– Благодарю Вас, мэм, – ответил он, поворачиваясь к двери. – Но у меня действительно есть дела. Я, если возможно, справлюсь завтра о здоровье леди Стэплтон.
Уходя, посмотрев на кровать, он увидел, что леди Стэплтон лежала с закрытыми глазами и презрительной ухмылкой на устах.
– Я волнуюсь за нее, – сказала миссис Кросс, когда он закрыл дверь. – Она не в себе. Она всегда была очень энергичной. А теперь она кажется какой-то обеспокоенной.
– Вы хотите, чтобы я вызвал врача, мэм? – спросил Эдгар.
– Вопреки пожеланиям Элен? – произнесла она, подняв брови и рассмеявшись. – Вы не знаете мою племянницу, мистер Доунс. Она была непростительно груба с Вами сегодня утром. Я приношу извинения Вам вместо нее. Я уверена, что она сама принесет Вам извинения, когда почувствует себя лучше и вспомнит, что она Вам высказала.
Эдгар в этом сомневался.
– Я понимаю, что леди Стэплтон проявляет гордыню в своей независимости, – сказал он. – Она была расстроена тем, что ей пришлось воспользоваться моей помощью утром. Вам не стоит извиняться.
Они уже стояли в холле, и слуга снова придя в себя и обретя уверенность, ждал, чтобы открыть двери на улицу.
– Вы очень любезны, сэр, – заметила миссис Кросс.
Он бы хотел, чтобы Элен пошла к врачу, думал Эдгар, пока шел по улице, прилагая все старания, чтобы не слишком сильно опоздать на встречу со своим деловым партнером. Она была не из тех женщин, которые подвержены действию духоты, и которые нуждались в помощи мужчины, чтобы дойти до ближайшей кушетки. Ей пришлось воспользоваться его помощью утром. Она даже кляла его – и называла его по имени. Ее нездоровье было явным и длилось уже некоторое время, если верить словам тетки.
Он беспокоился о ней.
А потом он нахмурился, поймав себя на этой мысли. Он беспокоился о ней? О леди Стэплтон, которая не значила для него ничего? Как там они говорили друг другу в тот вечер, когда вальсировали? Они не были врагами, друзьями или любовниками. Они были никем друг для друга. Из-за той ночи.
Но эта ночь была. Он узнал ее тело очень-очень близко. С ней он познал возбуждающую, пламенеющую страсть.
Да. Думал он, она определенно что-то для него значит. Но что именно? Он не мог выразить словами.
Потому, что была та ночь.
И поэтому он беспокоился о ней.
* * *
Она позволила Мари раздеть себя и укрыть одеялом. Она разрешила тете зайти в свою комнату только для того, чтобы задернуть занавески на окне и послала ее принести горячий, некрепкий чай, – одна мысль о горячем шоколаде или кофе вызывала сильную тошноту. Она позволила им обеим суетиться над ней, хотя обычно не выносила, когда над ней тряслись.
И теперь ее оставили в покое, чтобы она поспала. Но спать совсем не хотелось. Она лежала, уставившись на шелковую розетку, венчающую балдахин ее кровати. Она не могла поверить, что была настолько глупа. Она была потрясена собственной наивностью.
Хотя ее мужу было пятьдесят четыре, когда она вышла за него замуж и шестьдесят один, когда он скончался, он был энергичным мужчиной. В первый год их брака он занимался с ней любовью почти каждую ночь, да и потом это происходило часто, до самого конца. Она ни разу не забеременела. Она стала думать, что причина в ней самой. И хотя Кристиан был его единственным сыном, ей говорили, что у первой жены было ужасающее число мертворожденных детей и выкидышей.
Возможность зачатия не приходила ей в голову ни до, ни после, ни во время той ночи с Эдгаром Доунсом. И даже тогда, когда она постоянно стала испытывать недомогание.
