ГОРОД –ЗАКЛИНАНИЕ
«Нижний Новгород уже давно вызывал во мне такое непреодолимое влечение. Никакая мелодия так сладко не отдавалась в моих ушах, как это далекое и неопределенное название. Я повторял его, словно молитву, почти не отдавая себе в этом отчета, и с чувством несказанного удовольствия высматривал город на картах. Начертание его названия нравилось мне, как красивая вязь арабески".
Теофиль Готье.
Если есть на свете град сокрытый, то это Нижний Новгород. Как умеет он быть открытым всем ветрам, многолюдным и закрытым. Спрятанным. Нужно понимать его особый язык, чтобы он заговорил с тобой.
Как умеет он быть впереди планеты всей со своими политехническими университетами и инженерами, но до последнего хранить в карманах своих закоулков стены, двери, окна, прикосновение к которым относит нас в его столетнюю суеверную задумчивость.
Город, коронованный старой крепостью. Верхний Нижний, Нижний Нижний с его каменным великолепием и деревянной душевностью. Город, который не перестает удивлять, если ты не идешь в его монастырь со своим уставом, если ты способен видеть, понимать и слышать его.
Здесь встречаются две реки Ока и Волга. Но знаете ли вы про речку Почаину? Рвали ли вы крапиву в оврагах. Собирали ли репьи на волосы в густых зарослях под Лыковой Дамбой? А ведь именно на слиянии Волги с Почаиной строился Нижний град. Сколько воды утекло с тех пор.
Здесь, скрыто от столичных глаз, слишком близоруких, чтобы видеть, веками точился камень особой Нижегородской действительности.
Сюда изгоняли, ссылали, бежали. Здесь умели молча стоять на своем.
Когда-то пограничный гарнизон. Место ссылки для непокорных. Место гибели для непокоренных. И удивительным образом сплелись в единый узор на малахитовых бусах Нижегородской ярмарки вера языческая, раскольничья, революционный порыв и купеческая основательность. Научный и промышленный прорыв и бородатая народная суеверность.
И все это на глазах всего света и скрыто от всех.
ПРОЛОГ. ЗАБЫТЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Июньская ночь в мегаполисе особенно приятна в маленьких двориках центра. Двориках, где за спинами монстров из стекла и бетона спрятались деревянные и краснокирпичные домики, утопающие в зелени, вьюне, разрушающем старые стены.
На деревянном крыльце домика юноша наблюдал как в теплом свете комнаты ходит хозяйка и, воображая себя перед аудиторией студентов, репетирует речь. Мерный голос доносился в открытое окно:
- Согласно этой теории структура всякой волшебной сказки такова потерянный рай, искупление и возвращение в первоначальное состояние. Вот возьмем Царевну-лягушку. Царевич сжег ее шкурку. Ну хорошо же все было! Нужно было три дня подождать. Нет. Нужен потерянный рай и Иван Царевич, он же дурачок, организует.
Так готовилась к очередной встрече со студентами Аделаида Николаевна Тесла. Она преподавала морфологию волшебной сказки и мифотворчество в Нижегородском гностиарии утопий имени Неэвклида, где была прозвана студентами лириком-ядерщиком.
Лука не был уверен, что хочет зайти. Но зачем же он тогда пришел? Наконец, он решился и рванул звонок. Дверь открылась.
- Привет, - напевнее, чем обычно сказала Адель, - разве ты не отмечаешь свой день Рождения?
- Я подумал, что ты захочешь меня поздравить.
- Да. Я хотела. Но… Ты же знаешь.
Глаза Луки вспыхнули обидой. Ему не раз давали понять, что его окружение совсем не подходит для Адель и даже его День Рождения не стал поводом для исключения. Адель получила приглашение, но не пришла. Сам Лука, будучи братом давней ее подруги, был любимцем завсегдатых гостей этого дома. Многое ему прощалось за молодость и искренность.
Адель пошла к комоду и достала большую коробку.
- Вот. Это подарок.
Лука помедлил еще секунду. Он размышлял, что сильнее: обида или желание остаться. Выдохнул, улыбнулся и протянул руки для вручения презента.
Когда он открыл коробку, обида выветрилась из его головы. Лука с восторгом увидел собрание колб, склянок и хитрых инструментов. Среди прочего в коробке лежал потрепанный старинный научный трактат о биологии, поля которого были исписаны не одним владельцем пожилого фолианта.
Лука аккуратно поставил коробку на стол и с жаром обняв Адель, замер, будто это была хрупкая склянка из подарочной коробки. Он снова размышлял: прижать ли ее к себе или и без того уже позволил себе лишнего. Секунды побежали одна за другой.
