Всемогущий Бог — Отец, Сын и Святой Дух — дает каждому народу пророков, апостолов и святых людей, чтобы его вели по пути спасения, выводя из тьмы неверия и зла к свету веры и богопознания, чтобы дали народу разумную надежду на безсмертие в любви Божией и общении Святого Духа. Так в древние времена зажегся и светильник Сербской Церкви блаженными отцами нашими Симеоном и Саввой, возрастившими Церковь Сербскую подобно маслине. Господь послал народу сербскому ангелов-хранителей, чтобы хранили душу его и благовествовали, чтобы учили народ покаянию и следили, дабы не сдвинулся светильник Церкви Сербской с его места (Откр. 2, 5), дабы народ не стал одичавшей маслиной и безплодной смоковницей. Так и в эти последние времена, когда начали охладевать любовь и боголюбие во многих, когда посетил праведный Господь народ свой из-за грехов его человеколюбивым Своим наказанием, предав тело народа, как Иова, в руки вражьи, — тогда послал Бог народу еще одного чудесного апостола и пророка, мученика и подвижника — Петра I, Цетинского чудотворца, истинного духовного столпа, Своего нового просветителя.
Не известен точный год рождения сего крестоносного святителя Цетинского, сего нового Моисея, законодателя и миротворца. Вероятнее всего, он родился в сентябре 1748 года (некоторые говорят, что святой Петр родился в апреле 1747 года, другие — что это было позже на год или два). Родился он в месте, называемом Ньегуши, у благочестивых родителей — Марка Дамианова (Петровича) и Ангелии-Анчуши (Ангелины-Анфисы. — Пер.), урожденной Мартинович. Его дед по отцу, Дамиан, был родным братом знаменитого Черногорского митрополита Даниила (начиная с владыки Даниила престол митрополии Черногорско-Приморской становится наследным в роду Петровичей, переходя главным образом, к племянникам; Даниилу наследовали Савва и Василий, а их наследниками стали Петр I и Петр II, которые теократически управляли Черногорией). Прозрев в десятилетнем мальчике богомудрого пастыря Христова стада и народного вождя, митрополит Скендерийский и Черногорской Савва избрал его из четырех сыновей своего племянника Марка себе в наследники. Подозвав его, он сказал: «Приди, чадо, ко мне, и да почиет на тебе благодать Всевышнего, чтобы ты смог принести пользу своему народу. Вместе со мной отныне народ наш возлагает свою надежду на тебя. Преблагой Господь пусть тебе поможет быть прекрасным цветком, украшающим Черногорию, и солнцем для твоего народа». Так сей избранный, будущий чудотворец, пришел в монастырь Цетинский на учение книжное.
Будучи одарен свыше Богом особыми дарованиями и трудолюбием, Петр весьма преуспевал в учении с помощью владыки Саввы и монаха Даниила, которого ему определили в учителя. В двенадцать лет он был пострижен в лик ангельский, став монахом с именем Петр (о его мирском имени не осталось письменных источников, но в народе существует предание, что при крещении ему было дано имя Лука). В семнадцать лет он был рукоположен в иеродиакона.
В то время владыка Савва имел своим помощником митрополита Василия, весьма даровитого и способного мужа, который в третий раз (в 1765 году) поехал в единоверную и единокровную Россию по делам церковным и народным, взяв с собой и иеродиакона Петра для его образования. Но учение Петра в России не было долгим. 10 марта в Петербурге митрополит Василий упокоился, и Петр вынужден был возвратиться в Черногорию.
Митрополит Савва рукоположил его в иеромонаха, а затем и в сан архимандрита. Он жил в монастыре Станьевичи и в Цетинском монастыре с тихим владыкой Саввой, возрастая духовно, непрестанно трудясь над своим образованием. Прежде сильная и энергичная личность митрополита Василия вдохнула в него смелость и целеустремленность, а теперь, неопытный в мирских делах, митрополит Савва вместе с жительством в монастыре освежал его юную душу небесной росой молит-венности, смирения и поста. Его ум с детства был утвержден в целомудрии, которое послужило основанием для его последующего дерзновения пред Богом и людьми и для его божественного благоразумия. Однажды пробудившееся в нем стремление к Богу, к познанию тайн сотворенной Им природы все больше развивалось в душе молодого монаха. Все занимало эту девственную душу, от младых ногтей принесенную в дар девственнику — Богочеловеку Христу. Интересовался он и богословием, и естественными науками, историей и географией, учил языки и собирал любимые книги. Он привык с детства к суровым условиям времени, в котором жил.