Она не следила за своим месячным циклом. Ее месячные, та неприятность, которой были подвластны все женщины, всегда заставали ее врасплох. Она не знала, идут ли они регулярно или нет. Она была из тех женщин, кому повезло не испытывать ни боли, ни дискомфорта, ни слишком обильного кровотечения.
И теперь она позволила себе не заметить те симптомы, которые были у нее прямо под носом. Даже сейчас, хотя она и старалась, но не смогла вспомнить, когда они у нее были в последний раз. Она была уверена, что их не было уже некоторое время, - нет, с той самой ночи, во всяком случае. Она была почти уверена в этом, чтобы утверждать, что достаточно уверена насчет этого. О, разумеется, она была уверена. Это было больше месяца назад.
Она чувствовала себя устало, и ее тошнило, – особенно по утрам. Ее грудь стала очень чувствительной на ощупь.
Пока она глядела перед собой, сильное подозрение потихоньку переросло в уверенность, – и в бессмысленный, грызущий ужас. Она закрыла глаза, когда балдахин завертелся у нее перед глазами, – а потом снова их открыла. Головокружение только ухудшается, если закрыть глаза. Она несколько раз глубоко вздохнула и задержала дыхание, а потом медленно выдыхала.
В возрасте тридцати шести лет она ждала ребенка.
Она была беременна.
Она станет огромной, гротескной громадиной прямо как юная невеста. А потом родится младенец. Ребенок. Человек. А ей придется его кормить.
Нет.
Нет, она не может этого сделать. Она не может выдержать смущение. И стыд. Хотя она совсем не беспокоилась про стыд. Но вот смущение! Ей уже тридцать шесть. Она уже десять лет как вдова. И в обществе предполагают, что иногда она берет себе любовников, – с ее безразличием к нормам пристойности это было просто неизбежно, – и они полагают, что она опытная и знающая достаточно, чтобы позаботиться о себе. Это была непростительная бесшабашность позволить себе забеременеть, в особенности, когда рядом нет живого мужа, кому можно приписать отцовство этого плода любви.
Она станет посмешищем.
Ее это не заботило. Зачем ей волноваться о том, что подумают про нее люди? Ей давно уже было все равно.
Ее страх имел мало общего со смущением и стыдом. Он касался только того факта, что у нее будет ребенок. Ребенок, наполовину ее, который выйдет из ее тела. Ребенок, которого ей нужно будет нянчить, любить и учить.
Она привела, затянула еще одного человека в свою тьму. Ребенка. Невинного.
Ее мысли спутались. Если она тщательно выберет хороший дом, и отдаст туда ребенка после рождения, если она будет осторожна и никогда не увидит его снова, и он не узнает, кем или чем была его мать, будет ли у этого ребенка шанс?
Но она не могла думать ясно. Элен только что осознала правду, хотя она уже некоторое время была у нее перед глазами. Эдгар остановился, не доходя до дома и, без предупреждения поднял ее на руки и пронес остаток пути. Она чувствовала силу его рук и твердость его тела, – и испытала ослепляющее чувство одержимости им.
Ее тело говорило уже несколько недель, но ее разум оставался глух. Ребенок этого мужчины рос внутри ее тела.
И поэтому она его проклинала и назвала бы его даже худшими словами, если бы у нее оставались силы.
Куда она могла пойти? Она закрыла глаза и с облегчением поняла, что головокружение исчезло. В Шотландию? Ее кузены были уважаемыми людьми. Они не будут в восторге от перспективы ухаживать за беременной женщиной, чей муж скончался десять лет назад. В Италию? Она могла бы найти семью Повайз и их компанию. Если она расскажет интересную историю, им это даже понравиться. Они были достаточно опытными, чтобы понимать, что подобное может случиться.
Она не могла перевести все в шутку. Это затрагивало ребенка. Невинного.
Куда тогда? Куда-нибудь в другую страну Европы? Куда-то здесь в Англии?
