ДНЕВНИК
1721-1725
Часть вторая
Год
Ноябрь
1-го у герцога обедали генерал-лейтенант Ферзен и шведский генерал-адъютант Брюммер. Около вечера его высочество пошел с бригадиром Плате, гоф-юнкером Тихом и со мною к посланнику Штамке, у которого ужинал и пробыл почти до часу ночи.
2-го при дворе не обедал никто из посторонних, кроме подполковника Мейерзее. После обеда его высочество ездил к шведскому генерал-лейтенанту Ферзену. Когда мы совсем уж собрались ехать и караул стоял наготове, вдруг половина солдат с величайшею поспешностью поставила свои ружья и убежала. Скоро они возвратились и привели с собою трех человек, которых взяли, потому что один из них закричал караул!,а в таких случаях все русские караульные обязаны непременно выходить на помощь. Но так как кричавший был крестьянин, связавшийся с двумя гвардейскими денщиками или слугами, притом же совершенно пьяный и не могший порядочно объяснить, почему закричал караул!, то он должен был немедленно лечь наземь и добровольно подставить спину под батоги. Наказание батогами у русских одно из самых употребительных и совершается следующим образом: виновный должен снять с себя кафтан, который обыкновенно сам же и расстилает на земле, и лечь на него брюхом; после чего один из исполнителей садится ему на шею, другой на крестец и оба поочередно бьют его по голой спине двумя небольшими палками, толщиною в палец и длиною в локоть (Локоть (Elle) = 3/4 аршина.), а чтоб он лежал смирно, еще двое крепко держат ему руки, совершенно врастяжку. Таким образом крестьянин вовсе неожиданно получил славное угощение, и караульный поручик ни за что не хотел сократить наказания, как его ни просили.
3-го. При дворе обедали генерал-лейтенант Ферзен, генерал-адъютант Брюммер и оба тайных советника. Около вечера его высочество поехал к тайному советнику Бассевичу, но не застав его дома, зашел к мадам Фрей, откуда потом послал за хозяином и за Альфельдом, которые оба находились у г. Цедеркрейца в недавно учрежденном обществе, и, дождавшись их возвращения, ужинал у тайного советника и пробыл до 11 часов.
4-го. После проповеди мы обедали одни, потому что его высочество в этот день постился; однако ж вечером он приехал с графом Бонде к моей хозяйке, где был очень весел и остался до двенадцатого часа.
5-го, перед молитвою, князь Меншиков присылал к герцогу своего военного секретаря Вюста с приглашением пожаловать завтра утром со всею свитою на празднество по случаю дня своего рождения. Около 12 часов его высочество поехал к тайному [474] советнику Бассевичу обедать и в то же время посмотреть на свадьбу младшего герцогского повара Пфейфа.
6-го было рождение тайного советника Бассевича, которому пошел 53-й год (В “Дневнике” за 1721 год Берхгольц под этим числом говорит, что Бассевичу пошел 44-й год (ч. I, стр. 245); следовательно, где-нибудь ошибается.). Так как мы с асессором Сурландом сговорились со всеми герцогскими музыкантами приветствовать его в этот день в 5 часов утра прекрасною музыкою, то я явился к нему в дом еще до 5-ти; однако ж музыкантов успел собрать не прежде, как к 7 часам. Когда все было готово, мы вошли потихоньку в переднюю, где музыка вдруг началась и приятно разбудила нашего новорожденного, который всячески благодарил нас и угощал ликером и сахарными пряниками. С этого времени он до обеда почти ни на минуту не был свободен, потому что гости, один за другим, являлись к нему с поздравлениями. Около 11 часов его высочество, в величайшем параде, поехал к князю Меншикову, который вместе с своим рождением справлял и новоселье в новом городском доме, выстроенном им от самого основания не более как в три месяца. Быстрота изумительная, тем более что дом большой и очень красивый. Граф Ферзен шутя сказал князю, что для него легче выстроить дом, чем ему достать себе медвежью шубу, потому что уже недели за три или более начал хлопотать о молодом медвежьем мехе и все-таки не покончил еще дела, между тем как княжеский дом, который тогда и вполовину не был готов, теперь уж совершенно окончен. Тот от души смеялся, и отвечал, что это зависело от числа рабочих, хорошего запаса материалов и прилежного понуканья, в котором с его стороны недостатка не было. Общество у Меншикова было очень многочисленно, и из здешней знати недоставало только семейства Шафирова, который еще не помирился с ним; поэтому в большой зале нового дома накрыто было 3 стола — один, за которым сидел его высочество, приборов на 40, другой, средний, на 24, и третий, именно дамский, на 30. Когда