Очень рано ему стало известно существование демонических сил, которые и снаружи, и изнутри вредят человеку и разъедают организм его народа. Он понял, наученный Богом, что это несчастье можно победить лишь огненной ревностью пророка и беззлобием голубя. Он видел, как над головой православного народа в этих горах висит острый агарянский меч, как некогда меч фараонов над главой богоизбранного народа израильского. От его богомудрого ока не мог укрыться еще один опаснейший враг — внутренний: междоусобная кровавая борьба между племенами, кровная месть, разные пороки, искажающие народную душу, нищета, разбой, убийства. Народ скорбел в своих бедах, как некогда пророк Иеремия: Мы сделались сиротами, без отца; матери наши, как вдовы... Нас погоняют в шею, мы работаем - и не имеем отдыха... Отцы наши грешили: их уже нет, а мы несем наказание за беззакония их (Плач. 5, 2, 4-5). Советы смиренного Саввы, с которыми жил Петр, и примирительные суды племенных глав были безсильны остановить раздоры и кровопролития, которые все больше умножались после смерти митрополита Василия, поддерживаемые агарянами.
В это смутное время объявился в Черногории некий странный самозваный царь Шчепан Малый, который представлялся измученному и разъединенному народу как русский царь Петр III. Простодушный народ, устав от зла и несогласия, принял эту таинственную личность как избавителя. Он же уверял, что его привело в Черногорию Божие наитие. «Слушайте, черногорцы, глас Господа Бога и славу святого Иерусалима. Я не отсюда пришел к вам, но послан от Бога, Чей голос услышал: встань, пойди, потрудись, и Я помогу тебе». Турки же, видя, что его появление вдохновляет балканскую райю, и опасаясь всеобщего восстания, старались его убить, а он, получив доверие народа, требовал от него жить в мире со всеми, примирясь и между собою, и прогнать разбойников и убийц. Этот ложный царь любил Православие и, несмотря на свое самозванство, все же принес пользу народу. Но чтобы осуществлять свою светскую власть, он заменил ученого митрополита Савву его суетным племянником Арсением Пламенацом, которого народ не любил. Когда этот удивительный властитель был убит (1773) своим слугой, подкупленным турками, то снова в народе забушевали жестокость и страсть, а семя раздоров принесло свои страшные плоды.
В то тяжелое время молодой архимандрит Петр был еще неизвестен и непризнан, а другого человека, который был бы в силах установить мир в крае, мир между племенными главами и в народе, тогда не было. Шчепан Малый усилил светскую власть гувернадуров из рода Радоньичей и уменьшил влияние митрополитов из рода Петровичей, объединявшего продолжительное время черногорские племена. Видя столь тяжелые беды и напасти, которым подвергался народ, благородный Петр, полный любви к братьям своим, старался с Божией помощью погасить разбушевавшийся пожар внутреннего зла, который грозил уничтожением словесному стаду Христову. С благословения старого митрополита Саввы он с несколькими спутниками второй раз направился в Россию (1777), ища помощи от единоверного братского народа Руси и покровительства в русском царе для своего маленького и нищего народа. Но его долгое путешествие было напрасным. Русская императрица Екатерина II не захотела его принять, и он со своими спутниками вынужден был покинуть Петербург и возвратиться домой без всякого результата. Также и могучая австрийская империя, у которой он на обратном пути искал помощи и защиты, осталась глуха к его мольбам.
Когда в 1781 году упокоился столетний митрополит Савва, то встал вопрос о выборе его преемника. Хотя большая часть народа указывала на молодого архимандрита Петра, однако был избран племянник митрополита Саввы и его прежний помощник Арсений Пламенац, которого народ не любил. Так было необходимо, чтобы по Божественному Промыслу душа молодого Петра была испытана, как золото в огне, чтобы в подходящее для этого время еще ярче засиять для правды и мира Божиего.
В конце концов, против своей воли, принужденный доверием и любовью народа, снабженный рекомендациями племенных глав и гувернадура Радоньича, отправился будущий святитель в Вену, чтобы у австрийского императора испросить позволения рукоположить его в архиерея некоторыми сербскими православными епископами, которые жили в австрийской державе. В это время умер и митрополит Арсений (1784), поэтому очи всего народа были устремлены на архимандрита Петра. Рекомендуемый вождями племен, гувернадуром и всем народом как боголюбивый и добронравный, он получил дозволение от австрийского двора, чтобы его рукоположил в архиереи Карловацский митрополит Моисей Путник.
