Бадмаев прошелся по комнате, крутя подбородком, и тяжело сел в кресло за стол. Посидел, подумал и спросил:
— Видали?
— Что? — не понял Холмин.
— Этого… морячка.
— Видал.
— И что о нем скажете?
— Серьезный мужчина, — неопределенно заметил Холмин.
— Даже слишком, — мотнул подбородком начальник, отдела. — Пропишет он нам свою флотскую серьезность. Вы песенку про таких типов знаете?
— Что-то не помню.
— Была весна, цвела сирень и пели пташечки,
Матросик с Балтики приехал погостить, —
прогудел Бадмаев и остановился махнув рукой.
— Дальше позабыл. Но с меня и этих строчек достаточно. Приехал погостить, провести чистку и нас пересажать. Вот приезжают такие матросики времен Октябрьской Революции, ничего в делах НКВД не смыслящие, и учиняют погром. Шумят, скандалят, сажают, стреляют и нашими головами ордена зарабатывают. И принесла же его холера, да еще в такой момент.
— Может быть, товарищ начальник, все еще и обойдется, — попробовал успокоить его Холмин.
Бадмаев с сомнением покачал подбородком..
— Для вас возможно, а для меня вряд ли. Но поживем — увидим. Вы вот что. Перед этим матросиком с Балтики не особенно извивайтесь. Пускай перед ним вьется Шелудяк со своими сторонниками. Матросик нас всех не пересажает. Он уедет, а вам жить придется с теми, кто здесь останется.
Последние слова Бадмаев произнес с явно, выраженной угрозой. Холмин поспешил заверить его в своей незаинтересованности делами начальства:
— Меня, товарищ майор, ваши взаимоотношения с уполномоченным товарища Ежова не касаются, а к доносам я склонности не имею. В отделе намерен заниматься только тем, что вы мне поручили.
— Хорошо, Договорились, значит. Если узнаете что-нибудь важное, немедленно звоните мне по телефону и мы условимся о встрече.
— Мне, товарищ майор, для работы требуется удостоверение личности, — сказал Холмин.
— Вам его выдадут, — пообещал Бадмаев. — Завтра утром зайдите в комендатуру. Там для удостоверения вас сфотографируют и снимут отпечатки ваших пальцев. Все у вас?
— Почти. Еще мне хотелось бы принять, участие в освобождении Громовой из тюрьмы.
— То-есть, как это — принять участие? — не понял Бадмаев.
— Вручить ей справку об освобождении и проводить ее домой. — объяснил Холмин.
По плоской физиономии начальника отдела поползла кривая усмешка и он спросил:
— Для чего это вам нужно? Для пользы дела, как вы всегда твердите, или уже успели увлечься дочерью майора.
Холмин покраснел, но продолжал настаивать:
— Конечно, для пользы дела. Познакомившись с нею, я, может быть, узнаю у нее кое-что интересное о «руке майора Громова».
— Хорошо, — согласился Бадмаев, подумав. — Бы отвезете ее домой в моем автомобиле. Сейчас я напишу комендатуре распоряжение об этом.
Он притянул к себе лежавший на столе служебный блокнот и начал писать в нем. Прошло несколько минут. Энкаведист вырвал из блокнота исписанный лист бумаги, запечатал его в конверт и, подавая Холмину, сказал:
— Отдадите это дежурному комендатуры. Не распечатывая, понятно.
— Спасибо, товарищ начальник, — радостно вырвалось у Холмина.
Начальник отдела, неодобрительно замотав подбородком, прогудел нечто вроде нравоучения:
— Любовь часто мешает работе. Не забывайте этого.
— Постараюсь не забыть, товарищ майор, — заверил его Холмин.
— Идите отдыхать, — коротко бросил Бадмаев.
Из его кабинета Холмин вышел с глубоким вздохом облегчения и в приподнятом настроении. Его усилия помочь Ольге увенчались успехом и завтра он опять увидит ее.
