Так, в октябре 1957 г. на 10 тыс. строителей, принимавших участие в ликвидации последствий аварии, имелось всего 1500 мест в санпропускниках. Сроки ввода в действие санпропускников оказались сорванными. В сентябре 1958 г., через год после аварии, строители и монтажники имели всего 6 тыс. мест в санпропускниках на 9,2 тыс. работающих в тот период на объектах ГХЗ.
Особенно плохо был организован дозиметрический контроль среди военных строителей. На бригаду солдат, участвующих непосредственно в ликвидации последствий аварии, выделялась в лучшем случае одна-три кассеты, показания которых часто не учитывались. Кроме того, наблюдалась
высокая загрязненность мест проживания личного состава военно-строительных частей. В воинских гарнизонах г. Челябинска-40, в казармах загрязненность радиоактивными веществами многократно превышала установленные нормативы. Верхняя одежда солдат (гимнастерки), нательное
белье, постельные принадлежности имели загрязненность значительно выше нормы.
Все это, естественно, приводило к переоблучению участников ликвидации последствий аварии, большой сменяемости их состава. Только за период с 1 октября 1957 г. до 1 июня 1958 г. трижды заменили весь персонал инженерно-технических работников строительных и монтажных организаций. Замена рядовых участников, рабочих и военных строителей проходила еще более интенсивно, чем ИТР. В период ликвидации последствий аварии 1957 г. более 30 тыс. работников ГХЗ, строи-
тельно-монтажных организаций, ВСЧ получили дозу радиационного воздействия выше 25 бэр.
Большинство участников ликвидации последствий аварии привлекалось к работам в очагах загрязнения без предварительного медицинского освидетельствования, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нарушалась периодичность вывода и повторного ввода ликвидаторов аварии
в очаги загрязнения после истечения установленной нормативной продолжительности работ.
На практике «вывод-ввод» в очаги загрязнения означал просто перевод с одного загрязненного участка работы на другой. Отсутствовала должная система в организации индивидуального дозиметрического контроля, не было суммарного (накопительного) учета полученных доз облучения.
Сохранилось письмо начальника санитарно-эпидемиологической службы В.М. Ваганова от 4 ноября 1957 г. по организации труда ликвидаторов. В нем обращается внимание руководства ГХЗ и Строительного управления No 247 на то, что учет доз ведется по объектам, а не по конкретным людям, что участвовавшие в ликвидации аварии шоферы, бульдозеристы постоянно меняются. Все это полностью исключает возможность наладить суммарный учет доз облучения. По утверждению В.М. Ваганова, такое положение дел оставалось постоянным. Фактически сознательно, по его мнению, создавались условия для исключения возможности наладить суммарный учет доз облучения.
Для контролеров различного рода всегда можно было показать видимый индивидуальный дозиметрический контроль, но только разовый, фактически безучетный. Постоянно превышалась, нередко в десятки раз, и норма дневного облучения – 0,05 рентгена.
Документы свидетельствуют о систематическом нарушении всех нормативов. На вопрос: «Вы знаете, сколько рентген набрали за время ликвидации аварии 1957 г.?», – абсолютное большинство ликвидаторов отвечает: «Нет, такого учета не было».
Об умышленных нарушениях правил дозиметрического контроля во время ликвидации радиационной аварии рассказывается в письме ВиктораВасильевича Потапова, бывшего слесаря-ремонтника завода 25. Он, в частности, пишет:
«После воскресного взрыва 29 сентября 1957 г. в понедельник мы приступили к работам (уборке и дезактивации территории объекта 3). Степень радиационного загрязнения была неизвестна, никто нам ничего об этом не говорил. Мы имели в кармане лишь фотокассету, сменных индикаторов нам не давали, и служба «Д» (дозиметриче-
ская служба) нашу работу не контролировала. В проходной стояли приборы, но они были отключены. Так мы работали до наступления снежного покрова. Какие дозы были нами получены, я не
знаю до сих пор, т.е. до 1995 г.»
Заместитель главного инженера Строительного управления No 247 Л.В. Антонов, один из активных участников ликвидации последствий аварии, вспоминал:
«Никакого индивидуального контроля не было. Работали до тех пор, пока не придет дозиметрист и не скажет «хватит!»