«Довольно неловкое положение» - подумала Адель. Ее близорукие глаза с любопытством наблюдали за происходящим в зеркало оконного стекла, в котором застыли фигуры русалки и оборотня. Она даже успела отметить, что прическа ее нелепо растрепалась.
В окне появилась радостная физиономия, и раздался стук в стекло.
- О! Петенька! – воскликнула Адель и мысленно поблагодарила нового гостя. Она высвободилась из объятий Луки и бросилась открывать дверь. Комната, в которой еще минуту назад висела тишина, наполнилась веселым суетливым щебетанием. Адель по-детски улыбалась. Лука насупился.
- Петенька, - радушничала хозяйка, - чай, кофе?
- Не суетись. – Петер поймал ее руки и поцеловал тонкие пальчики. По всему было видно, что он доволен. Торжествующе поставил на стол бутылку отменного старого виски.
- Получилось?! – подпрыгнула Адель. Петер широко улыбнулся и кивнул. В восторге она обняла его и убежала за бокалами.
- Мои поздравления, – глухо и почти улыбаясь, произнес Лука, протягивая руку одновременно для приветствия и поздравления. Он понимал, что ему не в чем упрекнуть Петера, но под ребрами неприятно кололо раздражение, которое отчетливо читалось в глазах юноши.
Петер не замечал этого. Он был доволен. Он не хотел ждать ни минуты, чтобы поделиться с друзьями своим успехом.
- В некоторых местах эти чертовы пути были разорваны, и мне пришлось повозиться…
Петер говорил сам с собой, то садясь, то вставая с кресла и потирая руки. Лука не вникал в подробности векового проекта Петера, хотя Адель постоянно говорила о том, что «Петенька умница» и о том, как нетерпеливо она ждет успеха его многолетней работы.
Дверной колокольчик зазвенел. Бокалы зазвенели в ответ и отправились на стол, а хозяйка помчалась к двери. По звонку Петера приехала Татьяна. Она нашла торжествующий взгляд Петера. И вместо слов получилась просто улыбка.
- Где?
- Черный пруд, Похвалихинский съезд, Ярмарка, Лыкова дамба, Бугровское, Стрелка…
- Бугровское кладбище?! В смысле Красное…
- На этих было сложно, - пояснил инженер. Улыбка его сменилась увлеченной сосредоточенностью, - Там не было старых путей. Но хуже, где рельсы наяву разобрали вовсе, а в яви никогда не было.
- Ты молодец! – выдохнула свой восторг Татьяна. – когда же мы его испытаем все вместе?
- Да хоть сейчас! – воскликнул Петер. Но, выходящая из кухни Адель, приняла вид строгой воспитательницы. Она многозначительно посмотрела на початую бутылку виски и к своему взгляду добавила:
- Кроме того, неправильно отправляться в первый рейс без Трофима Владеленовича. Он оказал огромную помощь твоему проджекту.
- И правда, - смутился Петер, - Я должен был об этом подумать. Тогда я завтра же свяжусь с Трофимом, и мы совершим наш первый рейс на трамвае «Навь-Явь».
Приближалась полночь. Петер размышлял о том, что в восторге от успеха забыл о чем-то. Он вздрогнул и посмотрел на часы:
- Лука! С днем Рождения тебя! Черт знает, что такое! Совсем потерял счет дням в своей мастерской.
Лука все это время размышлявший, заметит ли кто, если он уйдет, очнулся от своих непраздничных мыслей, машинально улыбнулся и поднял бокал, принимая поздравления в последние минуты своего дня рождения. И в его размышления ворвался вопрос: не слишком ли он много размышляет сегодня. Разве это дело для стервеца и забияки Луки?
ЯВЬ И НАВЬ
Всеобщий ажиотаж был вызван многолетней работой Петера Патролля - весьма талантливого инженера. Он мечтал создать машину, которая бы двигалась и перевозила своих пассажиров и по городским улицам, и между навью и явью одновременно. Идея пришла ему в голову в год открытия Нижегородского трамвайного депо, а потому основой для его будущего изобретения стал трамвай. В тот год трамвай для нижегородцев был безмерной гордостью, ведь в России раньше Нижнего это чудо техники появилось только в Киеве. Тогда же для эксперементов Трофим Владеленович купил несколько вагонов и финансово участвовал в развитии городского транспорта. Идея Петера казалась ему очень перспективной, потому денег на нее он не жалел много лет.
Главная дверь в навь находилась по адресу Пискунова, 1. Но прямо напротив, по адресу Пискунова, 2 находилась резиденция Митрополита. Не то, чтобы навьи были суеверными. Скорее они считали такое соседство невежливым по отношению к людям. Ведь кто как не навьи знают, как еще недавно люди уверенно относили их особенности к бесовским и то и дело хватались за предметы церковной атрибутики.