Холмин отошел всего лишь на несколько шагов от кабинета Бадмаева и, вдруг, был остановлен диким воплем, очень мило похожим на человеческий, донесшимся к нему из противоположного конца коридора. Холмин посмотрел туда и замер, пораженный. Оттуда бежал на него, с винтовкой наперевес, боец внутренней охраны отдела НКВД; к винтовке был примкнут штык.
Холмин прижался к стене, озираясь вокруг и ища взглядом какое-нибудь оружие самозащиты. Оружия не было, но, не добежав до Холмина, метров десять, охранник отбросил винтовку; она загремела по полу; боец, споткнувшись о ее приклад, ткнулся головой в стену и свалился рядом. Лежа на полу, он продолжал дико вопить. Не без труда удалось Холмину разобрать в его крике отдельные слова:
— Товарищи! Помогите! Спасите! Привидение ходит. Мертвое. Страшное. Помогите!..
Он кричал так громко, что его вопли достигли ушей энкаведистов в кабинетах через двери, обитые слоями ваты и толстым войлоком. Коридор сразу наполнился людьми. Из кабинетов выскакивали следователи и теломеханики. Пришел встревоженный Бадмаев вместе со своим секретарем-юнцом. Запыхавшись, прибежал Шелудяк. На, пороге отведенной ему «каютки» показался «матросик с Балтики» с бритвой в одной руке и полотенцем в другой.
Охваченный каким-то непонятным для окруживших его энкаведистов ужасом, охранник ползал по полу, захлебываясь криком:
— Товарищи!.. Привидение!.. Спасите!..
Первым из всех, столпившихся в коридоре, опомнился от удивления Бадмаев. Он за шиворот рывком поднял человека с пола, сильно встряхнул его и приказал раскатистым басом:
— А ну, замолкни! Закрой свою пасть!
Охранник послушно замолчал. Начальник отдела встряхнул его еще раз.
— Теперь говори толком. Что с тобой произошло?
Весь дрожа, охранник еле выдавил из себя:
— Привидение, товарищ начальник.
— Где? — изумленно прогудел Бадмаев.
Охранник трясущейся рукой ткнул в дальний конец коридора.
— Там.
— Что ты плетешь? Какое привидение? Кто?
— Мертвяк…
— Какой мертвяк?
— Майор… Громов…
По толпе энкаведистов прокатилась волна удивленного шепота. Кое-где послышались смешки. Никто не поверил охраннику и не принял его слов всерьез. Слишком неправдоподобным показалось всем появление призрака, да еще в таком неподходящем для этого месте, как отдел НКВД.
— Да это сплошная чепуха, — возмущенно загудел Бадмаев и сейчас же приказал скопившимся в коридоре:
— Расходись по местам работы, товарищи! Ничего интересного здесь нет. Этот боец внутренней охраны, по-видимому, с ума спятил.
— Нет-нет, товарищ майор, — запротестовал охранник, — Я не спятил. Я видал мертвяка. Видал привидение.
— Мы с тобой об этом сейчас в моем кабинете побеседуем. — угрожающе пообещал начальник отдела. — Иди за мной. И вы тоже, — мотнул он подбородком через плечо Холмину.
Толпа в коридоре стала быстро редеть. Кто то из энкаведистов подобрал брошенную винтовку, Бадмаев втолкнул охранника в свой кабинет. Вслед за ними вошел и Холмин. Спустя минуту прибежал Шелудяк, почтительно распахнув дверь перед недобрившимся полковником Гундосовым. Последний по-хозяйски занял кресло, начальник отдела и его заместитель расположились на стульях у стола; Холмину опять пришлось сесть на «подследственный стул» возле двери.
— Давай рассказывай, какое привидение ты там видал, — потребовал Бадмаев у перепуганного энкаведиста…
Из сбивчивого, прерываемого вопросами присутствующих, рассказа охранника, выяснилось следующее:
Стоя часовым на площадке лестницы второго этажа, он нечаянно задремал, а когда открыл глаза, то увидел перед собою человека в армейской шинели с поднятым воротником и надвинутым на лицо козырьком фуражки. Так как человек, не был энкаведистом, то часовой окликнул его и потребовал пропуск. Ничего не ответив, человек медленно прошел мимо. Часовой крикнул ему вслед: — Давай пропуск! Не то стрелять буду!
