимул к рождению этих важных для меня мыслей.
Дело в том, что третий блок субъектной психоаналитической активности является вынужденным, призванным обеспечить психоаналитику стабильный и гарантированный доход. При отсутствии необходимости постоянного поиска средств к существованию он может заниматься своим перманентным психоанализом, погружаясь все глубже и глубже в глубины своей психики и делая там все новые и новые открытия. И поддерживая в себе субъектность психоанализа как регрессивного исследовательского самоотношения. И никаких (подчеркиваю – абсолютно никаких) ограничений этического характера по поводу уровня и содержания коммуникационной личностной самопрезентации нет и не может быть по определению.
Но так везет по жизни немногим. Достаточно вспомнить (а мы не так давно обсуждали этот эпизод в моей ленте) – с какой горечью писал Зигмунд Фрейд своему другу Флиссу о том, что был отвергнут в своих предложениях приехать в Россию и вылечить молодого императора Николая Александровича от обсессивного невротического расстройства, связанного с патогенным отцовским комплексом. Ведь он мечтал взять за это лечение такой гонорар, что мог бы себе позволить больше не лечить пациентов, а заниматься только самоанализом и исследовательской работой.
Ноесли же средств на такой способ жизни не хватает, то есть ряд профессий, созданных самими психоаналитиками для собственных нужд. Но там, к сожалению, они вынуждены вставать на позицию психоанализа Другого, т.е. на позицию инструмента чужого психоанализа. Это горько и не комфортно, это даже мучительно, это - как голодному стоять на раздаче еды. Это требует самоотверженности и самограничения. Но зато это приносит искомый доход...
Эти профессии также ранжируются по уровню требований к публичному и коммуникационному «обезличиванию» в интервале от преподавания психоанализа и его популяризации, где он минимален, до работы тренингового (обучающего) психоаналитика, где он близок к абсолюту. Промежуточную позицию здесь занимают психоаналитики, занимающиеся терапевтической практикой, которые конечно же не являются видом мебели, расположенной за изголовьем кушетки (это я, пожалуй, перегнул в пылу полемического задора), но все же обязаны совершенно добровольно следовать некодифицированным этическим нормам личностной коммуникативной абстиненции не только в границах своего кабинета, но и вне этих границ.
Тем более сегодня, когда коммуникационные сети практически превратились в одну из самых значимых сфер социальной жизни, имея тенденцию в обозримой перспективе полностью подменить ее собой. И любое личностное (не рекламное, подчеркну) присутствие психоаналитика в подобного рода тотальном коммуникационном пространстве выводит «психоаналитическую ситуацию» за пределы кабинета, ломает столь хрупкое таинство и превращает «психоаналитическую процедуру» из принудительного самоотношения клиента в межличностную коммуникацию.
Но это уже наша внутренняя кухня и я не стану здесь продолжать эти размышления. Отмечу лишь, что коммуникационные ограничения естественны и традиционны для профессиональной деятельности в сфере работы с динамикой бессознательного. Так было всегда и это даже не обсуждается: иерофанты античных мистерий не ходили на агору посплетничать и обменяться новостями; священнослужители не болтали с мирянами на завалинках; а та же Марта Фрейд не публиковала семейные фотографии в вечерних газетах. Причин тому и даже целей тут так много, что я, пожалуй, воздержусь от их перечисления и комментирования.
Лучше давайте пойдем дальше и спросим себя – почему эти совершенно естественные и органичные и психоанализу как личностной ориентации, и психоанализу как профессии некодифицированные требования и ограничения, являющиеся основой самого существования и этой ориентации, и этой профессии, вызывают более или менее стойкое и эмоционально окрашенное сопротивление? Проявляющееся как деятельно, когда практикующие, правда – только по их словам, психоаналитики активно позиционируют себя в качестве сетевых троллей (типа Наталии Нефедьевой), так и концептуально, когда практикующие психоаналитики настаивают, подобно Владиславу Низамову и его единомышленникам, на необходимости личностной презентации в сетях как условия самого существования практики: «Это помогает трансферентному ребенку выбрать трансферентного объекта» и т.д. – см. первоисточник в материалах нашей дискуссии.
