Чёрная метка
Пираты бывают разные. Морские, космические, мультимедиа... Последним — особенно честь и хвала: если бы не они, то...
— … Свистать всех наверх, по местам стоять! Отдать швартовы!
— … Двигатели реверс, малый назад... Подтверждаю: швартовочные магистрали отключены, причальная мачта отведена. Борт «Цэ-Эф-айн-фюр-ахт-ахт «Сааремаа»» тип «Габриэль Гебен» к выходу готов...
Клац!!! С громким лязгом (… чего и обо что?- загадка!), шипя стравливаемым избыточным давлением газовоздушной смеси, узкий, похожий на причудливый зазубренный нож, корпус корабля с трудно произносимыми серийным номером, названием проекта - и вообще известный «по паспорту» только выпустившей его верфи — повис в безвоздушном пространстве открытого дока, готовясь выйти на коммуникации.
Это только в сказках пираты — сами себе хозяева. Суровая и тоскливая реальность такова, что за право топить и грабить всех, кто попадётся на пути, капитан корабля — и командир экипажа, нередко это разные люди — вынужден (вынуждены...) «отстёгивать» заинтересованным в их промысле государевым людям известную мзду за каперский патент... Или — прямо поступать на службу. В противном случае, знаете ли, век твой на свете не долог. Никому не интересны ни твоя личность, ни твои мотивы — всем интересно выкинуть тебя в открытый космос без скафандра, и желательно вместе со всей начинкой твоего корабля.
«Сааремаа», малый ракетный корабль и эскадренный крейсер 3-го ранга по какой-то там классификации, в составе регулярного флота — числился. И каперский патент у его капитана — был. А значит — трепещи, галактика, и да здравствует призовое право. Которое во флотском просторечии толкуется как: «Тихо стырил, заклеймил — называется «добыл»».
… Жизнь на центральном командном посту в такие моменты — избыточно шумная. Да, в теле корабля хватает разных полостей, шхер и прочих крысиных нор, куда можно заныкаться от суеты и не отсвечивать... И никто тебе ничего против не скажет: поди, проверь, что ты там делал, среди трубопроводов, клапанов и прочих магистралей... И со свистом, бульканьем, шипением и гудением нутра космического левиафана и сладить, и подружиться, таки, не вопрос... Но голоса старших офицеров, заруливающих выходом «борта», не перебиваются ничем...
… В «государевы пираты» от хорошей жизни не идут. Вот и Ириэль Кальцифер — ни разу, вообще-то, не «цур-зее зольдатен», а очень даже слушатель курсов военно-политической академии в статусе стажёра — не избежал сей бесславной участи. Он бы и рад в свой законный отпуск нагрянуть домой на побывку ради своих гражданских дел... Но: дома его не ждали — а куратор сказал, в характерной для военного люда форме: «Вали-ка ты, родной, «в поля». Политика — наука о взаимодействии людей, вот и — давай, шуруй. Взаимодействуй...»
Что на это может сказать бывший капитан внутренних войск — а теперь «вольноопределяющийся» и без пяти минут младший лейтенант Главного Политуправления? Правильно... Сказать он может — что угодно, а должен - «Есть, так точно, обязательно!».
Вот только командир корабля - крепкий но весь какой-то не от мира сего, словно астероид на орбите — в чине кап-три (капитана третьего ранга) втемяшенного ему пассажира рассматривал сугубо как балласт. И мотивацию имел соответствующую:
— … Вы, шпрейхбрейхеры, только языком молоть и горазды... И куда я тебя дену? На что мне твой вяленый филей, если ты даже устройство отсека не знаешь..?
— Ну... Он, как минимум, знает устройство обратного клапана.- с ехидцей отбрехался от обоснованной аргументации офицер из отдела кадров; в очередной раз подтвердив народную мудрость: «Если видишь, что бьют кадровика — прояви сочувствие, не проходи мимо. Будь человеком, помоги бить!».
(У конкретно этого офицера на конкретно этого «капера» была в особом отделе специальная папочка со списком неснятых взысканий, и весила эта папочка пуда три... Отказать этой сволочи было нельзя)
— … Ладно, возьму его с собой... Только, чур, чтобы не попадался мне на глаза и без шуточек. Я, конечно, может, и вылечу в трубу — но он вылетит секундой раньше и без скафандра... Кстати!!! А вещевой, вещевой-то на него есть? Довольствие на него — положено?! Где формуляры, так тебя растак! Вечно с тобой, Дикобразом, геморрой головного мозга, ох грехи мои тяжкия-а-а-а..!