Она не могла мыслить ясно. Ей нужно было поспать. Она смертельно устала. Если она сможет поспать, она сможет прояснить свой разум, а потом подумать и рационально все спланировать. Если только она сможет уснуть…
Но она все еще видела Эдгара, стоящего у ее постели, который выглядел еще более крупным и угрожающим в теплом пальто с пелериной, расставив свои обутые в сапоги ноги на ее ковре, он хмуро смотрел на нее и предлагал вызвать врача.
А что больше всего тревожило ее, что она продолжала видеть его над собой в этой постели, когда он всем своим весом давил на нее, а его горячее семя потоком пролилось внутрь нее. Она продолжала видеть картины того, как она забеременела.
Она ненавидела его. Но ни в чем его не винила. Это все была ее вина. Она соблазнила его и не предприняла никаких мер, чтобы избежать последствий. Но она все равно его ненавидела.
Он не должен ни в коем случае узнать правду. Она не переживет такого унижения.
Вероятно, он даже захочет нести ответственность. Отправить ее куда-то, где она могла бы родить ребенка в комфорте и секретности. Возможно, он бы нашел для него дом. Возможно, он бы поддерживал его, пока тот не стал бы взрослым, а потом нашел бы ему подходящую работу. Он бы решил, что она слабая женщина, которая не в состоянии справиться со всем в одиночку.
Он не должен никогда узнать об этом. Он не должен организовывать жизнь ее ребенка. Он не должен забрать у нее ребенка и лишить ее ответственности и заботы об этом. Это был ее ребенок. Это находится внутри нее. Сейчас. Он. Или она. Реальный человек.
Она прикусила верхнюю губу. Затем она почувствовала вкус крови. Она не спала.
* * *
Леди Стэплтон и миссис Кросс не появились на музыкальном вечере леди Кэрью. Миссис Кросс прислала записку с извинениями, объясняла маркиза Кэрью, когда кто-то заметил их отсутствие. Леди Стэплтон плохо себя чувствует.
Кто-то заметил, что просто удивительно, что большинство из них остались здоровы в такую ужасную погоду.
Фанни Грейнджер упомянула, что видела сегодня леди Стэплтон в библиотеке, и что та выглядела очень больной.
– Она была сама не своя несколько недель, – сказала графиня Торнхилл. – Бедняжка.
От некоторых болезней не так просто вылечиться.
– Но только вспомните, в какие платья она была одета, или, скорее, раздета, – намекнула миссис Тернер. – Неудивительно, что она подхватила простуду.
Никто не стал развивать данную тему.
– Я обязана навестить ее, – заявила Кора Неллер в экипаже по дороге домой. – Интересно, вызвала ли она врача? Но, по крайней мере, у нее есть миссис Кросс, которая позаботится о ней. Миссис Кросс очень дружелюбная и отзывчивая дама. Мне она безмерно нравится.
– Я пойду с тобой, Кора, – сказал ее брат.
– О, отлично, – она выглядела довольной и совсем не выказывала подозрений, в отличии от лорда Фрэнсиса. – Тогда тебе не нужно сопровождать меня, Фрэнсис. Ты можешь отвезти детей в парк.
– Вероятно, именно они возьмут меня с собой, любовь моя, – ответил он. – Но я покорюсь им.
Поэтому Эдгар пришел, как и обещал утром вместе со своей сестрой. Он надеялся, что леди Стэплтон все еще в постели, и они только расспросят миссис Кросс и немного поговорят с ней. Но когда они вошли в гостиную, то увидели обеих леди там.
Леди Стэплтон была больше похожа на себя. Хотя ее щеки все еще были бледными, но она выглядела невозмутимой и одета со своей обычной элегантностью. Она даже одарила Эдгара своей обычной, насмешливой улыбкой, здороваясь с ним. Его и Кору пригласили присоединиться, миссис Кросс позвонила, чтобы принести чай.
– Я так забеспокоилась, когда вчера вечером узнала, что Вы нездоровы, – сказала Кора. – Я и сама сегодня вижу, что Вы еще не оправились. Я надеюсь, что Вы проконсультировались у врача.
