https://ficbook.net/readfic/6541033
Направленность: Слэш
Автор: Endormi (https://ficbook.net/authors/681731)
Фэндом: EXO - K/M
Пейринг или персонажи: Кай/До Кёнсу, Чен, Сюмин, Бэкхён, Чанёль
Рейтинг: PG-13
Жанры: Романтика, Юмор, Флафф, Повседневность, AU
Размер: Мини, 22 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Когда Кенсу в первый раз спускается к берегам Чонгечона в центре Сеула, он еще не знает, что встретит там Чонина - человека, который похож на бога, и в котором хочется тонуть
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Примечания автора:
1) Обязательно погуглите, как выглядит ручей Чонгечон. Это мое любимое место в Сеуле, где я провела несколько теплых вечеров, и именно оно стало моим вдохновением для фанфика
2) Песня MULTIPASS – Звёздная
Никакого отношения не имеет к сюжету и к персонажам, но я ее слушала, когда писала, поэтому пусть будет тут
3) Ченмины и чанбэки идут пейрингами, но их совсем мало
4) Я все испортила (опять), потому что я могу. А писать так, как вижу в голове, не могу. Поэтому мне как обычно не нравится, но переделывать не в моем стиле. Извините, если разочаруетесь хд
Возраст Кенсу подходит аж к двадцати трем годам, когда он в первый раз спускается к ручью Чонгечон в центре Сеула. Нет, он часто проходил здесь и раньше: просто шёл мимо по делам, или обедал в окрестных закусочных, или срезал дорогу до других улиц — в общем, ручей он видел неоднократно. Но чтобы вот так прямо пройти по ступенькам и оказаться на берегу Чонгечона, присев на краю воды — такое он делает впервые за всю жизнь. Место здесь на самом деле живописное: по краям тротуаров высятся небоскребы; неоновые огни и шум машин прилагаются, как в и любом другом приличном мегаполисе; кафе и магазины зазывают посетителей; но вместо проезжей части здесь посреди улицы раскинулось русло ручья. На обоих его берегах всегда полно людей: они сидят в одиночестве или в компании, болтают ногами в воде, вечерами слушают живую музыку от местного музыканта, и не будет ложью сказать, что все это больше похоже на волшебный оазис посреди бетонно-стеклянных сеульских джунглей, нежели на обычное место отдыха, коих в городе и так полно.
Кенсу правда не знает, почему никогда не хотел насладиться всем этим, предпочитая просто пробегать мимо и спешить дальше по своим делам. Его никогда не влекло к прозрачной прохладной воде, никогда не хотелось присесть на набережной и, откинувшись на руки, смотреть в небо или, наоборот, склонившись над водной гладью, считать крошечных рыбок в ручье. Наверно, во всем виновата атмосфера Чонгечона — вокруг слишком много парочек, и воздух словно пропитан романтикой и какими-то сомнительными флюидами любовного счастья, которые вызывают у Кенсу лишь нервное подергивание глаза. Он бы и сегодня не решился спуститься на берег, больно надо, но Чондэ сказал, что будет ждать его там, поэтому Кенсу покупает бутылочку любимого кокосового напитка и ровно в восемь вечера сходит со ступенек на набережную. Теплый ветерок приятно обдувает лицо, тот самый уличный музыкант настраивает гитару, готовясь к очередному выступлению, и гул городской жизни смешивается со звонким смехом и болтовней, повисая в воздухе почти осязаемой завесой. Практически идеальный вечер. Но Кенсу всё ещё ненавидит столпотворения, всей душой не переваривает, и неловко чувствует себя там, где он одиночка, в то время как у всех вокруг есть пара или компания. Ему некомфортно, и он торопливо набирает номер Чондэ, надеясь, что тот уже на месте и спасёт его от этого идиотского чувства потерянности. Телефон почти разряжен, но на пару недолгих звонков его вполне должно хватить.
— Ты где? — кричит Кенсу в трубку, стараясь заглушить посторонние звуки, в том числе и шум воды, который кажется слишком сильным из-за понатыканных в начале ручья фонтанов и бурного течения.
— Что? — орёт в ответ Чондэ. Ему, чтобы что-то переорать, и стараться не надо — с таким звонким голосом можно вообще говорить шёпотом, и это всё равно будет слышно в соседних кварталах. Кенсу не проверял, но он даже не сомневается. — Говори чётче, а то ни черта не понятно.
— ТЫГДЕ, МАТЬ ТВОЮ? И НЕ ЗАСТАВЛЯЙ МЕНЯ ВОПИТЬ НА ВСЮ ОКРУГУ, — Кенсу рад тому, что людям на него плевать, и нет этих смущающих взглядов с вопросом «почему этот парень такой громкий?» в глазах.
— А, вот что ты спросил. Знаешь, тут такое дело… Минсок попросил меня взглянуть на его машину. Ему кажется, что нужно заменить свечи, но он не уверен, поэтому обратился за помощью к эксперту, то есть, ко мне. Не волнуйся, это не займёт много времени, я скоро буду.