… Вот за эти вот грехи — молодой человек, двадцати семи лет от роду, в общем среднего сложения и вида и без особых опознавательных черт за исключением уж больно характерного протеза руки, потерянной при неизвестных обстоятельствах, и оказался на борту «Сааремаа». И всё, что он сейчас делал — это хоронился в технической выгородке, предназначенной исключительно для трюмных (к которым его и определили...), и, пытаясь заслушать нечестно скопированным музлом конструктивный — и ни черта ему не понятный — диалог офицеров центрального поста чем-то громким, присматривался к корабельной службе. На которую его, говоря кстати, совершенно не тянуло...
«Ну, понеслась... Сарыч на кильку, сарынь на кичку... Йо-хо-хо...»- подумал он, с недовольным бурчанием выключая музыку на контрольно-управляющем приборе. Устройство было всегда с ним — оно управляло работой протеза — и, помимо основной функции, делало много других полезных дел... Но сейчас вся его польза заключалась лишь в его наличии. «Железо» синеглазый выходец с Ремидии оставил в каюте, дабы оно не тяготило тело. А попытки уйти от реальности «куда-то» - неожиданно сильно тяготили душу...
«Спокойно, без самоволок... Продолжаем вести наблюдение... В случае аврала — сорвать пломбу, выдернуть чеку — воровать, убивать, непотребствовать с гусьми и ждать ответного звонка...»
Тряхнув башкой с коротко стриженной тёмно-бронзовой шевелюрой, будущий государственный служащий поудобнее устроился на технологическом упоре, как нельзя лучше подходящем на роль сидения. Медленно пятящийся из дока «борт» слегка раскачивало — работали стабилизирующие двигатели, компенсирующие момент инерции после освобождения от захватов — и до момента выхода на боевой курс лучше было, и вправду, не отсвечивать... Лучше провести эти два с половиной часа маневрирования, обсервации и снова маневрирования за чем-то, более полезным. Например, изучением потенциальных соседей по кают-компании...
Ins flammen
Слова «солнечный шторм» не вызывают у обывателя никаких конкретных ассоциаций — рядовой гражданин с понятием-то этим знаком лишь косвенно, и он даже не представляет... Нет, не что-то определённое. Он просто — не представляет, о чём идёт речь.
Чуть более продвинутые знают, что солнечный шторм — это когда светило, вокруг которого вращаются планеты, начинает в силу каких-то процессов чудить, и тогда никому в радиусе нескольких астрономических единиц от него нет покоя. Летящий в пустоте огненный шар, и без того огромный настолько, что затмевает собой все остальные небесные тела, как будто бы становится ещё больше. И его внешняя сфера — корона — и так яркая настолько, что увидеть её можно лишь единственный раз в жизни (во второй тупо нечем будет смотреть...), становится ещё ярче. И жарче, что для термоядрёной физики самоочевидно. Плевать, что расстояния в мировой пустоте измеряются величинами, намного превосходящими километры, а передача тепла в её условиях затруднена! Жгучему жару, исходящему от раскалённой плазмы, это не помеха — для него вообще нет преград ни во времени, ни в пространстве.
Не приближайся! Любой ценой держись от взбесившегося светила подальше! Огонь — не вода, в нём броду нет. Если тебя схватит чёрная сталь воды с серебряным лезвием пены — то твои бренные кости, рано или поздно, но всё же обретут покой в земной тверди. Их может выкинуть на берег — причём, если стихия будет милостива, то они ещё будут комплектны с остальными частями тела. Золотой песок, суетливо шепчущий при встрече с дружными и близкими ему по духу волнами; мелкая галька, шуршащая хлопьями сухого завтрака; серые скалы, нерушимо стоящие на страже сухопутной жизни от ветреной и подвластной воле ветра среды. Такие разные в своём многообразии водоросли — покрывающие береговую линию склизкой мерзостью, свившиеся в уютные гнёзда лентами, распушившиеся под властью течения перьями и развернувшиеся широкими листами, улавливая в тёмной глубине скудный свет... Они, впитавшие в себя жёсткую соль, с радостью примут всё, что подарит им море. Рано или поздно, но некогда живое тело, повинуясь движениям водных и воздушных струй, ляжет на их мягкую перину — и его сон будет уютен. Вокруг соберутся рыбы и крабы, черепахи и птицы — и их скорбная трапеза будет длинной. Они будут поминать тех, кто вышел миллионы лет назад из их родной стихии и по воле случая вернулся обратно. И только небесная твердь — тёмная для жителей глубин и ослепительно яркая для сухопутья — будет ко всему этому безразлична так же, как и на заре сотворения мира. Да солнце будет озарять и согревать этот покой, насколько оно способно озарить и обогреть.
Идиллия — как под куполом храма в ясный день. Светло, торжественно и нарядно. И яркие краски в очередной раз знаменуют победу жизни над смертью: павших в этой неравной борьбе обязательно сменят другие, унаследующие их дела.