Человек остановился, оглянулся на часового и произнес глухим безжизненным голосом:
— В меня нельзя стрелять. Я уже расстрелян.
Лицо у него, но словам часового, было неживое, как у «мертвяка». Он медленно пошел дальше, опустив, при этом, воротник, шинели и часовой увидел, что весь затылок его в крови, а в центре этого кровавого пятна зияет дырка.
— Я так спужался… До смерти спужался… И кинулся в бег, — закончит свой рассказ охранник, все еще дрожа от страха.
— А куда девался тот? — спросил Бадмаев.
— Не знаю. Не видал.
— Почему вы думаете, что это был Громов? — задал вопрос охраннику Холмин.
— Как же не знать, — ответил тот. — Сколько разов я его на допросы конвоировал.
— Товарищи, по-моему он, все таки спятил, — указал подбородком на охранника Бадмаев. Шелудяк закивал головой быстро и утвердительно. Холмин, разглядывая охранника, пожал плечами, подумав при этом:
«Может быть, Бадмаев и прав. У парня действительно вид не совсем нормального человека».
Однако, полковник Гундосов был иного, более практического мнения об этом. Он быстро, встал с кресла, подошел к охраннику и, глядя на него в упор, приказал:
— А ну, дыхни!
Энкаведист засопел, отворачивая лицо в сторону.
— Нет, ты на меня дыхни, — потребовал Гундосов.
Энкаведист засопел прямо ему в лицо. Гундосов отшатнулся, потом ткнул его кулаком в зубы и заорал:
— Ты пьяный, гад!
— Товарищ полковник! Я в буфете, перед дежурством, одну стопку выпил. Кто же с этого пьяный бывает? — взмолился охранник.
Бадмаев тоже подошел к нему, принюхался и подтвердил слова Гундосова:
— Пьян. Все ясно.
Ударом кулака он свалил энкаведиста на пол, пнул его ногой несколько раз и приказал своему заместителю:
— Товарищ Шелудяк! В карцер этого алкоголика! На хлеб и на воду до особого распоряжения.
— Слушаюсь! — взвизгнул Шелудяк, выскакивая из кабинета.
Минуты через три он вернулся в сопровождении двоих конвоиров, которые сейчас же увели несчастного охранника, избитого Бадмаевым.
Глава 12
Третья пуля
Когда за охранником и конвоирами закрылась дверь, Бадмаев, обращаясь к Холмину, сердито прогудел:
— Ну, что вы скажете об этом?
Углубившийся в размышления о только что происшедшем, Холмин не расслышал вопроса.
— Простите. Что вы сказали?
— Я спросил, что вы нам скажете об этом происшествии, — повторил начальник отдела.
— Скажу, что по-моему, вы напрасно побили и приказали посадить в карцер вашего бойца внутренней охраны, — ответил Холмин.
— То-есть, как напрасно? — загудел Бадмаев возмущенным басом. — Этот растреклятый алкоголик допивается до привидений и производит у меня панику на весь отдел. Бросает винтовку и бежит с поста охраны. Ему с пьяных глаз мертвецы чудятся, и он про них плетет такую чушь, что уши вянут. А вы говорите — напрасно.
— За такие штуки, братишечки, его нужно крепко взгреть, — поддержал начальника отдела полковник Гундосов.
— Ежели в порядке чекистской бдительности, то под вражескую вылазку надобно подвести и на конвейере катать, дондеже не протрезвеет, — вставил фальцетом капитан Шелудяк.
— Погодите товарищи! — остановил их Холмин. — Не знаю, был он пьян или нет; я к нему не принюхивался. Но кое-что, он, все таки, видел. То, что я очень хотел бы увидеть.
— Что он видал, по-вашему? — потянулся подбородком Бадмаев к Холмину.