Но на пути из Вены в Сремские Карловцы приключилось со святым еще одно искушение, или «Божие посещение», как он сам это назвал. Он выпал из экипажа и сломал правую руку. Лукавый хотел помешать тому, чтобы десница святого приносила мир, согласие и благословение, но Господь через шесть месяцев возвратил здоровье Своему избраннику, и 13 октября 1784 года он был поставлен в Сремских Карловцах, в соборном храме, тремя епископами в архиерея Черногорского, Скендерийского и Приморского.
В своем первом архипастырском поучении новый архиерей называл себя «недостойным слугой и рабом Иисуса Христа», выражал свою радость от принятия архиерейского сана, а через него и вся его паства, которая против воли заставила его, полного смирения, быть избранным ее архипастырем. Святой дал уверение, что не погубит надежд своей паствы. Он говорил, что приехал сюда печальным, а уезжает радостным, приняв рукоположение и видя устройство здешних церквей Божиих. Он говорил, что все это останется глубоко запечатленным в душе и что он будет проповедовать народу «вместе с самим собою», для того чтобы свершилось все благое, на что его благословил здесь Бог. В конце он просил митрополита Моисея и других архиереев, чтобы к его пастве продолжали относиться милостиво, с любовью и молились о ней. В свою очередь, новый архиерей Христов дал обещание: «А я, вместе с моей паствой, которая находится далеко отсюда и подвергается различным бедам отовсюду, постараюсь до конца своей жизни остаться с вами в истинном союзе веры, надежды и любви».
Новый Черногорский митрополит был, как записал один их присутствующих на его рукоположении, человеком высоким и стройным, с правильными и красивыми чертами лица, большими прекрасными глазами. Его длинные; волосы и борода свидетельствовали о достоинстве его сана, «а его обхождение с людьми выдавало в нем истинного дворянина».
Получив от митрополита Моисея (Путника) грамоту о своем рукоположении, в которой говорилось, что он посвящен по желанию черногорского народа и его представителей, святой Петр решил снова, «ради нужд народных», через Вену отправиться в Россию. Сначала он поехал на призыв своего знакомого генерала Зорича в Шклов, но не найдя его там, отправился прямо в Петербург. Еще из Вены он писал князю Потемкину, прося его устроить аудиенцию у императрицы Екатерины II, выражая готовность пролить и последнюю каплю крови в служении интересам единоверного братского русского народа.
Князь Потемкин уже способствовал однажды тому, что святой был вынужден уехать из России с пустыми руками без всякой помощи. И теперь вновь Потемкин — по своему личному предубеждению или по клевете злых людей — устроил так, что блаженный был выслан из Петербурга через три дня после своего прибытия. Несмотря на протест, он был насильственно посажен полицией в экипаж, который гнали без отдыха день и ночь, через Полоцк и Полочин, пока не достигли государственной границы и не выдворили за пределы России. При этом говорилось, что святой — не архиерей, а самозванец, так как получил архиерейство без дозволения русского Синода.
«Воистину, — писал впоследствии об этом немилосердном поступке сам митрополит Петр, — мне кажется странным и беззаконным сначала наказывать человека, а затем проверять его дело». И думал святой, удивляясь, — неужели они не знают, что власть русского Синода не распространяется за пределы Российской державы? Он считал: пусть о нем судит Бог и совесть всякого человека, который не омрачен неправдами. «Как Христа от Ирода к Пилату, так и меня зверь зверю передавал на еще большее оскорбление и поругание», — сетовал незлобивый архиерей, огорченный несправедливостью, которая была совершена не только с ним, но и с его паствой, никем не защищаемой, кроме Бога.
Узнав о происшедшей ошибке, Екатерина II призывала его возвратиться, но он уже больше не пожелал ехать в Россию. При этом насколько он был незлобив и незлопамятен, показывает любовь, которую он воспитывал в своей пастве к единоверному русскому народу, называя постоянно русского царя своим защитником и защитником своего народа. В своем завещании народу он проклинал всякого, который бы «помыслил и решил отступить от надежды на единоверную и единокровную нашу Россию, от ее покровительства». Если же кто покусится это сделать, то «да Бог Сильный пусть сотворит так, чтобы от него живого мясо его отпало и чтобы отступило от него все добро — и временное, и вечное».
