Они набрали сухих веток. Ахкеймион развел костер колдовским словом, и лишь потом понял, что разжег его на животе Последнего Пророка. Усевшись на камни по разным сторонам изображения, они продолжили разговор, и огонь казался все ярче по мере того, как вокруг темнело.
Они пили неразбавленное вино, ели хлеб, лук‑порей и солонину. Ахкеймион переводил обрывки текстов, сохранившихся на мозаике.
– Маррукиз, – сказал он, изучая стилизованную печать с надписью на высоком шайском. – Это место когда‑то принадлежало Маррукизу, духовной общине при Тысяче Храмов… Если я правильно помню, она была уничтожена, когда фаним захватили Шайме… Значит, это место было заброшено задолго до падения Гедеи.
Келлхус тут же задал несколько вопросов касательно духовных общин – ну конечно же! Поскольку Эсменет разбиралась в тонкостях жизни Тысячи Храмов куда лучше его, Ахкеймион предоставил отвечать ей. В конце концов, она спала со священниками всех мыслимых общин, сект и культов…
Трахала их.
Слушая ее объяснения, Ахкеймион разглядывал ремешки своей сандалии. Он понял, что ему нужна новая обувь. И его охватила глубокая печаль, злосчастная печаль человека, которого изводит все до последней мелочи. Где он найдет сандалии среди этого безумия?
Ахкеймион извинился и отошел от костра.
Некоторое время он сидел за пределами круга света, на обломках, свалившихся в рощу. Все вокруг было черным, кроме железных деревьев, но их цветущие кроны, медленно покачивавшиеся на ветру, в лунном свете казались таинственными и неземными. Их горьковато‑сладкий запах напоминал о садах Ксинема.
– Опять хандришь? – раздался за спиной голос Эсменет. Ахкеймион обернулся и увидел ее в полумраке, окрашенную в те же бледные тона, что и все вокруг. Он поразился, как ночь заставляет камень походить на кожу, а кожу – на камень. Потом Эсменет очутилась в его объятиях и принялась целовать его, стягивая с него льняную рясу. Он прижал ее к треснувшему алтарю; его руки шарили по ее бедрам и ягодицам. Она на ощупь отыскала его член и ухватила обеими руками.
Они слились воедино.
Потом, стряхивая грязь с кожи и с одежды, они улыбнулись друг другу понимающей, робкой улыбкой.
– Ну и что ты думаешь? – спросил Ахкеймион. Эсменет издала странный звук, нечто среднее между смешком и вздохом.
– Ничего, – сказала она. – Ничего такого нежного, распутного и восхитительного. Ничего такого волшебного, как это место…
– Я имел в виду Келлхуса.
Вспышка гнева.
– Ты что, вообще ни о чем больше не думаешь? У Ахкеймиона перехватило дыхание.
– Как я могу?
Эсменет сделалась отчужденной и непроницаемой. Над развалинами зазвенел смех Серве, и Ахкеймион поймал себя на том, что гадает – что же такого сказал Келлхус.
– Он необычный, – пробормотала Эсменет, старательно не глядя на Ахкеймиона.
«Ну и что же мне делать?» – захотелось крикнуть ему.
Но вместо этого он промолчал, пытаясь задушить рев внутренних голосов.
– У нас есть мы, – внезапно сказала Эсменет. – Ведь правда, Акка?
– Конечно, есть. – Но что…
– Но что еще имеет значение, если мы есть друг у друга? Вечно она его перебивает… – Сейен милостивый, женщина, он – Предвестник!
– Но мы можем бежать! От Завета. От него. Мы можем спрятаться. Мы с тобой, вдвоем!
– Но, Эсми… Эта ноша…
– Не наша! – прошипела она. – Почему мы должны страдать из‑за нее? Давай убежим! Ну пожалуйста, Акка! Давай оставим все это безумие позади!
– Глупости, Эсменет. От конца света не убежишь! А если бы нам и удалось бежать, я стал бы колдуном без школы – волшебником, Эсми! Это еще хуже, чем быть ведьмой! Они откроют охоту на меня. Все они – не только Завет. Школы не терпят волшебников…
Он с горечью рассмеялся.
