– Ммм, звучит заманчиво, – я взяла его под руку. – Ну что – идем? А то алкоголь стынет.
Андрей кивнул и взмахнул свободной от меня рукой в галантном пригласительном жесте. Только тут я увидела у него в руке на две трети опробованную бутылку текилы. Я протянула руку:
– А вот не делиться – нехорошо...
Он немедленно протянул бутылку мне. Я отхлебнула и поморщилась – текила была теплой и на редкость ядреной. Бутылка вернулась к Андрею, и мы шатким домиком проследовали к выходу из бара на пляж.
– Знаешь, вы, женщины, все-таки о-о-очень мудрые, – вещал мой объект, пока мы с ним прокладывали себе дорогу вперед по самой кромке пляжа, никак не желавшего расставаться с городом. Вдоль фонарей и пальм променада, по утрамбованному машинами песку, больше похожему на пыль, мы шли как две тени в темноте, и Андрей продолжал нетвердо, но страстно:
– И вообще вам, женщинам, по жизни проще… Вы порхаете там, где мы – пашем. И поэтому – вы мудрее нас…
– Не в мудрости дело, – легко продираясь сквозь его пьяные афоризмы, отозвалась я, – просто жизнь – это коварная сука, и поэтому нам она ближе по духу.
Андрей поглядел на меня мутным взглядом и в следующую секунду пьяно, сипло расхохотался.
– Черт, ты мне нравишься! – заявил он и подмигнул мне. – Так как, ты говоришь, тебя зовут?
– Далила[4], – откликнулась я и слегка потянула его к себе, с пути скользящего вдоль пальм и пляжных баров автомобиля. – Ну же, будь хорошим мальчиком – уступи ему дорогу!
– Почему я должен уступать?
По пьяни всегда так – тяжело уловить общий смысл фразы, и ты цепляешься за какое-нибудь отдельное слово. Вот Андрей и уцепился, походу. Его голос прозвучал надтреснуто, как будто его прямо сейчас переломили пополам.
– Потому что он – помеха справа, – ответила я с улыбкой, которая, как ни старайся, все равно вышла чуть кривоватой.
Андрей глянул на меня и снова засмеялся – хрипло, как-то надсаженно. А я чисто инстинктивно погладила его по руке. Мне было не жалко, мне было больно за него. Выбитый из колеи, он растерял всю свою сдержанность и твердость. Но как знать – может, только это и удержало его на плаву. Был бы сдержан и тверд – пошел бы ко дну быстро и целеустремленно, как топор. Когда тебя топят твои же чувства, надо уметь вычерпать их, как мутную воду из лодки, и выплеснуть через край, за борт. Только это и спасает. Как-то так, наверное.
Мы шли-шли и дошли до того самого бара, с пластиковыми красными столиками и стойкой-полумесяцем, и тот же официант, что и два дня назад – охренеть, всего то каких-то два дня назад! – спросил на ломаном английском, что мы желаем потреблять. Я заказала текилы, две двойных, и шепнула парню про самокрутку. Он кивнул и исчез.
– Будем курить? – Андрей буквально упал в пластиковое кресло и теперь растекся по нему, блаженно вытянув ноги. – Это очень-очень-очень верный ход!
– Это не ход, камрад, это – выход, – улыбнулась я.
Он засмеялся, но тут же замолк – было видно, что его внимание резко привлекло что-то, находящееся за моей спиной. Я оглянулась и наткнулась взглядом на железный эллинг чуть дальше по пляжу, у самой воды. Красочный баннер, загораживающий всю правую стену, гласил о том, что это – прокат скутеров и прочей водоплавающей хрени. Повернувшись обратно к Андрею, я поняла: вопросы излишни. У моего объекта был такой особенный взгляд, – как бы это сказать попроще? – неомраченный мыслями о самосохранении. Думаю, Менделеев, изобретя водку, вот именно с таким взглядом намешивал и впервые дегустировал свое изобретение.