Но то земля...
Космос к человеку недружелюбен. Враждебен! Он холоден и пуст, он глух и нем. В земном море издавна обитали добрые и злые духи — и с ними можно договориться... А с кем прикажете договариваться за границей атмосферы? Там нет жизни, и любой шаг туда — как ещё одно ведро воды в бездонную бочку: лей, не жалей, даже на тысячную не наполнишь!
И в этой пустоте светило — на поверхности такое жизнерадостное и блестящее, как звонкая монета, зовущее к новым свершениям и радующее каждого, кто готов радоваться — внезапно сбрасывает свою добродушную личину, представая уже иначе. Оно более не скромный монах, и не добрый батюшка, которые смиренно выслушают тебя и добрым словом наставят на истинный путь. Нет! Теперь оно — фанатичный зилот, что под крёстным знамением в экстазе веры рвёт и мечет, не различая своих и чужих. И всё это — с блаженной улыбкой на обагрённом кровью лице
… Начало солнечного шторма команда «Сааремаа» — двести душ в стальной утробе — прозевала из-за этой утробы манёвров. Маневрирующий, ложась на курс, «борт», вообще крайне уязвим: его надо точно позиционировать, ему надо привязаться к ориентирам, а привязавшись — провести сложный расчёт, чтобы учесть движение всех этих ориентиров и прийти точно туда, куда ему надо...
— … Центральный вызывает командира боевой части один!!!
Гром голоса командира корабля — как удар кувалды в пустую бочку: дон-н-н-нг!!! Особенно — для главного штурмана, который в этой самой бочке оказался за секунду до того. Причём, вовсе не фигурально...
— Старший — лейтенант — Гасконский!.. — гудит как набирающая обороты турбина командир корабля в звании кап-три. — Какого, я спрашиваю...!!!!!!!!!
Дальше — старшему лейтенанту ОКСФ Гасконскому очень выразительно и в простых человеческих чувствах, простыми народными выражениями и начиная с буквы «херы» доносят прописную истину: на службе надо бдить!- а не считать ворон. А уж на службе на борту крейсера, отправляющегося на свободную охоту на коммуникации — и подавно.
Командир экипажа — он же старший помощник и замкомандира корабля — сидящий на мостике рядом со своим шефом, только грустно вздыхает: всё это происходит у него практически над самым ухом. К сожалению — из-за солнечной бури личный состав вынужден включиться в систему жизнеобеспечения, и заткнуть уши заботливо припасёнными затычками возможным не представляется. А могучие недра начальства, подобно вулкану, всё продолжают и продолжают исторгать дым, пепел и лаву пополам с бомбами... Тоска-а-а-а!..
Тоскливо и Кальциферу. Вывод «Сааремаа» из дока затянулся: наперекор диспетчеру, какой-то рудовоз во всю свою тяжесть, как бегемот из вольера, вывалился из гиперпрыжка прямо на фарватер и встал там враскоряк, отсигналив едва успевшему выполнить манёвр уклонения крейсеру многозначительную флажную литеру «К» — «Како», «Не могу управляться».
– … Вот..! Индюк! Дикобраз!.. — глубокомысленно прогундосил по этому поводу кап-три, недовольно мотая головой и подпирая щёку монументальным кулаком, способным сойти за булыжник. Очевидно, он имел ввиду вовсе не представителей пернатой и игольчатой фауны... Потому что сложный процесс обсервации и прокладки курса, столь бессовестно прерванный, пришлось начинать сначала.
Единственное утешение ремидийцу в его тоске — это панорама бушующего светила, открывающаяся в панораме обсервационного купола штурманской.
Факт: на боевых кораблях нет места никакому остеклению, а их компоновка — предельно плотная. Так экономятся объём воздуха и инертная масса — а значит, растут живучесть и подвижность. Вместо этого, штурманы — которым господь даровал глаза для того, и только для того, чтобы они находили ими ориентиры в слепой межзвёздной темноте — пользуются проекционными куполами, где можно увидеть любую точку окружающего пространства, не рискуя словить в хрупкий иллюминатор звонкую затрещину. А ещё — смотря в него, нельзя сжечь себе смотрела сиянием солнечной короны...
Это сияние Кальцифер и заметил, пока «Сааремаа» нарезал по орбите кренделя и крыл нарушителя своего благополучия на все корки. Блёклая красновато-рыжая оболочка светила, полупрозрачная в своей смиренности, довольно скоро начала наливаться ярко-алым, вдогонку которому из самого солнечного ядра спешили апельсиново-рыжий и белесо-жёлтый. Зашевелилось вокруг стремительно звереющего цитруса огненное мрево, начавшее бурлить как закипающая кастрюля — словно море, в которое бросили и замкнули накоротко огромный кипятильник. Тёмные и светлые пятна на поверхности солнечной короны засуетились, меняя очертания озабоченными амёбами и становясь всё более похожими друг на друга...