Тролль Петер Патролль был голландского происхождения. Его отец Бенедикт Патролль, прибыл в Россию с волной инженеров и мастеров, приглашенных Петром Великим. Воодушевленный возможностью работать на многочисленных стройках Петра, Бенедикт Патролль (в российской яви Веденей Иванович Петров), назвал первенца в честь российского государя.
В Нижнем Новгороде семья Патроллей обосновалась во время постройки нижегородских верфей, где Веденей Иванович смог совместить свой инженерный талант и страсть к судостроению. Однако Петер не разделял страсти отца и отправился на строительство электростанций, как только наступил век электричества.
Наяву мастерская Петера находилась под метромостом. Нет, совсем не потому что тролли любят селиться под мостами. Метромост был проведен над мастерской спустя много десятилетий после того, как там обосновался Петер. Выбор места был обусловлен близостью Ромодановского вокзала на улице Черниговской и Нижегородской электростанции у Пахвалинского съезда. А в одном из помещений Башкировской мукомолки была дверь между навью и явью. На вокзале Петер с удовольствием занимался паровыми двигателями, а электростанция влекла его потенциалом электричества. Сейчас наяву нет уже ни вокзала, ни электростанции, а улица Черниговская годами была заброшенным углом, где собирались для прогулок по руинам водонапорной станции или останкам других сооружений подростки и подозрительные персонажи. Разве что здание Ромодановского вокзала процветало. А административное здание мукомолки Башкирова было отдано под мастерские. Говорят, Петеру в этом помогли влиятельные почитатели его инженерного таланта. Петер получил особую протекцию Сироткина, когда в годы его управления городом в Нижний пришло электричество.
Но вернемся в то утро, которое Петер предвкушал более века. Трамвай Петера стоял у его мастерской, которая была старым домом под аренду наяву, а в нави оставалась зданием администрации мукомольного завода. Башкиров не возражал. Тем более, что за Петера попросил Трофим Владеленович. За сто лет местные и прохожие уже привыкли к нему, и многие полагали, что Петер использует вагон как подсобное помещение. Его страсть к машинам любых форм и назначений могла объяснить и не такое, как трамвай, стоящий более ста лет.
От Оки освежающе дул ветерок. Летнее утро было само по себе подарком. Прекрасная погода для прогулки по городу. Сначала навьи расселись у окошек, но стоило трамваю тронуться, как все они повскакивали с мест и столпились за спиной Петера, который был нынче вагоновожатым. Над его головой висели схемы путей: современного Нижнего, Старого Нижнего и третья, вероятно, схема движения вагона.
Само по себе путешествие не было захватывающим. Трамвай шел своим обычным путем по нави, но стоило ему остановиться, и открыться дверям, случалось то, что так восторгало пассажиров: в передней двери показывалась явь, а в задней навь.
Вот по своим делам спешат по скверу на Черном пруду офисные работники и гуляют мамы с колясками, на лавочке сидят студенты с грустными думами об экзаменах. Но взгляните в другие двери мирно качается густая листва, качаются лодки на водах городского пруда. Вот за окном с моста видны плоты, за которыми не видно Оки, но в проеме другой двери открывается свободная река поблескивающая в утреннем солнце и легко скользящие белые паруса.
В полнейшем восхищении успехом Петера, навьи совершили два полных круга по всей схеме путей. И на этом решили, что испытания прошли успешно.
Трамвай остановился на Скобе, Нижнем торгу. Вся честная компания вышла в навь и отправилась в сторону доходного дома Бугрова. Издалека завидев приведение, Трофим Владеленович радушно улыбаясь, зашагал вперед, заранее готовясь к рукопожатию. Николай Александрович так же растянулся в улыбке и раскинул руки, показывая, как рад встрече.
- Все дела соблюдаете? - пожимая бесплотную руку приведения, приветствовал Трофим Владеленович.
- Соблюдаю, - отвечал старик-купец. - А ты к нам, Трофим, по делам, али кости разминаешь?
К Трофиму Владеновичу купцы и промышленники староверы относились с уважением несмотря на то, что батюшка его был вампиром. Трофим унаследовавший состояние отца, который поплатился жизнью за любовь к смертной, был воспитан матерью в тех лучших правилах, которые чтили староверы. Вынужденные вести дела с вампирами, нижегородские купцы не раз отмечали, что Трофим «не упырь», а потому веры и поддержки при случае ему было достаточно.