Основной «страшилкой» этого сопротивления является недопустимая с точки зрения данных коллег «фобия перед социальным пространством», порождаемая дерективными запретами. Предполагается, что психоаналитик – это не просто социально полноценная личность; это носитель идеала социальности, трансферентно избираемого и осваиваемого, интегрируемого пациентом в режиме Ребенка, получающего от Родителя наставления и любящую защиту. Концептуальная и методическая подоплека таких рассуждений для меня очень странна (это еще очень мягко сказано), но тут, опять же, не место и не время для разговора об этом.
Пойдем более простым путем
Прежде всего – давайте отпустим всех тех, кто, прочитав выше о психоанализе как личностной ориентации, исследовательском самоотношении, и пр. ясно увидел и осознал, что его жизнь, его личность, его психотерапевтическая работа не имеют со всем этим ничего общего, что ему (или – ей), как и Владиславу Низамову, ближе «аналогии с сообществами врачей, архитекторов, скульпторов, инженеров, т. е. профессионалов, где опора идет на знания о процессах, свойствах предмета, убежденность в опыте, свободе мысли, творчестве» (я сегодня так часто цитирую эту его мысль именно потому, что давненько не встречал такой четкой формулировки антипсихоаналитической профессиональной установки), то мой совет – не читайте дальше мои рассуждения. Они не про вас…Никакие психоаналитические нормы, а тем более – некодифицируемые «табу», для вас не писаны. Работайте себе как работали и живите спокойно и по возможности счастливо. И делайте, что хотите, в социальных сетях.
Кстати, чтобы не плодить лишних и незаслуженных обид, я выскажу предположение, что Владислав сформулировал эту аналогию в контексте спора, а на самом деле природу нашей профессии понимает более адекватно.
Если вышесказанное все же вызвало у читателя какие-то ассоциации и затронуло какие-то струны его души, если в своей персональной саморегуляции и профессиональной активности он находит параллели с тем, что было тут описано под именем «психоанализа», то нам придется говорить о психоаналитической этике более серьезно. Частичные, или же кая я привык их назвать «парциальные» психоаналитики, прекрасно описанные Фрейдом в его поздних лекциях по введению в психоанализ, наиболее уязвимы именно в сфере некодифицированной психоаналитической этики.
Ведь почему тот же Владислав Низамов и, как я понял, достаточно большая часть олицетворяемых им «психоаналитических психотерапевтов» так упорно сопротивляются принятию столь естественных для любого психоаналитика «табу», т.е. той системы запретов и предписаний, которая является не просто нашей отличительной особенностью, но и составляет саму возможность нашего существования? Существования ментального, а если честно – то порою и физического, поскольку, как мы знаем по примеру и самого Фрейда, и многих его учеников, шедших в авангарде и еще не владевших техниками безопасности, бессознательное жестоко карает за любые нарушения этих «табу» всех, кто находится с ним в намеренном и длящемся взаимодействии.
Ответ ясен любому, кто прочитал эти мои заметки. Но я его, пожалуй, все же озвучу, поскольку знаю, что не все очевидности очевидны для тех, кого они касаются непосредственно.