– Мы даже не доживем до того, чтобы нас убили.
– Но это же впервые, – произнесла она ломким голосом. – Я впервые…
Что‑то – быть может, ее безутешно поникшие плечи или то, как она сложила руки, запястье к запястью, – толкнуло Ахкеймиона к ней: поддержать, обнять… Но его остановил перепуганный крик Серве.
– Келлхус просит вас скорее подойти! – крикнула она из темноты. – Там, вдали, факелы! Всадники!
Ахкеймион нахмурился.
– У кого там хватило дури шляться по горам среди ночи? Эсменет не ответила. От нее и не требовался ответ. Фаним.
Пока они пробирались через темноту, Эсменет мысленно обзывала себя дурой. Келлхус затоптал костер, превратив мозаичное изображение Последнего Пророка в созвездие беспорядочно разбросанных углей. Они поспешно перебежали открытый участок и присоединились к Келлхусу, спрятавшемуся в траве за грудой обломков.
– Смотрите, – сказал князь Атритау, указывая вниз.
У Эсменет и так перехватило дух от слов Ахкеймиона, а от того, что она увидела теперь, ей окончательно сделалось нечем дышать. Вереницы факелов извивались во тьме, двигаясь вдоль могучих скатов, по которым проходила единственная возможная дорога к разрушенному святилищу. Сотни сверкающих точек. Язычники, едущие, чтобы ограбить их. Если не хуже…
– Они скоро будут здесь, – констатировал Келлхус. Эсменет изо всех сил пыталась совладать с внезапно захлестнувшим ее ужасом. Может случиться все, что угодно, – даже с такими людьми, как Ахкеймион и Келлхус! Мир крайне жесток.
– Может, если мы спрячемся…
– Они знают, что мы здесь, – пробормотал Келлхус. – Наш костер. Они движутся на свет костра.
– Значит, надо посмотреть, что там, – сказал Ахкеймион.
Потрясенная его тоном, Эсменет взглянула в сторону колдуна – и попятилась в страхе. Глаза и рот Ахкеймиона вдруг вспыхнули белым светом, а слова прозвучали подобно раскату грома. Затем на земле между вытянутыми руками Ахкеймиона появилась линия, такая яркая, что Эсменет вскинула руки, защищаясь от слепящего сияния. Эта безукоризненно прямая линия ринулась вперед и вверх, врезалась в облака и, озарив их, ушла в бесконечную тьму…
«Небесный Барьер! – подумала Эсменет. – Напев из рассказов Ахкеймиона про Первый Армагеддон».
Тени запрыгали по далеким обрывам. Горы осветились, словно выхваченные из темноты вспышкой молнии. И Эсменет увидела вооруженных всадников, целую колонну; они кричали в страхе и пытались усмирить перепуганных лошадей. Она увидела потрясенные лица…
– Стойте! – крикнул Келлхус. – Стойте! Свет погас. Темнота.
– Это галеоты, – сказал Келлхус, уверенно положив руку ей на плечо. – Люди Бивня.
Эсменет моргнула и схватилась за грудь. Она разглядела среди всадников Сарцелла.
Из темноты долетел звучный оклик:
– Мы ищем князя Атритау, Анасуримбора Келлхуса!
Тон голоса рассыпался, распался на отдельные пряди: искренность, беспокойство, гнев, надежда… И Келлхус понял, что опасности нет.
«Он пришел ко мне за советом».
– Принц Саубон! – крикнул Келлхус. – Добро пожаловать! Все верные – желанные гости у нашего костра!
– А колдуны? – послышался другой голос. – Богохульники – тоже желанные гости?
В голосе звучали возмущение и сарказм. Кто говорит? Какой‑то нансурец, возможно, из Массентии, хотя акцент было до странности трудно определить. Наследственный кастовый дворянин, чей ранг позволяет ему состоять в свите принца… Кто‑то из генералов императора?