уже несколько времени сидели за обедом, приехала герцогиня Мекленбургская, которую как князь, так и княгиня и все дамы встретили у входа, на крыльце. Она, как скоро вошла в залу, села за дамский стол и также начала кушать. Все три стола были сервированы очень хорошо и роскошно; вина подавались превосходные, что на русских празднествах большая редкость, но только не у князя, который живет весьма богато. Во время обеда сперва раздавались трубы и литавры, потом явилась инструментальная, а наконец и вокальная музыка, исполненная княжескими певчими. Между ними были прекрасные голоса, в особенности басы; но о манере они не имеют никакого понятия и исполняют только прямо что указывают ноты. Ноты их почти такие же, как наши, только без разделения тактов линиями. Для [475] всех тостов подавались маленькие рюмки, в которые всякий мог наливать сколько хотел. При провозглашении каждого здоровья палили из пушек, поставленных, по приказанию князя, перед его домом в числе 17 штук. После обеда гости, напившись чаю и кофе, принялись танцевать. Начали польским — его высочество с герцогинею Мекленбургскою, князь с княгинею Черкасскою и тайный советник Бассевич с княгинею Меншиковою; потом поменялись дамами, и его высочество танцевал с княгинею, князь с герцогинею Мекленбургскою, а генерал-майор Писарев, заменивший тайного советника, с княгинею Черкасскою. Затем последовали менуэты, и танцы продолжались таким образом до 9 часов вечера. Его высочество был в этот день необыкновенно весел и обращался очень дружески с князем, который был с ним чрезвычайно приветлив, равно как и герцогиня Мекленбургская. Князю пошел с нынешнего дня 50-й год.
7-го его высочество кушал в своей комнате и вышел только тогда, когда надобно было ехать на обыкновенный еженедельный концерт у тайного советника Бассевича, где мы нашли довольно большое общество мужчин, но из дам никого, кроме супруги посланника Цедеркрейца. После музыки герцог и ужинал у тайного советника. В этот день я видел большие и, по здешнему, богатые похороны. Хоронили одного старого полковника-немца. Впереди шло около 30 школьников, которые пели; за ними ехали в двух каретах три лютеранских пастора, именно два от старой церкви и один от новой; потом везли тело на открытой колеснице в две лошади, по бокам которой шло 10 или 12 человек офицеров в качестве носильщиков (Traeger). Гроб был покрыт черным бархатным вышитым покрывалом. Далее ехал немецкий полковник — комендант Слободы или предместья, и наконец тянулось 10 или 12 карет, наполненных частью мужчинами, частью женщинами.
8-го у герцога обедал молодой Кантакузин, которому его высочество за столом, между прочим, предложил тост за здоровье родственника его, князя Валашского. Около вечера его высочество ездил только со мною к мадам Латур и сестре ее, мадам Свед, откуда, впрочем, возвратился довольно рано. В этот вечер было собрание у посланника Штамке, куда съехалось человек 26 или 28, в том числе и супруга шведского посланника; но она уехала еще до ужина, потому что была единственной дамой в этом обществе; все же прочие оставались там до двух часов ночи. Посланник приказал для ужина накрыть два стола, каждый на 12 приборов, и все было занято. Он просил меня постараться уговорить герцога также посетить его; я и употребил с своей стороны все возможное; но его высочество никак не хотел согласиться на это и сказал мне между прочим, что положил себе не ездить в это общество, [476] потому что если побывает у одного, то и все другие станут просить его приезжать к ним.
9-го при дворе обедал шведский подполковник и генерал-адъютант Брюммер, который до стола говорил несколько времени с герцогом наедине. Около вечера его высочество поехал к статскому советнику Штамке, куда и мы, прочие, должны были за ним следовать. В этот день граф Бонде один приобщался Св. Тайн. Сначала и я было предполагал приобщиться вместе с ним, но мне это не удалось.
10-го. Нам сообщали за верное, что на большой площади, в городе (Вероятно, на Красной Площади.) поставлен столб с фонарем, в котором находятся 10 мешков, каждый со ста рублями, и под которым прибито объявление, что если кто назовет имя составителя одного важного письма, найденного в большой церкви в Кремле и принимаемого частью за пасквиль на императора, частью за что-то другое, тот не только получит эти 10 мешков, но и будет еще в награду наделен поместьями и значительным местом. Это, говорят, здесь обыкновенный способ, посредством которого часто делаются многие важные открытия.