— Фигуру в армейской шинели с поднятым воротником и низко надвинутым на лицо козырьком фуражки, — ответил Холмин.
— Ему спьяна, почудилось, — махнул рукою Гундосов.
— Но точно такую же фигуру видели и в гостинице. В тот вечер, когда там был убит лейтенант Карнаухов. Или служащие гостиницы тоже были пьяными? Тогда не кажется ли вам странным, что в разных частях города и разным пьяницам вдруг стали чудиться мертвецы одинаковой внешности?
Уполномоченный Ежова поскреб пальцами свой бритый затылок.
— Действительно, браток, странная штуковина получается. Вроде матросской сказки про Летучего Голландца.
Начальник отдела мотнул подбородком на Холмина.
— Как вы нам это объясните?
— Точного объяснения я пока дать не могу, — ответил тот.
— A еще спец, — ехидно пискнул Шелудяк.
— Во всяком случае, — сказал Холмин, — охранник и служащие гостиницы видели одну и ту же фигуру в шинели.
Капитан Шелудяк, захихикав, пропищал громче:
— Объяснение неважнец… Весьма сомнительно.
— Найдите лучше, — раздраженно бросил ему Холмин.
— А я не спец, хи-хи, — тоненько хихикнул заместитель начальника отдела.
— Тогда помолчите, и меня послушайте, — сказал Холмин, встав со стула и подойдя к столу вплотную.
Испуганно втянув голову в плечи, Шелудяк замолчал. Не обращая на него внимания, Холмин обратился к Бадмаеву:
— У меня, товарищ начальник, сейчас возникла мысль, в связи с которой я хочу вам задать один вопрос.
— Задавайте, — кивнул подбородком начальник отдела.
— Действительно ли майор Громов мертв?
Бадмаев, взглянув на него с недоумением, загудел:
— Ну, как же! Ведь мы же Громова шлепнули…
— А кто его видел расстрелянным?
— Прежде всего, наш комендант. Ведь он же его ликвидировал.
— И он может это подтвердить?
— В любой момент. Если хотите, я его даже сейчас вызову.
— Пожалуйста.
Бадмаев взялся за телефонную трубку.
— Говорит начальник отдела НКВД. Дайте мне квартиру нашего коменданта… Это кто? Здравствуйте. Позовите к телефону коменданта. Что. Уехал? Когда? Куда уехал? Ага. Хорошо. До свиданья.
Начальник отдела положил трубку.
— Жена коменданта говорит, что он уехал сюда. Около часа тому назад. Во время паники в коридоре я его что-то не заметил. Наверно он у себя в камере. Ему сегодня работка предстоит: шестеро подрасстрельных.
Сердце Холмина дрогнуло от жалости к людям, приговоренным к казни в эту ночь, о которых с таким равнодушием говорил начальник отдела НКВД.
Бадмаев взял другую трубку.
— Дайте мне комендантскую камеру! Полминуты он, молча слушал, приложив к уху трубку, потом с досадой бросил ее на аппарат.
— Не отвечает. Спит он там, что-ли?
Полковник Гундосов неодобрительно покачал головой.
— Ну и работнички у тебя, браток. Прямо — не бей лежачего матроса.
— Я за ним сейчас секретаря пошлю, — сказал начальник отдела, нажимая кнопку звонка, на столе.
В дверях мгновенно выросла фигура юнца в мундире, опровергая всем своим подтянутым видом и незамедлительным появлением, только что высказанное нелестное мнение полковника Гундосова о работниках отдела.
— Пойдите в комендантскую и вызовите ко мне коменданта! Спешно! — приказал секретарю Бадмаев.
— Слушаюсь!. — вытянулся юнец и, повернувшись на каблуках, выскочил из кабинета.
Не прошло и минуты, как он снова вскочил в кабинет и доложил, вытягиваясь:
— Товарищ начальник! На стук из комендантской никто не отвечает.
— Что же, там никого нет? — спросил Бадмаев.
— Есть, товарищ начальник. Ключ в замке торчит изнутри.