– И они – желанные гости, когда служат верным! – отозвался Келлхус.
– Прошу простить моего друга! – со смехом выкрикнул Саубон. – Боюсь, он прихватил с собой всего одни штаны!
Галеоты развеселились, и среди горных склонов заметались отзвуки смеха, улюлюканья, дружеских подначек.
– Чего им надо? – негромко поинтересовался Ахкеймион. Даже в полутьме Келлхус видел на его лице отпечаток недавней боли – следы разговора с Эсменет.
Разговора о нем.
– Кто знает? – отозвался Келлхус. – На совете Саубон был первым из тех, кто рвался идти вперед, не дожидаясь айнонов и Багряных шпилей. Возможно, теперь, когда Пройас далеко, он ищет, что бы еще натворить…
Ахкеймион покачал головой.
– Он доказывал, что разрушение Руома грозит подорвать боевой дух Людей Бивня, – уточнил колдун. – Ксинем мне рассказал, что это именно ты заставил его умолкнуть… По‑другому истолковав предзнаменование, которое несло в себе землетрясение.
– Думаешь, он ищет возможности поквитаться? – спросил Келлхус.
Но было уже поздно. Все новые и новые всадники останавливали коней, спешивались и разминали уставшие ноги. Саубон со свитой рысью ехал к Келлхусу; по бокам от них двигались факелоносцы. Галеотский принц натянул поводья коня в роскошной сбруе; глаза его прятались в тени бровей.
Келлхус опустил голову ровно настолько, насколько это предписывалось джнаном, – поклон, уместный при встрече двух принцев.
– Мы шли по вашим следам весь день, – сказал Саубон, спрыгивая на землю.
Когда он спустился, оказалось, что он почти так же высок, Келлхус, но немного шире в плечах. Принц, как и его люди, оделся для битвы; на нем была не только кольчуга, но и шлем, и латные рукавицы. Под вышитым на котте Красным Львом, знаком галеотского королевского дома, красовался наспех пририсованный Бивень.
– И кто эти «мы»? – поинтересовался Келлхус, внимательно оглядывая спутников Саубона.
Саубон представил нескольких из них, начиная с седого конюха, Куссалта, но Келлхус удостоил их лишь мимолетным взглядом. Его вниманием завладел одинокий шрайский рыцарь, которого принц назвал Кутием Сарцеллом…
«Еще один. Еще один Скеаос».
– Ну, наконец‑то, – произнес Сарцелл.
Его глаза поблескивали сквозь пальцы поддельного лица.
– Знаменитый князь Атритау.
Он поклонился ниже, чем того требовал его ранг. «Отец, что все это означает?»
Так много переменных.
Расставив дозорных и распределив людей по краям рощи, Саубон вместе со своим придворным и шрайским рыцарем присоединился к костру, вновь разведенному в глубине разрушенного святилища. В соответствии с обычаями южных дворов, галеотский принц избегал разговора о цели своего визита, скрупулезно дожидаясь того, что практикующие джнан именуют «мемпонти», то есть «удачного поворота», который как бы сам по себе переведет разговор на более важные темы. Келлхус знал, что Саубон считает обычаи собственного народа грубыми и примитивными. Каждым своим вздохом он ведет войну с тем, кто он есть.
Но внимание Келлхуса было приковано к шрайскому рыцарю, Сарцеллу, – и не только из‑за его лица. Ахкеймиону удалось совладать с потрясением, и все же всякий раз, когда он смотрел в сторону рыцаря Бивня, в глазах его вспыхивали тревога и ярость. Келлхус понял, что Ахкеймион не просто знает Сарцелла – он его ненавидит. Дунианский монах буквально‑таки слышал движения души Ахкеймиона: бурлящее негодование, обида за проявленное в прошлом пренебрежение, вызывающие содрогание воспоминания об ударе, угрызения совести…
«Сумна, – понял Келлхус, припоминая все, что Ахкеймион когда‑либо рассказывал о своем предыдущем задании. – Что‑то произошло между ним и Сарцеллом в Сумне. Что‑то, затрагивающее Инрау…»
Несмотря на ненависть, чародей, по‑видимому, понятия не имеет, что Сарцелл – еще один Скеаос… еще один шпион‑оборотень Консульта.