Пока владыка еще был в России и стучался в наглухо закрытые двери, чтобы помочь своему народу, скадарский везир Махмуд-паша Бушатлия, воплощение духа злобы, опустошил его землю, а пастве причинил поистине крестные страдания. Безбожный паша еще раньше начал заковывать народ в железо и наполнил Скадарскую тюрьму осужденными для устрашения христиан. Наущаемый темной силой, он ссорил между собою одних христиан, других подкупал, чтобы легче покорить, готовясь с огнем и мечом пройти по Черногории. В конце концов он ударил с восемнадцатитысячным войском, которое большей частью состояло из албанцев-католиков, чтобы покорить или уничтожить тех, кто поклялся в Цетинье защитить «очаги, веру и слабых». Силе этого войска черногорцы не смогли успешно противостоять. Одних он убил, других обратил в рабство; разрушил город, святыню Цетинского монастыря спалил огнем. На монастырских воротах он для устрашения повесил монаха, который здесь оставался беречь святыню. Уцелевший народ рассеялся по горам. Осквернив цетинскую святыню, паша с войском спустился через Ньегушей и, коварно их обманув, разорил их удел, а затем опустошил землю племени Паштровичей. Кто тогда не погиб от меча и не попал в рабство, тот умирал от голода, раздоров и болезней, а когда наступила зима, то многие умерли и от холода. Тогда лишь от голода умерло около 700 человек, включая женщин и детей. Многие жили в срубах, сложенных на скорую руку, или в пещерах; ели кору с деревьев и варили траву с кореньями.
Все это и встретил вместо утешения и приветствия владыка, когда возвратился в свою родину на пепелище и сам принес из России вместо помощи — одно унижение от сильных мира сего. Видя бедствия своего народа, святой горько плакал и вздыхал, как пророк Иеремия на развалинах Иерусалима. Сотни отчаявшихся людей вышли из пещер, чтобы его встретить на развалинах Цетинского монастыря. Все вперяли в него свои очи и ждали спасения, а он мог надеяться теперь только лишь на Бога. Поцеловав обгоревший порог монастырский, митрополит благословил народ и вынул из дорожных сумок все, что в них было съедобного, и дал детям. Глав же племен позвал на совещание. Единственное, что он принес своему разоренному войной народу из Европы, был картофель, который он приобрел в Триесте и распространил в Черногории. Эта культура еще не была повсеместной в этих краях, и, благодаря картофелю, как свидетельствуют записи Вука Караджича, многие тогда спаслись от голодной смерти.
Но самой тяжелой раной в душе паствы святого был обычай кровной мести. Предлоги для убийств и междоусобных кровопролитий часто были ничтожны. Мелкие убытки, вред скоту, обидное слово часто служили поводом к кровопролитию, по закону Ламеха, который говорил: Я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне (Быт. 4, 23). Этого было достаточно, чтобы закрутился круг кровавой кровной мести и пошел страшный отсчет головы за голову между родами, селами, семьями, племенами. В каждом ударе грома людям чудился выстрел жаждущего отплатить за неоплаченную рану и неотомщенную голову. Матери укрывали детей, которые только начинали ходить, потому что ценой расплаты была каждая мужская голова какой-либо семьи или рода — так что и пахарь всегда пахал с ружьем на плече. Были и те, кто бежал от кровной мести в земли, подвластные туркам, или даже потурчивался — принимал ислам, губя свою душу.
Святой, зная, что кровная месть есть корень и многих других зол, начал свое архипастырское служение с призыва ко взаимному прощению, согласию и пониманию друг друга. Поскольку он обновлял Цетинский монастырь средствами всего народа, то приходил в каждое племя, заходил в каждый дом и умолял, кланялся, советовал, грозил проклятием, лишь бы только люди забыли свои старые обиды.
Святитель желал, чтобы сплотился силою любви Христовой разделенный ненавистью народ, чтобы исцелились отравленные демонским противлением души. Посещая одни за другими племена и роды, охваченные кровной местью, он назначал день общего собрания и примирения. Если он не добивался результата с первого раза, то снова возвращался и оставался здесь до тех пор, пока всех ни примирял. Особенно часто он пользовался святыми и драгоценными дарами милости Божией: обычаем кумства именем Божием и святым Иоанном*. К некоторым он приходил сам, другим слал свой крест как знак Божиего и своего присутствия, третьим писал письма и послания. Нередко он вставал между враждующими родами и племенами с крестом, простирая руки, чтобы остановить грозящее кровопролитие, которое могло прямо сейчас начаться или уже было в разгаре. Он тогда заклинал страшным именем Бога Вседержителя и святым Иоанном, со слезами и поклонами, а если это не помогало, то тогда угрожал проклятием.