Дело в том, что быть психоаналитиком – радостно и комфортно, но притворяться психоаналитиком – не просто неприятно, а мучительно и самоубийственно. Это как Патроклу выходить на битву в доспехах Ахилла. Как может живой человек, взрослый человек, мудрый и активный человек, готовый учить и лечить, наставлять и организовывать (а вы все именно таковы, коллеги, и я не собираюсь умалять вашего социального статуса и ваших заслуг), долго притворяться «мертвым человеком»? Да никак… Как может полный жизни и мирских желаний человек долго притворяться «оптинским старцем», непосредственно общающимся с Божеством и духовно живущем в ином, «горнем мире», ментально чуждом окружающей его «земной юдоли»? Тоже – никак! Это немыслимо и нетерпимо. Вспомним хотя бы толстовского «Отца Сергия», этот пример тут подходит точнее всего. Но герой Толстого пошел по пути дополнительных телесных страданий, наши же герои просто покинули монастырь, надеясь на то, что в миру смогут творить те же чудеса. И учить страдальцев, мучающихся от неосознаваемых блокировок естественных для человека желаний, следовать своему примеру – жить и радоваться жизни…
Вы спросите – а что тут плохого? Отвечу – ничего…
Просто все это – другое, не психоаналитичное до абсурдной карикатурности. Не плохое, не неправильное, не осуждаемое или критикуемое, отнюдь. Просто другое…
Проблема только в том, что этим «другим», как сорняком, заросло сегодня все наше российское психоаналитическое поле. И росткам психоанализа, как персональным, так и организационным, очень трудно пробиться сквозь эту чащу.
Но я опять отвлекся. Есть ведь еще и третий вариант.
Ведь психоаналитики все же – это не мифические персонажи. Они встречаются в нашей жизни, не тысячами, конечно, и даже не сотнями. Но лично я лично знаю в России шестерых психоаналитиков; на самом деле их, конечно же, больше, хотя и не порядок. В свое время тот же Фрейд нашел и объединил вокруг себя тоже шесть человек, которых признал психоаналитиками (не считая Юнга, которому он испытывал скрытую личную неприязнь, и Штекеля, которого он открыто ненавидел).
Так вот. Если все вышесказанное – про вас, полностью или же по большей мере, то готовьтесь к принятию на себя обозначенных выше дополнительных (некодифицированных) этических обязательств. А точнее – этических самоограничений, потому что нормы подобного рода просто не могут быть прописаны ни в каких кодексах. Потому хотя бы, что идут они не извне, а изнутри; не манифестируются, а скрыто присутствуют; коренятся не в требованиях, навязываемых нормативными актами или мнением сообщества коллег, а в самой природе нашего существования в качестве психоаналитиков, являясь неотъемлемыми его атрибутами.
Нарушения этих норм так же невозможно, как, скажем, участие в автогонках в состоянии глубокого опьянения или прыжок с высоты без парашюта. Т.е. физически нарушить их можно, но это будет твоим первым и последним опытом подобного рода. И на этом твое существование в данном качестве просто прекратится. Возвращаясь к изначальному поводу нашей дискуссии, можно сказать: резвись как хочешь в социальных сетях, экспериментируй со степенями «личностного открытия», подписывай петиции, ставь лайки, дружи со всем, что шевелится, чекинься в интересных местах, затролливай неприятных тебе персонажей и любезничай с приятными… Но если даже кто-то при этом в восторге напишет – «Психоаналитик жжет!», он будет не прав. Это не психоаналитик «жжет», это – его Тень, которая так и не была им высветлена и взята под деятельный контроль. А значит он – не психоаналитик, который должен быть человеком без живой и активной Тени. А точнее – Тенью без человека…
Если же ты психоаналитик (а уход носителя «психоаналитичности» в профессиональную клиническую деятельность предполагает высший уровень подобного рода личностной и глубиннойтрансформации), то даже обозначение в ленте твоего Дня рождения и наличие поздравлений с ним сразу же ломает морок мистерии и превращает тебя в обычного живого человека. Такого же, как и все. Каковым ты не должен быть в этой и вправду странной «аналитической ситуации» ни при каких условиях. Таковы правила этой игры и нарушать их, а тем более – мошенничать, нельзя – расплата будет слишком жестокой…
И все же - может ли психоаналитик в нашем его понимании нарушать эти неписанные нормы и столь важные для него самого «табу»? Может, как говорится – «Nobody's perfect ». Но это всегда должно быть поводом для самоанализа или же для обращения за помощью к коллеге. Т.е. поводом для деятельной отработки принципа персональной и корпоративной психогигиены.
