Юрий БУГАКОВ,
Бабушка моя Антонина Фёдоровна осталась под фамилией Цыкина по нескольким причинам. С одной стороны – погибший в первые месяцы войны родной брат Алексей, могила которого так и не была найдена. Пропал без вести? Или всё-таки жив? Девичья фамилия бабушки оставалось тонкой связующей нитью надежды: быть может, он найдется сам, или какие-либо достоверные сведения о нём.
Вторая причина тоже драматическая. Бабушка рассказывала украдкой о ней моей супруге: до замужества у бабушки был молодой человек, которого она очень любила – вот этакой чистой довоенной любовью. Он, как и брат, тоже с первых дней войны добровольцем ушёл на фронт и погиб.
Когда бабушка после прорыва блокады приехала из Ленинграда в Киров (куда был эвакуирован Старорусский авиаремонтный завод, а с ним и родители бабушки, работавшие на нём) и познакомилась там со своим будущим супругом Бугаковым Георгием Степановичем, то она всё равно носила в сердце боль утраты от своей первой любви. Кто знает, быть может, поэтому она, прожив безукоризненно с дедом всю жизнь, всё равно так и не взяла его фамилию.
А третья причина, возможно, в том, что семья деда (они родом с Ростовской области) были раскулаченными и ссыльными. Время тогда было лихое, и рассчитывать, что всё будет спокойно и на подобных людей не будет снова «обращено бдительное око партии», не приходилось. И девичья фамилия была хоть и слабым, но оберегом для неё в данной ситуации.
Бабуля всю жизнь (с военных лет) проработала врачом. До пенсии трудилась в Старорусском курорте, была там начмедом. Дед был ветераном войны, инвалидом. В армии он служил в лётной эскадрильи, потом долгое время работал на Старорусском авиаремонтном заводе.
Судить о характере моего двоюродного деда Цыкина Алексея Фёдоровича сейчас мне видится возможным, только глядя на характер моей бабушки Антонины Федоровны. Бабушка ничего почти не рассказывала о брате, но ведь не напрасен принцип, заложенный в выражении «яблоко от яблони недалеко падает» и «каков отец, таков и сын». Прадедушка Фёдор Никитич был столяром, человеком 
трудящимся всю жизнь и живущим честно. Таким его запомнили многие.Со слов моего отца Владислава семья с 50-х годов (когда Русса уже окончательно отстраивалась после войны) прожила на улице Пушкинская.
Прабабушка Варвара Степановна была горячо верующей и не прекратила посещать Церковь даже в лихие антирелигиозные для страны времена. Именно она крестила тайно моего отца и, видимо, её убеждения передались моей бабушке, потому что также тайно был крещён и я, хотя мои родители в 75-е годы были веселыми, далекими от веры, студентами.
Высокие моральные стандарты, заложенные прабабушкой и прадедушкой, очень сильно сказались в жизни моей бабушки. И хотя осознанно к вере она пришла лишь в преклонном возрасте, по всей жизни она была человеком высоких моральных принципов. Никогда (она рассказывала мне об этом не раз) ни в детстве, ни потом, даже в голодные блокадные годы, никогда она не украла ничего, не делала каких-то постыдных дел. Даже во времена моей бесшабашной молодости в «лихие 90-е» она была для меня, тогда ещё безбожника, как свеча в ночи.
Думаю, что абсолютно верно предполагать, что в такой семье Алексей Федорович не мог воспитаться каким-то другим человеком. Бабушка говорила, что пошёл на фронт он добровольцем, со всем своим десятым классом.
Поисковики приоткрыли некоторую завесу тайны его гибели. На ложке, что была найдена у него в сапоге, была выбита Фамилия, первая буква имени и дата на другой стороне. Так вот, дата была выбита 9 ноября 41 года! Что-то интуитивно толкнуло Алексея Федоровича всего лишь за несколько дней до гибели оставить эту памятку, по которой только спустя 74 года его и опознают! Судя по тому, что в воронке с ним были обнаружены останки еще одного бойца, примерно сорокалетнего возраста, и по большому количеству неиспользованных мин можно предположить, что Алексей Федорович служил в миномётном расчёте, а его товарищ был в этом расчёте старшим. Воронка находилась в 40 метрах от Невы. По-видимому, они были одними из тех, кто сумел преодолеть переправу живыми. Ведь фашисты, у которых батареи стояли на стратегических высотах № 8 ГЭС, простреливали легко, как в тире, каждый метр Невского пятачка, а особенно переправу и тех, кто пытался закрепиться на этой стороне.
Торжественное захоронение останков еще 95 найденных бойцов, на котором я присутствовал, очень сильно потрясло меня. Мне 40 лет, у меня двое детей – дочь и сын, в октябре ожидаем ещё дочку. Последние 15 лет я активно веду волонтерскую деятельность, направленную на помощь людям, попавшим в трудные жизненные обстоятельства, такие как наркомания, алкоголизм, насилие, бездомность. Я много чего повидал, и борьба за жизнь, за душу человека, всегда давала мне сил. Бабуля мечтала: «Будешь, как и я, врачом!» Я им не стал... но спустя годы бабушка все же удовлетворенно говорила: «Ну, прямо как я и мечтала – ты доктор, только лечить-то души приходиться!».
Так вот, несмотря на всё приличное, что я могу найти в себе, я, стоя там, на Невском пятачке, всем нутром понимал, как я далек от тех самопожертвенных людей, погибших за то, чтобы я жил! И как далеки от этого мы, современные люди, прожигающие свою жизнь в суете и погоне за жизненными благами. Без сомнений, наш долг – это вернуть себя к правильному сердцу, полному благодарности к военному поколению наших дедов!
Я бы очень хотел суметь воспитать своих детей так, чтобы они были похожи в этом подвиге на мою бабушку и её брата Алексея Федоровича. В Старой Руссе я родился, провёл своё детство на улице Пушкинская, и потом каждое лето приезжал сюда. Я очень люблю этот город. Сейчас мы с семьей мечтаем об открытии бесплатного приюта (дома милосердия) где-нибудь на земле, чтобы вытаскивать из проблем тех людей, которые уже почти погибли. Причем погибли в наше мирное время, и уже не от фашистского гнёта, а от разных пороков, штурмующих нашу страну. Быть может этим местом и станет Старорусская земля.
С уважением.