Кто бы мог исчислить чудные дела и добровольные распятия за ближних своих этого нового пророка и апостола, мученика и подвижника! Он воистину клал душу за ближнего своего пОслову Господа (Иоан. 15, 13). Вместе с апостолом он говорил каждый день: Кто изнемогает, с кем бы я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся? (2 Кор. 11, 29) и еще: Для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 22). Особенно святой заботился о бедных. Это видно из его посланий, где он защищал одного бедняка, Петра Попадича, чтобы его не разорили ускоки*, ибо он кормил не только свою семью, но и детей своего брата, оставшихся сиротами. Еще он писал, что всегда защищал бедных, старых и немощных, и ничуть не меньше за пределами Черногории, чем в ее пределах. Когда же нужно было примирить людей, то он не жалел ни сил, ни времени.
Приведем лишь один пример: он четырнадцать раз в течение одного года шел в Речскую нахию, чтобы помирить Цеклян и Добрнян. По свидетельству самого святого, он посещал обе стороны и молил только, чтобы ему пришлось отныне приходить по более веселому поводу. Он писал: «Когда подумаю о той любви, которая у меня была с ранних лет с Речской нахией, то забыл бы все свои прежние труды и снова бы начал стараться в мучениях предотвратить зло — лишь бы только оно ушло навсегда! Ничего больше не желаю — лишь бы Речская нахия поклялась уничтожить основу этого зла, чтобы готова была нести ответственность перед Богом за свое клятвопреступление и тот дурной пример, что она дала остальному народу». По поводу посещения Цеклян и Люботинян он писал: «Вспомните, о Цекляне, что Люботиняне вам братья, а вы — братья Люботинянам. Их зло не может вам никакого добра принести, а ваше зло — им».
То же самое он говорил и тому же учил и другие роды и племена и всех людей, уча даже туркам лишнего вреда не делать, так как наши общие прародители Адам и Ева и все мы — дети Единого Отца. Всем он советовал жить в мире и согласии между собой, чего бы это ни стоило. Ложную святость он обличал, а клевету истреблял как богопротивное зло. Так, когда кто-то оклеветал девушку из рода Обрадовича из места Каменного, чтобы погубить ее честь и сделать несчастной, то святой писал в это место, что богомерзкое дело — осуждать ближнего своего и убивать его честное имя, и заклинал их: всякие подобные богопротивные попытки да прекратятся. Еще он стремился искоренить в народе воровство, ослушание и всякое самовольство, не щадя, как говорил сам святой, ни живота своего, ни имущества, в неописуемых непрестанных трудах жертвуя всем ради общего согласия и всеобщего блага народного.
Единственным утешением ему была в этом не благодарность тех, кому он делал добро, а то, что он исполнял долг «любящего истинного сына своего отечества». Если святитель Петр слышал, что там, где прежде царила вражда и проливалась братская кровь, теперь удерживались мир и согласие, то он сердечно благодарил и хвалил, как будто бы ему самому было сделано неизмеримое добро, моля Бога, чтобы Он таким людям «и впредь даровал братское согласие, и мир, и послушание для них, и для всего народа вечное благо и благополучие». Эти случаи он всегда ставил другим в пример. Так, он всюду приводил в пример Джурджу (Георгия) Томова из Доньего Дола и благословлял его земные останки. Его во время ссоры ранил другой черногорец. Рана была тяжкой, и если бы он умер от нее, то это стало бы поводом для кровной мести. Когда к нему пришли в дом и спросили: «Умираешь ли от раны?», то Джуро ответил: «Не от раны умираю, но от тяжелой болезни: она меня привела к этому». Так, умирая с миром, этот великодушный человек пресек готовую начаться кровную месть и заслужил благословение Бога и Его святого.
