- Что ж, твоя взяла. Видимо, мне придётся это рассказать ради того, чтобы ты примерила все мои подарки и больше не ругалась на меня. Мне одиноко.
- Не думала, что такие люди, как ты, могут быть одинокими.
- Такие, как я, как раз чаще всего и оказываются одиноки. Примерь наряды, прошу.
- Хорошо, - наконец сдалась она, и я вышел.
Когда она разрешила мне снова зайти, я не узнал её; голубое платье струится мягкими складками до самого пола, скрывая даже мыски шёлковых туфель, зато точёные плечи и шея открыты, благодаря большому сборчатому вырезу. Сейчас передо мной стояла совершенно иная Стефана, она походила на царственную особу, полную жизни и очарования, хотя и явно робела от перемены, которую открыло ей зеркало.
Я вздохнул. И почему я не могу полюбить её? Она ведь совершенно не такая, как Гретэль или Барбара. Она чиста и непорочна и уж точно не превратит мою жизнь в ад. Но беда в том, что это сделаю я. Это я слишком порочен для неё, и с той же Гретэль, хоть мне и неприятно это осознавать, у меня намного больше общего. Мой цинизм отравит Стефане сердце, и если она не возненавидит меня, то погибнет. К тому же, я веду слишком опасную жизнь, и если я позволю кому-то быть со мной, я неизбежно подвергну этого человека такому же риску. Я должен быть один. Во всяком случае, пока у власти Адольф Гитлер.
Поэтому всё, что я могу сделать для Стефаны – это быть ей хорошим другом. Как жаль, что она не может этого понять… Но осталось немного потерпеть, совсем немного.
Мы гуляем по парку Бритцер и обсуждаем увиденный в кинотеатре фильм. Она держит меня за руку. Аромат цветущей сирени прян до головокружения.
- А здорово он его перехитрил!...
- Дыши сиренью, любимый, - Стефана тихо смеётся и закрывает мне рот губами.
Я знал, что к этому всё и придёт и не стал противиться. Она заслужила поцелуя. Поцелуя перед дальней дорогой.
· Ей самой не хотелось оставаться в Германии, она звала меня с собой, но у меня был весомый аргумент – что я не могу оставлять «Ястреб». Она отнеслась к этому с пониманием, и всё же не скрывала грусти, что я не готов всё бросить ради неё и отправиться навстречу счастью. «Я и не любил тебя никогда», - так и подмывало меня ей сказать, особенно стоя на вокзале, когда я крепко обнимал её, гладил её волосы, и когда она обречённо вздохнула в тот миг, в который я разнял наши руки. Она не стала противиться моей воле и тотчас же убрала их за спину, сцепив пальцы.
Поезд доставит её до Лиссабона, а оттуда, на пароходе, она отправится в Аргентину. Я дал ей денег и обещал выслать ещё, если эти закончатся.
Зайдя в вагон, она плакала. Время, уверял я себя, нужно время, чтобы её боль притупилась.
Однако, она не осталась несчастна. Буквально через полгода я получил от неё письмо, в котором она рассказывала, что полюбила некого Педро Альвареса, аргентинца, который обучал её испанскому. Он в буквальном смысле носил её на руках. Настоящий мужчина, не то, что Хельмут Штольц, похоронивший её заживо. И не то, что я, обманувший её надежды. Что ж, она этого достойна.
О том, что она жива, я всё же собирался при личной встрече рассказать Хельмуту. Но случая так и не представилось. В самом начале 1943-го года он покончил с собой, узнав об измене Барбары.
***
Дитрих был прекрасным рассказчиком, и все те ужасы, которые ему пришлось пережить, священник словно бы ощутил на себе. В конце концов, отец Герхард так расчувствовался, что почти с нежностью обнял Дитриха и прижался щекой к его щеке. С минуту-другую оба молчали. Первым заговорил Дитрих, даже не смочив вином пересохшее от долгих повествований горло.
- Я хотел бы исповедаться, отец Герт.
- Но я выпил…
- И всё равно ты остаёшься священником. А мне это надо… Я должен был рассказать Хельмуту всю правду про Барбару. Если бы только он дождался Стефану.
- Ты ничем не согрешил, Дитрих. Он не послушал бы тебя, - спокойно сказал отец Герхард, - Он уже сделал свой выбор, как бы жестоко это ни звучало. А за Стефану можно лишь порадоваться, - священник вдруг усмехнулся, - Забавно, насколько же извратила всю правду Гретэль! Впрочем, Стефану ты и впрямь купил. Правда, для того, чтобы спасти.
- Это слишком сложно для её понимания...Ещё вина, отец Герт? – в беззаботной манере предложил Дитрих.
- Я только за! – весело отозвался монах.
Они просидели до утра и говорили так много, словно бы их ссора длилась несколько лет, а не месяцев.
Их примирению обрадовались и ученики, которых освободили от утренних уроков, потому что отец Герхард, страдая от похмелья, так и не смог явиться на занятия.