Фраза «я скоро буду» — величайшая ложь на планете. Никто и никогда не придёт вовремя, если из его уст прозвучало это таинственное и растяжимое понятие «скоро». Кенсу понимает это и потому начинает злиться.
— Чондэ, но ты ведь сам нихрена не разбираешься в машинах. Ты только недавно узнал, сколько вообще в машине должно быть педалей! А свечи даже найти не сможешь, что за…
— Ой, тут помехи какие, так шипит всё, ничего не слышу, — перебивает его Чондэ, и, Кенсу готов поклясться, что «пшшш» на том конце провода — это никакие не помехи вовсе, а сам Чондэ, сосредоточенно шипящий в трубку. — Потом перезвоню. Подожди меня немного.
Гудки в трубке раздаются раньше, чем Кенсу успевает сказать Чондэ, что он самый отвратительный человек на планете, и что их с Минсоком неумелый флирт вполне может посоревноваться с Санта-Барбарой по затянутости, бессмысленности и тормознутости действующих лиц. Но Кенсу — хороший друг, поэтому, уже убирая телефон в карман, он всё-таки мысленно желает Чондэ удачи и с поисками свечей под капотом машины Минсока, и с самим Минсоком тоже.
После Кенсу зачем-то оглядывается. Ничего не поменялось, он по-прежнему стоит на берегу ручья, разве что людей стало еще больше, чем было пять минут назад, и в воздухе запахло чем-то очень вкусным — кто-то прямо здесь устроил пикник. Настроение Кенсу всё ещё не на том уровне, чтобы чувствовать себя уютно в этой атмосфере, но какая-то внутренняя сила заставляет его подойти к воде почти вплотную, и тогда он чувствует это.
Поразительное ощущение, словно вместе с бурным потоком воды усталость и раздражение тоже куда-то уходят. Вымываются изнутри организма и уносятся быстрым течением куда-то далеко, где уже не смогут навредить Кенсу. Растворяются и уходят на каменистое дно, уступая своё место непривычному чувству умиротворения, которое разливается по телу приятным теплом и щекочет в кончиках пальцев. Кенсу сам не понимает, как это всё работает, но ему вдруг совсем не хочется уходить отсюда. И вот он уже устраивается у кромки воды и стягивает с ног кеды вместе с носками, чтобы опустить ступни в ручей.
Первые секунды ему холодно, даже мурашки по коже бегут, но потом Кенсу привыкает, довольно щурится и начинает смотреть по сторонам, чтобы чем-то себя занять. Слева никого нет, зато справа от него разместилась парочка. Парень кормит свою девушку мороженым и смотрит на неё полным обожания взглядом, а она смущенно смеется и болтает ногами в воде, сияя так ярко, что это видно невооруженным взглядом даже такому далекому от романтики человеку, как Кенсу. Ему неловко смотреть на них, кажется, словно подглядываешь в замочную скважину и видишь то, что для твоих глаз не предназначено. С этой мыслью Кенсу отворачивается, чувствуя, как пунцовеют щёки, и усиленно всматривается в водную гладь, чтобы утопить в ней своё смущение и заодно избавить себя от созерцания чужой влюбленности.
— Почему эти парочки обязательно должны быть повсюду и вести себя так, что меня начинает тошнить? — бубнит он себе под нос и открывает бутылочку с кокосовым напитком. — Этот мир совсем не заботится об одиночках и их чувствах.
Кенсу рассчитывает, что вяжущая сладость напитка и вкус кокоса с легкой примесью ванили утешат его сейчас, но он даже глотка сделать не успевает, когда слышит слева от себя жизнерадостное: «Ты чертовски прав, чувак, парочки — зло». И Кенсу даже гением быть не надо, чтобы понять, что обращаются к нему. Он вздрагивает и поворачивает голову.
Там, где еще несколько секунд назад никого не было, теперь сидит парень. Совсем молодой на вид, скорее всего, ещё студент. У него отросшая каштановая чёлка, неаккуратно спадающая на глаза, и ничем не примечательная одежда. Типичные шмотки типичного подростка, застрявшего в детстве и не желающего из него вылезать: белая футболка с мультяшным человеком-пауком и потрепанные джинсы, разорванные на коленях. Рядом стоят его кеды, и у них намертво стоптаны задники. Но главное совсем не это, а то, что парень даже в таком виде красив, как сошедшее с небес на землю божество. Кенсу не привык давать такую оценку лицам мужского пола, но тут нельзя сказать иначе. Перед ним — лучшее творение природы из всех возможных, с кожей цвета кофе, идеально вылепленными чертами лица и грацией, достойной воспевания в стихах. Кенсу хочется сфотографировать его на телефон, чтобы потом показать Чондэ и сказать, мол, видел восьмое чудо света, представляешь? Ему требуется какое-то время, чтобы прийти в себя и пробормотать нечто вроде «Ты что-то сказал?»