11-го, поутру, мекленбургский капитан Бергер, который уж вчера и третьего дня приезжал ко мне, опять был у меня, чтобы сказать, что комедия, которую устраивает герцогиня Мекленбургская и для которой я должен был достать у наших кавалеров несколько париков, начнется сегодня вечером, и что герцогиня еще раз поручила ему пригласить к ней графа Бонде и меня. После проповеди у герцога были с полчаса генерал-майор Чернышев и капитан Измайлов. Он приглашал их остаться у него обедать, но они на сей раз извинились и откланялись. Когда мы с графом Бонде после обеда приехали в Измайлово, капитан Бергер тотчас провел нас к вдовствующей царице, которая сидела в своей спальне на постели, беседуя с некоторыми членами Синода, именно с архиепископом Новгородским, епископом Троицким и другими. Она приняла нас очень милостиво, допустила к руке и потом, собственноручно подав нам в знак привета по стакану вина, осведомилась о здоровье его высочества, нашего герцога. Граф Бонде благодарил и отвечал, что герцог поручил ему засвидетельствовать почтение ее величеству и сказать, что он и сам бы сегодня к ней приехал, если б не был день его поста. Царица не могла понять, какой это у него пост; но епископ Троицкий (у которого его высочество провел одно воскресенье в Троицком монастыре) объяснил ей причину его. Когда наступило время представления, принцесса Прасковия пришла и объявила о том, почему ее величество скоро приказала горничным и двум-трем слугам везти себя в залу на своем стуле с колесами. Принцесса также [477] была с нами необыкновенно милостива, повела нас с собою и очень заботилась, чтоб мы хорошо сели. В зале спектакля мы нашли большое общество здешних дам и кавалеров; но из иностранцев, кроме Бонде и меня, не было никого. В 5 часов подняли занавес, и комедия началась. Сцена была устроена весьма недурно, но костюмы актеров не отличались изяществом. Герцогиня Мекленбургская сама всем распоряжалась, хотя спектакль состоял не из чего иного, как из пустяков. По окончании его она опять вышла в залу к гостям; однако ж, поговорив немного с бывшими там дамами, скоро отправилась в свою комнату и приказала графу Бонде и мне следовать за собою. Здесь мы пробыли у нее еще часа два и пили разные вина; когда же собрались ехать, она повела нас снова в спальню вдовствующей царицы, где мы откланялись ее величеству и выпили еще по стакану вина. Капитан Бергер, провожая меня с графом Бонде, провел нас через спальню принцессы, потому что за теснотою помещения другого выхода у них не было. В этой комнате мы нашли принцессу Прасковию в кофте и с распущенными волосами; однако ж она, несмотря на то, встала, встретила нас, как была, и протянула нам свои руки для целованья. Случайно я видел также голые колени и ножки маленькой приятной дочери герцогини Макленбургской, именно когда мы приходили откланяться старой царице, она находилась у нее в спальне и там, будучи в коротеньком ночном капот-це, играла и каталась с другою маленькою девочкою на разостланном на полу тюфяке.
12-го герцог кушал вне своей комнаты. После обеда приехал барон Штремфельд и просил его высочество пожаловать к нему завтра на вечеринку, на которую пригласил и меня через своего камердинера. Около вечера его высочество ездил только со мною к камердинеру Дау, страдавшему уже несколько времени болью в руке. Но настоящею причиною этого посещения было желание видеть молодую хозяйку камердинера, к которой тот и должен был вести нас пить чай; впрочем, визит наш продолжался недолго.
13-го его высочество, откушав в своей комнате, в 4 часа отправился к Штремфельду. Мы приехали туда первые, потому что гостей хотя и приглашали в 3 часа, однако ж, по здешнему чванному обычаю, из слободских жителей никто не явился прежде 5-ти; только супруга шведского посланника, приглашенная вместе с своим мужем, приехала вскоре после его высочества. Причиною этого бала было собственно то, во-первых, что его высочеству вздумалось опять хорошенько повеселиться и в то же время посмотреть на приехавшую недавно из Вологды молодую г-жу Гессельн (старую знакомую барона Штремфельда, который жил у нее в Вологде вместе с графом Бонде, когда они были в плену) и молодую мадам Иотен, а во-вторых то, что шведскому генерал-лейтенанту Ферзену, который [478] скоро собирался ехать из Москвы, хотелось хоть раз видеть вместе всех слободских красавиц. Так как никто в этом отношении не мог лучше исполнить их желания, как именно барон Штремфельд, то они до тех пор не давали ему покоя, пока он не обещал им устроить нынешнюю вечеринку, к которой, впрочем, должен был пригласить только тех, кого назначит его высочество. Танцы продолжались с 5-ти часов после обеда до половины шестого следующего утра беспрерывно, потому что пока одна половина гостей ужинала, другая не переставала танцевать. Отдыху было всего только четверть часа, именно когда ужинали музыканты, и так как большая часть других кавалеров не принадлежала к числу сильных танцоров, а у нас было много молодых и веселых девушек, то его высочеству и мне, как главным действующим лицам, досталось немало потрудиться. Стол для ужина был очень мило приготовлен на 14 приборов (кушанья стряпал один из герцогских поваров), и всякий раз за него садились семь дам и семь кавалеров. Блюд подавали две полных перемены.