До мая 1958 г. не оборудовали ни одну из десяти моек строительных машин и механизмов, предусмотренных приказом Е.П. Славского. Техника на ремонт и техобслуживание после работы в очагах радиоактивного загрязнения поступала без дозиметрического контроля, без обмыва до санитарных норм. В ремонтных зонах отсутствовал дозиметрический контроль.
Основная масса военных строителей длительное время не была охвачена дозиметрическим контролем. На бригаду выделялось в лучшем случае 1-3 дозиметрических фотокассеты, показания которых часто не учитывались.
Многие ликвидаторы аварии 1957 г. переоблучились, как говорится, в силу суровой необходимости. Но имелось немало и других случаев, когда переоблучались по незнанию, из-за пренебрежительного отношения к радиационной опасности, а иногда просто из-за бравады и элементарной
глупости. Об одном из таких случаев нам рассказал В.А. Бородин, проработавший на предприятии почти 40 лет, из них 27 последних лет главным прибористом:
«На другой день после аварии я вместе с группой работников находился на территории 25-го завода, недалеко от места взрыва. Вместе с нами был и командированный из Москвы полковник КГБ. Через некоторое время неожиданно для себя мы увидели, как этот полковник смело расхаживает около взорвавшейся емкости. Вместо положенных двух минут москвич находился в опасной зоне 7-8 минут. Я ему кричу: «Пора уходить!». Когда полковник появился перед нами, он довольно грозно заявил: «Что вы тут панику наводите? Все там чисто, своими глазами видел». Полковник, конечно, радиации не мог увидеть, а вот 30 рентген получить успел».
Что касается заключенных, то их выводили из лагеря, где радиационная обстановка была также очень сложной. Гамма-поле от буханки хлеба в столовой составляло 50 микрорентген в секунду, а загрязненность территории доходила до нескольких тысяч микрорентген в секунду. Заключенных эвакуировали пешим порядком. На выходе из зоны загрязнения установили две большие палатки.
В одной палатке из шланга пожарной машины смывали радиоактивную пыль с заключенных, а в другой выдавали чистую одежду. После санобработки заключенных группами размещали в других исправительно-трудовых лагерях. В ликвидации последствий аварии потом никто из них, не при-
нимал участия.
________________________________________________________________
Этот материал я собрал, что бы показать обстановку на «Маяке» в момент аварии 1957 года.
Безалаберное отношение, в принципе, к понятию радиации, непонимание воздействия и последствий этого явления - у подавляющего большинства ликвидаторов и строителей.
Кроме того- необеспечение ликвидаторов и строителей, в нужной мере, спецодеждой и местами в санпропускниках, может свидетельствовать о возможности использования ликвидаторами и работниками своей личной одежды, а, следовательно, возможности загрязнения этой одежды именно «звенячкой».
Из воспоминаний детства. Самое начало 70-х. Люди в белых комбинезонах, в респираторах, с какими-то железными палками и коробочками, которые проводами соединены с этими палками, приезжают. Входят в квартиры, тыкают этими палками в разные места, выносят вещи из квартир, долго пишут какие-то бумажки… потом увозят эти вещи, а соседи, у кого они были- напуганные и злые….
Думал, мне это приснилось, но, тут пообщался с ровесником, который жил, в том же районе, что и я- у него такие же воспоминания… А потом- разговор с начальником «Службы Д» одного из подразделений- так и было, оказывается, до середины 70-х, оказывается. Рейды, проверки, сигналы.
И улицы города, с мая по октябрь, ежедневно, мылись поливалками, 2-3 раза в день. Мытьё это прекратилось в середине, примерно, 90-х… Видимо, экономить начали.
Ну, вернусь к одежде. Кривонищенко.
После окончания УПИ и прибытия в Челябинск – 40 он жил в общежитии по Менделеева,10 (https://uraloved.ru/ludi-urala/georgij-krivonishchenko-chelyabinsk-40-i-ozersk)
Тут я, простите, проведу аналогию с юношей, обитателем общаги-мама далеко, обслуживать себя (готовить еду, стирать, зашивать, ремонтировать и т.д.)-надо самому. Ну, т.е., извините, с собой эту аналогию провожу.
Стирать одёжку приходилось в тазике, вручную. Первая стиралка «Малютка», у меня завелась только с появлением первой дочери, в 90-ом. А в то время-какие стиральные машины?
Поэтому-замочил одёжку в тазике с хоз. мылом, и… забыл. На неделю, например. Потом вспомнил. А стирка какая? «Пожамкал» руками. Прополоскал. Выжал. Повесил сушиться. Снял, упрятал до следующего раза (в моём случае-до следующего похода)….