Леди Стэплтон улыбнулась Эдгару.
– Нет, – сказала она бархатным голосом. – Я не верю врачам. Но благодарю за заботу, леди Фрэнсис. И за вашу тоже, сэр.
Эдгар только кивнул и ничего не сказал.
– Летти сказала, что я должна извиниться перед Вами, – заговорила она. – Она сказала, что я была очень груба с Вами вчера. Я помню, что говорила вчера то, что думала, но я плохо себя чувствовала и могла ненамеренно обидеть Вас. Я прошу у Вас прощения.
– Вчера, – переспросила Кора. – Ты видел леди Стэплтон и ничего не сказал, когда мы обсуждали ее отсутствие? Я такого от тебя не ожидала!
– Ах, но, несомненно, мистер Доунс слишком скромен, чтобы сознаться в собственной любезности, – леди Стэплтон насмешливо посмотрела на него. – Я тяжело опиралась на его руку всю дорогу от библиотеки домой, и он даже нес меня на руках несколько ярдов и вверх по лестнице в мою спальню. Но спешу заметить, что моя тетя была с нами. У вашего брата удивительная сила, леди Фрэнсис. Я вешу целую тонну.
– О, Эдгар, – заговорила Кора с любопытством. – Какой ты заботливый. И ты ни слова об этом не сказал. Я не удивлена, что ты захотел прийти сюда сегодня. Но с Вами все в порядке, мэм? – Она повернулась к миссис Кросс.
Они обе стали обсуждать здоровье леди Стэплтон, как будто ее здесь не было. Миссис Кросс волновалась, так как ее племянница была больна уже больше недели, – да, определенно, – хмыкнула она, – но она отказывалась принимать лекарства. Каждое утро она чувствовала себя настолько больной, что не могла ничего съесть на завтрак. И ее энергия пропадала, казалось, несколько раз за день. И не раз она была на грани обморока. И такое поведение было совсем на нее не похоже.
Леди Стэплтон продолжала смотреть на Эдгара с выражением насмешливого веселья в глазах.
– Я знаю, на что это похоже, когда не можешь завтракать, – сказала Кора. – Я сочувствую Вам леди Стэплтон. Со мной так было каждый раз на ранних месяцах, когда я носила каждого из своих четырех детей. А ведь завтрак мой любимый прием пищи.
Леди Стэплтон подняла брови, но продолжала смотреть на Эдгара.
– Боже мой, – заметила она. – Мы смущаем мистера Доунса. Мне кажется, он краснеет.
Он не покраснел, но чувствовал себя определенно неуютно. Только Кора могла говорить настолько неделикатно в смешанной компании.
– О, Эдгар не возражает, – сказала Кора. – Не так ли, Эдгар? Но в моем случае, леди Стэплтон, это был естественный эффект моего состояния и прекратился через месяц-два. Так же, как и ужасная усталость. Ненавижу уставать в течение дня. Но в Вашем случае подобные симптомы неестественны и Вам следует поговорить с доктором. Так невоспитанно с моей стороны говорить с Вами о таких вещах, когда я Вам не родственница и не близкая подруга. Но я обеспокоенная приятельница.
– Благодарю, – сказала леди Стэплтон. – Вы очень любезны.
Разговор перешел на более общие темы здоровья, а затем плавно перетек на тему погоды. Рождества и самые интересные магазины на Оксфорд Стрит.
Эдгар не принимал участия в разговоре. Его дискомфорт превратился во что-то более резкое, хотя он пытался себя уговорить не быть настолько глупым. Она была его возраста, она как-то ему говорила об этом. Насколько ему было известно, у нее никогда не было детей, несмотря на то, что была замужем несколько лет, и призналась, что имела любовные связи во время вдовства. Возможно ли, чтобы женщина забеременела в тридцать шесть лет? Глупый вопрос. Конечно, возможно. Он был знаком с женщинами, которые рожали и в более старшем возрасте. Но первый ребенок? Возможно ли это? После нескольких лет бесплодия или нескольких лет тщательной защиты от чего-то подобного?