14-го. Его высочество кушал в своей комнате, а я обедал у тайного советника Бассевича, который сказал мне, что по первому зимнему пути непременно поедет в Швецию, чтоб быть там ко времени открытия Сейма, потому что как здешний Сенат, так и его высочество, да и сам он считают это полезным и крайне необходимым. Кто отправится вместе с ним, еще неизвестно; но что граф Бонде поедет, это уж дело решенное. После обеда оба тайных советника и посланник Штамке ездили на конференцию к великому канцлеру Головкину. Около вечера его высочество, в положенное время, явился к тайному советнику Бассевичу на концерт. На сей раз там не ожидали большого общества дам, потому что почти все они накануне таки порядочно утомились после танцев; однако ж их собралось так много, как уж давно не было. Во время музыки, которая еще никогда не шла так хорошо, приехали некоторые из наших кавалеров и подошли ко мне с поздравлениями. Когда я спросил о причине их, мне отвечали, что сегодня мои именины, так как меня зовут Фридрихом. Но ни мне, ни герцогу и в голову не приходило это, между тем как здесь именины празднуются гораздо больше, чем рождение. В этот вечер его высочество и ужинал у тайного советника, который только тогда воротился домой, когда музыка уж вполовину кончилась.
15-го. После 14 дней или более постоянной оттепели, от которой реки все опять вскрылись и дороги страшно испортились, мы наконец в прошедшую ночь были обрадованы сильным морозом; так что теперь зима, кажется, намерена установиться. Поутру капитан Бергер снова приезжал ко мне и объявил, что в этот день будет повторение комедии. Я вовсе не намеревался быть на ней, но так [479] как капитан обедал у тайного советника Бассевича и дал ему понять, что хотя и не имеет приказания приглашать герцога, потому что комедия вовсе не заслуживает, чтобы беспокоились для нее, однако ж герцогине было бы весьма лестно и приятно опять видеть у себя его высочество, — то тайный советник добился-таки посредством письма, что его высочество решился после обеда также ехать к герцогине Мекленбургской смотреть комедию; вследствие чего и мне, как обязанному следовать за ним, пришлось, против воли, видеть ее еще раз. Герцог кушал вне своей комнаты с капитаном Бринкманном и генерал-адъютантом Брюммером, которому позволил также ехать с нами в Измайлово. Узнав, что и генерал-лейтенанту Ферзену намедни очень хотелось быть там вместе с нами, он приказал везде искать его, чтобы взять с собою в этот раз; но напрасно. После обеда его высочество, в полном параде, отправился в путь, и за ним последовала большая часть кавалеров, исключая только тайного советника Бассевича (который был нездоров) и некоторых немногих других. Этот визит немало обрадовал герцогиню, которая не знала как принять ласковее его высочество. Между тем, прежде чем вести нас в залу, она много извинялась перед ним относительно комедии, называя ее детскою игрушкою, недостойною его внимания. Когда в комнату, где мы находились, явилась вдовствующая царица, чтобы также отправиться в залу спектакля, его высочество поцеловал ей руку и потом скоро последовал за нею вместе с герцогинею и принцессою Прасковией. В зале возле царицы, с правой стороны, села принцесса Прасковия, рядом с нею поместился его высочество, а рядом с ним заняла место герцогиня Мекленбургская, так что ему пришлось сидеть между двумя сестрами. Герцогиня, впрочем, почти все время была за кулисами, чтоб дирижировать спектаклем, который без нее часто останавливался. По левую сторону вдовствующей царицы сидели ее брат, несколько дам и некоторые из наших кавалеров; но бригадир Плате, я, подполковник Брюммер и гоф-юнкер Тих во все представление стояли позади его высочества. Старая царица была так милостива, что сейчас же подозвала к себе одного из своих кавалеров и приказала ему достать нам стульев, что тот и сделал; мы однако ж не воспользовались ими и продолжали стоять. У герцогини Мекленбургской, женщины чрезвычайно веселой, и в этот раз не обошлось без множества забавных приключений. Она сама рассказывала его высочеству, что актер, исполнявший роль короля, вчера получил около 200 батогов за то, что с