В ближайшее воскресенье церковный хор спел в своём полном составе, и солиста было сразу два – Себастьян и Руди, чьи голоса, подхваченные множеством других, напоминали прихожанам об утраченной чистоте не хуже даже самых проникновенных проповедей отца Андре и отца Герхарда.
Глава 8.
Как отец Герхард уцеломудрил по уши влюбленную в отца Андре пожилую даму.
Начались летние каникулы, и поскольку занятий в приюте не было, у отца Герхард а и отца Андре появилось больше свободного времени. Как и у Дитриха, который предложил монахам и Руди устроить пикник у лесного озера. Конечно же, с ними отправился и Себастьян, без которого Руди теперь не представлял ни одной свободной минуты. Между мальчиками завязалась настолько тесная дружба, что даже болеть и выздоравливать они умудрялись одновременно. Дитрих купил им одинаковые велосипеды, а так же отцу Герхарду и себе - у отца Андре давно был свой, с которым он не расставался со времён семинарии.
Путь до озера лежал неблизкий, но на велосипедах - всего полтора часа в каждую сторону. И пускай жара совсем обессилила путников, впереди их ждало купание в прохладной воде, настолько чистой, что на дне можно было разглядеть каждый камешек. Впрочем, монахи не купались, поскольку им запрещено оголяться прилюдно, но вид купающихся мальчишек и Дитриха дарил и им ощущение прохлады. Дитрих и Руди учили Себастьяна плавать. Ему было страшно, и он впивался в бедного Дитриха мертвой хваткой, стоило ему отпустить мальчика.
- А из него бы получился хороший отец, - с сожалением в голосе сказал отец Андре, пока отец Герхард, проголодавшись на свежем воздухе, уплетал сосиски в тесте.
- Да, хороший отец из него бы получился, - согласился францисканец, - только хороший муж - вряд ли.
- Зато у него есть мы. Эй... Оставь хотя бы немного еды детям!
Отец Герхард улыбнулся, и, приподняв салфетку, которой была накрыта корзина, убедил отца Андре, что выпечки ещё много и хватит на всех.
Такие поездки к озеру случались довольно часто, чему была рада и Марин Виардо, у которой благодаря ним появлялось немного времени для отдыха. Она прекрасно поладила с Адель Бенуа, и теперь они только и делали, что судачили часами напролёт о том и о сём.
Говорили о детях, внуках, мужьях... Обычные разговоры для пожилых дам. Вскоре к этому списку добавилось и обсуждение недавно открывшегося магазина женских шляпок, которым владела Виолетта Дельмонс - дама чуть более старшего возраста, нежели они, но, похоже, ничуть не желающая стареть. Ей все ещё нравилось внимание мужчин, но особенно она любила священников. Стоит ли говорить, что отец Андре, красивый, мужественный, но при этом грациозный, как жеребец, с первого взгляда покорил её сердце? Вдобавок к этому, он был ещё и харизматичным, с тонким чувством юмора. Элементарную вежливость с его стороны она воспринимала, как знаки внимания, всегда приходила на мессу в своих лучших нарядах и благоухала духами на весь костёл. Увы, этим дело не ограничилось. Как и любая мечтательница, лишённая всякой надежды на воплощение мечты в реальность, она любила приукрасить, рассказывая подругам, какие страстные у отца Андре поцелуи, как он сокрушается, что дал монашеские обеты и теперь вместо общества прекрасных женщин вынужден до конца дней терпеть подле себя прожорливого отца Герхарда. Впрочем, про тягу францисканца вкусно покушать добавила скорее Адель, благодаря которой сплетня разлетелась на всю деревню, после чего всякий, проходя мимо отца Андре, так или иначе обращал на него неравнодушный взгляд. Женщины всегда смотрели с лёгкой насмешкой, мужчины – чаще с сочувствием, ведь никто из них не хотел оказаться объектом любви престарелой Виолетты Дельмонс.
Что же касается самого отца Андре, он не мог всего этого не замечать, поэтому написал впечатляющую проповедь о вреде похоти, однако и её прихожане восприняли превратно.
- Ах, как он борется с собой, - вздыхала Виолетта, и всё больше дам стало приходить в её магазин за шляпками, чтобы из первых уст услышать историю о запретной любви священника к набожной католичке, которая – нет-нет – ни за что не ответит на его ухаживания, ведь его обеты святы и нерушимы, и даже сама смерть не сможет освободить отца Андре от них.
Какой же неожиданностью для неё стало, когда в этот исключительно дамский магазинчик заявился ни кто иной, как отец Герхард.
- Рада вас видеть, отец, - Виолетта заметно растерялась, однако смогла выдавить из себя улыбку, - Вас что-то интересует? У нас только женские шляпки. Или, быть может, вы ищете кому-то подарок?
- Вы правы, - отец Герхард тоже изобразил улыбку, - Я совсем не интересуюсь женскими шляпками, мне вообще не очень-то идут головные уборы. Я пришёл поговорить с вами насчёт отца Андре.