К слову сказать, в наши дни вампиры уже давно не нападали на людей и не кусали их. Это стало предметом изучения этнографов и традиционных церемоний. Каждая из вампирских семей занималась благотворительностью, в частности, они спонсировали многочисленные медицинские учреждения наяву, в которых давно было на поток поставлено производство донорской крови, обеспечивающий потребность вампирского сообщества в пище. За качеством крови и сортами ее тщательно следило надзорное ведомство.
А тем временем, компания наша проголодалась. Обедать было решено наяву, так как запахи, несущиеся на Рождественскую не то от рыбных обозов, не то с Миллиошки, аппетита не вызывали, даже напротив. Пройдя через трамвай из задней двери в переднюю, навьи почувствовали другой воздух. Воздух полный продуктов горения топлива сотен тысяч автомобилей. Но все же это не рыба на солнцепеке...
Навьи направились в Блиновский пассаж, где можно было перекусить и наяву, как век назад.
За обедом все были нарочито веселы. Татьяна нахваливала суп, Адель, не справляясь с десертом, пожертвовала его Луке, бурно развивающийся организм которого, готов был заправляться и «поверх сыти». Однако это нарочитое веселье выдавало тревогу.
- Что, Трофим, а? Наконец-то твои вложения окупятся. Завтра же отпишу, что намерен патентовать открытие.
- Ну, ты, Петя, из меня венчурного, прости Господи, капиталиста не делай...
Все понимали, что у Трофима Владеленовича плохие новости. Положив нож и перевернув вилку по оси Татьяна, наконец, решилась:
- Где на этот раз?
- Кидекша и Карачарово.
- Это уже не в какие ворота!... Простите за каламбур. - Петер откинул свой вид деловитого воодушевления.
- Почему власти не принимают меры?!.
- Тише. Саблю положь, а то порежешься. Меры. Так вот скажи, ученый, двери сами исчезают, или их намеренно закрывают? Полбеды, если сами. Тогда твоя "чертова тарантайка" озолотит и меня, и тебя. А если кто-то их закрывает, то я бы не стал страховать твою голову. Потому ты, Петя, обожди с патентами. И давай вот кроме нас о трамвае твоем пока никто знать не будет.
- Есть мнение, что двери не исчезают, а перемещаются, - вмешалась Татьяна. Она внимательно отслеживала все сообщения на эту тему. - Академия отправила несколько экспедиций на поиски.
- Я знаю, - мрачно усмехнулся Трофим Владеленович, - у меня на них просили денег. Дал. А толку?
- Не веришь ты, что обошлось без своих?
- Не без моих, - показал вампирские клыки Трофим, - и на одно только надеюсь, что они это все ради наживы затеяли.
- А ради чего еще вампиры могут, что-то затеять? – съязвил Лука.
- Ради постоянного источника еще большей наживы.
Снова повисла тишина.
- Осторожно, двери закрываются, - злобно пошутил Лука. Адель и Татьяна мысленно дали ему по подзатыльнику.
Согласно одной из недоказанных теорий, источником жизни и бессмертия навий было созидающее воображение людей. Их страхи, впечатления, предвкушения, фантазии питали навь.
Двери между навью и явью были гарантом того, что навь сможет напоминать о себе людям и тем самым обеспечивать себе благополучное существование. Навьи действовали разными способами: от самых примитивных – напугать впечатлительную женщину, раскидав посуду по кухне; до самых сложных, когда они вдохновляли автора и художников и подсказывали им их волшебные сюжеты, а иногда и сами были их авторами. Они распространяли сплетни о себе, как делают это звезды кино или эстрады с тем, чтобы быть на слуху.
Читатель может задаться вопросом, а почему бы им не показаться открыто? Ведь тогда каждый будет знать о мире нави и не просто верить в нее наверняка. Но тут кроется большая ошибка, которая могла бы разрушить этот мир. Тогда они стали бы таким же нормальным явлением, которое никого не удивляет, как свет в лампочке. Или как малые народы, в разных частях света, о которых вспоминают только этнографы. Тогда бы ни сами они, ни истории о них не будоражили бы людское воображение и не вызывали отчаянных и ярких всплесков фантазии. Да, люди бы знали наверняка, а потому и не было бы причины пускать в ход воображение. Именно поэтому, действовали строгие ограничения на колдовство.
Так как большая часть разумных навий внешне ничем не отличалась от людей, они могли задавать темы. Например, небольшая часть колдунов, ведьм, экстрасенсов были попросту навьями. Они и задавали ту нелепую моду на внешний вид колдуна или ведьмы, который потом перенимали люди, желающие подзаработать на легковерности своих сородичей. Нелепые одеяния, невероятные прически, длинные ногти, кольца и амулеты, все это то, без чего легко обходились навьи, но было так необходимо, чтобы произвести впечатление смертным на смертного.