одним из своих товарищей вздумал безбожно разносить по городу афишки ее комедии и тем собирать как бы милостыню, что ей было очень неприятно и принудило ее вдобавок этого товарища, по получении им ударов, совсем прогнать. Все это я слышал еще поутру от капитана Бергера, который во что [480] бы то ни стало хотел мне навязать 30 или не знаю сколько копеек, выпрошенных нищенствующими комедиантами в прошедшее воскресенье у графа Бонде, когда он садился в карету. Но хотя капитан клялся мне, что герцогиня наистрожайше приказала возвратить эти деньги и что он уже отдал обоим Остерманам то, что они дали мошенникам, я не согласился принять их и просил его, под благовидным предлогом, отнестись с ними к самому графу Бонде. Между тем для меня было странно, что человек, наказанный вчера батогами, нынче опять играет с княжнами и благородными девицами: в комедии роль королевского генерала исполняла настоящая княжна, а супруги батогированного короля — родная дочь маршала вдовствующей царицы; но здесь это нипочем и считается делом весьма обыкновенным. Комедия была далеко не так продолжительна, как в первый раз, потому что многое выпустили, вероятно чтоб не наскучить его высочеству; да и вообще я нашел ее во многих отношениях улучшенною. Когда она кончилась, все опять отправились в комнаты герцогини Мекленбургской, где его высочество остался еще несколько времени, шутил с герцогинею и потом, прежде нежели собрался домой, выпил несколько стаканов вина. Во время представления меня забавлял подполковник Брюммер, которому спектакль решительно не нравился. Он не был еще так знаком с здешнею жизнью, как мы. В особенности его сердило, что занавес беспрестанно опускался и оставлял всех зрителей в темноте, а потому он несколько раз говорил мне на ухо: “Какая же это, черт, комедия” (welch ein Hund von Comoedie ist das), и я с большим трудом удерживался от смеха. Как в воскресенье, во время самой комедии, у меня украли из камзола табакерку, так в этот раз у г. фон Альфельда и у капитана фон Ильбена вытащили из карманов по шелковому носовому платку. Вечером в этот день общество министров собиралось у генерал-майора Лефорта, где только немногие из наших могли быть по причине спектакля в Измайлове.
16-го, поутру, капитан Бергер был опять у меня и привез назад парики, которые брал для комедии. У нас обедали генерал-лейтенант Ферзен и подполковник Мейерзее; но его высочество ни к обеду, ни после не выходил из своей комнаты. Бонде, Плате и я получили позволение провести вечер у посланника Цедеркрейца. Он и супруга его, как люди чрезвычайно приятные и любезные, с самого начала очень мне понравились.
17-го. Его высочество кушал вне своей комнаты, но посторонних к обеду никого не было. Левольд в этот день давал обед и ужин, и гости его не могли нахвалиться их вкусностью и роскошью. Они уверяли меня, что в этом отношении здесь никто не в состоянии равняться с ним, что это было что-то необыкновенное и невероятное в России. [481]
18-го Тайный советник Бассевич все еще не оправился от опьянения, которому подвергся третьего дня у здешнего обер-секретаря, потому что вина были отвратительные. После проповеди я с капитанами Бассевичем и Шульцем и с Тихом отправился к обоим камердинерам его высочества, которые пригласили нас к себе на обед. Они славно угостили нас, в особенности превосходными и редкими рыбами, из которых одна стоила 12 любских марок; но при этом мы так страшно пили, что я не помнил, как пришел домой.
19-го. С его высочеством обедал бывший шведский пленный поручик Гаммал, и за столом чрезвычайно много пили, потому что в этот день было тезоименитство как царствующей императрицы римской, так и здешней принцессы Елизаветы (хотя и не по русскому календарю). За обедом герцог объявил статскому советнику Штамке, что вечером приедет к нему ужинать; однако ж пробыл у него недолго, потому что получил записку от графа Бонде и скоро отправился на квартиру барона Штремфельда, где собралось большое общество и находилась между прочим мадам Гессельн, которую его высочество еще не видал, но очень любопытен был видеть. Вскоре после его приезда явился туда и тайный советник Бассевич.