- Но почему же он сам не пришёл?
- Вы, я погляжу, были бы этому только рады? И без того вся деревня судачит о том, как он якобы ухлёстывает за вами. Только я знаю отца Андре лучше вас, и я уверен, что это не так. Поэтому прекращайте выдавать желаемое за действительное. Он священник, Виолетта, священник. И никогда он не перестанет быть священником, это невозможно, поймите. Раз уж человек принял сан, обратного хода нет, и его наставники в духовной семинарии позаботились, чтобы он заранее твёрдо знал, на что идёт и в чём клянется.
- А по-моему, вы просто, завидуете, отец, что любовь такой женщины, как я, досталась не вам. Обыкновенная мужская зависть.
- Я не мужчина, я священник, - гордо ответил францисканец, - И отец Андре – тоже. Запомните: священник и мужчина не могут существовать в одном лице.
- Что ж, пусть придёт сам и скажет мне это в лицо. Знаете, чтобы разбить сердце, тоже нужна смелость. И не смейтесь надо мной. Я люблю отца Андре. Ещё как! Неужели вы думаете, что, раз я стара, то уже не могу любить? Так вот, дорогой отец Герхард, я вам кое-что скажу. Запертая в этом дурацком старом теле, как в тюрьме, я ещё молода — ещё способна чувствовать, и желать, и мечтать! Да, старость — это самое жестокое, что на нас обрушивает мстительный, жалкий, злобный бог.
Отца Герхарда перекосило от злости после её слов. Но он не утратил самообладание, что стоило ему колоссальных сил:
- Смотрите, при отце Андре так не скажите. Он явно не оценит. Как, впрочем, и я. А что до вашего одиночества – Бог тут не причём. Вы ведь до сих пор мадемуазель? Вы могли выйти замуж, но если вы этого не сделали и поэтому страдаете от одиночества, то это означает только одно: вы сами выбрали свою участь.
Таким суровым отца Герхарда, пожалуй, не видел никто. Он холодно попрощался и вышел, совершенно уверенный в том, что раз и навсегда избавил своего настоятеля от гнусных сплетен, но не тут-то было…
Через день все стали судачить о том, что он, отец Герхард, узнал о нецеломудренных намерениях отца Андре по отношению к честной прихожанке и грозится сообщить в епархию.
- Бедный отец Андре, - вздыхала Адель, - Теперь его в лучшем случае сошлют на дальний приход, а в худшем – лишат сана.
- Полно тебе, мама, - вмешался Гаспар, которому эти разговоры уже порядком надоели, - Неужели ты думаешь, что наш отец Андре может запасть на такую, как старуха Дельмонс?
- А чем она плоха? – изумилась Марин Виардо, - только тем, что старуха? Я, быть может, тоже хотела бы встретить свою любовь, - она кокетливо завела себе за ухо выбившуюся из причёски прядь, - Только пусть это будет не священник, а тот, за кого можно выйти замуж.
- О, это будет устроить проще простого, - Гаспар воодушевился, - Может быть, устроим на нашей ферме, скажем, благотворительный вечер с танцами? А заодно и соберём средства на нужды нашего собачьего приюта. Нарядим вас, мадам Виардо, получше, вы будете блистать и притягивать взгляды мужчин.
Марин смутилась, как школьница. Было очевидно – идею Гаспара она полностью одобряла. Сам же Гаспар не столько любил народные гуляния, сколько хотел положить конец этим грязным сплетням, чтобы народ забыл про священника и старуху и обсуждал предстоящее мероприятие.
Отец Андре и отец Герхард были безмерно благодарны ему за это и тоже решили принять участие в организации праздника. К ним присоединился и Дитрих, которому тоже была небезразлична репутация его кузена.
Ближайшее пастбище очистили от экскрементов скота и приспособили для всевозможных увеселений. Вскоре это место было не узнать. Народу полным-полно, всюду снует детвора, в том числе и дети из приюта. По кругу были разбиты палатки со всяческой снедью и поделками местных умельцев. Гаспар и Бертран, наряженные клоунами, зазывали детей поучаствовать в конкурсе на меткость – нужно было кинуть монетку в кувшин с небольшого расстояния – и самых удачливых и метких ждал приз в виде коробки леденцов. Старик Лоран вместе с Дитрихом, которого всё детство учили верховой езде, катали всех желающих на фермерских лошадях, в том числе и отца Герхарда, который, запутавшись в подоле хабита, чуть не упал, когда пытался залезть в седло. К счастью, Дитрих вовремя подхватил его, не то бы священник мог не отделаться простым ушибом. Марин Виардо, надев своё лучшее, пусть и не последней моды, платье, собирала пожертвования на приют, и подле неё, что не удивительно, крутилась Адель, что разглядывала гостей в надежде подыскать для подруги кавалера её возраста.
Явилась на мероприятие и Виолетта… К великому сожалению отца Андре. И здесь он уже не мог никуда от неё деться, сославшись на дела.