И точно так же об этом не подозревает Эсменет, хотя ее эмоции еще сильнее, чем у Ахкеймиона. Страх разоблачения. Вероломная надежда… «Она думает, что он пришел забрать ее… Забрать ее у Ахкеймиона».
Она была любовницей этой твари.
Но эти загадки блекли перед главным вопросом: что оно здесь делает? Не просто в Священном воинстве, а именно здесь, в этой ночи, рядом с Саубоном…
– Как вы нас нашли? – спросил внезапно Ахкеймион. Саубон провел рукой по коротко стриженным волосам.
– Вот мой друг, Сарцелл. Он обладает невероятными способностями следопыта…
Принц повернулся к рыцарю.
– Как, говоришь, ты этому научился?
– Еще в юности, – солгал Сарцелл, – в западных поместьях моего отца.
Он поджал чувственные губы, словно сдерживая усмешку.
– Когда выслеживал скюльвендов…
– Выслеживал скюльвендов, – повторил Саубон, словно желая сказать: «Только в Нансурии…» – Я уже готов был вернуться, когда начало темнеть, но он твердил, что вы рядом.
Саубон развел руками.
Молчание.
Эсменет сидела, оцепенев, пряча татуированные руки, как человек, стыдясь скверных зубов, старается не улыбаться. Ахкеймион поглядывал на Келлхуса, ожидая, что тот прогонит возникшую неловкость. Серве, чувствуя тревогу, молча обхватила колени руками. Тварь без лица смотрела в чашу с вином.
В иных обстоятельствах Келлхус уже сказал бы что‑нибудь. Но сейчас он не мог придумать ничего дельного. Его глаза смотрели, но не видели. Лицо казалось зеркалом, отражающим чувства его спутников. Его «я» исчезло, а безжалостная мысль охотилась сама на себя. Следствие и результат. События, что, подобно концентрическим кругам, разбегаются по темной воде будущего… Каждое слово, каждый взгляд – камень.
В том была великая опасность. Следовало понять логику этой неожиданной встречи. Только Логос может осветить путь… Только Логос.
– Я шел за вами по запаху, – сказал Сарцелл.
Он смотрел прямо на Ахкеймиона, и в глазах его поблескивало нечто непонятное. Юмор?
Келлхус решил, что эта фраза не была шуткой: тварь действительно выследила их, как пес. Нужно быть чрезвычайно осторожным с подобными существами. Пока что он понятия не имел об их способностях. «А ты знаешь этих тварей, отец?»
С тех пор как он взял Друза Ахкеймиона в учителя, все преобразилось. Мир – теперь Келлхус это понимал, – скрывает много, очень много тайн, неведомых его братьям. Логос оставался истинным, но его пути были куда более извилистыми, чем полагали дуниане. И Абсолют… Конец Концов куда дальше, чем они могли себе представить. Так много препятствий. Так много развилок на пути…
Невзирая на свой скептицизм, Келлхус начал верить во многое из того, что говорил Ахкеймион в ходе их дискуссий. Он верил в Первый Армагеддон. Он верил в то, что безликая тварь, сидящая сейчас перед ним, – артефакт Консульта. Но Пророчество Кельмомаса? Приближение Второго Армагеддона? Все это было нелепостью. Будущее не может предвосхищать прошлое. То, что придет потом, не может предшествовать тому, что было раньше…
А если может?
Столько всего, что должно дождаться отца… Так много вопросов…
Его неосведомленность уже едва не привела к беде. Простой обмен взглядами в императорском саду повлек за собой череду катастроф, включая события под Андиаминскими Высотами, в результате которых Ахкеймион уверился в том, что Келлхус – Предвестник. Если бы он решил сообщить своей школе, что Анасуримбор вернулся…
Да, опасность велика.