— Alert! Alert! — загундосил сигнал тревоги, переданный с диспетчерского поста. — Всплеск солнечной активности! Всем бортам: прекратить обсервацию, отменить выход на стартовые директории, и проследовать на защищённые стоянки!
— … По местам стоять! Боевая тревога! — подал, не приходя в сознание после высшего пилотажа, командир экипажа, нахлобучивая на голову шлем... Реплика капитана — та самая, о том, что старлей Гасконский суть есть существо, недостойное офицерского звания и вообще именования человеком — прилетела ему точняк в броню...
А Кальцифер не без восхищения созерцал... На его глазах буря разыгрывалась как скандал в неблагополучной семье, как лавина: стремительно, захватывая в свою орбиту всё больше и больше и увлекая всё дальше и дальше. По разгоревшейся, как накалённая сковорода, поверхности светила пошла рябь — сперва мелкая, как на кожуре апельсина, а далее всё крупней и крупней, сначала как жабья кожа, а после и как изуродованное оспой или проказой лицо. Ярко светящиеся изнутри волдыри, впрочем, долго не жили, взрываясь факелами плазменных выбросов. Сперва — невысоких, «всего лишь» с сам «Сааремаа», но затем..!
— Ох-ты-ж-ни-хрена-себе!.. — выдохнул в голос из-под шлема помощник штурмана, наблюдая, как с поверхности звезды взметнулась яростной коброй огненная петля, стеганувшая чуть ли не на половину орбиты ближайшей к светилу планеты. Кальцифер успел заметить, как на раскалённом боку небесного тела — вообще-то, находящегося очень далеко от огненного смерча!- вспыхнула плешь вызванного вспышкой плазмы пожара.
Орбитальный док находился у четвёртой от солнца планеты. Но, как Ириэль мог видеть, даже там вынуждены были выкрутить защитный экран на максимум: обшивка объекта под таким суровым натиском аж светилась и едва не плакала тугоплавкими слезами. Экипаж «Сааремаа» мог только посочувствовать своим коллегам: в отличие от них, рейдер находился в лунной тени, и — в отличие от них — мог свободно перемещаться, оставаясь в спасительной прохладе. Его не трогали ни солнечный ветер, ни термоядерные облака, едва успевающие догореть на пол-пути к первой планете системы.
— … Вот раскочегарило-то, а..? — не без уважения к грозной силе покачал головой помощник штурмана, выбивающий дробь по панели управления. Он, в отличие от своего шефа, мог спокойно заниматься выполнением возложенной на него миссии по прокладке курса, не отвлекаясь на начальственный бубнёж по поводу отсутствия дисциплины и культуры труда. — Боевая часть один — Центральному, расчёт курса гиперперехода завершён, борт готов к выходу.
– Начать предстартовый манёвр.- это командир экипажа, он отвечает за подобную прозу жизни.- Все щиты на переднюю полусферу, гравитация на минимум, отключить инерционный стабилизатор. Маршевые двигатели, главная силовая установка — форсаж!
(Все инструкции запрещают кораблям совершать гиперпрыжки во время солнечного шторма. Но где инструкции — и где доблестная флибуста?! К тому же — корабли типа «Габриэль Гебен» созданы капером для таких же каперов, и им жаркое солнце в спину — лишь в добрый путь)
А солнце тем временем не спешит умерять свою ярость. Стежки коронарных выбросов стали настолько частыми, что обычно аккуратной формы щербатый шар стал самым настоящим шерстяным клубком — таким же пушистым и мягким. Но внешность звёзд обманчива: попробуешь тронуть такой клубочек — хоронить будет нечего... А вокруг этого клубка — всё дальше и дальше расширялся огненный фронт, лишь немногим более милосердный. Звезда и добрые пол-орбиты её первой планеты сверкали ярким фонарём, и почти всё пространство до второй орбиты включительно — вместе с ними. «Сааремаа» на их фоне выглядел микроскопической точкой, не видимой сейчас ни в какие телескопы. И не только из-за своего размера... Всякий, кто посмел бы сфокусировать на нём своё внимание, лишился бы зрения: межзвёздная пустота полыхала сейчас едва ли слабее, чем звёздное ядро.