- Здравствуйте, отец Андре, - Виолетта подхватила руку священника и, не отрывая от него долгого взгляда, чувственно припала к ней губами, - Как вам благотворительный вечер?
- Мои друзья постарались, - доминиканец сдержанно улыбнулся, надеясь, что недолгой беседы будет достаточно, чтобы эта женщина удовлетворила свою потребность в его внимании, - Вы уже пожертвовали на приют? Мадам Виардо будет очень рада любой сумме. Тем более, я вижу, у вас в последнее время большой успех по части продажи шляпок.
Последнее замечание было сказано в полуязвительной манере, однако ослеплённая чувствами Виолетта так и не заметила подкола.
- О, я, конечно же, пожертвую. Ведь об этом меня просите вы.
- Вот как? - почти открытая насмешка, жёлтые всполохи в синих глазах, - Значит, вы готовы сделать всё, что я попрошу?
- Да, - серьезно ответила Виолетта, намёк был понят, - Только если попросите вы лично, а не будете посылать ко мне вашего помощника.
Сейчас она выглядела оскорблённой. Отец Андре сделал вид, что не обратил на это внимания, и лишь ответил:
- Я не присылал к вам отца Герхарда. Если он и приходил к вам, то явно по своей собственной инициативе. Но согласен, это не его дело, и я обязательно отчитаю его за подобный произвол. Если пожелаете, назначу самую строгую епитимью. Например, месяц строгого поста, как вам такое?
Лицо Виолетты просияло.
- Лучше три месяца. Ему будет полезно.
- Отощает он за три месяца на хлебе и воде, - улыбнулся священник, отводя взгляд в сторону своего помощника, который всё-таки смог забраться на лошадь и теперь просил Дитриха его сфотографировать, - Но зато про него больше не будут ходить сплетни по поводу того, какой он обжора. Теперь осталось решить, что же делать мне? Как добиться, чтобы про меня перестали ходить гнусные сплетни?
- Я знала, что вы спросите, - дыхание Виолетты замедлилось, - Но поверьте, не я распространяю эти сплетни, а ваша драгоценная Адель Бенуа, к которой вы относитесь почему-то намного теплее, чем ко мне.
- Я священник, - напомнил отец Андре, - и должен одинаково любить всех людей. Поэтому для меня нет разницы, вы передо мной, мой кузен, отец Герхард или Адель Бенуа. Я всех вас люблю, и ко всем одинаково беспристрастен. И если я говорю, что люблю - это отнюдь не означает, что люблю, как мужчина.
- Но вы мужчина, - прямо сказала Виолетта, - Что бы вы мне не говорили. Я знаю, что под вашим мешковатым хабитом скрывается очень даже ладное мужское тело.
Она провела руками по его плечам, и ей даже показалось, будто он весь затрепетал от этой мимолётной ласки.
- Не запрещайте себе желать. Не пытайтесь возвыситься до Бога. Это, в конце концов, гордыня. Вспомните, как низко пал Люцифер, пытаясь уподобиться Господу. Поверьте, я прихожу на ваши проповеди не только для того, чтобы полюбоваться вами, но и послушать вас. И надо сказать, отец, вы не так уж соответствуете тому, что проповедуете.
- Сомневаюсь, чтобы в своих проповедях я советовал потакать похоти, - ответил отец Андре чуть жёстче.
- Но я вас не только желаю, но и люблю, - Виолетта обхватила своими сухими ладонями его руку, - Отец Андре... Если бы я могла хоть что-то сделать со своими чувствами. Вы исповедуете меня?
- Конечно, - священник снова смягчился, - Но только если вы действительно в этом раскаиваетесь.
- Раскаиваюсь, - заверила Виолетта, - Только я не могу исповедоваться, когда кругом столько людей. Пойдёмте в хлев? Думаю, вас это не смутит, учитывая то, Кто появился на свет именно в хлеву.
- Конечно, не смутит, - монах был даже немного польщён, какие аргументы она приводит, чтобы подкупить его.