Друза Ахкеймиона следует оставить в неведении – это точно. Если он узнает, что Келлхус способен видеть шпионов‑оборотней, он не колеблясь свяжется со своими хозяевами в Атьерсе. Это информация слишком важна, чтобы Ахкеймион скрывал ее от школы.
Получается, что Келлхусу придется разбираться со всем этим самостоятельно.
– Мой конюх, – сказал Саубон шрайскому рыцарю, – клянется, что тебя привело сюда не что иное, как колдовство… Куссалт сам воображает себя великим следопытом.
Может быть, Консульт каким‑то образом узнал, что это он разоблачил Скеаоса? Император видел, как он изучал первого советника, и, что еще важнее, он это запомнил. Келлхус уже несколько раз видел императорских шпионов, наблюдавших за ним исподтишка. Вполне возможно, что Консульт понял, как был разоблачен Скеаос.
Если им это известно, тогда вполне возможно, что Сарцелл играет роль пробного образца. Им нужно знать, провалился ли Скеаос случайно, из‑за паранойи императора, или этот чужак из Атритау сумел заглянуть в его истинное лицо. Они будут следить за ним, осторожно задавать вопросы, а когда это не поможет найти ответ, они пойдут на контакт… Так ли?
А еще следовало не забывать об Ахкеймионе. Консульт, несомненно, будет присматривать за адептами Завета, единственными людьми, которые до сих пор верят в его существование. Сарцелл и Ахкеймион уже сталкивались раньше, сталкивались и напрямую – это видно по реакции колдуна, – и косвенно, через Эсменет, которую, очевидно, лжерыцарь в прошлом соблазнил. Они используют ее для какой‑то цели… Возможно, испытывают ее, прощупывают ее способность обманывать и предавать. Она ничего не сказала Ахкеймиону о Сарцелле – это очевидно.
«Предмет изучения так глубок, отец».
Тысяча возможностей, скачущих галопом по лишенной дорог степи будущего. Сотня сценариев, вспыхивающих у него в сознании; одни ветвились и ветвились, на время уводя его от цели, другие вели к катастрофе…
Открытое противостояние. Обвинения, выдвинутые в присутствии Великих Имен. Шум, который поднимется при разоблачении всего этого ужаса. Завет, подключившийся к делу. Открытая война с Консультом… Не годится. Нельзя привлекать Завет, пока они не смогут занять господствующее положение. Нельзя рисковать войной против Консульта. Пока что нельзя.
Косвенное противостояние. Ночные налеты. Перерезанные глотки. Попытки нанести ответный удар. Тайная война, постепенно выходящая на поверхность… Тоже не годится. Если убить Сарцелла и прочих тварей, Консульт поймет, что кто‑то способен их распознавать. Когда они узнают, что этот «кто‑то» – Келлхус, то косвенное противостояние перерастет в открытый конфликт.
Бездействие. Оценка происходящего. Безрезультатные проверки. Другие предположения. Ответные действия откладываются из‑за необходимости разобраться. Беспокойство в тени растущей силы… Да, это годится. Даже если они узнают детали, сопутствовавшие разоблачению Скеаоса, Консульт сможет лишь строить домыслы. Если то, что рассказывает Ахкеймион, соответствует действительности, они не настолько грубы, чтобы вычеркнуть возможную угрозу, не попытавшись предварительно понять ее. Конфронтация неизбежна. Но исход зависит лишь от того, сколько времени у него будет на подготовку…
Он – дунианин, один из Подготовленных. Обстоятельства поддадутся. Миссия должна быть…
– Келлхус, – раздался голос Серве. – Принц вас спрашивает.
Келлхус моргнул и улыбнулся, словно бы потешаясь над собственной глупостью. Все сидящие у костра смотрели на него, кто‑то с беспокойством, кто‑то с недоумением.
– П‑простите, – запинаясь, пробормотал он. – Я… Он нервно оглядел присутствующих и вздохнул.
– Иногда я… вижу… Тишина.
– Я тоже, – язвительно бросил Сарцелл. – Но я обычно вижу, когда мои глаза открыты.