Как только выключился инерционный стабилизатор, потоки солнечного ветра сразу подхватили миниатюрную песчинку ракетного крейсера и понесли её прочь от солнца. Турбулентность застучала по обшивке как град по черепице — звучно, часто и громко, угрожая разбить ничтожную преграду и ворваться внутрь. Однако — хвала материаловедам и металлургам: броня, слишком слабая для корабельной артиллерии противника, с честью держала эту дробь, а защитное покрытие, испаряясь, надёжно отводило тепло, не давая ей расплавиться. Хвала и энергетикам, реакторщикам, мотористам — чьи детища питали «Сааремаа» энергией и разгоняли его со скоростью, достаточной, чтобы не вспыхнуть в испепеляющем ветре. Да ещё и использовав силу этой стихии себе во благо.
За считанные мгновения до гиперпрыжка Кальцифер успел рассмотреть, из какого же на самом деле ада крейсер выскочил. Издалека безымянная звезда напоминала новогоднюю свечу: бледно светящийся изнутри полупрозрачный матовый шар, в центре которого сиял огонёк, а вокруг этого огонька кружились снежинки.
«Как мотыльки у свечи...» — подумал ремидиец прежде, чем проекционный купол погас, а «Сааремаа» провалился в бездну Нахтзоны.
… Только на промежуточной обсервации на ZF-1488 узнают, что в той буре сгорело целых три его менее везучих собрата из числа стационарного флота, а ещё два других борта — коммерческих, не военных — замкнуло накоротко и ударило о космический валун. Лицом к солнцу...
– … Страшный конец.— с глубоким, нехарактерным для своей внешности, чувством покачал головой кап-три синхронно с командиром экипажа и главным штурманом. В руках всех троих — также, синхронно — появились неуставные фляги уставного образца. — Ну... Помянем, господи, безвременно усопших, мир их праху.
Лица у офицеров при этом были настолько серьёзные, что нечаянная шутка в голове Кальцифера поспешила развоплотиться. С такими вещами не шутят...
На грани фола
— … Мичману Кольту явиться на центральный пост управления. — скучно и обыденно вякнула боевая трансляция в гарнитуре, призывая ни разу не флотского служащего с уравнивающему возможности людей прозванием и родом деятельности явиться в святая святых корабля.
Мичман на флоте — это как сержант в армии: ты уже не земноводное, но ещё и не млекопитающее. Так, пресмыкающееся... Тебя уже нельзя запрягать, но вот грузить будут по полной и до тех пор, пока либо ты не затрещишь, либо земля под тобой не разверзнется от превышения несущей способности грунта... Фигня в том, что в команде третьеранговых крейсеров — как в авиации. Нет, не порядка не сыскать! Весь экипаж — чисто офицеры, и никого, ниже лейтенанта (просто лейтенанта, а не подгруппы званий), тупо нету... А с учётом авиакрыла — лейтенантов на борту «Сааремаа» как собак нерезаных, на страх и ужин корейской диаспоре. И что делать такому умному, красивому и всему в белом, как Кальцифер, в этой подневольной борьбе евреев с лицами нетрадиционной ориентации — совершенно непонятно!
Кстати, об ориентации... Она у лётчиков, и вправду, не традиционная. В смысле, эти организмы — они конкретно башней в переборку двинуты, мозги в луже с головастиками. В их модуле гравитация намеренно ослаблена, потому что к твёрдой палубе под ногами они не привычны, а к земной тверди и подавно. Но зато в невесомости это — ангелы смерти во плоти и рыбы в море! Они — особая порода людей, взращенная и вскормленная в отсутствии берегов и чувства меры. Им собственный вес не в тягость, они о нём не знают. И, благодаря этому, крутят свои «собачьи свалки» так, что у любого постороннего зрителя — кишки наружу узлом и глаза из орбит всмятку, а мозговые извилины в попытке отследить их траектории мгновенно превращаются в прямые. Верх, низ — этим безбашенным всё равно! Они даже по кораблю перемещаются как частицы в Броуновском движении, рикошетя от стенки к стенке... Напрочь и очень напрасно забывая про момент собственной инерции, и время от времени реально втемяшиваясь в подволок или палубный настил до хруста костей и вылета того, что осталось в черепной коробке, наружу.
Мостик провалившегося в Нахтзону ракетного крейсера встретил Кальцифера гробовой тишиной... В той, разумеется, мере, в какой она возможна в самом сосредоточении различных систем и механизмов. Капитан третьего ранга Галан — почему-то именующий себя «капером», хотя до реального капитана первого ранга ему ещё как отсюда до Парижа — в гордом одиночестве восседал на своём кресле, подперев голову и смотря поверх козырька приборной панели сквозь приоткрытые веки.
