Кьеркегора справедливо считают первооткрывателем экзистенции (Existents) и предтечей экзистенциализма. Это следствие непримиримой борьбы мыслителя с соблазном «объективной ориентации», которая стремится превратить человека в наблюдателя, уподобляющегося в точке максимума привидению, химере абстракции. «Объективная ориентация» сродни «всемирно-исторической забывчивости». Она растворяет личностное начало во всеобщности абстракции, позволяя человеку избегать боли и кризиса при принятии решений. Такое преимущество дает обывателю «теоцентрический девятнадцатый век», где по едкому замечанию Кьеркегора, «мы все тут созерцаем всемирную историю – причем с точки зрения самого Бога» (Кьеркегор С. Заключительноененаучное послесловие к «Философским крохам». С. 427). Однако, «бедный, отдельно существующий человек», испытавший себя в «casibus жизни», (Там же. С. 667) убежден, что эта путаница, это легкомысленное отождествление себя со всем человечеством не отменяет одного единственного вопроса:
«Где я? Что такое мир? Что означает самое это слово? Кто обманом вовлек меня сюда и бросил на произвол судьбы? Кто я? Как я пришел в мир? Почему меня не спросили раньше, не познакомили со здешними нравами и обычаями, а прямо втиснули в шеренгу, словно рекрута, завербованного поставщиком душ? Откуда взялась во мне заинтересованность в этом крупном предприятии, именуемом действительностью? Каков мой интерес? Разве участие не в воле каждого? А если я обязан участвовать, то где председатель? К кому же мне обратиться с жалобой? Существование своего рода словопрение, так не угодно ли считаться и с моим мнением! Если же приходится брать существование таковым, каково оно есть, то не следовало ли о том поставить человека в известность?» (Кьеркегор С. Повторение С. 89 – 90).
Философская спекуляция в лице Гегеля сделала все, чтобы позволить индивиду объективно выйти за пределы самого себя, однако, на деле это невозможно осуществить из-за сдерживающих ограничений экзистенции. Эта мысль появляется у Кьеркегора еще в магистерской диссертации «О понятии иронии», написанной под знаком философии Гегеля. Начинающий философ отталкивается от гегелевского определения иронии как «бесконечной абсолютной отрицательности». Своей «дикой разрушительной бесконечностью» ирония лишает действительность оснований, ввергая иронического субъекта (Ironiker) в стихию собственного произвола. Кьеркегор солидарен с Гегелем в его критике отрицательной мощи абсолютного «Я» И.Г. Фихте (1762- 1814), и следующих за ним немецких романтиков – Ф. Шлегеля (1772- 1829) и Л. Тика (1773-1853). Однако, полагает Кьеркегор, Гегель, отождествив послефихтевскую иронию с иронией вообще, несправедливо отнесся к последней, поскольку не учел содержащийся в ней позитивный, сдерживающий момент.
«Сдержанная ирония производит движение, обратное тому, которое совершает ничем не сдерживаемая. Ирония устанавливает предел, делает конечным, ограничивает и сообщает тем самым истинность, действительность, содержание; она наказывает и карает, и сообщает тем самым устойчивость и консистенцию (Consistents)» (Кьеркегор С. О понятии иронии. С. 197). Хотя не лишне «предостеречь от иронии как от искусителя», как наставник, она заслуживает похвалы. В теоретическом отношении ирония утверждает несоответствие, между идеей и действительностью, в практическом отношении она устанавливает зазор между возможностью и действительностью, это делает ее абсолютно негативной. Негативному в философской системе соответствует ироническое в мировой истории. Всякий индивид получает право на существование в истории, и в тоже время он обречен, будучи одновременно жертвой и победителем в конфликте уходящей и наступающей действительностей. Наступление нового вызывает появление пророка, предчувствующего грядущее, но не способного осуществить его. Пророк потерян для действительности, которой принадлежит. Затем появляется собственно трагический герой – иронический субъект. Подвергая «потерявшую законность действительность» суду иронии, он вступает в конфликт со своим временем и погибает.