Он что, закрыл глаза? Келлхус совершенно этого не помнил. Если да, то это промах, внушающий беспокойство. Он давным‑давно уже…
– Идиот! – рявкнул Саубон, поворачиваясь к шрайскому рыцарю. – Дурак! Мы сидим у костра этого человека и ты его оскорбляешь?!
– Рыцарь‑командор не оскорбил меня, – сказал Келлхус. – Вы забыли, принц, что он не только воин, но и жрец, а мы попросили его разделить костер с колдуном… Наверное, это все равно что попросить повитуху преломить хлеб с прокаженным.
Нервный смех, слишком громкий и слишком короткий.
– Несомненно, – добавил Келлхус, – он просто слегка погорячился.
– Несомненно, – откликнулся Сарцелл. Язвительная усмешка, откровенная, как и любое выражение его лица.
«Чего оно хочет?»
– А отсюда вытекает вопрос, – продолжал Келлхус, легко и непринужденно создавая «удачный поворот», которого никак не мог дождаться принц Саубон. – Что привело шрайского рыцаря к костру колдуна?
– Меня послал Готиан, – сказал Сарцелл, – мой великий магистр…
Он взглянул на Саубона. Тот сидел с каменным лицом.
– Шрайские рыцари поклялись в числе первых ступить на землю язычников, а принц Саубон предложил…
Но тут Саубон прервал его, выпалив:
– Я буду говорить с вами наедине, князь Келлхус.
«Что ты хочешь, чтобы я сделал, отец?» Так много вероятностей. Бессчетные вероятности. Келлхус прошел следом за Саубоном по темным тропинкам железной рощи. Они остановились у края утеса, глядя на залитые лунным светом просторы Инунарского нагорья. Ветер усилился, и листва шуршала под его порывами. Склон под утесом был усеян упавшими деревьями. Мертвые корни торчали кверху. На некоторых из них до сих пор сохранились огромные комья земли, будто упавшие грозили пыльными кулаками уцелевшим.
– Вы видите разные вещи, так ведь? – сказал в конце концов Саубон. – В смысле – вы ведь увидели Священное воинство там у себя, в Атритау.
Келлхус обнял этого человека своими ощущениями. Бешено колотящееся сердце. Кровь, прилившая к лицу. Напряженные мышцы…
«Он боится меня».
– Почему вы спрашиваете?
– Потому, что Пройас – упрямый дурак. Потому что те, кто первым успеет к столу, и пировать будут первыми!
Принц галеотов был одновременно и дерзок, и нетерпелив. Хоть он и ценил хитрость и коварство, превыше всего он ставил храбрость.
– Вы хотите выступить немедленно, – сказал Келлхус. Саубон скривился в темноте.
– Я уже был бы в Гедее, – огрызнулся он, – если бы не вы! Он имел в виду недавний совет, на котором предложенное Келлхусом толкование падения Руома уничтожило все доводы Саубона. Но его негодование не было искренним – Келлхус это видел. Коифус Саубон был безжалостен и корыстен, но не мелочен.
– Тогда почему вы пришли ко мне?
– Из‑за того, что вы сказали… ну, про то, что Бог сжег наши корабли… В этом чувствовалась правда.
Келлхус понял, что Саубон из тех людей, что постоянно наблюдают за другими, сравнивают и оценивают. Он всю жизнь считал себя человеком проницательным, гордился умением наказывать лесть и вознаграждать критику. Но с Келлхусом… Саубон не знал, с какой меркой к нему подойти. «Он сказал себе, что я – провидец. Но боится, что я – нечто большее…»
– И что вы видите? Правду?
При всем своем корыстолюбии Саубон обладал неким приземленным благочестием. Для него вера была игрой – но игрой очень серьезной. Там, где другие клянчили и называли это «молитвой», Саубон торговался. Идя сюда, он думал, что отдает богам то, что им причитается…
«Он боится совершить ошибку. Шлюха‑Судьба дает ему всего один шанс».