Определенно это невозможно. Как бы она хохотала, если бы знала, какие мысли сейчас бродят у него в голове. И только из-за того, что Кора сравнила первую стадию своих беременностей с болезнью леди Стэплтон. Что за чепуха заставила его провести прямое сравнение?
Но Кора же не знает, – и в своей невинности даже не подозревает, – что у этой леди был любовник точно чуть больше месяца назад. Ее тетя тоже ни о чем не подозревала.
– А какие у Вас планы на Рождество, мистер Доунс? – внезапно спросила его миссис Кросс.
Он с минуту непонимающе смотрел на нее.
– Я отправлюсь в Мобли, мэм, провести праздники со своим отцом, – ответил он.
– Там будет домашний праздник. Я, Фрэнсис, наши дети, а также несколько наших друзей приедут туда. Я этого жду с нетерпением.
– И будущая невеста мистера Доунса тоже будет там, Летти, – заметила леди Стэплтон, глядя на Эдгара. – Разве Вы не знали, что он приехал в Лондон, чтобы выбрать себе невесту из светского общества? Он возьмет ее с собой в Мобли, чтобы представить своему отцу и получить одобрение. Рождественская невеста. Разве это не романтично? – Но по ее словам выходило как раз наоборот.
На сей раз, Эдгар, в самом деле, покраснел.
– Теперь ты точно смутила мистера Доунса, Элен, – укоризненно заметила миссис Кросс.
– Но вам совсем незачем смущаться, сэр. Желаю Вам удачи в поисках. Любой молодой леди невероятно повезет, если на нее падет Ваш выбор.
– Благодарю Вас, мэм, – сказал Эдгар и с облегчением заметил, что Кора поднялась, чтобы уйти. Он встал, то же самое сделали две другие леди. Он поклонился им и ждал, пока Кора подумает, что бы еще такого сказать миссис Кросс напоследок. Он пристально посмотрел на леди Стэплтон, которая улыбнулась ему в ответ.
– Вы беременны? – хотелось ему выпалить. Но это было просто смешно. Странно. Она была тридцати шестилетней вдовой. С которой у него были сексуальные отношения, – дважды, – около месяца назад. А теперь она страдает от утренней тошноты, усталости и обмороков, когда пытается заняться ежедневными делами. И она не хотела показаться врачу.
На мгновение он почувствовал головокружение.
Он не мог себе представить худшего несчастья. Этого не может быть. Но какое еще объяснение можно было найти? Утренняя тошнота. Усталость. Даже он знал про эти два симптома, которые характерны для беременности на ранней стадии.
Он прошел за своей сестрой вниз, испытывая потребность в свежем воздухе, – даже если речь шла о холодном, мокром, ветреном воздухе. Ему надо было подумать. Ему надо было убедить себя в своей глупости.
Но что было глупее, думать о том, что это возможно, или о том, что это категорически невозможно?
Была ли она беременна?
От него ли?
Глава 8
Элен решила остаться в Лондоне после Рождества. Несколько дней она испытывала тщательно подавляемый ею страх и легкую форму паники, пока не успокоилась достаточно и не решила, что ей нужно тщательно все спланировать и в спешке нет необходимости. Она беременна чуть больше месяца. Скоро тошнота и усталость пройдут. Ничего не будет заметно еще несколько месяцев. Она не должна отправляться куда-либо в слепой панике. У нее было время все обдумать и спланировать.
Вскоре большинство ее знакомых отправятся в свои загородные имения на праздники. Некоторые из них останутся, приедут другие, но люди, от которых она хотела избавиться прежде всего, уедут.
Эдгар Доунс уедет со своей дерзкой привлекательной сестрой и ее семьей. С ними поедут некоторые другие люди – Кэрью, Бриджуотеры, Торнхиллы, Гринволды. И скорее всего, Грейнджеры.