Думаю, у Кривонищенко было примерно, так же. Ходил, поначалу, на работу в своей личной (возможно, походной) одежде. Потом- постирал, прибрал. А потом получил таки, спецодежду-и забыл про постиранную до похода.
В процессе простирки часть «звенячки», конечно, смылась, но часть осталась.
Вот она и показала фон в 1959. Михаил Кожин отписал своё видение по поводу радиации на Перевале. Имею честь доверять этому персонажу.
Часть 2. Нагаев:
После окончания строительного факультета УПИ в августе 1957 года инженер-гидротехник Кривонищенко получает направление на работу в научно-производственное объединение «Маяк», предприятие №817, Челябинск-40 (Челябинская область, город Озерск). Инженер-гидротехник является специалистом по проектированию или сооружению гидротехнических объектов, предназначенных для использования воды…
В процессе эксплуатации «Аннушки» в большом количестве образовывались жидкие радиоактивные отходы. Для опасных радиоактивных веществ в 1950 году оборудовали бетонные хранилища. Емкости с высокоактивными радиоактивными веществами помещали в так называемые «банки» из нержавеющей стали, которые, в свою очередь, находились в «рубашке» из бетона толщиной не менее одного метра со всех сторон. Радиоактивные изотопы, образующиеся при наработке оружейного плутония, обладают способностью интенсивно выделять тепло. По этой причине емкости постоянно должны охлаждаться. Для охлаждения конструкции использовалась вода, в наличии имелись приборы, контролирующие температуру…
В этой связи необходимо отметить важную деталь расследования. Среди дятловцеведов укоренилось ошибочное мнение о том, что Кривонищенко в туристский поход «на себе» мог принести радиацию с Маяка. Особенно преуспел в этом писатель Ракитин с выдуманными свитерами, загрязненными радиацией и вынесенными с секретного предприятия. Более того, Ракитин высказал мнение о том, что Кривонищенко принимал участие в ликвидации последствий Кыштымской аварии. Никакого участия в ликвидации последствий чрезвычайного происшествия Кривонищенко не принимал, поскольку трудился на участке режимного объекта не пострадавшем от радиации.
Кривонищенко работал на площадке, где велось строительство одного объекта дублера саровского радиохимического завода (Арзамас-16). Из рассекреченных литературных источников известно, что после Кыштымской аварии возведение радиохимического завода на «Маяке» не приостанавливалось ни на один час, ни на один день. Следовательно, участок площадки химзавода, где совершал трудовые подвиги Кривонищенко, в зону загрязнения ВУРСа не попал! Проживал Георгий в общежитии города Озерска, который также не пострадал, поскольку в момент аварии ветер дул в сторону от города. Радиоактивное облако миновало Озерск стороной, сыграло свою роль удачное расположение города. При закладке строительства предприятия №817 и емкостей с радиоактивными отходами учитывалась «роза ветров».
Анализ документов об образовании и личной переписки Кривонищенко показывает, что он работал на участке возведения одного из блоков ядерного реактора. Так называемый нулевой цикл строительства гидротехнического сооружения — котлован ядерного реактора. Нулевой цикл — это, по своей сущности, начальный этап строительных работ, который играет ключевую роль для надежности будущего строения.
27 декабря 1958 года Кривонищенко пишет письмо Игорю Дятлову, в котором в частности сообщает следующую информацию: «В поход с 22-го иду наверняка в том случае, если морозы ниже 30 градусов продлятся не дольше 5—10 дней, то есть останется около 10 дней на окончание срочной работы, по завершении которой я иду в отпуск, а без окончания — не отпускает администрация. При морозах ниже 30 и 5 баллов ветра работы наружные, то есть те, которые делать нужно, у нас не ведутся, так же, как и при 40 градусах без ветра. Николь Тибо об этом, наверное, знает. Сегодня уже не работаем два дня, сколько еще не будем работать — зависит от морозов».
Из письма можно сделать вывод о том, что Кривонищенко осваивал технологии зимнего бетонирования массивных сооружений. Раздел спецдисциплины на строительном факультете УПИ назывался примерно вот так: «Бетонирование массивных блоков гидротехнических сооружений теплоэлектростанций в зимних условиях». Под термином «теплоэлектростанция» шифровалась атомная электростанция. Сооружаемый радиохимический завод на НПО «Маяк» предназначался для производства радиоактивных изотопов. Атомная электростанция тоже может быть «фабрикой» изотопов. Следовательно, технология бетонирования массивных блоков гидротехнических сооружений в зимних условиях, что на радиохимическом заводе, что на атомной электростанции практически ничем не отличаются. Имеется в виду нулевой цикл строительства котлована ядерного реактора.