20-го у герцога обедали генерал-лейтенант Ферзен, капитан Гекель и подполковник Мейерзее. Его высочество был очень весел и в некотором роде снова отпраздновал с ними вчерашние именины. После обеда он ездил с графом Бонде к мадам Латур и сестре ее, мадемуазель Свед, у которых и провел вечер.
21-го его высочество кушал в своей комнате и после обеда поехал с графом Бонде, в первый раз на санях, в головинский сад, чтобы взглянуть на сделанное в нем по приказанию императора прошедшим летом; потом приехал на музыку, на которой из дам была только вдова полковника Ягужинского, а вечером ужинал у тайного советника Бассевича, где был приглашен на завтра к князю Ромодановскому по случаю дня рождения его дочери.
22-го, около полудня, его высочество отправился на санях к князю Ромодановскому, куда однако ж тайный советник Бассевич не поехал с ним, потому что был очень занят хлопотами по предстоявшему ему путешествию. У князя собралось довольно большое общество здешних вельмож, между которыми находилась и герцогиня Мекленбургская; но из семейства князя Меншикова, хотя его и приглашали, не было никого — вероятно потому, что князь на другой день сам ждал к себе гостей по случаю своих именин. Несмотря на то что все сенаторы получили от него приглашения, он не звал никого из Шафировых, чему, без сомнения, причиною была его последняя ссора с вице-канцлером. Когда гости все съехались, отправились к столу. В одной комнате стояли два круглых стола, из которых за один, направо, сели все мужчины с его высочеством, [482] аза другой, налево, все дамы с герцогинею Мекленбургскою. Оба были уставлены постными кушаньями; но для герцога и его свиты на мужской стол подавали и некоторые мясные блюда. Обыкновенно у князя-кесаря пьют очень сильно; но в этот раз пили совсем не много. Здоровье герцогини Мекленбургской пили все стоя перед ее столом. Тотчас после обеда в другой комнате поставили стол со сластями, за которым герцогиня посидела несколько времени с его высочеством и знатнейшими из дам и кавалеров, а потом в столовой скоро начались танцы. Его высочество в первый раз танцевал с герцогинею польский (менуэтов она не танцует), а когда это кончилось, он начал менуэт с дочерью хозяина, т. е. с женою молодого графа Головкина, и так шло далее. Эти танцы продолжались почти до 10 часов вечера, когда герцогиня Мекленбургская уехала. Герцог тотчас последовал за нею и отправился прямо домой.
23-го его высочество кушал в своей комнате. Перед молитвою приезжал к нему один немецкий купец или маклер по фамилии Сурбург и просил его крестить у него в этот день после обеда. Поэтому сейчас после стола его высочество в сопровождении капитана Измайлова (явившегося провожать его к князю), обоих бригадиров, Тиха и меня отправился в дом Сурбурга. Младенца, который был назван Карлом-Фридрихом, во время крещения держал сам герцог, а перед тем — тайный советник Бассевич; потом, когда церемония кончилась, его высочество передал новокрещенного супруге посланника Цедеркрейца, и она, по здешнему обыкновению, отнесла его опять к матери. После того, вручив лютеранскому пастору, кистеру и няне ребенка 12 червонцев, герцог поехал к князю Меншикову. Там в это время уже все вельможи собрались и герцогиня Мекленбургская с дамами сидела за столом. Когда его высочество стал извиняться перед князем, что немного опоздал, и сказал, что приехал с крестин, тот, в шутку, спросил, неужели и он успел уже произвести здесь потомство? В большой зале во всю длину, от одной стены до другой, стоял стол, за который сел герцог с мужчинами, а против него находился другой, поменьше, где поместились дамы. В этот день у князя все было очень хорошо, и на стол, за которым сидел его высочество, подавались превосходные кушанья, приготовленные отличным немецким поваром, взятым у посланника Штамке. Между прочим подали одно блюдо с карпами необыкновенной величины, и князь уверял, что подобных, конечно, никогда не видали в Москве, где вовсе нет карпов, особенно же таких больших Он велел подать и себе этой рыбы, которую ел в другой комнате, потому что во все время сам прислуживал гостям и никак не хотел сесть, несмотря на неоднократные просьбы его высочества. Хотя было 4 часа, когда сели за стол, и, вероятно, каждый из гостей давно уж успел пообедать, тем более что [483] большая часть из них была на угощении, которое обыкновенно в этот день делается от Синода, однако ж я не без удивления видел, с каким аппетитом и удовольствием ели некоторые русские Они вообще привыкли есть всегда, когда только представится случай, а