Она чувствовала жалость к Фанни Грейнджер, хотя обычно она не жалела людей, это было не в ее натуре. Вероятно, она жалела девушку потому, что вспоминала себя в ее возрасте или немного моложе. Такой же несчастной и покорной судьбе. Очень покорной. Словно ягненок на бойне, как бы банально это не звучало.
Фанни будет сломлена Эдгаром Доунсом.
Она заставила себя посещать большую часть светских мероприятий, на которые ее приглашали, - а ее приглашали всюду, - но она старалась меньше уделять времени утренним занятиям, а также освободить послеобеденное время, чтобы отдохнуть. Ей удалось выглядеть и чувствовать себя немного лучше, чем раньше и, в результате тетя, хоть и не была полностью удовлетворена, но перестала требовать, чтобы она обратилась к доктору.
Рано или поздно ей придется пойти к доктору, размышляла Элен.
Как ей будет стыдно. Но она подумает об этом, когда придет время – после Рождества. К тому времени она точно решит, куда поедет и как поступит с ребенком. Иногда она думала, что могла бы оставить ребенка себе и жить где-то на Континенте, не обращая на мнение общества никакого внимания. Возможно, она отдаст ребенка в тщательно выбранную семью и исчезнет из его жизни. Она не была достойна стать матерью.
Она старалась думать о ребенке, как об «этом». Если бы она стала думать о личности, внешности и поле ребенка, к ней вернулся бы страх. А если это будет мальчик, похожий на него как две капли воды! Ей нужно было перестать думать об этом. Она не могла представить настоящего, живого ребенка, вышедшего из ее тела, который бы нуждался в ее объятиях и ее молоке, и ее любви.
Она не была способна на любовь. Она ничего не знала о воспитании.
О, да, подумала она, ей все-таки лучше отдать ребенка. Это.
Она часто встречала Эдгара Доунса. Они прекрасно научились избегать друг друга, сидеть далеко друг от друга за столом во время обедов и ужинов, беседуя и играя в карты в разных компаниях, они сидели в разных концах комнаты во время концертов. Они никогда не игнорировали друг друга – это могло привлечь внимание общества, жадного до сплетен, как будто оно постоянно рылось в грязном белье друг друга. Когда они сталкивались лицом к лицу, то вежливо улыбались, и он спрашивал о ее здоровье, а она заверяла его, что чувствовала себя хорошо и благодарила. Они следили друг за другом, но не глазами – странное понятие. Они чувствовали друг друга. Она была уверена, что это взаимно. Иногда она чувствовала, что он смотрел на нее, но когда бы она ни взглянула на него, чтобы подтвердить свое подозрение, всегда оказывалась неправа. Когда он спрашивал ее о здоровье, она ощущала, что за этим вопросом скрывалась не только вежливость. После того, как он принес ее на руках в постель, а потом вернулся справиться о ее самочувствии со своей сестрой, она несколько дней ждала, что он появится с доктором. Это определенно было тем, что она ожидала от него, – принять ответственность, заставить принять его волю, даже если у неё не было никакого желания подчиняться, делать то, что он считал лучшим, несмотря на ее чувства.
И она сознавала его присутствие. Она не могла избавиться от одержимости и, в конце концов, перестала пытаться. Скоро он уедет и не будет ежедневно о себе напоминать. Через восемь месяцев его ребенок исчезнет – из ее утробы и жизни. У нее будет своя жизнь, свой собственный, специальный ад, все вернется на круги своя.