— Оу, прости, не хотел пугать тебя, — незнакомец виновато улыбается. — Во-первых, я Чонин. Во-вторых, насчет парочек ты в точку сказал. Мне тоже надоедает, когда все вокруг воркуют, но на Чонгечоне только этим народ и занимается. Обстановка потому что подходящая.
Этот Чонин разговаривает с Кенсу таким дружелюбным тоном, словно они знают друг друга, по меньшей мере, лет десять. И смотрит из-под чёлки так расслабленно, словно разговаривать с незнакомыми людьми на первую попавшуюся тему — это обычное дело для него. Возможно, так и есть, кто их разберет, этих местных богов.
— Ну ясно, — Кенсу вежливо кивает и, не зная, что еще сказать, отпивает из своей бутылочки. Он все еще чувствует на себе чужой взгляд, и это немного странно.
— А ты? — спрашивает Чонин и плещет ногами по поверхности воды, создавая вокруг небольшое облако из брызг.
— Что я?
— Как тебя зовут? Ты ведь не ходишь сюда обычно, верно? Я не видел тебя раньше.
Кенсу удивленно приподнимает бровь. Зачем им вообще обмениваться именами ради того, чтобы переброситься парой ничего не значащих фраз и разойтись потом по домам? Какая разница, как кого зовут, если они забудут друг о друге уже через минуту после того, как отойдут от ручья? Есть ли в этом вообще смысл? Кенсу думает, что нет. Но имя называет. А Чонин кивает довольно и говорит, что «Кенсу» звучит красиво и ему подходит. Смысла этих слов Кенсу не понимает тоже, но он соврёт, если скажет, что ему не нравится.
— А ты…эмм… Всех людей, которые сюда ходят, в лицо знаешь? — спрашивает он немного погодя, чтобы утолить любопытство и заодно поддержать разговор. — С чего ты решил, что меня тут не было раньше? Может я был, а ты просто не замечал?
— Конечно, я знаю не всех, это невозможно, — Чонин смеется. Он кажется таким легким на подъём из-за своих постоянных улыбок и забавных привычек, вроде разбрызгивания воды и стаптывания кед. Как будто внутри него много-много пузырьков от шампанского, и все они рвутся наружу, чтобы поделиться своей легкостью и искристостью с миром. — Но если бы ты был на ручье в последние два месяца, то я бы тебя точно заметил. Потому что прихожу сюда каждый день и постоянно смотрю на людей. Ну, больше некуда просто. На воду постоянно глядеть надоедает.
— Ты торчишь здесь ежедневно? У тебя что, других дел нет? — тут же возмущается Кенсу такой нерациональной тратой времени. У него самого редко выпадают свободные минуты — то работа берет в рабство, то друзья что-то просят сделать, то Чондэ влипает в неприятности и нужно его вытаскивать, поэтому Кенсу ценит каждое мгновение и старается проводить его с пользой. Не то что этот Чонин.
— А какие у меня могут быть дела? — пожимает плечами парень, и Кенсу за эти слова тут же мысленно нарекает его оболтусом. Хотя с такой внешностью как у Чонина можно себе позволить валять дурака, жизнь сама все принесет на блюдечке, думается ему.
— Ты что, не работаешь нигде? Не учишься? Вообще никаких занятий нет?
Чонин смотрит обиженно, мол, ты за кого меня принимаешь, эй.
— Учусь на переводчика японского, хожу на танцы, подрабатываю иногда в фастфуде, когда мне скучно и хочется халявных купонов на куриные крылышки. Еще у меня три собаки, я их как бы пытаюсь дрессировать, и иногда сестра оставляет на меня племянников, когда ей нужно отлучиться по делам. Тогда я превращаюсь в почти квалифицированную няньку. Как видишь, жизнь кипит, — лицо Кенсу вытягивается от удивления после всего услышанного (и звание оболтуса отбирается у Чонина так же быстро, как и появляется). — Надеюсь, теперь понимаешь, почему я торчу на Чонгечоне каждый долбаный вечер? Это единственный отдых, кроме сна, который я могу себе позволить, чтобы сильно не тратиться и далеко не ходить.
— Теперь понимаю, — после всей полученной информации Кенсу смотрит на Чонина по-другому. Перед ним не милый ребенок с лицом демона-обольстителя и пузырьками от шампанского внутри. Перед ним — взрослый уставший человек, почти такой же, как и сам Кенсу, как и большинство тех, кто сидит сейчас на берегу, вслушиваясь в звуки теплого сельуского вечера. Но Чонин все равно самый особенный здесь. Он будто часть всего происходящего: сумерек, плеска воды, музыки и тягучего голоса музыканта, начавшего свою песню, ветра и фонтанных брызг. Кенсу не знает, как объяснить это чувство. Просто если бы ручей был картиной, Чонин стал бы тем завершающим мазком, без которого можно и обойтись, но тогда будет некрасиво и слишком обычно, без души.