— … Ползи сюда... Скопелендра... — полусонно протянул он, едва фигура Кальцифера активировала сенсор открывания двери, указывая лениво отставленным мизинцем на место, обычно предназначенное для помощника. — Только чтобы не кусался — я отсюда своим ходом уйти хочу, и желательно в компании дружных мне организмами дам... А не вот это вот всё.
Ириэль шутку понял, но не оценил. Да, он знал — что целая группа сколопендр (... ну и слово, демона вызвать можно пока выговоришь!) обладает ядом, селективно отрубающим всё, что ниже пояса и далее до степени полного паралича и об-овоществления. Нет — ни со своим родом деятельности, ни с чем-либо ещё, он сие знание связать не мог. Впрочем, в академической среде встречались шутки и большей степени стрёмности.
— В ваши лета — дружба организмами чревата потерями в органоидах... — примерно в той же тональности отшутился «политический», устраиваясь на помощничьем месте.
— … А ты в курсе, что битие определяет сознание — и многое меняет в голове, даже влетемши в филей..? — очень глубоко выразительным тоном поинтересовался у него Галан, сочно зевая и взъерошиваясь, как изготовившийся к бою воробей.
— Я в курсе, что питие!- определяет сознание. Бить же меня бесполезно — пятнадцать сантиметров лобовая и дальше затылочная кость, об меня на физре руку сломали.
(Реальный случай, реально имевший место быть. Во время занятия в спортзале, по отданию команды «Бегом — марш!» какой-то курсант, обделённый чувством самосохранения, ускоряясь, соизволит отставить руку в сторону. Через пару секунд, набрав достаточно ускорения, эта рука хлобыстнулась об лоб нонешнего «товарища мичмана», вышедшего из строя поправить развязавшийся некстати шнурок... Лбу хоть бы что, а вот руку пришлось вправлять.)
— … Спирта нет. — мотнул Галан головой, доставая из-под панели довольно объёмную флягу. — Но ром для милых дам найдём.
– Я Романов не люблю. И Гоморру не люблю... — весьма обстоятельно и последовательно парировал выпад «политический», принимая фляг с, действительно, ромом.- А вот «Содом» — слушаю, и с Роминками вожусь, до известной степени близости.
— … Прикурить дай..?
Характерный жест — «коза» из большого и мизинца — ясно показали, чем именно прикурить: Галан просил «всего лишь» сопряжения с наручным прибором Кальцифера. По вполне конкретным причинам, курящих на борту «Сааремаа» не было отродясь, а ещё курившие быстро от своей привычки отучались...
Ириэль, недолго думая, ответил не менее характерным жестом: собранная в кулак ладонь, поднятая на высоту уха. Обычно, таким жестом обозначают респект и уважуху — но в культуре использования носимых на предплечье многофункциональных устройств это ещё и демонстрация экрана готовой к сопряжению приспособы. Аналогичный ответный жест: сопряжение принял, благодарствую.
Фырчаще прозудев динамиками, на мостике заиграла музыка:
– … Обожаю запах напалма по утрам!.. Это запах... Победы. — проговорил голос перед тем, как компактное помещение, практически безлюдное, накрыла волна тяжёлого немецкого металла...
«Сааремаа» шёл через Нахтзону. Он не нарушал и не обходил законы физики, как то предполагали фантасты далёкого прошлого. Но он, как баллистическая ракета с разделяющейся боеголовкой, сокращал свой путь через пространство с иными параметрами среды. Буквально: летел в космосе через другой космос. Объективная реальность была здесь такой же условностью, как для пилотов корабельной авиации OKСФ — гравитация. Волны были частицами, а частицы — волнами; мысли были предметными, а предметы — мыслимыми; идеи были материальны, а материя — идеальной. Настолько же идеальной, насколько идеальным бывает шторм и насколько предельна эстетика мёртвого тела.
Пресловутое Море Дирака! Океан Хиггса... Пространство Туле-Арштайнера! Ещё более неизведанное, чем глубины земных морей и океанов, и более бесконечное, чем вселенная.
Всякий, попавший в Нахтзону «с кондачка» — труп: другой порядок скорости света моментально расщепляет любой реальный предмет на суб-суб-элементарные частицы. Но некоторые трупы — живее всех живых. Зона Теней не была мертва, в ней жили свои сущности — сопровождающие укротивших бурю и оседлавших гром die Hölle Geheinen своими неизменными тремя парами неизменно немигающих алых глаз и задорными улыбками неизменно абсолютно белых квантовых зубов. Проходите, лихие люди, вы — свои! Мы вас прикроем, но не смейте поворачиваться к нашему неутолимому голоду спиной...
Некоторые заслуженно и обоснованно называли Зону Туле загробным миром, где каждому воздавалось по делам его. Другие — обзывали чистилищем, где все отбывали своё до самого наступления конца времён... Практичные «сквозь ад прошедши» укладывали поперёк всего этого шпалы и, по мере доступных технологий, продвигались всё глубже.