– Мне нужно знать, что вы видите! – выкрикнул принц. – Я воевал во многих кампаниях: все – ради моего жалкого отца. Я не дурак повоевать. И я не думаю, что иду в фанимскую ловуш…
– Вспомните, что сказал на совете Найюр, – перебил его Келлхус. – Фаним сражаются верхом. Они заманят вас в капкан. И не забывайте про кишау…
Саубон громко фыркнул.
– Мой племянник отправился к Гедее на разведку и каждый день шлет мне донесения. Нет никаких фанимских войск, затаившихся в тени этих гор! Их застрельщики, за которыми гоняется Пройас, просто дурачат нас, задерживают, чтобы язычники успели собрать силы. Скаур достаточно благоразумен, чтобы понять, когда расклад не в его пользу. Он отступил в Шайгек, засел в городах по Семпису и ждет, пока подойдет падираджа с кианскими грандами. Он уступит Гедею тому, у кого хватит мужества прийти и взять ее!
Галеотский принц определенно верил в то, что говорил, но можно ли было верить ему? Его доводы казались достаточно здравыми. И Пройас с уважением отзывался о военных талантах Саубона. Несколько лет назад, во время затишья, Саубон даже боролся с Икуреем Конфасом за несколько лет до…
Поток вероятностей. Где‑то среди них кроется благоприятная возможность… И наверное, нет необходимости открыто противостоять Сарцеллу или уничтожать его. Пока что.
«Я мало знаю о войне. Слишком мало…»
– Значит, вы надеетесь, – сказал Келлхус. – Скаур может…
– Значит, я знаю!
– Тогда какое имеет значение, одобряю я ваши действия или нет? Правда есть правда, вне зависимости от того, кто ее высказал…
Безрассудство. – Я прошу лишь вашего совета. Скажите, что вы видите… И ничего больше.
Слабость в глазах. Прерывистое дыхание. Глухой голос.
«Еще одна ложь».
– Но я вижу многое… – пожал плечами Келлхус. – Ну так скажите мне!
Келлхус покачал головой.
– Я лишь изредка вижу проблески будущего. Сердца людей… то, чем они являются…
Он умолк, с беспокойством посмотрел вниз, на крутой склок, на выбеленные солнцем кости изломанных деревьев.
– Вот что я обычно вижу. Саубон насторожился.
– Тогда скажите… Что вы видите в моем сердце?
«Разоблачи его. Сорви с него всю ложь, все притворство.
Когда стыд пройдет…»
Келлхус на краткий миг впился взглядом в глаза принца.
«…он будет думать, что так и надо – стоять нагим передо мной».
– Мужчина и дитя, – сказал Келлхус, вплетая в голос более глубокие обертоны, делая его почти осязаемым. – Я вижу мужчину и дитя… Мужчину терзает пропасть между силой и бессилием, данными ему по праву рождения. Ему навязали судьбу, которую он отверг, и потому он день за днем живет среди того, чем не обладает. Жажда, Саубон… Не жажда золота – жажда признания. Неудержимое желание быть признанным людьми – чтобы они смотрели и говорили: «Вот король, создавший себя сам!»
Келлхус смотрел в пустоту у себя под ногами, пустоту, от которой начинала кружиться голова. Глаза его были стеклянными: он созерцал путаницу внутренних тайн…
Саубон глядел на него с ужасом.
– А дитя? Вы сказали, что есть еще и дитя!
– Дитя по‑прежнему страшится отцовской руки. Просыпается по ночам и плачет, не потому, что хочет признания, а потому, что хочет, чтобы его знали… Никто его не знает. Никто не любит.
Келлхус повернулся к принцу; в глазах его светилось понимание и неземное сострадание.
– Я могу продолжить…
– Н‑нет, – запинаясь, пробормотал Саубон, словно выходя из транса. – Хватит. Довольно…
Но чего довольно? Саубон хотел получить предлог. Что он даст взамен? Там, где так много вероятностей, все сопряжено с риском. Абсолютно все.
«Что, если я сделаю неверный выбор, отец?»