— Значит, учишь японский? Интересно наверно, — говорит Кенсу, уцепившись за новую тему для разговора.
— Не знаю, — честно отвечает Чонин. — Иногда мне очень нравится, и я готов сидеть над текстами днями и ночами. А иногда так бесит, и я думаю, зачем вообще пошел на эту специальность. Я, кстати, до сих пор не знаю, на кой-чёрт оно мне сдалось. Аниме наверно в своё время пересмотрел.
— Знакомая история, — Кенсу фыркает, когда вспоминает свой университет, оконченный в прошлом году. — Я пошёл на кулинарный, потому что, ну, мне нравилось иногда смотреть кулинарные передачи, думал, вот, выучусь — и буду тоже так готовить. И мне правда местами было интересно, но чаще всего я просто хотел воткнуть ножи в стену, скормить мясную вырезку уличным собакам и больше никогда не приходить на занятия.
— Вау, звучит сурово, — всё, что может выдавить из себя Чонин, когда Кенсу заканчивает. — Особенно часть про ножи. Я представил, как ты их швыряешь.
— Но я никогда ничего подобного не делал в жизни, только в мыслях, — успокаивает его Кенсу. Чонин хохочет и говорит, что он все равно крут и что быть поваром очень почётно. Владелец кафе, в котором Кенсу работает, явно так не думает, раз платит за его работу сущие копейки, но Кенсу и правда чувствует себя значимым, когда Чонин так говорит. Он уже забывает о том, что они знакомы всего минут двадцать, потому что разговор клеится быстро и сам собой, даже слова подбирать не нужно.
— Давно ты танцуешь?
— Мне кажется, что всю жизнь. Я с детства не вылезаю из студии, и не представляю себя без танцев. Это как лишиться ноги или вдруг перестать чувствовать запахи. Я бы не смог без этого, — Кенсу знает, что Чонин не преувеличивает, когда говорит так. Потому что даже во время беседы тот умудряется все время двигаться, совершать какие-то движения, махать руками и качать головой. Можно всерьёз подумать, что в его голове, не прекращаясь, играет музыка и зовёт его танцевать. — А у тебя есть какая-нибудь страсть?
— Нет. Я думаю, что нет, — качает головой Кенсу. — Ну или я просто ещё не нашёл её.
— Может оно и к лучшему, ты хотя бы не чувствуешь себя помешанным, — Чонин задумчиво смотрит на свои ступни, и Кенсу невольно пытается представить, как Чонин выполняет балетные па, встает на самые кончики пальцев или кружится по залу. В его воображение Чонин и балет очень подходят друг другу. Хотя в жизни он вполне может танцевать что-то другое, какую-нибудь румбу, или танго, или вообще брейк-данс (ну, а мало ли). Кенсу не спрашивает, чтобы не разрушить образ выполняющего пируэт Чонина в своей голове.
Музыкант заводит новую песню, на этот раз о любви, космосе и звездах. Флюиды парочек вокруг достигают такой силы, что Кенсу кажется, еще немного — и он увидит витающие в воздухе пульсирующие сердечки и розовые облака. Тошнотворное ощущение, но Чонин рядом советует ему закрыть глаза и просто слушать музыку, погрузившись из пошлой действительности в более тонкий мир искусства.
— Пошлая действительность, нашел же выражение, — фыркает Кенсу, но глаза все же закрывает. И Чонин прав, так действительно становится лучше. Никаких дурацких любовных сцен, только прохлада воды под ногами, голос музыканта и чувство, что время остановилось, чтобы сделать этот чудесный вечер космически бесконечным.
— Ты чувствуешь это? — восторженно шепчет Чонин ему на ухо, и его дыхание обжигает кожу, заставляя покрываться мурашками. — Как будто в рай попал! Все чувства обостряются, стоит только глаза закрыть.
Кенсу не может не согласиться с ним. Когда не видишь ничего, но чувствуешь, как чужие губы едва касаются уха и буквально выдыхают каждое слово, медленно и жарко, кажется, что начинаешь сходить с ума. Кенсу отшатывается, больше в состоянии выдерживать эту пытку и смотрит на Чонина чуть потерянно.
— Что случилось? — непонимающе хмурится парень.
— Ты…эммм…слишком…кхм…сильно приблизился.
— Оу, прости, — Чонин тут же виновато отодвигается на расстояние вытянутой руки. — Я не специально, у меня вообще-то нет привычки нарушать личное пространство… Оно как-то само получилось.
— Слабоватое оправдание, — Кенсу делает вид, что злится, и с удовольствием наблюдает, как Чонин потупляет взгляд, словно провинившийся щенок, и бубнит тихо «ну я же не хотел» и «я не пристаю, если что». Его хочется погладить, потрепать по волосам, чтобы не дулся и не выглядел таким расстроенным, но Кенсу ничего такого себе не позволяет. Вместо этого он смеется и замечает:
— Я бы на твоем месте не рисковал приставать после истории про ножи. Кто знает, может я ношу с собой в карманах парочку, на случай нападения маньяков.