Такие простые и не требующие особенного ума методы работали не всегда. С наступлением советской эпохи, где велась успешная борьба с суевериями и религиозностью, рядиться колдунами стало бессмысленно. В эти времена немало вельможных навий потеряло свою репутацию и должности. Их справедливо обвинили в том, что они веками делали ставку на человеческий страх и суеверность, и не уделяли достаточно внимания развитию новых методик.
Именно в советские времена полезными стали такие специалисты, как Адель. Навьи способные сохранять веру в сверхъестественное, в условиях торжества научного подхода к познанию мира. Простым по идее и сложным по исполнению был метод искусства. Ведь люди способные поворачивать реки вспять, влиять на урожай, погоду и даже летавшие в космос и убедившиеся, что там, на небе никто не сидит, и не ангелы двигают звезды по небесной тверди, были при этом весьма жадны до искусства. А тут-то было, где развернуться. Это и литература, и живопись, и кинематограф. Волшебные сказки и тома энциклопедий мифов народов мира, все это возбуждало аппетит эрудитов, глотавших книги.
Распространяющееся образование, лучшим образом сказалось на мире навий. Во-первых, укрепились приведения и призраки, так как люди хранили память о своих выдающихся предках. Стало значительно меньше нечисти (упырей и вурдалаков), так как страх перед ними у людей исчез и в конечном итоге, вурдалаки стали скорее забавными персонажами, чем источниками человеческого страха. Этому немало порадовались и в мире навий, так как терпели этих типов только в связи с необходимостью – прежде они эффективно запугивали людей и прочно жили в их воображении.
Поголовная грамотность людей, которая наступила в советское время, развила новый тип навей – литературные фантомы. Литературные герои иногда выходили в навь, где любили до хрипоты спорить с литературоведами о мотивах своих поступков. И что ж поделать, все мы – и навьи, и люди – сталкиваемся с тем, что кто-то всегда лучше знает, что и почему мы делаем.
Отдельной и прекрасной ветвью работы навей-медиаторов был мир детства. Навьи добились, чтобы к советским детям начал приходить дед Мороз и Снегурочка, а вместе с ними в волшебных новогодних представлениях оживала и вся лесная навь. Дети бережно хранили в своих дразнилках и считалках языческие заговоры…. И больше не старческим страхом, а звонким детским задором звучало «Чур меня!».
В домике затерявшимся во дворах центра Нижнего шел своим чередом обычный вечер. Лука и Адель в две сковороды пекли блины. Петер и Трофим играли в нарды. Татьяна с карандашом в руках, читала газеты, которые только утром разлетятся по адресам. Ночь сгущалась, как и положено перед самым рассветом, хотя какая там ночь накануне летнего солнцестояния. В это время, стоя над Стрелкой можно увидеть одновременно и закат, и рассвет. О все же было еще темно, как за окном раздался рев мотора. Петер встал и, по своему обыкновению, сунув руки в карманы подошел к окну, выяснить, в чем дело. Лицо его просияло.
- Встречайте! – с радостью в голосе скомандовал он. И сам первый направился к двери. Звонить не пришлось. Петер открыл дверь. На пороге стояла Ксеневра. Лука бросил сковородку с недопеченным блином и бросился к сестре. Ее-то он не боялся помять в объятьях. Подбрасывая и снова обнимая ее Лука, даже слова не сказал только едва уловимое «Иди ты…», которое тут же потерялось в смехе и бессмысленных восклицаниях.
В день летнего солнцестояния все проснулись ближе полудню. Лука, поднявшийся раньше всех, уже съездил за свежим хлебом, перепелиными яйцами и овощами на Нижний торг. Не то он так хотел расстараться для сестры, не то искал повод прокатиться на ее мотоцикле.
Адель, стараясь не зевать и собирая растрепанные волосы в узел, направилась к погребу, откуда уже Трофим и Петер по-хозяйски доставали телятину и сыр. С кухни доносился умопомрачительный аромат – Татьяна готовила кофе.
Все расселись за круглым столом. Ветер играл тюлевой занавеской, а на улице зазвенел трамвай.
- Что за черт, кстати, - среди прочего поинтересовалась Ксеневра, - во Владимире и Гороховце были закрыты двери. Ну ладно, я не предала этому значения в Вязниках, но, когда во Владимире я не смогла войти в навь, я обалдела. Хотела навестить друзей, но не судьба. И всю дорогу пришлось ехать по яви.