случай такой бывает иногда три и четыре раза в день. Странно, что за обедом его высочеству случайно пришлось сидеть между датским и шведским посланниками. Когда великий канцлер выразил по этому поводу свое удивление, датский посланник, г. Вестфален, сидевший возле герцога с правой стороны, отвечал, что домы их государей до сих пор состоят в ближайшем родстве с его высочеством. За столом были провозглашены обыкновенные официальные тосты, но пили при том вовсе не сильно. Между тем при каждом здоровье раздавалось несколько пушечных выстрелов. После обеда герцог пошел к герцогине Мекленбургской и к дамам, где старый граф Головкин (довольно пьяный и потому очень откровенный) много возился с ним. Духовенство, которое в этот раз обедало в другой комнате и было большею частью навеселе, скоро разъехалось. Но хотя молодых дам было и немного, однако ж танцевали. Его высочество танцевал польский сперва с герцогинею, потом с княгинею Меншиковою. Вслед за тем г. Цедеркрейц стал просить герцогиню на танец, но она отказала ему, хотя немного спустя пошла танцевать с князем Меншиковым, который также приглашал ее, что многих очень удивило. В этот день я в первый раз видел князя Меншикова (который был очень весел и необыкновенно любезен с его высочеством) в менуэте, и он исполнил его недурно. Из детей его никто не показывался, потому что у его сына и младшей дочери была оспа, а старшую княжну, как говорили, держали взаперти для того, чтобы не допускать к ней никого из бывающих у ее брата и сестры. Около 9 часов герцогиня Мекленбургская уехала. Герцог проводил ее до кареты и потом, выпив с князем еще стакана два вина, также простился с ним. Так как его высочество в присутствии герцогини был в этот вечер приглашен генерал-майором Писаревым (который, за отъездом Ягужинского, исправлял должность генерал-прокурора) на завтра в Сенат, чтобы принять участие в празднестве по случаю тезоименитства императрицы, то герцогиня, с своей стороны, просила его приехать пораньше в собор. Но когда он не мог ей обещать этого наверное, она сказала, что сделает ему подарок, если он будет в церкви, принудила его также вполовину согласиться приехать на другой день вечером в Измайлово, потому что было и ее тезоименитство.
24-го, около 10 часов утра, его высочество, в величайшем параде, в сопровождении 5 карет, каждая в 6 лошадей (три были его собственные, а две принадлежали тайным советникам), отправился в главную кремлевскую церковь, куда мы приехали в то самое [484] время, когда шла там русская проповедь. По окончании ее все здешние архиепископы и другие знатные духовные лица, в великолепных облачениях, вышли из алтаря и стали в круг. Но так как я не мог пройти дальше вперед и хорошо все видеть, притом же не знаю русского языка, то и не хочу брать на себя описания этой церковной церемонии. Последнее, чем все в церкви кончилось, было то, что архиепископ Новгородский взял серебряный крест, поднесенный ему двумя диаконами на большом серебряном блюде, и благословил им всех присутствовавших; после чего сперва князь Меншиков, а за ним прочие вельможи и все другие подходили и целовали этот крест. Когда богослужение совсем кончилось, мы отправились в Сенат, находящийся возле, где нашли всех иностранных министров, которые ждали нас. При прибытии герцога раздались литавры и трубы, которые однако ж не повторялись, когда приехали герцогиня Мекленбургская и князь Меншиков. Его высочество со всеми знатными особами мужеского пола кушал в одной, а герцогиня с княгинею Меншиковой и всеми прочими дамами в другой комнате. Капитану Гекелю (человеку чрезвычайно остроумному и веселому), который приехал в Москву с шведским посланником и еще не был ни на одном из здешних больших празднеств, казалось странным почти все, что он тут видел. Но он особенно пришел в ужас, когда в его соседстве один весьма порядочный русский в сапогах перелез через стол и не обратил ни малейшего внимания на то, что при этом наступил прямо в средину какого-то блюда. Так как, кроме того, большая часть блюд была приготовлена с луком и чесноком, то капитан не мог ничего взять в рот, сидел за столом в перчатках и ел один только хлеб. Между тем кушанья, по-здешнему, были очень хороши. На стол подавали четыре перемены: сперва холодные блюда, потом суп и овощи, за ними жаркие и наконец паштеты, торты и русские пироги. Пили довольно сильно. Вино было хорошо, и каждый мог, по желанию, пить венгерское, бургонское, шампанское, рейнвейн, понтак и т. д. Временный генерал-прокурор Писарев был в этот день вместо хозяина. После