Он не боялся оставаться с ней наедине. В конце концов, что она сделает? В толпе людей она гораздо опаснее - мало ли ей взбредёт в голову поцеловать его, чтобы это увидели все? Чего угодно можно ожидать от этой взбалмошной старухи. Самое главное - уйти так, чтобы никто не видел, что они уединяются вместе. И это им почти удалось - их увидел разве что отец Герхард, но он точно не будет разводить сплетен, и Себастьян, которому и вовсе не было интереса до дел взрослых. Они с Руди задумали свою авантюру - взять велосипеды и сбежать с праздника. Надо сказать, здесь также виной послужили сплетни Адель, от которой Себастьян услышал, якобы в лесу, куда они ездят купаться, пропала без вести молодая девушка, и нашли лишь её руку. Мальчики воодушевились и решили разыскать сам труп. Естественно, посвящать в это взрослых они не стали. Задумываться о том, насколько правдиво всё то, что говорит Адель Бенуа, им тоже было невдомёк. Зато к самому походу ребята готовились основательно: собрали рюкзаки, куда положили одеяла, воду и печенье, карманные фонарики, несколько коробков спичек и - на всякий случай, складные ножи. Ничего лишнего, только всё самое необходимое. И без того рюкзаки были набиты до отказа, и возникал риск, что взрослые начнут интересоваться, куда они намылились с таким багажом. Но взрослым было не до них, как и другим детям. Мальчики потому и ждали благотворительного вечера, ведь там за ними никто пристально не следил, а значит - можно смело осуществить свою затею. Вот они уже покинули ферму, и промчались вдоль деревни. Ветер раздувал их волосы и расстегнутые ветровки, надетые поверх белоснежных рубашек, в которые их вырядили Дитрих и Марин. Вдалеке виднелся силуэт полуразрушенной мельницы, за которой тянулся длинный каменный виадук. Вернутся они не раньше, чем на следующий день, и старшие, ясное дело, спросят с них достаточно строго. Но и тут мальчики всё продумали. Они ответят, что хотели съездить в соседнюю деревню, и позвать её жителей на благотворительный вечер на ферме Бенуа, чтобы ещё больше людей помогло приюту, но поскольку возвращаться было поздно, их оставили на ночь на местной ферме. Если же спросят про рюкзаки, то всегда можно ответить, что собирались после поездки поиграть в туристов. На что только не способна детская фантазия! Богаче она разве что у Виолетты Дельмонс, вообразившей, что сумеет соблазнить отца Андре.
- Вы хотели исповедаться? – напомнил священник.
Виолетта притихла – ей показалось, что в заднюю дверь хлева кто-то вошёл, но это была лишь коза, белая, с коричневыми боками.
- Не сегодня! – вдруг пламенно ответила старуха, - Сегодня я хочу, чтобы вы поцеловали меня. В губы! Как будто мы – любовники!
Ошеломленный, отец Андре засмеялся.
- Виолетта, ещё раз повторюсь, я священник!
Дельмонс засмеялась жутким, пронзительным смехом.
- Ах, Андре, ну и подделка же ты! Поддельный мужчина и не менее поддельный священник! А ещё имел наглость когда-то предложить мне заняться любовью!
- Лишь в твоих мечтах, старая паучиха! – священник не сдержался, - лишь в твоих больных мечтах!
- Подожди, я не закончила! – старуха сорвалась на крик, - Ты подделка, слышишь! Ты, наверное, импотент! Ни разу не смог бы взять женщину, ни разу!...ААААААА! – заорала она во всё горло, отчего отец Андре оторопел, - Помогите, насилуют! ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ, ПОХОТЛИВЫЙ СВЯТОША! УБЕРИ СВОИ МЕРЗКИЕ ЛАПЫИ ВСЁ ОСТАЛЬНОЕ! ПО-МО-ГИ-ТЕ!
В ту же секунду она разорвала на себе юбку и чулки, одной рукой растрепала причёску и тут же замерла, как только в полумраке хлева неожиданно сверкнула фотовспышка.
- Мы уже тут, - раздался из-за горы сена голос отца Герхарда, - Пришли к вам на помощь ещё до того, как вы об этом попросили.
Монах вышел из засады, а с ним и Дитрих с фотоаппаратом на шее. Похлопав францисканца по плечу, он похвалил его:
- Отличный план, отец Герт. Хотя трюк с козой именно я придумал.
- А я в считанные секунды её раздобыл, - отозвался Лоран Бенуа с лёгкой обидой в голосе, после чего тоже вышел из укрытия.
- А я, - к великому ужасу Виолетты Дельмонс, с ними была и Адель, - сделаю всё возможное, чтобы весь город узнал о том, какая вы подлая и насквозь лживая особа. И ещё: шляпки у вас безвкусные! Такие давно не в моде!
Это было уже слишком. Униженная, раздавленная и оскорблённая, Виолетта в разорванном платье села на землю и, обхватив голову руками, разрыдалась.
- Вот теперь, - не без удовольствия заметил отец Андре, - Я вижу, что вы готовы к исповеди.
- Нет уж, - вступился отец Герхард, - Уж лучше я её исповедую. Ты больше не останешься с ней наедине.
- Что верно, то верно.
Белая коза с коричневыми боками снова прошла мимо них, остановилась подле плачущей Дельмонс и слегка боднула её, после чего с головы старухи упал растрёпанный парик, обнажив почти лысую голову. Виолетта расплакалась ещё сильнее.
- Она ещё и лысая, - покачала головой Адель, и по тому, как ехидно сверкнули её глаза, стало понятно, что скоро об этом узнает вся деревня.
Выхода у шляпницы не было – только переезжать в другое место, что она и сделала буквально сразу же, оставив отцу Андре лишь длинные очереди на исповедь. Каждый раскаивался в том, что верил в ходившие по деревне сплетни, и каждого ждала епитимья в виде недельного поста.
Но вернёмся к Руди и Себастьяну.