Кьеркегор нащупывает противопоставление спекуляции (Spekulation), как власти абсолютной абстракции, и контемпляции (Contemplation), как конкретно-исторического взгляда, позволяющего проследить внутреннюю взаимосвязь событий в мировой истории и человеческой жизни. «Остроумный результат» спекуляции заключается в том, «что вы уже постигли нечто на деле остающееся весьма далеким» (Кьеркегор С. Понятие страха. С. 117). Эта «незаконная добыча» спекуляции – результат «ударных слов»: «метод, примирение, самоочевидное». Контемпляция, отталкивается от мнимости имманентного движения истории, жизни или сознания, она указывает на скрытое присутствие трансцендентного. Тем самым ирония преодолевается, она уступает место юмору, который «оперирует не человеческими, а богочеловеческими определениями» (Кьеркегор С. О понятии иронии. С. 198). Более ясные очертания понятия иронии и юмора приобретут в рамках размышления Кьеркегора о стадиях жизни. Пока заметим лишь, что разногласия с Гегелем касаются понятия действительности (Virkelighed), доставившего Кьеркегору, по его собственному признанию, многочисленные «философские страдания и мучения».
Загадка действительности приоткрывается Кьеркегором в процессе знакомства человека с самим собой. Это знакомство парадоксально: человек не является данностью для себя ни в собственной сущности, ни в своем предназначении. Однако и здравыйсмысл и изощренная философия констатируют очевидность человеческого существования (Existents), наличность его бытия (Tilvaerelse) для него самого. Зазор между существованием человека и способами его осмысления проблематизирует любую производимую «Системой» диалектическую «игру слов». «Антропологическая основоструктура» кьеркегоровской мысли проявляет себя в знаменитом тезисе: «есть вещь, не поддающаяся мышлению, и это – существование» (Кьеркегор С. Повторение. С.149). Так обнаруживается исходная точка для разыскания о человеческой жизни (Menneskes Liv). Прошедший через горнило спекулятивной мысли датский философ акцентирует внимание на парадоксальной структуре самости (Selvet). Он ограничивает свое исследование бесконечностью внутреннего, подчеркивая, что величайшая задача человека – «становиться субъективным». Эта задача « длится столько же, сколько сама жизнь, превращаясь в задачу жить». Истина для человека становится абсолютно внутренней реальностью, «главное здесь – согласно Кьеркегору, – экзистируя, полностью погрузиться в субъективность» (Кьеркегор С. Заключительноененаучное послесловие. С. 209.). Человек Кьеркегора не является объектом незаинтересованного естественнонаучного наблюдения. Он – не повод для эстетического созерцания, морального резонирования или спекулятивного превращения в метафизическое определение. Человек – это дух, Я, самосознание как «отношение (Forhold), относящее себя к себе самому» (Кьеркегор С. Болезнь к смерти. С. 255).
Дорефлективное состояние самости нельзя считать отношением в собственном смысле слова. Гетерогенность человеческого состава, объединяющая бесконечное и конечное, временное и вечное, свободу и необходимость, позволяет зафиксировать неустранимую двойственность conditio humana посредством синтеза противоположных определений. Но для превращения простого синтеза в отношение необходимо проследить его «внутреннюю ориентацию». «В отношении между двумя членами само отношение выступает как нечто третье (det Tredie) в качестве негативной части, а два эти члена относятся к отношению, существуя каждый в своем отношении к отношению. <…> Если же, напротив, отношение относится к себе самому, это последнее отношение выступает как положительная третья часть, и мы имеем Я» (Там же.). У нас была возможность убедиться, что это Я не является репрезентативной абстракцией логического обобщения или трансцендентальным деятелем спекулятивного процесса. Это единственно и исключительно единичный индивид (den Enkelte), способный к действию в этической сфере, направленному, в конечном итоге на то, чтобы «выбрать себя в вечной значимости».
