И для этого совсем не надо ничего делать, слава Богу. Она и так очень устала, готовясь к неведомому будущему. Но прежде это было нечто жуткое, темное, зловещее. А теперь на душе ее легко, мысль о будущем одухотворялась надеждой. Она ощущала себя этаким Гудини, готовясь свершить свое Великое Освобождение. И сердцем чувствовала, что обязательно еще встретится со своими девочками. Пайпер закрыла глаза и представила себе лес, его запахи и звуки. Что‑то внутри ее тихо щелкнуло, словно открылась некая дверца. Прежний мир растаял как дым, и она с улыбкой ступила в густую зеленую чащу.
Ровно в четыре тридцать утра – скверный час или, может, самый благой, Отам сама еще не знала, какой именно, – прозвенел дверной звонок. Она вздохнула, отбросила одеяло и накинула на себя старенький хлопчатобумажный халатик. Вообще‑то она не очень любила вскакивать рано, но сейчас поняла, что случилось что‑то очень важное. До восхода солнца оставалось меньше часа, скоро опустятся мягкие, безмятежные утренние сумерки. На кухне царила такая тишина, что слышно было, как в дедовских часах вращаются зубчатые колеса.
Мейв Моро, которую Отам сразу пригласила на кухню и усадила за стол, не стала упреждать свой визит предварительным звонком. Но Отам все равно спала чутко и часто просыпалась и теперь решила, что нельзя не откликнуться на просьбу встревоженной матери, даже если она не сможет ответить на все ее вопросы. Прежде всего Отам сделала то, что всегда делала в непростых ситуациях: заварила всем – и себе, и Мейв, и ее одиннадцатилетней дочери Мэгги – чаю с мятой.
Мейв, бледнокожая блондинка с огромными синими глазищами, по профессии биолог, специалист по морской фауне, работала в учебном аквариуме Авенинга. Теперь на ее лице отражались все признаки бессонной ночи. Облик ее был безупречен, но неумолим. О ее крайнем изнеможении недвусмысленно говорили фиолетовые тени под глазами. Мэгги тоже казалась уставшей, но явно скучала. Ей, похоже, надоели и сами взрослые, и их скучные разговоры.
– Помню, Отам, ты сказала, – начала явно расстроенная Мейв, – что у Мэгги какой‑то особый дар и она способна посещать какие‑то там иные области, куда не могут попасть другие. Сколько раз я умоляла тебя, черт возьми, объяснить, что все это значит, чтоб ты успокоила мое сердце. Но ты всегда отказывалась. Ты говорила, что не надо волноваться, когда моя дочь посреди ночи вдруг куда‑то исчезает – на несколько часов, подумать только!
Мейв схватила свою чашку с чаем.
– Говорила, что надо подождать, – продолжила она, – что скоро все прояснится. И я ждала, потому что уважаю тебя и доверяю Мэгги. Но теперь хватит, я сыта по горло.
Мейв буквально задыхалась от волнения. Она изо всех сил сдерживала слезы.
– Прошу тебя, успокойся, – сказала Отам, стараясь говорить как можно мягче и надеясь, что ее тон не кажется собеседнице высокомерным или покровительственным. – Я знаю, это трудно. Я понимаю твое раздражение и неудовлетворенность. А теперь расскажи подробно, что случилось, и мы вместе подумаем, что делать.
– Прошлой ночью она снова исчезла. – Мейв ткнула в сторону Мэгги большим пальцем. – Я проверяла ее постель примерно в полночь, перед тем как самой пойти спать. Пропала! Ее не было до четырех утра! Черт побери, это же почти целая ночь!
Мэгги закатила глаза к потолку. Похоже, она тоже была расстроена.
– Что скажешь, Мэгги? – спросила Отам.
– Мне надо было уйти, – выпалила, едва не срываясь на крик, Мэгги. – Надо было встретить одну больную даму и провести ее через внутренние врата. Меня попросили об этом. Она была, типа… в общем, чуть ли уже не при смерти!
