Ранние годы
В детстве Кьеркегор находился всецело под влиянием отца, воспитывавшего своих детей в духе сурового лютеранства и передавшего сыну ощущение ответственности за совершенное им в детстве святотатство. Отец, Михаэль Педерсен Кьеркегор, собственным трудом нажил состояние. Во время бомбардировки Копенгагена британскими войсками в 1807 его дома были разрушены, он был объявлен банкротом за год до рождения Серена. Однако в дальнейшем он поправил свои дела и оставил своим наследникам приличный доход.
В 1830 Кьеркегор начал изучать теологию, философию и психологию в Копенгагенском университете, но сдал кандидатский экзамен по теологии только в 1840. Затем, обручившись с Региной Ольсен, Кьеркегор готовился принять пасторский сан, одновременно работал над магистерской диссертацией, озаглавленной «О понятии иронии, с постоянной ссылкой на Сократа» (1841). В ней Кьеркегор рассматривает сократовскую иронию как критический метод, расчистивший путь для философии Платона и Аристотеля; вслед за Гегелем он осуждает иронию немецких романтиков, в частности, Шлегеля и Тика, приведшую к «совершенно неправомочной экзальтации субъективности». Однако при этом Кьеркегор упрекает Гегеля за высокомерное невнимание к той особенности иронии, которая наиболее соответствует его системе, — к позитивной силе негатива, к серьезности, с которой ирония воспринимает Ничто.
В том же 1841 внутренний конфликт, вызванный осознанием невозможности семейной жизни из-за обнаружившихся нервных заболеваний, но главным образом открывшаяся перед Кьеркегором судьба одинокого писателя привели к разрыву с невестой.
«Или—Или»
Осмысление этого события подтолкнуло Кьеркегора к усиленной литературной деятельности: в книге «Или—Или» (опубликованной в 1843 под псевдонимом Виктор Эремита, т.е. Одинокий Победитель, или Победоносный Отшельник) выдвигается необходимость выбора одного из двух типов существования («эстетического» и «этического») и, соответственно, жизненной позиции; причем важна не суть решения, но «действительность самого акта выбора», т.к. и позиция «эстетика» охвачена всеобщностью этического закона и подчинена требованиям долга и ответственности за свой выбор. Выражение мысли о безусловности морального обязательства художественными средствами (продуманная композиция произведения, многоголосие персонажей, богатство стиля) не случайно: тем самым Кьеркегор, подчеркивая важность собственно «эстетического» измерения человеческого существования, исследовал возможности словесного сообщения экзистенциального события (эстетического, этического и религиозного переживания).
«Страх и трепет»
Фундаментальное открытие и убеждение Кьеркегора в том, что «жизнь всякого человека замыслена религиозно», потребовало осмысления основы и границ «этического существования»; в книге «Страх и трепет» (1843, псевдоним Йоханнес де Силенцио), диалектически-лирическом переложении ветхозаветного сюжета о жертвоприношении Авраама, Кьеркегор сосредоточивается на вопросе «возможно ли телеологическое отстранение этического», и в связи с этим — «существует ли абсолютный долг перед Богом». Парадокс веры в том, что отдельный человек, следующий «абсолютному» долгу, вступает в новое, парадоксальное отношение к этосу, к «нравственному закону», так как, всегда пребывая внутри этического, все же стоит в абсолютном (ср.лат. «absolvo» — «отделяю»), особом отношении ко всеобщему. При этом парадокс, заостренный в деянии Авраама, — «отдельный человек определяет свое отношение ко всеобщему через свое отношение к абсолюту, а не свое отношение к абсолюту через свое отношение ко всеобщему » — обнажает и противоречие внутри морального веления, или долга, — противоречие между требованиями одновременно поступать и «из чистого [чувства] долга», и «в соответствии с долгом», что, по Кьеркегору, указывает на относительный характер всеобщего законодательства и очерчивает границы распространения последнего. Кьеркегор, описывая путь веры, продумывает цели, стоящие перед отдельным человеком (Den Enkelte), в том числе и способы противостояния власти авторитета или примера — орудий всеобщего (ибо Авраам ни в коей мере не являет собой примера для подражания).
Согласно библейскому рассказу (Быт.22:1-19), Бог пожелал испытать силу веры Авраама и повелел ему принести своего любимого сына Исаака «во всесожжение» «в земле Мория», «на одной из гор». Авраам, не колеблясь, повиновался. На третий день пути Авраам с Исааком взошли на указанное Богом место. Придя на место, Авраам «устроил жертвенник», связал Исаака (отсюда традиционное еврейское название истории), «положил его на жертвенник поверх дров» и уже занёс над ним нож (поскольку жертву, приносимую Богу во всесожжение, следовало сначала заколоть, а затем сжечь), когда ангел воззвал к нему с неба:
Авраам! Авраам! <...> не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня.
(Быт.22:11-12)
Вместо Исаака в жертву был принесён баран, а Господь поклялся:
благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твоё, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твоё городами врагов своих; и благословятся в семени твоём все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего.