Если же святой обретал кого-то непослушным и упорствующим во зле и непослушании, то такого святой Петр оставлял под самым страшным проклятием: «Да поразит его немилостиво сила Божия, и пусть пропадет у него все счастье и всякая удача, и дом его да останется пуст», или проклинал еще более страшными словами: «Кто меня не послушает, то Бог великий пусть отдаст его дом страшной болезни и проклятию и пусть ему всегда снится и во всякую еду пусть ему всегда капает кровь, которую он пролил». Он не имел другого средства принудить к послушанию, кроме Бога и своего слова, молитвы, совета, клятвы и проклятия. Поэтому так он писал австрийским властям в Котор и Задар по поводу их жалоб на черногорцев: «Ваша власть имеет укрепленные города, тюрьмы, суды, и воинскую силу, и все необходимые средства и силы. Используя все это, вы не можете злых и непослушных людей испугать и привести в покорность, хотя они не живут, на два дня пути рассеянные по горам, как черногорцы, а живут вблизи городов... У меня же нету ничего из тех сил и средств, и ничего мне народ не дает... Кроме языка и пера, я не имею никаких средств и сил, так что никого не могу силой принудить к послушанию». Святой не только не имел тюрем и судов, но, охраняя евангельскую свободу вверенных ему людей и зная, что доброе дело тогда только хорошо, когда сделано добровольно, не желал никому приказывать, но каждого просил, чтобы он, если пожелает, исполнял Закон Божий и имел его своим доброжелателем.
Стараясь привести народ к любви и согласию, он первым делом заботился о священниках и монахах, уча их и советуя им жить по божественным законам и служить для других примером. К богобоязненным и послушным между ними он благоволил, а тех, которые нарушали заповеди евангельские, он изобличал, а иногда и отсекал от здорового тела Церкви как больной член.
Так он изобличил, подобно второму Иоанну Крестителю, одного богохульного попа Гавриила, который за взятку венчал дочь Мата Маркова с другим при живом муже, а некого Белича — с его собственной снохой. Гавриила святой лишил сана, а христианам запретил под угрозой проклятия звать его для исполнения какого бы то ни было церковного обряда. Ибо, писал он об этом беззаконном священнике Циклянам, венчать сноху с деверем, — это все равно что венчать его со своей родной сестрой, ибо, будучи снохой, она венчана с его родным братом и приходится, таким образом, ему сестрой. За что святой Иоанн Креститель был усечен от проклятого царя Ирода, как не за то, что Ирод взял в жены жену брата своего Филиппа? Три раза честная глава святого Иоанна была в землю закопана и три раза была извлекаема из земли и каждый раз как бы говорила одно: «Не следует тебе, беззаконный Ирод, иметь женой жену еще живого брата твоего Филиппа!» Сейчас подумайте, — напоминал им в конце святой Петр, — насколько беззаконно и страшно взять себе сноху в жены — насколько это непростительный грех!»
Также святой изобличил и самозваного монаха Аввакума, притворявшегося святым и возмущавшего народ против него, и из-за того Аввакума напоминал христианам, чтобы они остерегались его лжи и обещаний и не были безумными и легковерными.
Стефана же Вучетича, которого святой сам посвятил в сан архимандрита, но который затем вознесся на крыльях высоко-умия и стал неблагодарным смутьяном в народе и клятвопреступником, Петр Цетинский лишил священного сана и расстриг его. Он говорил всему народу, чтобы от вышеупомянутого расстриженника Вучетича уклонялись как от злонравного смутьяна, который не думает ни о чем другом, как только о том, чтобы ложью построить свое счастье на несчастье и стыде своего народа. Когда доходило дело до столкновений между лицами священного сана и монашеского, то он советовал им, как добрый пастырь, уклоняться от этого, говоря так: «Монах против попа, поп против монаха — стыдно о таком и слышать».
От монахов он требовал, чтобы они не скитались, а жили в своих монастырях, ибо знал, что частое перемещение с места на место есть источник всяческого зла для монаха. Сей благоразумный муж старался искоренить любое суеверие в народе и насадить в нем здравую веру, воспитывая его в истинном благочестии и всякой добродетели христианской. Против суеверий он боролся как против «странной слепоты, и дикого безумия, и злого, превратного понимания всего». Святой желал светом Христовым изгнать из народа страх перед ведьмами, вампирами и т. д. — страх, который народную душу омрачал, убивая в ней истинное благочестие и страх Божий как единственный источник спасения и мудрости. Он требовал, чтобы в этой ревности, во всяком труде и все остальные пастыри брали пример с него, как он брал пример с Христа, чтобы и через них свет евангельский и мир Божий вселялись в сердца людские. «Я, — писал преподобный отец попу Марку Лековичу, а через него и всему священству, — делал и делаю так, чтобы не проливалась кровь христианская, и вы, священники, должны так же поступать, и каждый человек, который знает о Боге и о душе». Если же какой-либо христианин не делал требуемого и был упорен в своем непослушании, то святой требовал от священника под страхом лишения сана, чтобы над таким не совершались церковные обряды, стараясь, подобно древним отцам, строгостью исцелить духовные недуги вверенного ему народа.