Наконец, мальчики добрались до леса. Высоченные сосны и ели казались голубоватыми в предвечерней дымке. Все их чувства вдруг необычайно обострились, с каждым следующим мигом в них укреплялось ощущение, что они совершают самоубийственную глупость. Не лучше ли вернуться? Но никто из них не хотел казаться другому трусом, каждый надеялся, что повернуть к дому решит другой.
- Дальше пешком? – предложил Руди, останавливая велосипед. - По лесу на нём ехать неудобно.
В голове его заиграл какой-то безумный марш, кровь стучала в ушах, а стрёкот цикад словно бы усилился, дополняя тревожные предчувствия.
Себастьян вздохнул.
- Да, дальше пешком. А велики оставим здесь. Не думаю, что их кто-то украдёт.
- Согласен. Идти с ними по лесу – ещё более неудобно, чем по тому же лесу на них ехать.
Прислонив новые велосипеды к дереву, мальчики углубились в лес. Местность в лесу оказалась заболоченной, тучи комаров висели в воздухе, и через какие-то несколько минут Руди уже весь чесался, громко ругаясь и отмахиваясь от мелких кровопийц. Себастьяна они почему-то не кусали, и он лишь усмехался, глядя на друга:
- Слышал бы Дитрих, как ты умеешь ругаться, отхлестал бы тебя по заднице и помыл бы рот с мылом!
- Я думаю, он и сам бы ругался не меньше, окажись он на нашем месте.
- Ну не знаю, - Себастьян закусил губу, - Я вот не ругаюсь.
- Тебя просто не кусают!
- Но разве я в этом виноват!
- Ну, хватит! – посерьезнел Руди, - Мы не гулять сюда пришли. Смотри по сторонам. Труп может быть, где угодно.
- Интересно, он сильно разложился…
Мальчики прошли ещё немало, прежде чем решили устраиваться на ночлег. Ещё не окончательно стемнело, но Руди и Себастьян уже были в лесной чаще, а где-то впереди их ожидало свидание с трупом девицы, возможно, изуродованным до неузнаваемости, начавшим разлагаться и кишащим червями. Наткнуться на такое в темноте? Нет уж, увольте.
- Я слышал, что душа умершего бродит вокруг тела до тех пор, пока его не похоронят по-христиански, - устрашающим голосом произнёс Себастьян, разводя костёр.
- Чепуха, - отмахнулся Руди, - никаких приведений не существует. К тому же, первые святые, как ты знаешь, и вовсе были скормлены львам. Не самые христианские похороны. Эхх, слышали бы тебя сейчас отец Герхард и отец Андре.
- Да ладно тебе, - Себастьян слегка пихнул его локтём в бок, - Я же пошутил, ты чего?
- Да я понял. Хочешь печенья?
Есть особо не хотелось, ровно как и спать. Никогда ещё они не оставались в лесу одни, без взрослых, да ещё и ночью. Вот тьма окончательно сгустилась, и до них ещё явственнее дошло, что поблизости нет ни фонарей, ни жилых домов, и ни единой души на много миль вокруг.
Впрочем… В этом они ошибались.
Вдруг на востоке тьма сгустилась в какой-то чёрный силуэт. Мальчики оцепенели. Силуэт приближался.
- Доставай нож, - шепнул Руди.
- Нет, надо взять большие палки и поджечь их на подобие факелов.
Силуэт становился всё ближе, грузный, огромный, страшный… Неужели медведь? Впрочем, вскоре стало понятно, что это человек, но это понимание не принесло мальчикам спокойствия. Скорее наоборот.
Вот они отчётливо увидели в отсветах огня здоровенного деда с ружьём наперевес. Дед было прицелился, но, внезапно обомлев, опустил оружие.
Он, похоже, сам немало удивился, увидев в лесу не браконьеров, а маленьких детей.
- Где ваши родители?! – сердито выругался он, - Знаете ли вы, что в лесу запрещено жечь костры! Хотите устроить пожар и погубить всю живность! Да я вас сейчас самих подпалю, негодники!
- Совсем как моя бабушка, - вздохнул Себастьян, - Она за зверюшек готова порвать в клочья. А вы кто? Егерь?
- Что-то вроде того, - старик почесал затылок, - Но кто вы и что вы здесь делаете?
- Мы ищем труп девушки, - честно признался Руди, - убитой в лесу недавно.
- Труп? Какой труп? Чёрт бы вас побрал! – снова выругался дед, - Сейчас вы станете трупами, если не потушите костёр! А ну, быстро! Не то действительно воспользуюсь ружьём!
- Мы сейчас! – засуетились мальчики и принялись поливать огонь припасённой в рюкзаках водой.
- Не могу на это смотреть, - буркнул егерь, глядя на их старания, и затоптал тлеющие угли своими грубыми сапогами. Воцарилась кромешная тьма, но тут же зажглись три фонарика – один носил с собой егерь.
- И как вы теперь без воды? – не без ехидства поинтересовался старик.
Дети лишь пожали плечами.
- Ладно, - егерь внезапно подобрел, - Отведу вас в свою хижину и напою чаем, а утром отведу домой. Надеюсь, вы придумали, что скажете своим родителям.