(Быт.22:16-18)
Следует заметить, что клятва умножить потомство Авраама давалась Господом и ранее (Быт.15:5; Быт.17:19; Быт.21:12). Таким образом, можно либо уяснить из текста, что Авраам верил этому более раннему обещанию; но можно истолковать такие сведения как результат дублирования традиций [1].
«Повторение». Вера и Любовь
Повесть «Повторение» (псевдоним Константин Констанций), написанная и вышедшая в свет одновременно со «Страхом и трепетом», повторяет проблематику последней, однако в этом произведении в рамках автобиографического сюжета Кьеркегор в лице героя, безымянного молодого человека, захвачен поиском смысла происшедшего с ним события — несчастной любви, которая не может выразить себя в браке и которую герой воспринимает как кару. Движимый страстным желанием знать, в чем состоит его вина, он прибегает к «частному мыслителю» Иову, сумевшему отстоять свою невиновность перед Богом и тем самым заслужившему повторения, т.е. возвращения всех тех богатств, которыми он владел. Герой же приходит к пониманию смысла повторения, который открывается только будучи осознан (повторен) как «внутренняя» проблема (Inderlighed), как способность сказать случившемуся «да» или «нет»: признать свою вину — или же, как Иов, отстаивать свою невиновность; эта способность воспитывается лишь свободой, которой равнозначно обретение веры. Главная идея повести проясняет фразу Дневника Кьеркегора 17 мая 1843: «Если бы у меня была вера, я бы не покинул Регину».
Тему этой дневниковой записи Кьеркегор развил в сочинении ««Виновен?» — «Не виновен?»», созданном тем же летом 1843 и впоследствии включенном в «Стадии на жизненном пути» (вышла в 1845 под псевдонимом Хиларий Бобенэр, т.е. Радостный Переплетчик).
Иов (в Библии)
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Иов Многострадальный. Миниатюра из Киевской Псалтири
И́ов (ивр. אִיּוֹב, Ио́в, букв. «удручённый, гонимый») — библейский персонаж, герой книги Иова.
Величайший праведник и образец веры и терпения, хотя и не принадлежал к избранному роду Авраамову. Он жил в земле Уц, в северной части Аравии, «был непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла», а по своему богатству «был знаменитее всех сынов Востока». У него было семь сыновей и три дочери, составлявшие счастливое семейство. Этому счастью позавидовал сатана и перед лицом Бога стал утверждать, что Иов праведен и богобоязнен только благодаря своему земному счастью, с потерей которого исчезнет и все его благочестие. Чтобы изобличить эту ложь, Бог позволил Иову испытать все бедствия земной жизни.
Леон Бонна, Иов, 1880
Сатана лишает его всего богатства, всех слуг и всех детей, а когда и это не поколебало Иова, то сатана поразил его тело страшною проказой. Болезнь лишила его права пребывания в городе: он должен был удалиться за его пределы и там, скобля струпья на своем теле черепком, сидел в пепле и навозе. Все отвернулись от него; даже жена его презрительно отзывалась о результатах его благочестия. Но Иов ни одним словом не проявил жалобы на свое положение. О несчастии Иова услышали друзья его Елифаз, Вилдад и Софар. Семь дней они молча оплакивали его страдания; наконец они стали утешать его, уверяя, что Бог справедлив, и если он страдает теперь, то страдает за какие-нибудь согрешения свои, в которых должен покаяться. Это заявление выходило из общего ветхозаветного представления, что всякое страдание есть возмездие за какую-нибудь неправду. Утешавшие его друзья старались найти у Иова какие-либо прегрешения, которые оправдали бы его несчастную судьбу, как целесообразную и осмысленную. Но Иов настаивал на своем и восставал против Бога, взывая к божественной справедливости.
Иов верил в правду Божию и, чувствуя собственную правоту перед Богом, победил именно своей безграничной верой. Причина и смысл человеческих страданий раскрываются Иову в его встрече с Богом в буре и потрясении, после которой Иов говорит: "Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя". Бог оправдал Иова и осудил его утешителей. Сатана потерпел поражение. Бог исцелил Иова от проказы и обогатил его вдвое против прежнего. У него опять родились семь сыновей и три дочери, и он опять сделался патриархом счастливой семьи. «И умер Иов в старости, насыщенный днями».