— А что, часто нападают? — дразнит его Чонин. Он расслабляется, когда понимает, что Кенсу не злится, и снова начинает улыбаться так, что щемит в грудной клетке от восторга. Кенсу думает, что такие улыбки нужно всенепременно запретить законом.
— Только один раз. Сегодня. Один наглый танцор в футболке со спайдерменом. Знаешь такого? — не остается он в долгу.
— В первый раз слышу, — беззаботно отвечает Чонин и вдруг смотрит на Кенсу пронзительно и серьёзно. — Но может ты ему просто понравился? Спроси его, когда снова встретишь.
— Думаешь, мы с ним еще увидимся? — Кенсу старается выглядеть так, словно ему всё равно. Словно он не очарован Чонином, этим вечером, их коротким знакомством и музыкой, которую обязательно надо слушать, закрыв глаза. Словно ему совсем не интересно, будет ли у этого разговора какое-то продолжение или, разойдясь сегодня в разные стороны, они и думать забудут о существовании друг друга.
Кенсу не хочет забывать.
— Конечно. Если ты придешь сюда завтра в это же время, он обязательно будет тут, — говорит ему Чонин с лёгкой улыбкой в уголках губ. — На этом самом месте. Он будет ждать тебя.
— Хорошо. Я посмотрю в моём плотном графике, есть ли у меня время на это, — перевести всё в шутку — это лучшее, что Кенсу может сделать сейчас, чтобы не выдать своей полной заинтересованности в парне напротив. Чонин ничего не отвечает на это, только кивает и быстро переводит тему, но Кенсу уже точно знает, что вернется к Чонгечону на следующий день.
Уже перед уходом, натягивая кеды на босые ноги, Чонин говорит ему что-то на японском, aitaiyo* или вроде того, если Кенсу не обманывает слух. Когда он спрашивает, что это значит, Чонин говорит не забивать себе голову ненужными вещами и исчезает так быстро, как будто его и не было никогда ни на этом берегу, ни вообще на этом свете. Однако Кенсу все еще видит на другой стороне улицы его удаляющуюся широкую спину и взъерошенный затылок, и думает, что нужно будет обязательно загуглить незнакомую фразу, чтобы понять Чонина чуть лучше.
***
Конечно, Кенсу забывает, что именно говорил Чонин, раньше, чем добирается до дома и ставит телефон на зарядку, чтобы включить его и войти в интернет. А после того, как он видит два десятка пропущенных звонков от Чондэ, то японские словечки окончательно вылетают из головы, потому что как-то не до них. Кенсу перезванивает и заранее отодвигает трубку от уха. Это необходимая мера предосторожности, когда разговариваешь с кем-то настолько громким, как Чондэ.
— Я не буду спрашивать, почему ты мне не отвечал. Не буду спрашивать, почему у тебя был выключен телефон. Я ПРОСТО УБЬЮ ТЕБЯ, ДО КЕНСУ, ГОЛЫМИ РУКАМИ ПРИДУШУ, ТАК И ЗНАЙ.
— Привет, Чондэ, — Кенсу лежит на кровати и даже бровью не ведет, когда гудки в трубке сменяются на вопли. Это было ожидаемо. — Только не делай вид, что волновался за меня.
— Но почемуууууу, я правда волновался! — возмущенно орёт Чондэ (и перекрикивает телевизор соседей за стенкой). — Я даже хотел взять машину Минсока и поехать тебя искать!
— И чего не поехал?
— Ну, там несколько причин, — неохотно бормочет Чондэ уже гораздо тише. — Во-первых, у меня нет прав. А во-вторых, Минсок сказал, что открутит мне голову, если увидит, что я пытаюсь угнать его ласточку.
Кенсу не может сдержать смех, когда слышит это.
— Я рад, что ты влюбился именно в Минсока. По крайней мере, можно надеяться, что хоть кто-то в вашей паре будет нормальным.
— Заткнись, Кенсу, — беззлобно отвечает Чондэ, и Кенсу знает, что он сейчас смущается. Чондэ не любит говорить о своих отношениях с Минсоком и все еще пытается делать вид, что это — обычная дружба, хотя очевидно, что между ними нечто гораздо большее. Хотя кто Кенсу такой, чтобы лезть?
— Ну ладно, хватит обо мне, вернемся к тебе, — Чондэ переводит тему в более комфортное
для себя русло. — Ты все еще на Чонгечоне? Я освободился, можем пойти в тот бар, про который я рассказывал. Там в двух шагах буквально.
— Вообще-то я уже дома. Тебя не было около двух часов, мне было лень ждать, — Кенсу наслаждается виноватыми поскуливаниями в трубке. На самом деле он не обижается на Чондэ — тот находился рядом с объектом своей симпатии, а влюбленные, как известно, часов не наблюдают. — Забей, я даже рад, что так получилось. Благодаря твоей безответственности я сегодня встретил бога.