Был в это время у народа еще один худой обычай. Когда славилось крестное имя, то его многие праздновали по целой неделе, в изобилии и чревоугодии, а не в молитвенном прославлении и чествовании Бога и Его угодников. Бывало так, что все приезжали в гости к бедной семье и оставляли после себя голодных детей и полностью опустошенный дом. Видя, насколько это плохо, святой Петр однажды вышел к черногорцам с крестом в руках и, после беседы с ними, подняв обе руки с крестом к небу, громко произнес: «Слушайте меня, черногорцы, и пусть меня услышит Бог и эти горы: кто с этого времени будет славить свое крестное имя так же, как и раньше, то пусть Бог даст, чтобы он его с кровью своей славил!» Страшная молитва-клятва святителя Петра так подействовала на всех черногорцев, что отныне словно неким чудом этот худой обычай в народе прекратился.
Этот дивный миротворец, Петр Цетинский желал, чтобы люди жили в мире. Все племена черногорцев — весь вверенный ему Богом народ — он умолял и Богом Вседержителем заклинал, чтобы остерегались войны и ссор и со всеми жили в мире. Но когда требовалось душу свою полагать за ближних своих при защите очагов, веры православной от насилия агарянского и сходного с ним, то он сам шел перед народом своим, как некогда Боговидец Моисей и Иисус Навин, поражая неприятеля десницей Всевышняго. Так, когда агаряне объявили войну России (1787), которая была в союзе с Австрией, то христианские союзники возлагали надежды и на помощь христиан, стенавших под турецким игом, особенно на черногорцев, которые славились своей великой любовью к свободе. Владыка Петр, полный сострадательной любви к униженным и порабощенным христианам, поддержал в этой борьбе христианских союзников. Но когда дошло дело до заключения мира между великими державами (1791), то про него с народом черногорским никто и не вспомнил, оставив на милость и немилость агарян. А между тем тот безбожный и вероломный скадарский везир Махмуд-паша Бушатлия, который уж однажды разорил Черногорию в отсутствие святого, вел борьбу с султаном как мятежник и снова искал случай покорить и унизить черногорцев и брачан, которых святой владыка объединял и закрывал своим благословенным святительским омофором. Митрополит Петр, ненавидящий всякое кровопролитие, умолял надменного угнетателя в своих письмах, чтобы он оставил бедный народ в покое, чтобы не проливалась праведная кровь. «А если не захочешь, — писал святой паше, — то, благодарение Богу, мы можем от твоей силы с помощью Божией защититься».
Видя, что насильник не хочет отказываться от своего преступного намерения, святой трудился денно и нощно, чтобы объединить всех черногорцев в борьбе против общего неприятеля. Труд его не был напрасен. На сборе старейшин в Цетинье (1 июля 1796) было вынесено общее решение, названное «Стега», в котором народные вожди обязались защищать свои очаги до последней капли крови «и пролить кровь свою за истинную христианскую веру». Они твердо обещали помогать один другому и проклинали всякого предателя: «Пусть он и потомство его останутся в вечном позоре и безчестье как изменники веры и закона и хулители имени Божиего, как кровники всего народа». Перед сражением владыка Петр распространил в народе прокламацию, в которой призывал: «Да всякий сын отечества с быстрой готовностью встанет с оружием в руках на защиту правой веры и драгоценной нашей свободы и воздаст сыну Мухамедову за вероломство его».
Пока кровожадный Бушатлия приближался с войском, которое в несколько раз превышало собранное владыкой Петром и его христоименитым народом, святитель, призвав также своих богатырей, двинулся с ними в начале июля 1796 года в село Слатину на земле племени Белопавличей. Отслужив здесь литургию в святом храме, он причастил свое войско, как некогда святой великомученик царь Лазарь на поле Косовом, и вдохновил воинов своей речью, сказав: «Я просил врага отступиться от пролития невинной крови, и не захотел он. Велико его войско, но победа не во множестве, а в Господе. Вы защищаете свою веру, свои очаги, свою честь перед всем миром; вы, дорогие сыны мои, — свободный народ, вам не нужна другая награда за вашу святую борьбу, кроме вашей вольности, но знайте, что это есть награда свободного богатыря: защита свободы и милого отечества, ибо кто борется за другую награду — не благородный богатырь, а наемник, чье геройство ничего не стоит, ибо он не имеет чести богатырской и своей свободы». Потом святой благословил воинов и окропил святой водой, препоручая их и себя милостивому Богу, «Который видит все и всем праведно управляет», в твердой уверенности, что Всевышний призрит на его правду.