- Да у нас тоже осталось всего несколько. Без проблем открывается только та, что на Пискунова, на Осыпной, – не утешила ее Татьяна. – Двери исчезают.
Ксеневра поставила тарелку, которую до этого держала навесу:
- В смысле? Куда? Совсем?
- Пока не ясно. Просто не открываются и всё. Ни с нави, ни яви.
- Какая причина? Что-то природное или техногенное? А что стражники и техобслуживание?
Ксеневра, только что услыхавшая такие новости, задавала те же вопросы, которые каждый из присутствующих задавал, когда столкнулся с закрытыми дверями. Каждый мысленно махнул рукой в ответ, а вслух резюмировал Лука:
- Да ни черта они сказать не могут. Тебе еще кофе?
-Да, пожалуй.
Аппетит у Ксеневры не пропал, однако перспектива оказаться перед обязательным выбором между навью и явью ее совсем не обрадовала.
Татьяна работала в комитете по информационной политике. Именно в этом комитете собиралась вся информация, правдивая и нет, тщательно взвешивалась, причесывалась и отправлялась в народ. Именно в этом комитете определяли, стоит ли уже прекратить шумиху, которая возникла, когда люди случайно наткнулись на факт жизни нави или, наоборот, подкинуть им какую-нибудь сенсацию, отправив йети гулять по швейцарским Альпам. Тут же работали над способами замера и определением опасных рубежей забвения или, наоборот, чрезмерного внимания к волшебному миру. В Нижегородском Гностиарии Утопий имени Неэвклида этими вопросами занималась целая кафедра. Она разрабатывала новые способы влияния на умы людей и изучала основные тенденции работы воображения в различных социальных условиях и исторических реалиях. Разумеется, все ученые этой кафедры были сотрудниками министерства информационной политики. Все сотрудники КИПа приносили особую присягу и в обмен на свои знания, имели много ограничений. Ведь мир навий стоял именно на информационной безопасности, то и отвечали сотрудники комитета за свою работу буквально головой.
За окном послышалось мурлыкание ее автомобиля. Петер выдохнул, не то с облегчением, не то, готовясь к чему-то.
- Есть две части балета, - когда, наконец, все снова собрались за столом, начала Татьяна, - Первая, официальная. И вторая, не для прессы. Первое: правительство подтверждает факт закрытия порталов по всей стране и сообщения о такой же ситуации за рубежом. Сегодня зачитывали доклад. И второе…держитесь за поручни…готовят законопроект о передаче порталов в частные руки и введении платы за переход.
- Как это возможно?! Бред какой-то такой законопроект никогда не пройдет, - явно воспринимая это все, как сплетни с базара, заявил Петер.
- Да? - парировала Татьяна - Ты про отмену обязательного образования так же говорил.
- Кто инициатор? – Трофим Владеленович напряженно вычислял что-то в голове, и его раздражала несвоевременность перепалки на тему «верю/не верю».
- О! А вот это самое интересное, – с нетерпением ответила Татьяна, – судя по тому, что я видела сегодня, основанием для рассмотрения этого, как Петя выразился, бреда будет обращение граждан.
- Интересно, - Петер все еще пытался верить в здравый смысл, - кто в здравом уме подпишет это? А фальшивки или подкуп Закон не пропустит. Юридический закон в нави нельзя нарушить, как закон физики.
Адель уже не разделяла его оптимизма:
- Есть сотни способов получить эти подписи. А текст этих писем какой?
- Ну, там все красиво. «В связи с порчей и разрушением порталов просим принять меры, взять под контроль, назначить хозяина». «Допускаем, что в условиях, когда сохранение и содержание порталов требует значительных средств, будет введена плата», «считаем целесообразным передать порталы в частные руки», «на основании конкурса», «под контролем государства».
- «Под контролем государства»?! – рассмеялся Трофим. Ну, теперь, в общем, понятно.
Татьяна язвительно посмотрела на него. Тот скорчил гримасу в ответ:
-Да вот и шут бы с ним. Я бы прикупил себе десяток дверей «под контролем государства», - на этих словах Трофим криво улыбнулся, - но что-то мне подсказывает, что по конкурсу не пройду. Мда, Петя, давай-ка ты чертежи свои спрячешь получше. А дела у нас таковы, что даже мой банковский сейф не самое лучшее для этого место.
ИСКАНДЕР
- Вы видели, что в газетах творится? – Адель с порога объявила тему вечера. Врываясь в дом, она потеряла на ступеньке туфлю, зацепившуюся каблуком, и когда возвращалась за ней, не увидела взгляда Татьяны, который саркастически гласил: «Удиви меня!»
- Они серьезно открыли дебаты по контролю за дверями. Быстро! Как быстро!