Хелганский народ, расселившийся по галактике, был с Нахтзоной на очень уважительное «ты»! Без понимания пределов которого этого расселения бы не произошло... И именно поэтому — без поля Геллера, бывшего для корабля скафандром, в этот космос космоса не выходил. И всуе про квантовых тварей не шутил. Слишком они непредсказуемая материя, тем более на их собственной территории. Но то, что у трезвого на уме...
— Эй-эм за бё-бё-бёрд, бёрд оф — зэ вёрд, эй-эм зе бё-бё-бёрд, бест бэёрд оф зе вёрд...
— Сё-ё-ёр — фи-инг — бё-ё-ё-ё-ёрд!!! — во всю силу силу голосов — «среднего» и в целом не предназначенного для начальственного рыка, и вылуженного за годы владычества даже не золотом, а обеднённым ураном — протянули в унисон с яростными германцами будущий и действующий офицеры (владетели душ и умов человеческих), соударяя на разделяющей звуковые конструкции паузе фляги.
— … Кстати, селёдка... — добродушно, после заправки высокооктановым горючим, подтолкнул Галан своего собутыльника в плечо. — … А ты где руку оставил?
Многозначительный кивок на правую кисть Ириэля. Без перчатки лётного скафандра она, и вправду, смотрелась противоестественно. Слишком белая, словно сплетённая из тонких узловатых шнуров, живущих словно своей жизнью — что-то перекачивая, накапливая и отдавая. Где-то под их толщей скрывался механический каркас, но даже и в таком виде рука была не сильно далека от таковой у Костлявой. Если бы, конечно, она вздумала пристроить себе на предплечье экран контрольной схемы — заменяющий ремидийцу наручный прибор.
— … Её!- спросите. — многозначительно указал он большим пальцем условно живой конечности, прикладывая его выразительным жестом к шее. — Она как-то решила со мной замутить... Но вместо «Rosenrot» ей спели «Du hast».
— … А, што?.. — «не догнал» суть высказывания Галан, отвлекшись на приборы и контрольные лампы.
— Меня культисты хотели с ней обвенчать — но я показал им средний палец... С чекой от гранаты.
— Она обиделась, смотрю... — блаженно хмыкнул кап-три, — … Что ты её прокатил...
— Обиделась граната, что я мучу с двумя. — задорно усмехнулся ремидиец. — А у неё такой взрывной характер — что не то что руку, всё вообще оторвёт... Но моя новая подруга любит наглых, а не дерзких. И так и сказала: поручик — уберите руку!- но не эту и не оттуда.
— … А ты..?
— … А я и не поручик вовсе... И не убрал..?!
Пару секунд Галан, прищурившись, таращился в переборку, оценивая гордый тон бывшего служащего Внутренних войск. Ещё пару секунд он косился на в целом пустую физиомордию, аристократично потягивающую ром через трубочку. (Факт: космические фляги — только с трубкой, иначе пить из них не реально...) После чего сначала мелко, на уровне едва различимого сопения, а затем всё более крупной щебёнкой и вплоть до горного обвала захохотал, загоготал — почти злорадно, как эхо от вопля сорвавшегося альпиниста.
— … А я уж думал, ты ковырялся в носу и застрял пальцем по самые локти..!- пробухтел он, почти издеваясь, с лицом, похожим на «Весёлый Роджер».
— … Нет, блин — триггера за хвост дёргал... — отбрехнулся, приподняв тональность, Ириэль, плотно прикладываясь к фляге до глухого шороха разбуженной в ней пустоты.
Кап-три только сильнее засмеялся... Оборвав через мгновение гогот смачным выдохом.
Потому что про триггера Ириэль не пошутил...
Трескуче кашлянув, Галан только покачал головой. «Сааремаа» уже скоро прибывал во вверенный ему квадрат — и дразнить гусей... В смысле, квантовую нечисть... Было как-то стремновато, даже и под лёгким «амбрэ».
Благие намерения
Незадолго до достижения расчётной точки выхода, Ириэля выгнал с места помощника капитана... Ну, кто ещё это может сделать — конечно же сам помощник капитана! Да и остальные члены экипажа дежурной смены принялись обживать свои посты.
На возвышающейся над всей вакханалией трибуне президиума, по центру — капитан с общими распоряжениями и стратегией. По левую руку от него — оперативно-тактический помощник быстрого реагирования на ситуацию. С правой стороны — радист, глаза и уши боевого корабля, буквально нюхом изыскивающий в межзвёздной пустоте точки пересечения курсов с противником.