Она думала об Эдгаре постоянно – не в сексуальном смысле. Если бы так, было бы хоть понятно, и она не была бы такой встревоженной. Она продолжала думать о том, как он провожал ее домой, какой была его рука, сильной и уверенной, под ее рукой, как он замедлил свои шаги, чтобы приноровится к ее походке. Она продолжала думать о том, как он взял ее на руки и внес в дом, пройдя два лестничных пролета, как будто весила она не больше перышка. Она продолжала думать о том, как он почти не говорил, когда пришел навестить ее с леди Фрэнсис, о том хмуром, пристальном взгляде, которым он смотрел на нее, как будто, в самом деле, беспокоился о ее здоровье. Она продолжала представлять себе, как она купалась в его силе, забывая обо всех трудностях своей жизни благодаря ему, позволяя ему самому с ними справиться. Она продолжала думать о том, как спала в его объятиях. Просто спала – ничего больше. Абсолютный отдых и забвение. Безопасность. Покой. Она ненавидела это чувство. Она ненавидела слабость своих мыслей. И поэтому, несмотря на свою одержимость им, она все равно его ненавидела. К середине декабря она уже с нетерпением ждала его отъезда. Он приехал, чтобы выбрать себе невесту. Он уже давно ее выбрал. Так пора отвезти ее к отцу и устроить великое празднование. Она не могла понять, почему он медлил. Она возмущалась этим промедлением. Она хотела освободиться от него. И презрительно посмеивалась про себя каждый раз, когда ловила себя на этой мысли. Разве она позабыла, что для нее не будет свободы ни в этой жизни, ни в следующей? Разве в ней снова возродилась надежда, хотя она знала, что такая надежда вела только к отчаянию? Она заглушила свои чувства в угоду действительности до того ужасного вечера, когда отчаянная потребность заставила ее соблазнить Эдгара Доунса. Иногда ей в голову приходила мысль, что она сильнее боролась бы с этим искушением, если бы знала, что не скоро его забудет.
И что она забеременеет от него.
Она терпеливо и с нетерпением ждала, когда он уедет.
* * *
Эдгар всегда считал себя решительным человеком, и по натуре и по воспитанию. Он прежде никогда не тянул с решением.
Он все еще не объявил о своих намерениях мисс Грейнджер и ее родителям. Он все еще откладывал разговор с леди Стэплтон, в котором он собирался высказать свои подозрения. И поэтому, за две недели до рождества он действительно испытывал панику.
Он был на танцевальном вечере у миссис Парметер, - она и ее муж только что прибыли в Лондон, чтобы принять участие в рождественских праздниках. Он только что закончил танцевать с герцогиней Бриджуотер и подошел к группе людей, где был сэр Уэбстер. Разговор, принимая во внимание число в календаре, неминуемо сконцентрировался на Рождестве и на планах на праздник.
– Ваш отец собирает много людей в своем доме в Аббатстве Мобли, как я слышала, мистер Доунс, – заметила миссис Палметер, улыбаясь ему с явно выраженным презрением. Как вновь прибывшая, она не привыкла, в отличие от большинства гостей, веселиться с рядом с простым торговцем.
– Да, в самом деле, мэм, – ответил он. – Он очень рад, что приедет столько гостей. Включая детей. Он обожает детей.
Сэр Уэбстер покашлял в ладонь и стал переминаться с ноги на ногу.
– Я должен Вас поздравить с таким количеством народу в Вашей гостиной, мэм, – сказал он.
– Да, – миссис Парметер неявно, но мило улыбнулась. – И сэр Уэбстер говорил нам, что он, его леди и мисс Грейнджер будут среди этих гостей, мистер Доунс, – продолжила она, акцентируя внимание только на одном имени. Она подняла брови домиком. – Следует ли нам ожидать интересного заявления на Рождество, сэр?
– О, я сказал, – сэр Уэбстер определенно испытывал ужас. – Я просто сказал, мэм…
– Я очень надеюсь, что сэр Уэбстер и леди Грейнджер с дочерью погостят в доме моего отца, - сказал Эдгар, встревоженный тем, во что его втравили, - будучи успешным дельцом, он мастерски научился избегать вопросов, которые предварительно не обдумал и, по которым не принял самостоятельного решения. По крайней мере, у него хватило ума не отвечать на последний вопрос этой женщины.