Ну и последний вопрос: кто или что может или должно контролировать исполнение всех этих недокументированных и даже непроизносимых требований? С которыми мы рождаемся в качестве психоаналитиков и вне которых в этом качестве прекращаем свое существование. Ответ очевиден – никто и ничто, кроме на самих.
Нарушение этих норм (или по-фрейдовски – «табу») равнозначно утере своей психоаналитичности – и персональной, и корпоративной и профессиональной.
Это некий маркер покидания, своего рода – «comingout »… Видите человека, устраивающего по ночам пьяные разборки в чатах, или – яростно бранящегося в комментах, или – любовно выставляющего напоказ свои путешествия и приключения, или просто – любующегося собой и хвалящегося своими успехами, – будьте уверены в том, что это уже не психоаналитик (либо – человек, уставший притворяться психоаналитиком).
Существование в качестве психоаналитика выглядит в глазах «обычных людей» весьма странным, если не сказать – ненормальным. Но я повторяю и подчеркиваю: для нас самих эта ситуация предельно комфортна, а любое нарушение этих совершенно естественных для нас форм самоотношения и социализации (извне воспринимаемых как «табу», требующие сложного объяснения и обоснования) воспринимается как травма, как угроза, как нечто абсолютно немыслимое и даже невозможное. Мы просто живем в совершенно иной реальности. Образно говоря, мы, как рыбы, должны плавать в воде в то время, когда обычные люди резвятся на берегу. Мы поселились в мире снов и фантазий, обустроили его и обжили. И если кому-то со стороны кажется, что так жить нельзя, то ответ один – попробуйте. Попробуйте, и, возможно, вас дрыном отсюда не выгонишь!...
И мне представляется (скажу уж пару слов и о том, что волнует сегодняменя самого, не все же мне разбирать треволнения коллег), что начало формирования организационных основ российской психоаналитической школы как раз и должно быть обозначено созданием аналога былого «Тайного комитета» для отстаивания действенности сущностных для нашего существования «табу» и авторитетного отсеивания всех тех, кто эти «табу» не в состоянии не нарушить. А значит – не является нашим собратом, а только притворяется им. Отсюда, от этики, а не от различного рода теорий, методик и техник, начинало выстраиваться здание психоанализа вообще и начинает уже, как мы видим, заливку своего фундамента и здание российского психоанализа.
Все так, но мы снова подошли к изначальному вопросу – а судьи кто? Но это другая тема, требующая серьезного и явно закрытого обсуждения. Ясно одно – это не должны быть просто члены профессиональный сообществ, избранные для исполнения соответствующей «общественной нагрузки». Предварительно же можно сказать, что мы нащупали (и надеюсь – продолжим двигаться в этом направлении) определенные точки опоры, нашли некоторые критерии «непсихоаналитичности», которые весьма наглядно, без всякого внешнего и унизительного контроля (по типу зеленой лампочки в фильме «Кин-дза-дза») смогут обеспечить первичный отбор…
Закончить хотел бы именно здесь - внезапно, но предсказуемо… Для затеянного Владиславом разговора на эти судьбоносные для всех нас темы в публичном пространстве ресурс «дозволенных речей», пожалуй, исчерпан. А местами даже и превзойден…
Но кроме рассуждений есть еще и метафоры, а кроме доводов – чувства. И мне кажется, что уместно будет напоследок и без объяснений привести здесь еще один, заключительный кусочек из все того же гениального стихотворения БГ:
Скажи мне, что я сделал тебе,
За что эта боль?
Но это без объяснений,
Это видимо что-то в крови,
Но я сам разжег огонь,
Который выжег меня изнутри.
Я ушел от закона,
Но так не дошел до любви.
06.12.2016