2.2. Стадии жизни как экзистенциальные события. Проблема конфиниумов
Квинтэссенцией философии Кьеркегора является учение о трех стадиях жизни: эстетической, этической и религиозной. Впервые оно разрабатывается мыслителем в сочинении «Или - или», где сквозная сюжетная линия, объединяющая восемь самостоятельных фрагментов, подчинена осмыслению противостояния эстетического и этического начал в человеке. Кьеркегор констатирует: «Эти слова – Или – или – обоюдоострый кинжал, который я повсюду ношу с собою; с его помощью я могу уничтожить всю действительность (Virkelighed). Я просто говорю: или – или. Либо то, либо это; а поскольку в жизни нет ничего, что было бы только тем или этим, она попросту не существует» (Кьеркегор С. Или–Или. С. 65). В глазах обывателя (Spidsborgeren) жизнь является данностью и определяется устойчивым набором рутинных действий, впечатлений, обстоятельств. Для субъективного мыслителя жизнь (Liv) фокусируется в тройственности способов экзистирования. Следуя внутренней диалектике экзистирования, т.е. постоянно пронизывая существование осознанием, субъективность или Я открывает себя как конкретную форму взаимоотношения конечного и бесконечного, временного и вечного, случайного и необходимого. Кьеркегор разворачивает аналитику жизненных стадий как экзистенциальных событий, где Я проявляет себя как эстетик (Aestetikeren), этик (Etikeren) или религиозный человек (den Religiøse).
При этом Кьеркегор сталкивается с вопросом: Как возможно выражение экзистенциального смысла события? Ответом на этот вопрос становится виртуозная разработка риторической практики косвенного сообщения, которое максимально использует отражающие свойства рефлексии. Благодаря правилу «двойной рефлексии сообщения» (doppeltreflektieren Mitteilung) читатель текстов Кьеркегора оказывается «обманом втянут в истинное». Экзистенциальное событие с его патетической структурой и особым, пробуждающим, эвокативным смыслом определяется Кьеркегором в топологических терминах, как сфера существования, и в темпоральных терминах, как стадия жизни. Окончательное оформление эти сюжеты получают в сочинении «Заключительное ненаучное послесловие к “Философским крохам”», в этой, как ее называет сам автор, мимически-патетически-диалектической компиляции. Кьеркегор со всей тщательностью продумывает здесь способ сопряжения таких событий-сингулярностей, исключающий «фокусничество» опосредования.
«Есть три экзистенциальные сферы: эстетическая, этическая и религиозная. К каждой из них примыкает и соответствующая confinium; ирония есть confinium между эстетической и этической сферами, тогда как юмор есть confinium между этической и религиозной сферами» (. Кьеркегор С. Заключительноененаучное послесловие. С. 537). Пограничные области между сферами существования выступают и разделительными линиями между ними, подтверждая, что речь идет об имеющих экзистенциальное измерение изолированных событиях. Выход из этой изоляции возможен благодаря размыкающему поступку, посредством которого Я сам, возвращается к себе, но уже как Другой. Этот исход-возвращение имеет свой отличительный знак (Tegn) или discrimen, «он выглядит как разделяющая разверстая пропасть, как подходящая сцена для страсти бесконечного, как пропасть, которую никогда не сможет пересечь разум, – независимо от того, в какую сторону он пытается двигаться» (Там же. С. 456). Там где рефлексия осознает свое бессилие, в игру вступает воля – «деятель диалектический», экзистирующий субъект совершает прыжок через бездну посредством иронии или юмора и оказывается на новой стадии жизни. Присмотримся к тому, как Кьеркегор конкретизирует этот процесс.
Реальность эстетического открывается человеку в мгновении творческого вдохновения или созерцательного любования. «Эстетик» (Aestetikeren) Кьеркегора – не обязательно художник, это человек, укореняющийся в собственном внутреннем мире посредством чувственного наслаждения. Таков Иоханнес из «Дневника обольстителя» и «некий господин А.», чьи статьи, заметки, афоризмы, литературные и музыкальные рецензии оставляют первый том трактата «Или-или». Эстетик заворожен игрой собственного воображения, подчинен его демиургийной силе, освобождающей экзистенцию из-под власти грубой реальности. Его жизнь – россыпь впечатлений, переживание самодовлеющих и не связанных друг с дружкой моментов, своеобразная аскеза наоборот, позволяющая ускользать от проблем обыденной жизни. Сферу эстетического исчерпывают три великие идеи, символизирующие три главных пути внерелигиозной жизни. Стихия чувственности, Кьеркегор называет ее «музыкально-эротической» и «лирической», выражена моцартовским Дон Жуаном. Гордыня и отчаяние всепоглощающего ума воплощены в образе Фауста. Маята душевной бездомности и неукорененности – удел Агасфера - библейского Вечного Жида.