Татьяна скривила губы, глядя в газету изображая безразличие ответила:
- Да. У нас заказ на создание лояльного отношения к ужесточению правил пользования порталами и усилением пограничного контроля.
- Ничего себе, ваши расстарались! – воскликнул Трофим, ударив рукой в газету. – Интервью с Искандером, аж на две полосы. Чтобы этот отшельник согласился говорить с писаками из «Отражения»? Хотел бы я знать, что его на это сподвигло.
- Сама удивилась, - ответила Татьяна, - если честно, хотела с ним поговорить. Одно дело, когда он вечерком за шахматами с коньячком тебе рассказывает о своих радикальных соображениях; и совсем другое, когда он это говорит журналистам. Да еще в такой момент. Из него сейчас делают мешок для битья. Толпа будет спорить с его крайними взглядами, пока наши чинуши преспокойненько протащат свой закон. И в конечном итоге толпа останется довольной и как бы победившей, порталы ведь не закроют совсем, как того требует Искандер, только визы и плата за переход... всего то.
- Не думаю, что он боится общественного мнения, ему уже все светские мнения давно малоинтересны. Но то, что он согласился дать интервью «Отражению», это меня настораживает. Думаю, что сегодня мы ужинаем у него. Если, конечно, он согласиться принять таких явепоклонников и антропофилов. В чем после такого интервью можно усомниться.
Вечером друзья отправились на Ильинскую. Отшельник Искандер жил не где-нибудь в богом забытой землянке на окраине пригородной деревни. Нет. Он жил в нави в доме, который купил у привидения купца Чеснокова. Трудно понять, зачем ему был весь дом целиком, ведь без посторонней помощи, он мог жить лишь на одном этаже.
К сожалению, бессмертие нави или, лучше сказать, очень редкая их гибель, не спасало их от возможности покалечиться. И все бы ничего, если они получили увечье в нави. Все решалось простым обращением к лекарю, и тот мог подправить любое увечье. Но если, это самое увечье было получено наяву, то оно оставалось с навьем навсегда.
Так и случилось с Исканером Томаром. Он был свидетелем и участником жестоких столкновений между людьми во времена, когда еще славянская навь не пришла с запада на эти земли. И позднее, когда черемисы воевали по разные стороны русско-булгарских войн. В те времена, в пылу сражения он на всю свою бесконечную жизнь на память оставил беспомощность ног.
С тех пор когда-то блестящий воин сильно изменился. Прикованный к своему дому, нежелающий общества и находящий утешение в своей библиотеке, он прочитал столько человеческой лжи о событиях и людях, о той войне, в которой он стал калекой, что неприязнь к людям вползла в его душу и крепко угнездилась там. Он писал Трофиму, который охотно жил наяву, что даже лучшим из людей не хватает времени, чтобы понять жизнь, а чтобы испортить ее себе и тысячам подчиненным, им достаточно порой сиюминутного решения. «Стоит им начать хоть что-то понимать, их время заканчивается» - писал Искандер другу.
А ведь не просто так когда-то Искандер вставал под людские знамена. Он искренне верил, что торжество справедливости и истины должно засиять именно наяву, а уж потом она вместе с мыслями и верой людей озарит и навь. И за эту справедливость Искандер готов был драться с оружием в руках, плечом к плечу со смертным, рискуя даже жизнью, что для бессмертного намного страшнее, чем для человека, который всегда понимает, что не минует смерти рано или поздно.
Однако за века, проведенные за книгами и тетрадями, он понял, что людям не нужна справедливость. Люди боролись за превосходство, обладание, власть. И все слова истины забывались ими, стоило им победить и получить города, богатства, влияние. И этим всем – жестокостью, жадностью, глупостью – они отравляли и навь, которая была создана из человеческих мыслей.
Искандер уже давно ничем не напоминал богатыря, коим был прежде, и всячески сторонился воинов и разговоров о войне. Военных людей он называл солдатиками безумных детей, коими считал человеческих государей. И правда, ведь жили они ничтожно мало. Ну сколько лет было Александру Македонскому, когда он оставил мир? Тридцать? Смешно, да и только.
В конце концов, Искандер начал испытывать к людям неприязнь, которая была не свойственна его друзьям. Оно и понятно, ведь никто не может возненавидеть так, как тот, кто когда-то любил.
Компания визитеров остановилась около парадного входа. Двор был окутан зеленью, которую скорее наколдовали, чем вырастили. Так пышно густо она скрывала все, что под ней находится. Окна по обыкновению были наглухо закрыты, так как хозяин не любил лишний раз напоминать себе о жизни, которая течет за пределами его дома.