— Ты наверно плохо стучал. Не по-флотски, — предположил Гундосов.
— Кулаком стучал, товарищ полковник. Изо всех сил. — почтительно возразил юнец, вытягиваясь еще больше.
— Во-от так, коменда-ант, — насмешливо протянул Гундосов, — тоже, пожалуй что, — алкоголик вроде отставного боцмана…
Плоская физиономия начальника отдела побагровела, но он сдержался и сказал Холмину:
— Ваш разговор с комендантом придется отложить на завтра.
— Мне бы, товарищ начальник, не хотелось откладывать. — настойчиво возразил Холмин. Появление у вас в отделе какого-то «военного» — наталкивает меня на некоторые размышления, вернее предположения, требующие немедленной проверки.
— Какие предположения, браток? — с интересом спросил Гундосов.
— Разные. Там видно будет — верны они или нет, — уклончиво ответил Холмин.
— Где это видно будет?
— В комендантской камере.
— Но ведь не можем же мы сами туда сейчас итти, — недовольно прогудел Бадмаев.
— А почему бы и нет? — спросил Холмин.
— Верно, браток, — поддержал его Гундосов, вставая с кресла. — Двинем туда все. Быстро. По-флотски… Со скоростью тридцати узлов в час.
— У нас, товарищ полковник, здесь не флот, — вышел из себя Бадмаев.
— Не возражать старшему по чину! — заорал Гундосов. — Я вас тут всех заставлю работать по-флотски. Потому, как я у вас нынче капитаном. Понятно?.. Слушай мою команду: свистать всех в комендантскую! Пошли!
Он первым вышел из кабинета. За ним очень неохотно последовал начальник отдела, которого Холмин пропустил вперед. Шествие замыкали, трясущиеся от страха перед Гундосовым, капитан Шелудяк и юнец Бадмаева.
Дверь комендантской камеры, как и докладывал этот юнец, оказалась запертой: в замочной скважине виднелся ключ, вставленный изнутри. На стук никто не отвечал.
— Взломать! — приказал Гундосов.
— Пошто ломать, товарищ полковник! — осторожно возразил Шелудяк. — Сию дверь мы в момент и без взлома отверзнем. У нас в комендатуре такие спецы по дверям, из бывших урок, имеются, что ай-ай-ай.
— Ну давайте вашего спеца, — согласился Гундосов.
— Сбегай в комендатуру и, приведи оттуда человека с отмычками, — приказал начальник отдела своему секретарю.
— Слушаюсь, — откликнулся юнец и стремглав помчался по коридору.
Не прошло и двух минут, как он, запыхавшись, прибежал обратно в сопровождении низкорослого молодого парнишки с очень быстрыми и ловкими движениями рук. Через плечо у парнишки висела сумка, похожая на футляр фотографического аппарата.
— Сможешь, браток, открыть нам эту дверь? — спросил его Гундосов.
— Отчего же не смочь? Замок простой, — ответил парнишка.
— Тогда действуй! Быстро и точно, как на корабельной вахте.
— Есть, капитан! — ухмыльнувшись, воскликнул парнишка, видимо уже успевший узнать у бадмаевского юнца, кое-что о морских привычках полковника Гундосова.
Восклицание бывшего уголовника Гундосову понравилось и он обратился к своим спутникам с чем-то, вроде краткого поучения:
— Вот учитесь, братишечки. Бывший урка, а морское обращение понимает. Сразу видать, что человек по-флотскому культурный. Не то, что вы. Берите пример, братва.
Бадмаев и Холмин промолчали. Только капитан Шелудяк подобострастно пропищал:
— И мы тоже можем, ежели таковое ваше желание.
Юнец, вслед за Шелудяком, потянулся к полковнику, не желая отставать в лести от начальства, но, встретив свирепый взгляд узких глаз Бадмаева, поперхнулся словами.
«Специалист по дверям», тем временем снял с плеча свою сумку и раскрыл ее. Глазам Холмина и остальных представился набор миниатюрных отмычек. Парнишка взял одну из них, всунул в замочную скважину, повернул и выкинул ключ внутрь камеры. Второй отмычкой он поковырял в замке и произнес, распахивая дверь:
— Готово! Пожалуйте, товарищи!