Кьеркегор персонифицирует типы эстетической экзистенции и одновременно анализирует три парадигмы европейского романтического сознания в их соотношении с литературными жанрами. Эротизму и музыкальности Дон Жуана соответствует лирика, фаустовской жажде познания – драма и философия, томлению Агасфера по реальности – повествование, представляющее по Кьеркегору сугубо современную (moderne) форму сознания человека Нового времени. Три эти фигуры иллюстрируют трагический парадокс эстетической экзистенции, чтобы сохранить себя она вынуждена от чувственного наслаждения обратиться к героизму стоического чекана. Эстетика подстерегают меланхолия, мучительная тревога, сомнение, скука и отчаяние. В конечном итоге его прибежищем оказывает ирония (Ironi) как «бесконечно легкая игра с ничто, которое не страшится этой игры и то и дело высовывает голову» (С. Кьеркегор. О понятии иронии. С. 181). Ирония растворяет демонический нарциссизм эстетика и вынуждает индивида выбрать самого себя применительно к будущему, т.е. пересечь confinium с тем, чтобы оказаться на следующей этической стадии существования.
Этическая экзистенция сопряжена со всеобщим, «а всеобщее – это то, что применимо к каждому, что может быть с другой стороны, выражено так: оно имеет значимость в каждое мгновение» (С. Кьеркегор. Страх и трепет. С. 53). Поэтому «этик» (Etikeren) каждый миг своей жизни подчиняет требованию долга, он включен в систему нравственных обязанностей и связан ими со своими ближними. Фундаментом его экзистенции становится моральная непрерывность Я, которая обеспечивается актами выбора.
«Вместо неизбывной потенциальности «эстетика», которому достаточно переживать свою страсть внутри некой мгновенной грезы, мы видим реальную реализацию человека в поле действительной жизни. И еще один существенный аспект. «Эстетик» был весь укоренен в настоящем, — точнее, он разбивал всё существование на непрестанно повторяющиеся атомы настоящего; «этик» же, как показывает Кьеркегор, непременно вовлечен в проект будущего. Его персональная страсть, вектор его личности всегда направлен на то, что только формируется посредством выбора. А выбор, как несложно заметить, не просто реализует некий план, задаваемый внешним обстоятельствам, — прежде всего он впервые прописывает набело сочинение экзистенции, то бишь самой личности, не давая ей оставаться всего лишь в черновиках да смутных мечтах».
(Исаева Н. Выбор духа – бессмертие навырост. // С. Кьеркегор. Или-или. С.18-19). Однако, и этическая экзистенция затронута «стигматом конечности» и не свободна от отчаяния.
Бесконечная ценность этической стадии в том, что ее высшим пафосом является пафос заинтересованности. «Этик» лицом к лицу сталкивается с задачей переориентации своей заинтересованности с конечных целей на абсолютный telos. «Если индивид отказывается от себя самого для того, чтобы постичь нечто великое, это значит, что он эстетически вдохновлен; если он отказывается от всего на свете, чтобы спасти самого себя, он вдохновлен этически» (С. Кьеркегор. Заключительноененаучное послесловие. С.422). Это вдохновение максимально приближает «этика» к последней пограничной области на пути к религиозной экзистенции. Юмор (Humor) – это «incognito религиозного», единство диалектически углубленной внутрь религиозной страсти и духовной зрелости. Здесь обрезаются всякие телеологические зависимости и девальвируются плоды действия, человек готовится к восхождению на вершину своей «конкретной субъективности» в поглощенности страстью абсолютного. Религиозная стадия жизни (den Religiøse) «развернута вовнутрь» и укоренена на такой глубине, которая недоступна юмору; ее incognito – это мир как таковой. В трактатах «Страх и трепет», «Понятие страха», «Болезнь к смерти» Кьеркегор продумывает своеобразие религиозной экзистенции и создает своеобразный понятийный аппарат для ее описания, которое может быть охарактеризовано как диалектическая лирика.