– Простите, я правильно вас понял: вы хотите взять их на всю ночь?
Парень, работавший в эллинге, очень тщательно разговаривал с нами по-английски – как с не совсем здоровыми на голову людьми. Я оглянулась через плечо, на темную громаду моря, лежавшего за нами – как аргумент в его пользу. Тихое, совершенно черное, как будто это не вода, а нефть, с едва заметными ленивыми волнами и тонкой лунной дорожкой от убывающей дольки-луны, медленно сползавшей за горизонт. Я улыбнулась и решительно повернулась к парню-лодочнику:
– Да, на всю ночь. Вы не ошиблись.
Парень одарил меня взглядом, в котором явно читалось – а не ошиблись ли вы?
– Послушайте, – он поглядел на меня, затем – на Андрея, затем – снова на меня, видимо, признав мою персону более вменяемой, – послушайте, сеньорита, дело в том, что мы даем их максимум на час. Особенно ночью. Таковы общие правила.
– Но из правил ведь бывают исключения? – промурлыкала я. – Что надо сделать для исключения? Вернее – сколько?
Парень пожал плечами, помолчал, взвешивая мои слова.
– Исключения бывают, – наконец откликнулся он, – но это будет дорого и опасно.
– Подходит! – тут же выдал Андрей.
Я поглядела на него и улыбнулась. Джеймс Бонд сейчас просто нервно курил в стороне, а в лучах его славы явно намеревался купаться мой драгоценный объект. И я была намерена всячески ему в этом содействовать.
– Так сколько будет за ночь? – спросила я и, улыбаясь прокатчику, извлекла из кармана шорт пачку чудесных зеленых евро. Андрей тут же повторил мой жест. Его пачка была цветом пожелтее.
Лодочник привычно уже перевел взгляд с меня на Андрея и назад. И – сдался.
– Ну хорошо, – кивнул он, – по триста евро за ночь за каждый. И вы подпишете бумагу о том, что сами несете ответственность за свою безопасность…
– Согласны, – откликнулись мы хором, как примерные жених и невеста у алтаря.
Парень пожал плечами.
– Тогда – выбирайте, – сказал он и кивком указал на привязанную у коротенького деревянного пирса пятерку скутеров.
Мы с Андреем быстро выбрали себе коней по душе – Андрей взял темно-синего гиганта, мне же приглянулся угольно-черный красавец с посеребренными бортами. Я даже не пыталась врать себе, почему выбрала именно этот цвет.
Лодочник быстро проверил скутеры и одобрил наш выбор.
– А теперь пошли в контору, – махнул он рукой в сторону эллинга, – подпишем бумаги.
В ангаре-эллинге было тепло – еще собранным за день солнечным теплом. Вдоль железных стен были расставлены подпорки и стеллажи, на них покоились надувные лодки, какие-то детали, запчасти и канистры с маслами и горючим. Лодочник скрылся за лесом стеллажей в глубине ангара, крикнув, чтобы мы заняли себя чем-нибудь минут десять – пока он подготовит бумаги.
Андрей тут же сообразил, чем он займется.
– Надо еще бутылку, – безапелляционно заявил он, – я пошел.
– Бар найдешь сам? – спросила я.
Андрей, уже на ходу, повернулся ко мне, помахал в воздухе чем-то подозрительно похожим на наручные часы китайского производства и усмехнулся:
– Найду. Я тут у них спер компас! – гордо заявил он.
Вот так, под это чистосердечное признание, я и осталась в ангаре одна. Наконец-то!
Первым делом я прокралась к стеллажам и быстро нашла то, что требовалось – длинный резиновый шланг для накачивания воздухом надувных шлюпов. Шланг этот был в длину примерно около метра – как раз то, что мне было нужно. Я схватила его и выскользнула за двери эллинга.