– Я уверена, что так и есть, сэр, – ответила миссис Парметер. - Вы же в курсе, я полагаю, что отец леди Грейнджер – барон Саффилд?
– Да, это правда, мэм, – ответил Эдгар.
Она принялась расспрашивать других гостей в этой группе, и вскоре, Эдгар оказался с сэром Уэбстером немного в стороне от остальных.
– Я говорил, – начал объясняться он. – Миссис Парметер совершенно неправильно меня поняла, знаете ли. Я просто говорил… – Но, казалось, он не мог вспомнить, что же он сказал.
Похоже, подумал Эдгар, что его насильно заставляли сделать предложение. У него оставалось только две недели, чтобы сдержать свое обещание. Не было девушки более подходящей, - и более досягаемой, - чем мисс Грейнджер. Конечно, был еще тот ее молодой человек, но он должен был уже найти способ, как с ним покончить к настоящему моменту. И была еще одна проблема, - но нет. Казалось, что она выздоровела от того, чем болела, хотя она все еще выглядела бледнее, чем раньше. Он не мог найти никого лучше мисс Грейнджер, - у него не оставалось на это времени. И, вероятно, его ухаживание уже слишком далеко зашло, чтобы теперь отступить, не оскорбив семью и девушку. А отец определенно ожидал предложения.
– Но мой отец будет очень рад принять Вас, Вашу жену и дочь в Аббатстве Мобли, сэр, – заметил Эдгар, освобождая человека от заслуженного смущения. – И моя сестра, и я будем также рады, если Вы присоединитесь к нам и нашим друзьям там на Рождество. Если только у Вас нет других планов. Я понимаю, что времени осталось немного.
– Нет, – тут же ответил сэр Уэбстер. – У нас нет никаких планом. Мы думали остаться на Рождество в городе и насладиться праздником. Так было, когда мы приехали сюда. Мы не знали, оставаться ли нам на Сезон. Фани понравится там. И как раз пора вывезти ее, я полагаю. Тяжело расставаться с дочерью, мистер Доунс. Очень тяжело. Мы хотели лучшего для нее. Мы принимаем Ваше любезное приглашение, сэр. Благодарю вас. И мы решим насчет Сезона позже.
Сезона не будет, если он поступит в соответствии с нормами, понял Эдгар. И также его не будет, если он этого не сделает. Ходили слухи, что Грейнджеры были слишком бедны, чтобы позволить себе такое дорогое удовольствие. Но на сей раз он не собирался заглотить наживку. Он только улыбнулся, поклонился и сообщил сэру Уэбстеру, что Кора напишет их отцу завтра.
Он подумал, что его отец поймет скрытое содержание этого письма. А возможно не такое уж и скрытое. Кора определенно сообщит ему, что мисс Грейнджер подходящая кандидатура, и он приготовится встреть свою будущую невестку через две недели.
Эдгар почувствовал, что ему не хватает воздуха, но это следовало сделать.
Наставало время перестать тянуть волынку. Молодой Джек Сперлинг не мог ему помочь. Это реальный мир. И возраст девушки тоже не был ему в помощь.
Юные леди все время выходили замуж за пожилых джентльменов. Он будет добр и щедр по отношению к ней. Он будет проявлять к ней привязанность. Также будут к ней относиться его отец и Кора. Ее примут в семью с радостью, в этом он не сомневался. Она научится жить в этом браке, который был совсем не хуже, чем тысячи браков, заключаемых каждый год. И он тоже привыкнет к нему. Ему понравилась мысль иметь собственных детей. Как и его отец, он любил детей.
Своих детей, - вот опять эта мысль. Это мучительное подозрение.
Его глаза остановились на леди Стэплтон. Она была на другой стороне комнаты – даже не глядя друг на друга, они всегда, казалось, могли манипулировать событиями, - она разговаривала и смеялась с мистером Парметером и графом Торнхиллом. На ней было алое платье, то самое, что и в ту первую ночь, - с крошечными пуговками на спине. Их расстегивание заняло у него целых пять минут…