Кажется, Мэгги уже не раз повторяла все это матери, хотя и без толку.
– А что мне было делать? Отказаться, что ли? Отам, объясните же ей! Пожалуйста.
Но не успела Отам раскрыть рот, как ее опередила Мейв:
– Что мне нужно объяснять? Послушайте, чем я хуже других в Авенинге? Я тоже могу все понять, у меня вполне широкие взгляды, – обратилась она к Отам, не обращая внимания на дочь, будто ее вообще здесь не было. – Я же поняла, что у нее какой‑то там особенный дар. Я всегда знала, что она не простой ребенок, всегда. Но ей ведь всего одиннадцать лет! О ком это она говорит, кто ее попросил, кто они такие? Чудовища? Феи? Привидения? Неужели они не знают, что нельзя просить одиннадцатилетнюю девочку уходить из дома на всю ночь?
Мейв сделала большой глоток и со стуком поставила чашку на стол.
– Мейв, – спокойно сказала Отам, – боюсь, я тоже не знаю, кто они и что они. Могут быть всем, чем угодно. Я знаю одно: они никогда и ни в коем случае не причинят Мэгги ни малейшего вреда. Кто бы они ни были, они очень уважают ее. И прошлой ночью им крайне нужна была ее помощь.
– Ты хоть сама понимаешь, что за бред ты несешь? – Мейв была слишком возбуждена и уже не выбирала выражения в присутствии дочери.
– Вполне, – искренне ответила Отам. – Тем не менее так оно и есть. Все, что она говорит – правда. Но впредь она не будет покидать постель по ночам, – повернувшись к девочке, строго сказала Отам. – Никогда. Больше никаких секретов, никаких уходов тайком, Мэгги. Уходить можешь только в часы отдыха, когда ты играешь. Ни в коем случае во время занятий в школе. Ты сейчас живешь в этом мире и принадлежишь ему. Усвоила?
– Но это было очень важно, – защищаясь, сказала Мэгги. – Раньше я никогда не уходила тайком. И школу мне пропускать нельзя. Это же как бы просто невозможно. Это не пятидесятые, сами знаете.
Отам засмеялась.
– Ну ладно, сегодня ночью у тебя было важное дело. Но ты должна объяснить людям, особенно маме, что происходит. Ты же не хочешь, чтоб она с ума сходила от беспокойства?
Мэгги покачала головой, и Отам с серьезным видом повернулась к ее матери.
– Мейв, мне кажется, я все поняла. Это была Пайпер Шигеру. Она обрела свободу. Это ее Мэгги ночью провела туда, куда ей надо, правильно, Мэгги?
Сверкая огромными глазами, Мэгги кивнула.
– Она еще плохо знает тот мир и не могла пройти самостоятельно, – сказала она.
Мейв с недоверчивым лицом пыталась осмыслить то, о чем ей толкуют.
– Если я правильно поняла, Пайпер Шигеру, эта смертельно больная писательница, переселилась в тот мир? И Мэгги, моя дочь, отправила ее туда?
– Да, – хладнокровно ответила Отам.
– Так вот оно что! – Мейв зловеще посмотрела на Отам. – Значит, так, моя дочь ведет ненормальный образ жизни. Не ходит в колледж. Только шныряет туда и сюда, в какую‑то мифическую страну, а когда мы все ей осточертеем, она возьмет и останется там навсегда.
Ком в горле заставил ее замолчать.
– Нам не дано знать, что всех нас ждет в будущем, – сказала Отам и положила ладонь на руку Мейв. – Я долго думала, почему Пайпер решилась на такое. Мне кажется, я поняла. Своим уходом она хотела дать нам веру в чудесное. Заставить нас изменить наше отношение к невозможному, невероятному.
Мэгги смотрела на мать, а та смотрела на Отам.
– Тебе продемонстрировали нечто из ряда вон выходящее, – продолжила Отам. – Ты должна радоваться такому счастью, а не отталкивать его от себя.