Он улыбается, вспомнив Чонина, болтающего ногами в воде; его поблёскивающие из-под чёлки глаза и поцелованную солнцем кожу. Мягкий голос и теплый смех. Приятное щекочущее чувство разливается в груди Кенсу, когда он думает об этом.
— Чувак, ты меня пугаешь. То на звонки не отвечаешь, то богов каких-то видишь в центре Сеула…
— Не каких-то, а одного вполне конкретного. Его зовут Чонин, и он сидел возле меня на берегу. В жизни не видел таких красивых людей, он точно с небес свалился, говорю тебе. До сих пор как представлю его, так даже не верится, что он настоящий, — это всё звучит так фанатично и приправлено такой долей восторга, что Кенсу чувствует себя глупой школьницей, встретившей своего кумира. Но ему плевать, потому что если бы Чондэ видел Чонина, то реагировал бы так же. В трубке что-то громко падает, и слышится мат Минсока на заднем плане.
— Кенсу, ты что, запал на какого-то паренька, который просто рядом присел? Серьёзно? За каких-то два часа втюрился в незнакомца? Мне казалось, что из нас двоих самый непредсказуемый тут я, но ты меня переплюнул, — Чондэ охает и ахает, а затем громко пересказывает историю Минсоку, не забывая через строчку добавлять «моя детка влюбилась, не могу поверить». Кенсу закатывает глаза и мысленно даёт Чондэ подзатыльник.
— Хватит нести чушь, я и слова не сказал про влюбленность, это ты уже сам себе придумал. Мне просто понравился этот парень. Как человек. Как произведение искусства. Как собеседник. Он прекрасен эстетически и при этом очень милый в общении, он не может не нравиться. Любой на моём месте был бы восхищён, — разъясняет он другу, как маленькому ребёнку. Чондэ и Минсок яростно шепчутся, когда он замолкает. Потом Чондэ говорит:
— Вау, ты смог нас заинтриговать. Что там за чудо-Чонин такой? Вы обменялись телефонами? У него есть инстаграм? Хотя если он такой красавчик, как ты говоришь, то наверняка есть. Скинешь фотки?
— Отвали, Чондэ, я сейчас же вешаю трубку.
— Нет, ты не можешь так поступить со мной! Я должен знать, как выглядит человек, которого сам До Кенсу считает богом! Быстро скинь мне его…
— Ой, тут какие-то помехи, — уже откровенно издевается над другом Кенсу и специально шипит в трубку, как сам Чондэ двумя часами ранее. — Ничего не слышу. Пока. Потом поболтаем.
Он отключается раньше, чем Чондэ успевает возразить, и отбрасывает телефон в сторону, предварительно поставив его на беззвучный режим. Не хочется больше ни с кем разговаривать, не хочется больше рассказывать что-то о Чонине. Кенсу сам знает о нем совсем немного, лишь имя да пару фактов из жизни, которые мало что объясняют, поэтому ему нечего сказать Чондэ, и у него нет ответов на его вопросы. Они с Чонином даже контактами не обменялись, и все, что Кенсу известно — это то, что завтра поцелованный солнцем бог будет ждать его все на том же берегу Чонгечона. И Кенсу обязательно придет, потому что очарован, потому что ему хочется вновь услышать медовый голос и увидеть темные глаза, наполненные плохо сдерживаемым внутренним огнем. Непонятно почему, но хочется. Кенсу думает об этом, когда засыпает. Ночью ему впервые в жизни снится танцующий человек, и у него лицо Чонина.
***
Этим вечером Кенсу впервые за время работы в кафе уходит еще до окончания смены, как только последний посетитель покидает зал. Уборку на кухне Кенсу сваливает на плечи помощников (те не возражают, но с любопытством перешептываются, пытаясь понять, куда шеф сегодня так торопится), и не останавливают его даже вопли Чондэ, который порывается пойти с ним и кричит в спину проклятья, когда Кенсу захлопывает дверь перед его носом.
На улице тепло, в преддверии сумерек солнце сияет ярче обычного, и в другое время Кенсу бы обязательно прошелся неспешным шагом по какому-нибудь парку, чтобы насладиться погодой, но сегодня ему не до этого. Ноги сами несут туда, где среди серых нагромождений стекла и бетона протекают бурные воды Чонгечона. Кенсу уверен, что его там уже ждут.
Когда берега ручья уже виднеются впереди, Кенсу замедляет шаг и натягивает на лицо выражение полной невозмутимости, старательно выравнивая сбившееся от быстрой ходьбы дыхание. Ему не хочется показывать Чонину, что он торопился сюда и что эта встреча имеет такое большое значение, чтобы ради нее едва ли не бежать по городу и задыхаться от предвкушения. Кенсу думает, что если Чонин об этом узнает, то собственную гордость можно будет утопить в этом самом ручье, потому что Кенсу никогда ни за кем не бегал и даже не собирался до этого дня. Хотя богов в центре Сеула он тоже раньше не встречал, так что все когда-нибудь случается впервые.