обеда герцог прошел в комнату дам, где оставался до тех пор, пока все не разъехались. Когда его высочество провожал герцогиню до кареты, она, уходя, просила его и графа Бассевича не отказать ей приехать в Измайлово, чтоб там справить также как-нибудь и ее именины. Его высочество обещал ей это и сдержал слово. Мы отправились хоть и прямою дорогою, однако ж все-таки проехали по крайней мере 12 верст. В Измайлове не было почти никого, кроме молодого графа Головкина и его жены, которые часто там бывают, потому что, по князю Ромодановскому, состоят в родстве с императорским домом (старая княгиня Ромодановская и вдовствующая царица — родные сестры). Герцогиня очень [485] обрадовалась, что герцог исполнил свое обещание и приехал к ней. Она тотчас велела одной из фрейлин принести из своей спальни род прекрасно сделанных четок и поднесла их его высочеству, так как уже прежде обещала подарить ему, если он в этот день приедет к их обедне, ленту или что-нибудь другое. Однако ж поутру в Сенате она не хотела исполнить своего обещания, говоря, что его высочество в церкви должен был ее о чем-то просить. Побыв несколько времени частью в комнатах герцогини, частью в маленькой спальне старой царицы (которая была больна и лежала в постели), где пили и разговаривали, мы отправились к столу (по приказанию хозяек наскоро приготовили длинный узкий стол на 18 или 20 приборов), и его высочеству пришлось сидеть между герцогинею Мекленбургской (поместившейся возле него с левой стороны) и ее сестрою. После ужина, от которого нам, молодым людям, не досталось ничего, начались танцы. Будучи в сапогах и шпорах, я сначала отказался почтительным реверансом от приглашения герцогини (которая, оказывая мне, по старому знакомству, некоторое внимание, сама подошла звать меня на польский); но потом она опять пригласила меня, и уж я, волей-неволей, должен был прыгать с ней. За ужином герцогиня схватилась с тайным советником Бассевичем за мекленбургское дело (Какое это собственно дело — неизвестно; но, вероятно, тут речь о заговоре против герцога Мекленбургского, супруга герцогини, упоминаемом в “Дневнике” выше, на стр. 148.), и прехрабро бранилась с ним; но после они опять стали лучшими друзьями в свете, и тайный советник должен был исправлять обязанность маршала и разносить бокалы для разных тостов. Танцы продолжались долее 10 часов, так что мы возвратились домой почти в половине двенадцатого.
25-го у его высочества сильно болела голова, и он весь день не выходил из своей комнаты, почему проповедь поутру говорилась у Бонде, а обедали мы у Платена. В этот день собиралось обыкновенное общество у Цедеркрейца. Утром был в городе сильный пожар. В 7 часов вечера к герцогу приезжал брат старой царицы, граф Салтыков, и приглашал его к себе на послезавтра на обед. Хотя его высочество все еще страдал от головной боли, однако ж приказал привести его к себе и обещал ему приехать со всею своею свитою. В этот же день тайному советнику Бассевичу прислали от Сената 10 000 рублей на путешествие его в Швецию. Так как ему хотелось перед отъездом часть этих денег уделить, в зачет жалованья, находящимся здесь кавалерам герцога, то мы тотчас же должны были объявить камеррату Негелейну, по скольку желаем получить.
26-го его высочество кушал в своей комнате и только после обеда поехал кататься, а потом отправился к тайному советнику Бассевичу, у которого ужинал. [486]
27-го,около полудня, его высочество поехал к г. Салтыкову, который угощал в доме, стоящем тотчас за Слободою, где обыкновенно прежде (и даже еще во время приезда герцогини Мекленбургской) жила старая царица, несмотря на то что он деревянный, ветхий и весьма плохой. Там мы нашли герцогиню Мекленбургскую с ее сестрою, принцессою Прасковией, и довольно большое общество кавалеров и дам, именно Головкиных, Ромодановских, тайного советника Остермана с женою, графа Матвеева с женою, теперешнего обер-почт-директора (Дашкова, заменившего барона Шафирова, который до 1722 года был генерал-почт-директором.) с женою (сестрою молодого Татищева и, как говорят, также родственницею старой царицы) и многих других, в том числе графа Салтыкова, который только дня за три или за четыре приехал сюда из Германии и прежде был посланником императора при мекленбургском дворе. В то время он женился на мекленбургской вдове, баронессе Мальцан (Эта баронесса вышла впоследствии замуж за знаменитого фельдмаршала Миниха.), теперь также приехавшей с ним. Говорят, ему вовсе не хотелось возвращаться в Россию, но его вытребовали сюда под страхом лишения всего имущ