Трофим позвонил в дверной колокольчик. Обычно дверь открывалась сама, и откуда-то из глубины комнат хозяин приветствовал немногочисленных своих друзей, призывая их идти на его голос мол «Идите уже сюда. Чай готов». Но в этот раз дверь открыла девушка до крайности очаровательная внешности. Будто была срисована с иллюстрации сентиментального романа.
Она лучезарно улыбнулась и проговорила:
- Саша вас давно ждет.
Ксеневру и Адель покоробило от сладко-нежного «Саша». Однако Адель сумела подавить свое удивление, а Ксеневра и не подумала этого делать.
- Здравствуйте. ИС-КАН-ДЕР один? – максимально выразительно произнеся имя, поинтересовалась она.
-Почему же? Со мной, – ответила девушка голосом колокольчиком.- Я как раз собирала на стол. Проходите.
Надежды Ксеневры на то, что это прислуга, исчезли. Ей до крайности не понравилась эта особа. Впрочем, она была в этом одинока. Трофим и Петер порадовались, что их старый друг, наконец-то, стал обзаводится новым обществом, Адель и Татьяна не посчитали возможным судить о незнакомой девушке хорошо или плохо. Луке было решительно все-равно, он даже не понял, что произошло, что-то необычное.
Друзья нашли Искандера в столовой, где был накрыт самый настоящий ужин. Не тот холостяцкий, который привык находить здесь Трофим – мясо, овощи и кальвадос, а разнообразная домашняя снедь. В доме почувствовалась женская рука.
Искандер встретил гостей невероятно цветущим. Он всегда был им рад, но сегодня он выглядел так, будто очнулся от тяжелых тягостных будней, и излучал жизнерадостность. Адель и Татьяна, сами того не осознавая, отнесли это на счет незнакомки и оттого она приобрела в их глазах.
- Походите к столу,- снова зажурчал голос незнакомки, когда Искандер с жаром пожимал руку Трофима.
- Познакомьтесь, это Анна, – как бы опомнился хозяин дома. Девушка слегка наклонила голову и произнесла:
- А вы не нуждаетесь в представлении. Саша про вас так много рассказывал, что мне кажется, я знаю вас всю жизнь.
Никакой жеманности, манерности. Она была чрезвычайно мила в своем простом сатиновом платье и теперь ее «Саша», не казалось таким уж шокирующим. Такое простодушное обращение вполне подходило к ее очаровательно искреннему поведению.
Ужин был превосходен. Однако гости помнили, зачем пришли. Трофим, продолжая жевать сочную телятину, откинулся на стуле и достал из внутреннего кармана пиджака номер «Отражения».
- Читали твое интервью, Искандер Ибрагимович, - Трофим испытующе посмотрел на хозяина. Тот скривился, увидев газету:
-Только ради Бога, Трофим, не вздумай класть эту гадость на стол! – его брезгливость была неподдельной, - Какое интервью?
Преодолевая отвращение, Искандер взял у Трофима газету и принялся читать.Уважая тишину, которая нужна для чтения, Анна только жестами предлагала гостям то или иное. Наконец, Искандер дочитал и напряженно прищурился. Нет, простого возмущения тут было мало. Он уставился на Трофима:
- Откуда?
- Вот и я думаю, откуда. Твои письма все на месте. Я проверял. А они там слово в слово. Я не знаю, что думать.
Искандер помрачнел. Анна посмотрела на него с заботой и нежностью.
- Но полно вам. Саша, покушайте, а потом наводите друг на друга тоску. Разве я зря старалась, чтобы тебе угодить? Я все утро на кухне хлопотала, чтобы тебя порадовать, а вот он «антихрист» (Анна добродушно улыбнулась Трофиму) за две минуты тебя расстроил.
Искандер поцеловал ее руки.
- Ты права. Господа, давайте поедим спокойно.
Летние сумерки уступали месту ночи. Компания вышла в сад и под стрекотание кузнечиков предавалась бессмысленному словоблудию. Анна принесла любимый Трофимом кальвадос и взяла гитару. Она тихонечко напевала несложный романс. Однако Лука, наконец, нашел, чем ему заняться в этой прескучной, как ему казалось, компании. Обсуждать новые правила жизни навий наяву ему решительно не хотелось.
Он подошел к Анне:
- Можно? – жестом он указал на гитару.
- Конечно.
Лука перебирал струны, прислушиваясь к инструменту. Ксеневра так же потеряв интерес к обсуждению политических новостей, подошла к нему. Она так давно не слышала, как он играет. Не то что бы у него был огромный талант к музыке, но в ее памяти бережно хранились беспеч<