Точно напротив них, лицом по ходу движения — ещё четверо. Бок-о-бок, по центру — разложивший по рычагам управления руки пилот и помощник штурмана. На боевом дежурстве он меняется со своим шефом местами — сам шкипер в это время занят в проекционной, он изучает срисованные радистом межзвёздные тени в поисках той, которая больше похожа на добычу. По левую и правую руку от этой парочки — второй и третий пилоты: держать в узде инерцию такой многотонной махины, как ракетный крейсер, одному — слишком сложно. Чтобы просто стоять неподвижно — ей надо двигаться сразу во все стороны, и это не фигура речи...
Шкипер, куда же без него. Он, и главный энергетик — ответственный за силовые щиты — попираются ногами отцов-командиров за своей консолью. И, наконец, перед ними — слева и справа, спиной к центральному ходу, в своих ямах главные оркестранты: шесть канониров, отвечающих за курсовые орудия, бортовые торпедные аппараты, ракетные шахты и зенитные башни. Особенно много зенитных башен — их восемнадцать штук; ну да количество летающих в космосе объектов не ограничивается одними пилотами, намного больше вероятность нарваться на какую-нибудь каменюку или иной подобный мусор.
За их спиной, незримо для большинства экипажа, стоят на страже благополучия экипажа кок и судовой доктор. Их посты реально не боевые, но ответственности на них не меньше, и поэтому рассчитывают их — по полной «баталерской» норме, один за три.
И того — семнадцать человек. Пятнадцать, если не считать капитана со старпомом... Это полное штатное расписание обычного «Габриэля Гебена». Но «Сааремаа» — не обычный «Гэбби», поэтому рядом со штурманом и энергетиком сидят ещё командир эскадрильи (24 истребителя-бомбардировщика пилотируемых и 96 автономных) и руководитель полётов.
Шкипер и радист — будь они неладны — явились из проекционной с, безусловно, хорошими новостями:
— Прямо по ходу следования, — россыпь астронавигаторских словечек, понятных только этим двоим да капитану, — Вражеский борт. Идёт без охраны...
— … Так-к-к..! — заинтересованно вздыхает капитан, задумчиво подпирая голову и всматриваясь в развёрнутую перед ним и «президиумом» проекцию с макетом предстоящего поля боя.- Конкретней. Кто, зачем, почему...
— ВНОС [1] докладывают о талморском транспорте, — радист, причастный к тайнам официальной диспетчерской службы и черпающих из их баз данных все сведения о шарахающихся по космосу судах, начинает сыпать цифирью. Класс, тип, валовая и пассажирская вместимости, курс, порт отправления, пункт назначения, время прохождения реперных точек.
— … Что характерно, — продолжает он, закончив «формальную» часть и перейдя к обсуждению «по существу», — транспорт идёт с отключенным транспондером и без марки «свой-чужой»... Так ходят только талморские работорговцы.
Капитан понимает всё это почти с первых слов. Выражение его лица заметно меняется от просто заинтересованного — до хищного: втягиваются сочные скулы, заостряется округлый нос, звереет взгляд, а улыбка становится чуть менее жуткой, чем у оголодавшего триггера, решившего попробовать на зубок поле Геллера.
— Талмориты..! — возбуждённо протягивает он, и по мостику едва не начинают сиять огни святого Эльма — настолько велика у его корабельного величества масса электричества...
— … Кальцифер..!
Не отрываясь от висящей прямо перед носом проекции, Галан разминает кулаки, весь одержимый жаждой действия. Его энтузиазм, как искры с катушки Тесла, перекидывается на всю дежурную смену, которая безо всяких команд начинает приготовления к схватке:
— … Боевая тревога, по местам стоять! Занять места согласно боевому расписанию, включиться в систему жизнеобеспечения..! — помощнику этого достаточно — всем сразу понятно, что сейчас на корабле почти исчезнет гравитация, а воздух станет разреженным и почти непригодным для дыхания — чтобы в случае декомпрессии и пожара корабль не занялся, аки спичка;
— Проверка контрольных схем орудий. Начать накопление заряда, силовая установка форсаж. — главный энергетик одновременно и главный канонир, без него ни одно орудие не выстрелит — потому что они от его матчасти питаются;
— Авиагруппе приготовиться к вылету, экипажам занять свои места на катапульте..! — руководитель полётов... Ну, эти сами себе на уме, экипаж в экипаже.
— Кольт... Ты служил во внутренних войсках. — бесчувственно, словно из колодца, вещает Галан, и Кальцифер только согласно кивает. Да, он служил во внутренних войсках — и даже дослужился до капитанских погон.
— Поведёшь людей на штурм этой шаланды. — отрезает капитан, словно дёрнув рубильник. — Мне нужно всё, что