Убежденность Отам, ее оптимизм и отношение к будущему произвели на Мейв сильное впечатление.
– Веру, говоришь? – спросила она. – И этого достаточно, чтобы я все поняла?
– Да, – ответила Отам. – Этого достаточно, вполне достаточно.
На следующее утро осиротевшее семейство Шигеру собралось за столом. Всем было понятно, что Пайпер ушла навсегда. Никто не плакал, плакать они будут потом, но все болезненно переживали горечь утраты, каждую минуту сознавая, что все теперь происходит в доме не так, как было прежде.
Наконец Уилл прокашлялся:
– Я обещал вашей матери, что… Она сказала вам, что способна уходить… куда‑то там в иные миры. Может быть, так и произошло.
Уилл старался говорить беспристрастно, но слова звучали фальшиво и неубедительно.
– Мне кажется… что я должен сообщить вам еще кое‑что… ваша мать говорила мне, кстати не так давно, что не желает, чтобы вы видели, как она умирает, не хочет причинить вам горе. Врачи дали нам понять, какой ее ждал страшный конец. И она не хотела, чтобы вы это видели, и сказала… в общем, буквально следующее: она любым способом доберется до воды и…
– Ты думаешь, что она покончила с собой, так, что ли, папа? – сердито спросила Сильви. – Ты что, серьезно так думаешь?
– Я думаю, что это возможно, не больше и не меньше. Она чувствовала себя такой беспомощной, Сильви.
Уилл наклонился, чтобы взять дочь за руку, но Сильви отдернула ее.
– Она чувствовала, что теряет власть над своим телом. И может быть… да, может быть, она захотела как‑то вернуть эту власть и закончить жизнь на своих условиях. Если это так, я считаю, она совершила очень мужественный поступок.
Сильви выпрямилась на стуле и стала казаться выше, а также гораздо старше и мудрей, чем это было всего день назад. Да, она совсем переменилась, об этом говорил ее спокойный и ровный тон.
– Мама не сошла с ума. Она никогда, никогда не обманывала нас, даже с добрыми намерениями. И если она сказала, что может отсюда отправиться в некое иное пространство, пускай кое‑кому это покажется чепухой и полным бредом, я ей верю и считаю, что так оно и случилось. Она никогда в жизни нас не обманывала, – повторила Сильви. – И еще я верю в то, что мы тоже когда‑нибудь сможем попасть туда и встретиться с ней, пускай она уже будет немного другая, но я обязательно попробую сделать это.
– Но как, Сильви? – спросил Уилл со смешанным чувством раздражения и сочувствия. – Как ты собираешься это сделать?
– А мы спросим Отам. Она наверняка знает, – тихо сказала Сайбан.
Уилл и Сильви живо обернулись к девочке. Оба на минуту совсем позабыли, что она тоже сидит рядом. Сильви даже удивилась, услышав ее голос.
А Уилл вдруг с горечью понял, что потерял не только жену, но в некотором смысле и маленькую дочь. Он‑то надеялся после смерти Пайпер переехать с девочками куда‑нибудь в другой город и начать новую жизнь, в которой не будет тягостных воспоминаний. Теперь он понял, что этому не бывать. Уж эти девочки никуда из Авенинга не уедут.
Три человека сидели вокруг стола на твердых деревянных стульях; их объединяла кровь и совместно прожитая жизнь. У их ног лежала спутанная нить, которая связывала их вместе. Как нелегко распутать эти узлы, совсем свежие и на диво крепкие! Чтобы продолжить жизненный путь, им требовался новый компас: каждый из них понимал, что без Пайпер они пропали. Что бы ни думали они о том, куда она ушла от них, эти мысли каждый держал при себе, затыкая ими кровоточащие раны, полученные от потери близкого человека. По большому счету каждый из них был одинок. И маленькая Сайбан, чувствуя это и не в силах более удерживать в себе горе, опустила голову на стол и заплакала.