И действительно, Господь оправдал его надежды. Хотя сила агарянская была в несколько раз большей, Бог отдал победу черногорцам, как некогда Израилю против Амалика, в месте Мартиновичи (11 июля 1796). Сам Бушатлия был ранен в бою, а та маленькая часть его войска, которая уцелела в лютой сече, в панике бежала в Подгорицу.
Место побоища было усеяно мертвыми телами агарян. Было захвачено множество пленных и оружия. Потом сам Цетинский святитель свидетельствовал в своем письме которскому провидуру, что «это можно назвать чудом, совершенным Самим Богом, Которого хвалим и славим».
Однако Махмуд-паше не было достаточно этого знака Божи-его, чтобы смириться и опомниться. Он в своем безумии решил как можно быстрее отомстить и снова напал на Черногорию в сентябре этого же года. Владыка Петр и теперь вышел ему навстречу со своими богатырями, с еще большей отвагой, после первой победы, дарованной Богом. И теперь он окрылял воинов своим словом: «Устремитесь на неприятеля нашей веры, нашего драгоценного имени сербского и нашей драгоценной вольности. Будьте и теперь едины, как и тогда, и сотворите, что достойно вашего имени». Призвав Бога в помощь и благословив войско, святой вступил в лютую сечу в месте Круси в Лешанской нахии. Битва продолжалась с восьми часов утра до темной ночи (22 сентября 1796). Агарянские войска были разбиты наголову, а их предводитель Махмуд-паша был зарублен, получив достойное воздаяние за свои черные дела. Мухмуда зарубил тогда еще неизвестный богатырь Богдан Вуков из Залаза, поразив его, как некогда Давид Голиафа.
Благодаря этой, Богом дарованной, победе Черногория вступила в новую эпоху, присоединив к себе племена Белопавличей и Пиперов и усилив свое единство молитвами и подвигами святого Петра. Народ уверился на деле, что воистину десница Всевышнего хранит святого, и еще более стали его почитать и внимать его советам. Весь свет христианский удивлялся такой славе, мудрости и храбрости владыки и геройству его народа, а те, кто еще находился под игом агарян, взирали на святого Петра как на свою главную опору и надежду.
Заботясь о православных и вне своей области, митрополит Петр после падения Венецианской республики (1797) посетил приморские места Браичи, Поборе, Майне и город Будву, желая взять под покровительство здешний православный народ, веками угнетаемый латинской ересью, а также надеясь выйти к морскому побережью и этим помочь своему нищему народу, который часто не имел даже соли. Но по воле сильных мира сего, для которых страдания и слезы бедных людей ничего не значат, эти края присоединили к обширной Австрийской империи, а святой Петр и далее имел только духовную власть над этими приморскими землями, как и его предшественники — митрополиты Черногорские и Приморские. Однако после первого австрийского наместника Рукавина пришел в качестве военного правителя генерал Бради, который даже и эту духовную власть захотел отнять у святого владыки, чтобы православными Боки Которской управлял другой епископ. Этот генерал также хотел, чтобы ему отдали под военную казарму православный монастырь Подмайне. Владыка, не желая отдавать на поругание православную святыню, сопротивлялся этому безбожному насилию и собрал Народный собор, от лица всех написав в его решении: «Не допустим поругания, чтобы место паломничества превращали в казарму; лучше мы все погибнем, прежде чем такое свершится». Благодаря этой решимости святыня была спасена, но не прекратились многие беды и притеснения православных и самого святого в этих краях.
Пока владыка пребывал в дружбе с русским царем Павлом I, получив от него значительную помощь и орден святого Александра Невского, Европой овладевал страх перед усилившейся Францией, возглавляемой Наполеоном. Наполеоновские войска достигли Далмации, готовясь к новым завоеваниям. После убийства Павла I на русском престоле воцарился Александр I, который принуждал Черногорию, находящуюся в продолжительном обострении отношений, выступить на стороне Австрии против французов, оставаясь верными единоверной России. Это дало повод некоторым снова оклеветать святителя Петра перед русским двором и сформировать предубеждение против него и целый заговор. Александр I послал тогда в Черногорию двух сербов — графа Ивелича и прежнего посланника владыки при русском