- У нас их нет, - ответил Себастьян, - Точнее, у меня есть бабушка. А у Руди – старший брат.
- Значит, он – Руди? – поинтересовался старик, кивая в сторону темноволосого мальчика, - А ты кто?
- А я Себастьян.
- Что ж, - егерь слегка замялся, - А я – Сильвестр.
Хижина егеря показалась мальчикам весьма уютной, особенно после мрачного леса, а чай и хлеб с маслом – необычайно вкусными. Себастьян не мог оторвать взгляда от охотничьих трофеев на стене – была и кабанья голова, и голова оленя, и всевозможные чучела уток.
- Вы – охотник?
- Был когда-то, - сухо ответил Сильвестр, подливая себе в чай ликёр из фляги, - Но потом мой охотничий пёс умер. Всегда любил гончих.
- Прямо как моя бабушка! – восторженно отозвался Себастьян, - У неё их 23.
- Да ты что, молодой человек! – не поверил старик, - Очень хотел бы посмотреть на твою бабушку.
- Если вы проводите нас до дома, то завтра сами её увидите, - мальчик загадочно улыбнулся.
- Да, - подхватил Руди, - Его бабушка недавно загорелась идеей выйти замуж. Пожалуй, вы бы ей подошли. Только вряд ли она любит пьющих.
- Да ты что! – снова воскликнул Сильвестр, - Это не какая-нибудь там выпивка, это божественный ликёр! Если вы никогда не пробовали алкоголь – хотя я в вашем возрасте всё перепробовал – то вам повезло, что вы начнёте с него. Это же Егермайстер!
- Да? – удивился Руди, - Мой старший брат, Дитрих, очень его любит.
- Значит, и с ним мы поладим, - Сильвестр повеселел, - Только не говорите мне, что и он загорелся идеей выйти замуж.
Все трое дружно рассмеялись, и старик капнул мальчикам немного ликёра в чай.
- Действительно, согревает…
- А то!
Егерь уступил мальчикам свою кровать, а себе постелил на полу. Утром они перекусили и выдвинулись из хижины. Велосипеды так и остались стоять у опушки леса, никто их не угнал, поэтому, довольные, что не потеряли своих железных коней, мальчики покатили их по дороге. Сильвестр шёл рядом и, чтобы как-то взбодрить их, травил весёлые байки из своей жизни.
Сначала проводили домой Руди. Дитрих был дома не один – с ним были отец Андре и отец Герхард. Как оказалось, они провели эту ночь в его доме, не желая оставлять безутешного друга в одиночестве. Фон Шварц поднял на уши всю полицию, и от него разило валерьянкой. Он так перенервничал, что, увидев Руди, просто молча обнял его, отложив нагоняй на потом. Само собой, младший фон Шварц в итоге не остался без наказания, и оно было весьма суровым для обоих мальчиков: целый месяц не видеться друг с другом. Так решил Дитрих, и это решение не обсуждалось.
Бабушка Себастьяна за одну ночь его отсутствия, казалась, постарела лет на 10 и теперь действительно выглядела на свои годы: почти седая, с нервно трясущимися руками. И всё же она раскраснелась, как девчонка, когда Сильвестр сделал комплимент её свежему лицу и попросил показать своих охотничьих псов.
- Это любовь, - вздохнула наблюдавшая за ними Адель, - С первого взгляда. А ты – иди мыться, негодник! – прикрикнула она на Себастьяна, - Ишь, чего удумал – ночью по лесу гулять!
- Только вы сами рассказали мне про труп.
- Какой труп? – взгляд Адель Бенуа виновато забегал по комнате, - Не было никакого трупа!
Глава 9.
Как отец Герхард и Руди вернули одному человеку смысл жизни.
Месяц без Руди был сущей пыткой для Себастьяна, им запретили даже вместе ухаживать за животными в приюте – для каждого было назначено своё время. В хоре они тоже не пересекались: на одной мессе солистом был Руди, на другой – Себастьян, и так – по очереди. Никогда ещё мальчик та не ждал начала учебного года, как в этот раз. Он старался развлекать себя книгами, общением с ребятами из приюта, а ещё наблюдал, как развиваются отношения его бабушки и Сильвестра. Немного неумелые ухаживания лесничего вызывали у Марин самое настоящее умиление, которое не способны вызвать даже самые изысканные реверансы. То он принесёт ей корзину благородных грибов, то банку варенья из лесных ягод. А ещё, как оказалось, у него есть внучка, чьё имя неизбежно напоминало Себастьяну о козе, жившей у отца Андре и отца Герхарда. Девочку звали Марта. Она была всего на год старше Себастьяна, тонкая и плавная в каждом движении – настоящая красавица! Длинные, ниже спины, светлые волосы, всегда заплетённые в тяжёлую косу, а ещё густые и тёмные – несмотря на цвет волос – ресницы. Увидев её впервые, Себастьян решил, что она похожа на русалку. Как и всегда, в середине августа, девочка приехала погостить к дедушке. Надо сказать, с самого начала их знакомство с Себастьяном не задалось. Когда она представилась, он не преминул вспомнить злополучную козу, и было это так.