Вся эта операция заняла у него лишь несколько секунд, Восхищенный Гундосов хлопнул его по плечу.
— Ловкач. Хвалю. Скорость морская. Из тебя, браток не плохой бы морячек вышел.
Он шагнул в камеру и сейчас же попятился назад со словами:
— Что это такое?
Вошедший вслед за ним Холмин, увидел лежащего на полу человека в мундире энкаведиста. Он лежал лицом вверх, запрокинув голову, так что лица его не было видно. Вокруг головы по грязному цементному полу, покрытому побуревшими пятнами крови, расплылась лужа свежей. Ее запах смешивался с затхлой трупной вонью., ежедневно расстреливаемых здесь.
— Ну, что вы нашли? Спящего коменданта? — спросил Бадмаев входя в камеру. Из-за его спины, с двух сторон выглядывали физиономии капитана Шелудяка и секретаря.
— Труп нашли, — коротко ответил Холмин.
— В комендантской камере трупам быть полагается, — сказал Бадмаев, мельком взглянув на лежащего. — Значит комендант ликвидировал одного подследственника и отправился в буфет выпить и закусить. У него привычка такая.
— Убитый в мундире НКВД и на груди у него что-то белое, — сказал Холмин.
Гудящий голос Бадмаева дрогнул:
— Как в мундире? Что белое?.. Ну-ка, добавьте свету, а то при этой настольной лампе с абажуром ничего не разберешь.
Секретарь щелкнул двумя выключателями и камера озарилась ярким электрическим светом… В то же мгновение Шелудяк истерично взвизгнул:
— Это комендант!
— И записка у него на, груди, братишечки, — хрипло прошептал Гундосов.
Плоская белая физиономия Бадмаева посерела, и он спросил дрожащим басом:
— Что в записке?
Холмин наклонился над нею, прочел и сказал:
— То же самое, что и в предыдущих.
— Прочтете мне вслух.
— «Убийцы майора Громова будут убиты рукой майора Громова», — прочел Холмин.
— Вот это да! Громкое мокрое дело в нашем отделе. Американский боевик, как в кино! — воскликнул «дверной специалист», заглянувший в камеру из коридора. Гундосов цыкнул на него и «специалист» поспешил убраться в комендатуру.
Лицо Бадмаева стало совсем серым, а его бас загудел панически:
— Такое преступление и, главное, где? В моем отделе. Это третья пуля растреклятой «руки»… А в кого она пустит четвертую?.. В меня… в меня.
— Погоди паниковать, браток, — остановил его Гундосов. — Давайте прежде разберемся в этом деле… Вот, как, например, убийца сюда попал и как отсюда выбрался?
— Как он сюда попал, я пока не знаю, — сказал Холмин, — а выбрался просто: ушел, захлопнув за собой дверь. Смотрите сами: замок здесь переделан на американский лад и замыкается автоматически…
Осмотр трупа и места преступления продолжался до рассвета, но никаких следов убийцы обнаружить не удалось. Комендант был убит выстрелом в затылок, с близкого расстояния, пулей из нагана. На лице убитого застыло выражение такого ужаса, как будто он, перед смертью, увидел что-то очень страшное. Холмин обратил на это внимание присутствующих и поинтересовался:
— А на лицах убитых управдома и лейтенанта Карнаухова тоже было такое выражение?
Ему ответил Шелудяк:
— Тело управдома я не обозревал, а Карнаухов, видать, спужался такожде…
Вызвали агента с собакой-ищейкой и здесь повторилось то, о чем Холмину уже рассказывал капитан Шелудяк. Собака вбежала в камеру, понюхала пол и начала беспрерывно чихать.
Энкаведисты смотрели на нее, разинув рты. Холмин, наблюдал за нею, искал и не находил никакого объяснения ее странному «насморку».
«Отчего же она чихает», — думал он.
Глава 13