Он приходит гораздо раньше назначенного срока, но макушка Чонина уже виднеется среди тех, кто уже расположился на берегах Чонгечона. Он сидит вполоборота к Кенсу, и ветер треплет каштановые волосы, придавая их обладателю вид разгильдяя, но все еще такого красивого, что захватывает дух. Кенсу не может удержаться. Он достает телефон, приближает камеру, насколько позволяет возможность, и делает несколько снимков — не для того, чтобы кому-то показать, а для того, чтобы пересматривать самому, когда начнет казаться, что Чонин слишком хорош, чтобы быть правдой.
Когда Кенсу подходит ближе, то замечает, что сегодня Чонин пришел сюда не один. На его коленях сидит самое очаровательное существо в мире и подставляет свою кудрявую голову под чониновские пальцы, прикрывая глаза от удовольствия, а сам Чонин смеется и выглядит таким счастливым, что сердце сжимается от нежности. Если бы Кенсу умел управлять временем, он бы прокручивал этот момент снова и снова, пока с лица не сползет улыбка, и в груди не будет так странно колоть, как будто не хватает воздуха. Ему нравится это чувство, и в то же время оно пугает.
— Привет, — успокоившись, как можно небрежнее бросает он, усаживается на свободное место и стягивает ботинки. Вода такая же прохладная, какой была и вчера. Кенсу болтает ногами, наслаждаясь тем, как расслабляются мышцы после долгого рабочего дня, и почему-то не решается повернуть голову в сторону Чонина, хотя чувствует его взгляд на своем лице.
— Я боялся, что ты не придешь, — говорит ему Чонин, заставляя закусывать в смущении губы. — Но я рад, что ошибся.
Его голос. Тихий, мягкий, сплетающийся со звуками вечернего города и журчания ручья. Кенсу слушает его, и, несмотря на то, что вокруг свежий воздух, которым переполнены легкие, ему кажется, что он тонет. Опускается все ниже на дно, задыхается, теряет связь с реальностью, и вся вселенная, величественная и бесконечная, исчезает, словно ее и не было никогда. Остается только Чонин, и, наверно, именно это и называется раем.
— Мне просто захотелось прогуляться после работы, и я подумал, что раз уж сегодня хорошая погода, то можно и до ручья дойти, — отвечает Кенсу ворчливо, чтобы скрыть неловкость. — Только и всего. А ты, смотрю, собаку решил выгулять? — он указывает на пуделя, который все еще лежит на коленях Чонина и смотрит на Кенсу большими блестящими глазами. — Не боишься, что оштрафуют?
Чонин, конечно, дурачок. Нашел где с пуделем своим гулять, еще бы сразу к мэрии пошёл. Кенсу качает головой, а сам невольно смотрит на собаку, и кончики пальцев покалывает от желания почесать пуделя за ухом и потрогать влажный нос. Просто у Кенсу никогда не было собаки, но ему очень хотелось.
— Все в порядке, я думаю, — Чонин легкомысленно отмахивается. — Монгу на привязи, все свои дела он уже сделал, так что он ведет себя как хороший мальчик и не доставит мне проблем. Правда, Монгу?
Он дергает за поводок, который, Кенсу только сейчас замечает, привязан к ошейнику на шее пуделя, и тот поскуливает, как бы соглашаясь, что да, он очень хороший мальчик. Чонин сияет, и его глаза превращаются в милые щелочки из-за улыбки, а у Кенсу сердце опять устраивает бешеные скачки в груди, того и гляди, наружу выскочит.
— Значит, это один из трех твоих щенков? — спрашивает он, и когда Чонин восклицает «вау, ты даже запомнил, что у меня три собачки!», хочет стукнуть себя по лицу, потому что нельзя быть таким очевидным. — Он милый, — тут Кенсу хочется добавить «весь в хозяина», но сдерживается и мысленно себе аплодирует за это.
— Да, это самый старший и самый спокойный из всех, поэтому я решил взять его с собой, чтобы познакомить вас, — с нежностью в голосе говорит Чонин. — Хочешь его погладить?
— А можно? — не то чтобы Кенсу боится собак (тем более этот Монгу слишком крошечный, чтобы нанести ему вред), но все же решает уточнить. Чонин смотрит на него из-под густой челки и как-то странно шепчет «тебе все можно», так что у Кенсу начинают пылать уши. Он прочищает горло и нерешительно придвигает руку к носу пуделя, чтобы тот сначала обнюхал пальцы и решил, хочет ли продолжать их знакомство. Влажный нос тут же тычется в его маленькую ладонь.
— Ты ему очень нравишься, — все тем же завораживающим шепотом говорит Чонин. — А ведь он тебя впервые видит! Это здорово.
— Возможно, я плохо помыл руки, и от моих пальцев все еще пахнет мясом, которое я готовил в кафе, — смеется Кенсу и второй рукой гладит пуделя, наслаждаясь тем, как тот сам подставляется под его прикосновения.