- Меня зовут Марта, а тебя?
- Прямо как козу! – мальчик усмехнулся и только потом понял, что с девочками так шутить не принято.
Те шутки, которые оценил бы Руди, ей могут показаться обидными. Так и случилось. Марта насупилась и, деловито откинув назад косу, до этого мирно покоившуюся на плече, ответила оскорблённым тоном:
- Сам ты козёл!
В итоге егерю удалось их примирить, Марта быстро забыла о сравнении с козой и часами рассказывала Себастьяну о том, как первую часть каникул провела на море – отсюда и бронзовый загар, другую в Париже, где участвовала в конкурсе красоты среди школьниц, а перед поездкой к дедушке лазала по горам в Швейцарии. Себастьян слушал, раскрыв рот, и ему до боли хотелось рассказать что-нибудь не менее интересное, но что интересного случилось в его жизни за последнее время? Только то, как они отправились с Руди на поиски трупа в лес, только никакого трупа не было и в помине. Поэтому Себастьян, как мог, постарался приукрасить эту историю. То он спасал Руди от стаи диких ежей – и не важно, что ежи не нападают на людей, тем более – стаями. Себастьян обосновал это тем, что Руди до ужаса труслив, ревел, как девчонка, вот ежи и почувствовали его страх. Еще он решил, что будет интереснее, если путешествие продлится не день, а целую неделю, а значит, можно рассказать, как они с трудом добывали себе еду, и, конечно же, самую лучшую добычу приносил всегда он, Себастьян, тогда как Руди, тепличный цветочек, вечно привередничал. Верила ли Марта этим рассказам – сложно сказать, но она так заразительно смеялась и вздыхала в самые волнительные моменты, что Себастьяну хотелось рассказывать ещё и ещё. И он добился того, чего хотел – в один из вечеров Марта подарила ему свой первый поцелуй. Тогда мальчик понял, что влюбился окончательно и бесповоротно. Перед тем, как уехать, Марта пообещала ему, что приедет на Рождество, а потом – и на всё лето, а не только на две недели, как в этот раз. Себастьян только и жил этим ожиданием.
И вот настал сентябрь, начало учебного года, месяц наказания миновал, а значит, ему снова было разрешено общаться с Руди. Младший фон Шварц при виде одухотворённого Себастьяна уже решил, что это он ему так радуется. Но всё оказалось не так. Естественно, друг принялся рассказывать ему про первую любовь и те замечательные дни, что Марта гостила у дедушки.
- А как её зовут? – поинтересовался Руди.
- Марта, - с восхищением ответил Себастьян.
- Как козу, - Руди засмеялся, и тут же получил кулаком в глаз.
- Сам ты козёл!
На этом их дружба закончилась.
Сложно было представить себе ещё более одинокого ребенка, чем Руди. С мальчиками из приюта он не общался – они относились к нему настороженно, ведь каждый знал, что он младший брат директора, а значит, за любую шалость может настучать. Среди деревенских детей Руди тоже не нажил себе друзей. Зато у него был велосипед, и Дитрих с начала нового учебного года стал отпускать его кататься одного – но не дальше мельницы, поэтому Руди стал часто колесить по окрестностям, не сильно рассчитывая на приключения. И кто бы мог подумать, что он всё-таки найдёт кое-что интересное… Что-то, от чего его с ног до головы опутает липкий страх. В воде, среди камней, практически у самого подножия давно остановившейся мельницы он заметит отрезанную человеческую руку. И как они с Себастьяном думали, что не испугаются, если найдут в лесу целый труп? До чего же самонадеян он был! Впрочем, с Себастьяном ничего не страшно, почти как с Дитрихом, разве что Себастьян не будет воспитывать. Фингал под глазом у Руди уже побледнел – скоро его не будет видно совсем, но боль от обиды оставалась такой же сильной, как если бы лучший друг ударил его секунду назад. И чем он хуже этой незнакомой девчонки? Только тем, что с ним нельзя целоваться? Но зато можно кидаться друг в друга навозом, что они часто делали на ферме Бенуа, и побеждал тот, кому удавалось увернуться от большего числа бросков. Конечно, им потом сильно доставалось от Дитриха и Марин, но разве это не разжигало интерес к игре ещё больше? И разве хоть одна девчонка на такое согласится? Тем более, такая, как эта – типичная любительница конкурсов красоты. Конечно же – нет!
Но, видимо, о былом веселье придется забыть. Дитрих видел его грусть, и всячески старался порадовать сводного брата. Например, не так давно, он высадил около дома сразу множество елей, чтобы на Рождество украсить их все гирляндами.
- У тебя будет самое красивое Рождество! – говорил он, после чего загадочно улыбался, явно намекая, что будет еще сюрприз, тот, который, несомненно, приведёт его в вост