– Вы слышите?! – со страхом воскликнул Келлхус, поворачиваясь к Саубону.
Галеотский принц отскочил от края утеса.
– Что слышу?
Правда порождает правду, даже если это ложь. Келлхус пошатнулся. Саубон метнулся и оттащил его от обрыва.
– Поход! – выдохнул Келлхус прямо в лицо Саубону. – Шлюха‑Судьба будет благосклонна к вам… Но вы должны позаботиться, чтобы шрайские рыцари…
Он изумленно распахнул глаза, словно говоря: «Не может быть, чтобы послание оказалось таким!»
Есть предназначения, которые невозможно постигнуть заранее. Есть дороги, по которым следует пройти, чтобы узнать их. Рискнем.
– Вы должны позаботиться, чтобы шрайские рыцари были наказаны.
Когда Келлхус и Саубон ушли, Эсменет осталась сидеть, молча глядя в костер и изучая мозаичное изображение Последнего Пророка у себя под ногами. Она убрала ступни с ореола, окружающего руки Айнри Сейена. Это казалось кощунством, что им приходится ходить по нему…
Хотя с каких пор ее это волнует? Она проклятая. Никогда еще это не казалось таким очевидным, как сейчас.
Сарцелл здесь!
Несчастье за несчастьем. Почему боги настолько ее ненавидят? Почему они так жестоки?
Сарцелл, великолепный в своей серебристой кольчуге и белой котте, дружелюбно беседовал с Серве о Келлхусе, расспрашивая, откуда он родом, где они встретились, и все такое. Серве наслаждалась его вниманием; по ее ответам ясно было, что она обожает князя Атритау. Она говорила так, словно существовала только в той мере, в какой была связана с ним. Ахкеймион смотрел на них, хотя почему‑то казалось, будто он не слушает.
«Ох, Акка… Почему я знаю, что потеряю тебя?»
Не боюсь, а знаю. До чего же жесток этот мир!
Пробормотав извинения, Эсменет встала и медленной, размеренной походкой отошла от костра.
Окутанная темнотой, она остановилась и опустилась на обломок рухнувшей колонны. Ночь была пропитана шумом, поднятым людьми Саубона: ритмичный стук топоров, гортанные возгласы, грубый смех. Под темными деревьями фыркали боевые кони и рыли копытами землю.
«Что мне делать? А вдруг Акка узнает?»
Эсменет оглянулась и была потрясена, обнаружив, что по‑прежнему видит Ахкеймиона, темно‑оранжевую фигуру у костра. Его несчастный вид и пять белых прядей в бороде вызвали у нее улыбку. Кажется, он говорил с Серве…
А куда делся Сарцелл?
– Должно быть, трудно быть женщиной в подобном месте, – раздался голос у нее за спиной.
Эсменет подскочила и стремительно обернулась; сердце бешено забилось от испуга и тревоги. Она увидела идущего к ней Сарцелла. Ну конечно…
– Так много свиней, – продолжил он, – и всего одно корыто.
Эсменет сглотнула и застыла, ничего не ответив.
– Я уже где‑то видел тебя, – сказал Сарцелл, продолжая игру притворства, начатую еще у костра. – Ведь правда?
Он насмешливо поднял брови.
Глубокий вздох.
– Нет. Я уверена, что мы не виделись.
– Но как же… Да! Ты… проститутка. – Он обворожительно улыбнулся. – Шлюха.
Эсменет огляделась по сторонам.
– Я понятия не имею, о чем вы говорите.
– Колдун и шлюха… Пожалуй, в этом есть некое странное соответствие. Если учесть, сколько мужчин вылизывали тебе промежность, пожалуй, неплохо припасти одного с магическим языком.
Эсменет ударила его – точнее, попыталась. Рыцарь перехватил ее руку.
– Сарцелл, – прошептала она. – Сарцелл, пожалуйста… Она почувствовала, как его пальцы скользнули по внутренней стороне ее бедра, следуя какой‑то немыслимой линии.
– Как я и сказал, – пробормотал он тоном, который она сразу узнала. – Корыто одно.