«Понятие ужаса». Экзистенция
В книге «Понятие ужаса» (1844, псевдоним Вигилий Хауфниенсий, т.е. Копенгагенский Страж) в теологическом контексте догмата о первородном грехе Кьеркегор дает психологическое описание ужаса как «места» рождения человеческой экзистенции; Ничто (понимаемое Кьеркегором в соответствии с христианской догматикой как полное отсутствие внебожественного сущего), соответствующее состоянию неведения, невинности, в то же время рождает Ужас (Angest) — единственно возможное настроение человека посреди неведомого мира; невыносимость этого положения подталкивает к «грехопадению», что знаменует рождение «экзистенции ». Сугубо психологический анализ грехопадения, проведенный на уровне развития науки психологии того времени, стремление удерживаться от метафизических и теологических спекуляций в сочетании с диалектическим методом позволили Кьеркегору сделать попытку определения экзистенции, исходя из такого переживания, которое одновременно является и аффектом Ничто (Ужас), и указанием на существование, имеющее место в противоположность Ничто. Экзистенция как таковая не поддается определению, однако ее переживания представляют собой качественные определенности, составляющие экзистенцию; так, через первый грех, совершенный Адамом, в человека входит греховность и удерживается в нем, вследствие чего индивидуум становится одновременно и самим собой, и представляет целый род. Однако Кьеркегор не отказывается от постулата о бесконечной природе человеческого духа и диалектически осмысляет человека как синтез антропологической конечности и бесконечности высших целей, духовной природы, противопоставленной ничтожности конечного. Благодаря этому синтезу в самом Ужасе проявляется психологически переживаемая возможность свободы, поскольку такой Ужас, превращающийся в страх греха, тем самым воспитывает силой веры, поскольку обнаруживает конечность своего предмета и, следовательно, убеждает человека в том, что он способен преодолеть грех.
Против Гегеля. Диалектика абсолютного парадокса
Вокруг парадоксальности человеческого разума, рожденного из страсти и восхищения перед непознаваемым, из устремления к неизвестному и предопределенного потерпеть крушение, разбившись о его границы, движется мысль Кьеркегора в «Философских крохах» (1844, псевдоним Йоханнес Климакус). Антигегельянская направленность этого сочинения привела Кьеркегора к утверждению и разработке нового метода мышления, противоположного спекулятивному, — так называемой экзистенциальной, «качественной диалектики абсолютного парадокса», чему посвящено «Заключительное ненаучное послесловие к «Философским крохам» (1846, псевдоним Йоханнес Климакус). Экзистенция, по Кьеркегору, является главным предметом мысли, потому что этот вопрос наиболее важен для человека — того, кто существует (Den Existerende), ибо в экзистенции заключен его высший и наиболее конкретный интерес. Но попытка мыслить экзистенцию столь же затруднена, сколь и стремление абстрактно понять движение; это вызвано традицией рационалистического умозрения рассуждать «с точки зрения вечности», что, по Кьеркегору, удается исключительно при помощи абстракции. «Можно, пожалуй, с полным правом сказать, что есть вещь, не дающаяся мышлению, и это — экзистенция». Требование преодоления этой трудности, как не раз подчеркивает Кьеркегор, исходит из того, что «жизнь каждого человека замыслена религиозно»; труд продумывания существа и задач экзистенции — единственный способ «освободить место для Бога». Только на пути экзистенциальной диалектики противоречие между временностью человеческого существования и вечностью религиозной истины становится парадоксом, таким образом оно делает невозможным всякое движение назад, к снятию или разрешению конфликта; но на этом пути одновременно и проясняется смысл тезиса, антитезиса и их противостояния. Временность экзистенции проявляется не как ничтожность конечного, снимаемая в вечности абстракции, но, сохраняя свое качество, высвечивает вечность в ее конкретности, как жизнь, укорененную в веках.
Полемика. Огонь на себя
В начале 1846, завершая работу над «Послесловием» и намеренно озаглавив его «заключительное», Кьеркегор намеревался закончить свою литературную и философскую деятельность и стать пастором, т.к. решил, что исчерпал тот богатый полемический материал, который предоставили события его жизни. Но случилось так, что уже в январе ему открылась возможность прямо, не прибегая к псевдонимам, проповедовать то, что в своих литературно-философских произведениях он мог выражать только косвенно. После того, как сотрудник сатирического журнала «Корсар», литератор П.Л.Меллер, непочтительно отозвался о «Стадиях на жизненном пути», Кьеркегор, выступив с ответной критикой в газете «Fodrelandet», сознательно спровоцировал поток злых статей и карикатур на себя на страницах еженедельника. Так продолжалось до июля 1846; осмеиваемый, Кьеркегор приходил к новому пониманию страдания, его очистительной силы. «Я хочу обратить внимание толпы, хочу открыть ей глаза, и если она не поймет меня добром — заставлю насильно <...> Раз толпа примется бить меня, внимание ее поневоле пробудится; еще лучше, если она убьет меня, — тогда внимание ее сосредоточится всецело, а, стало быть, и победа моя будет полною» (Дневник, запись января 1847). В марте 1847 Кьеркегор под своим именем выпустил «Назидательные речи, различные по духу», в том числе и «Евангелие страдания», где провозгласил страдание привилегией: оно формирует человека, приуготовляя его к вечности. В сентябре 1847 вышли в свет «Деяния любви», главный призыв которых — любить Бога и через это понять, что значит любить своего ближнего. В «Христианских речах» (1848) достигает вершины назидательная риторика Кьеркегора.