— Нет, просто собаки чувствуют хороших людей, все же об этом знают. Вот и Монгу тебя почувствовал, — пожимает плечами Чонин. — Мои пёсики не ошибаются. Я понял это еще тогда, когда Чжонгу и Чжана сгрызли ботинок Сехуна. Это, кстати, мой одногруппник. Или даже приятель. Я еще не определился, потому что иногда он мне нравится, а иногда я хочу, чтобы его похитили инопланетяне на опыты и никогда больше не возвращали.
— Так у тебя все-таки есть друзья? — не может удержаться от подколки Кенсу и хихикает, когда Монгу начинает облизывать его пальцы, окончательно выказывая этим свою симпатию. Чонин смотрит на них и удовлетворенно хмыкает.
— Конечно, у меня есть друзья, у кого их нет, — отвечает он и поднимает голову, чтобы порывы легкого весеннего ветерка скользили по смуглой коже и трепали чёлку, забирались под футболку (на этот раз с Бэтменом) и заставляли покрываться мурашками от приятной прохлады. Кенсу старается не смотреть на него, чтобы не делать себе больно этим зрелищем. Никто и никогда не сможет быть таким же красивым, как Чонин. Сложно поверить, что он состоит из плоти и крови, а не соткан из звездной пыли или алмазной крошки. — Моих лучших друзей зовут Чанёль и Бэкхён, и они встречаются, — говорит это совершенство. — Как ты относишься к такому, Кенсу? К тому, что ну…парень любит парня. В этом самом смысле. В романтическом. Ты ведь не думаешь, что это противно?
Кенсу не знает, что ответить. Что ему, в принципе, все равно? Что у него самого друзья такие же? Что любовь — это прекрасно, независимо от пола?
— Я думаю, что если я влюблюсь в парня, мне будет противно, если меня за это осудят, — слетает с языка первое, что приходит в голову. — Поэтому как я могу осуждать других?
Чонин смотрит довольно и щурится, как кот. Кажется, это именно тот ответ, который был ему нужен, и Кенсу мысленно добавляет себе баллов в карму.
— Отлично, раз ты не имеешь ничего против такого, то может я тебя и с этими двумя как-нибудь познакомлю. Может даже на дне рождения. Не на моем, правда, у меня зимой, а вот у Бэкхёна через пару дней буквально будет, хочешь пойти со мной?
Он неправильный. Он совершенный, но какой-то словно не с этой планеты, потому что у людей обычно не принято приглашать на праздники тех, с кем встретился случайно и разговорился от скуки. И вести себя так, словно это знакомство длится уже целую вечность и не собирается заканчиваться. У людей так не принято. Но у кого бы язык повернулся назвать Чонина человеком? Он ведь бог. И, видимо, живет по своим правилам, которые Кенсу не дано понять. И это будоражит.
— Какой день рождения? Очнись, ты меня не знаешь совсем. И я тебя не знаю. Ты не можешь потащить меня к какому-то своему другу просто потому, что тебе кажется, что это будет весело, — нравоучительно бубнит Кенсу и зачем-то перетаскивает Монгу к себе на колени. Тот даже не сопротивляется.
— Почему не могу? — брови Чонина удивленно взлетают вверх. — Я знаю, что мне нравится с тобой вот так тут сидеть, а еще знаю, что мой пёс от тебя в восторге, разве этого недостаточно?
Действительно. Как у него все просто. Кенсу закатывает глаза на это.
— А если я не захочу никуда с тобой идти, а? Об этом ты не думал?
— Подумал, — кивает Чонин и хитро улыбается ему в лицо, а у Кенсу по венам разливается жар, словно вместо крови кипяток пустили. — Но ты ведь хочешь. Ты ведь пойдешь, Кенсу, сам знаешь. Пойдешь со мной, потому тебе это тоже нравится. Разве нет? Разве не потому ты сегодня вернулся к Чонгечону?
Кенсу хотел бы возразить, да есть ли смысл, ведь Чонин прав абсолютно во всем, что только что сказал. Кенсу пойдет за ним, сделает вид, что не хочет, но пойдет, потому что очарование сильнее здравого смысла и логики. А еще Кенсу просто интересно, куда это знакомство с богом его заведёт. В конце концов, кто из нас не рисковал в жизни хотя бы раз? Ему тоже пора начинать.
— А когда у тебя день рождения? — переводит он тему, чтобы не чувствовать эту странную неловкость в воздухе между ними, густую, как кисель.
— Четырнадцатого января, — отвечает Чонин и опускает руку на голову Монгу, чтобы погладить. Между их с Кенсу пальцами расстояние всего в пару сантиметров. — Я козерог.
— Да что ты говоришь! — Кенсу округляет глаза в притворном удивлении. — Никогда не
встречал козерогов. Говорят, хороший знак. Врут, наверно.
— На свой знак посмотри, он наверно вообще дурацкий, — бурчит Чонин. — У тебя самого когда день рождения?
— Двенадцатого января, — ухмылка невольн