А, вот с Нагаевым более другая история.
В первую очередь-надо поблагодарить этого человека за его ошибки.
Изначально, меня зацепило «научно-производственное объединение «Маяк»». Никогда «Маяк» не был НПО. Он был Комбинат 817, потом ПО ХК «Маяк», ПО «Маяк», теперь он ФГУП ПО «Маяк». А, вот, НПО «Маяк» не был.
На моё робкое предложение с возможностью помочь разобраться с нюансами – я был послан далеко. Больше я не пробовал.
А потом всплыли и другие ошибки (теперь я их могу назвать только «приколы Нагаева»)
«Никакого участия в ликвидации последствий чрезвычайного происшествия Кривонищенко не принимал, поскольку трудился на участке режимного объекта не пострадавшем от радиации.»
Чем обосновывает это постулат Нагаев? А вот:
Кривонищенко работал на площадке, где велось строительство одного объекта дублера саровского радиохимического завода (Арзамас-16).
Дело в том, что Арзамас-16-это Наукоград, а не производственная площадка, подобная «Маяку»
В документах именовался: База № 112[ источник не указан 717 дней ], Горький-130[12], Кремлёв, Арзамас-75, Арзамас-16, с 1995 года — Саров[13][14]. На советских топографических картах обозначался как населённый пункт с названием «Сарова»[15][16]. Градообразующим предприятием Сарова является РФЯЦ-ВНИИЭФ — разработчик и производитель ядерных боеприпасов.
А «Маяк»-это производитель НАЧИНКИ для ЯБ.
И дублёром Арзамаса-16 был Челябинск-70.
Т.е., Сороковка не дублировала Арзамас-16, а дублировал Арзамас-16 Челябинск-70 (Снежинск)
Следующее.
Из рассекреченных литературных источников известно, что после Кыштымской аварии возведение радиохимического завода на «Маяке» не приостанавливалось ни на один час, ни на один день. Следовательно, участок площадки химзавода, где совершал трудовые подвиги Кривонищенко, в зону загрязнения ВУРСа не попал!
Я не знаю, какие «рассекреченные литературные источники» изучал Нагаев, но Радиохимический завод-это второй этап в производстве сырья для производства начинки к ЯБ. Т.е., Радиохимический завод изначально возводился, работал на территории Комбината 817. Только, к середине 50-х на мощностях РХЗ было уже, практически, невозможно работать из-за загрязнения оборудования и территории, устаревания технологий и оборудования.
Поэтому, было принято решение строить ДублёрБ (ДБ) уже в 1951 году. Сначала были обоснования, проекты, технические решения. В 1953 году началось строительство. Запуск нового завода предполагался в 1958 году. Но там, в сентябре случился БубуХ. Посему, фактический запуск производства сильно отложился. Более того, территория площадки ДБ оказалась одной из самых загрязнённых на Промке… Поэтому заявления Нагаева «Следовательно, участок площадки химзавода, где совершал трудовые подвиги Кривонищенко, в зону загрязнения ВУРСа не попал!» несколько неверные. И, пожалуй, даже, ложные.
Небольшие пояснения.
Эта информация есть в открытых источниках, в частности в Электронной библиотеке Росатома (https://elib.biblioatom.ru/) и, наверное-не является военной тайной. Наверное.
ГХК включал в себя (да, и сейчас, примерно ТЖС)
-объект А. Реакторный завод. Облучение Урана (блочки) в реакторах с целью получения материалов необходимых для получения растворов Плутония и Урана.
После облучения в реакторах Урановые блочки направлялись на объект Б - радиохимический завод.
Там происходило растворение облучённых блочков Урана, получение растворов определённого содержания. После этого растворы поступали на
Объект В. Химико-металлургический завод. Там было организовано производство металлического Плутония- конечный Продукт. Начинка ЯБП.
Объект С- хранилище отходов.
После испытания в августе 1949 года РДС-1 (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%94%D0%A1-1) На ГХК начались значительные движения в плане изменения технологий, развития производственной базы, строительства объектов промки и Города.