Пробежав по песку до пирса со скутерами, я быстро сбросила сандалии и вошла в воду по колено, направляясь прямиком к скутеру Андрея. Быстро отвернув крышку топливного бака, я сунула туда шланг и опустила второй его конец ниже бака и борта, к самой воде. Затем наступила ногой на подножку, и скутер ощутимо накренился влево. А спустя секунду из трубки, вставленной в бак, полилась жидкость с резким запахом бензина. Сильно опорожнив бак, я вынула трубку, завинтила крышку и направилась к моему черному красавцу, ожидавшему по другую сторону от скутера Андрея. Проделала все то же самое и с ним. Бензин стекал в воду, оставляя резкий запах и едва заметные в тусклом свете фонаря над пирсом радужные разводы на черной поверхности. Пять минут – и все было готово. Пришло время заметать следы. Впрочем, их было немного – выдернув трубку, я спрятала ее под пирс, зацепив за какую-то балку, и тщательно завернула крышку топливного бака своего скутера. Затем подтянулась и выбралась на пирс – чтобы не идти по воде, отчаянно вонявшей бензином.
И, надо сказать, выбралась как раз во время, чтобы увидеть возвращающегося назад Андрея – он брел по пляжу с бутылкой наперевес. Я бросилась к эллингу и, чудом оставшись незамеченной, проскользнула внутрь. Руки у меня воняли бензином, и я, чтобы заглушить подозрения, быстро толкнула ногой ближайшую канистру, с горючим. Та упала на бок, и я с оханьями подхватила ее, но не быстрее, чем на полу оказалась небольшая лужица с резким бензиновым запахом. Тут как раз появился из-за своего стеллажа лодочник, и я принялась отчаянно извиняться и предлагать заплатить за причиненный моей неловкостью ущерб, попутно демонстрируя, как сильно я залила себе руки. Лодочник только махнул в ответ, протянул какую-то ветошь – вытереться и подозвал к себе жестом вошедшего в эллинг Андрея. Здесь же, на хлипком раскладном столике, мы подписали отказы от всех претензий к парню и его заведению в случае, если с нами, идиотами, что-то случится. Потому как были мы, идиоты, предупреждены о технике безопасности и о нестабильности погоды в прошедшие несколько дней. Нам, как и положено идиотам, было это абсолютно по барабану, в чем мы тут же и расписались на заляпанных кофе формах.
Затем парень с обреченным вздохом выдал нам ярко-рыжие спасательные жилеты, в которые заставил облачиться тут же. После этого мы получили по фонарику, шипящую рацию для связи с берегом, которая должна была работать в зоне примерно двух километров от ангара, и ключ от жестяной ячейки у стены, куда мы сложили мобильные, деньги и прочую ценную муру, боящуюся воды. За это мы отдали стопку евро и паспорта, и парень вручил нам ключи от скутеров с поплавками, похожими на здоровые винные пробки, и ремешками с карабинами на концах. Этими карабинами лодочник заставил нас пристегнуть ключи к нашим жилетам.
– Сами дальше разберетесь? – спросил он, зевнув.
– Легко! – быстро отозвалась я, радуясь такой удаче. – Спасибо вам за все!
Андрей уже открывал двери, когда парень-лодочник окликнул меня, догнал и, придержав за локоть, тихо проговорил:
– Сеньорита, ваш друг немного под градусом, поэтому я вам скажу. Топлива в баках – часов на пять. Но мой вам совет – часа через два-три возвращайтесь… Погода сегодня капризная, может подняться ветер. Будьте осторожны!
– Хорошо. Спасибо вам, – кивнула я, и повернулась к Андрею. – Ну, идем!
Мы с Андреем вышли из дверей эллинга, и нам вслед, как эхо, донеслось слово лодочника, сказанное гулким в этих железных стенах испанским шепотом: «Локос!». Это слово – спасибо мексиканским сериалам и песням Рикки Мартина – знают все уважающие себя русские под тридцатник. «Сумасшедшие!» – понеслось нам вслед. Андрей, услышав это, громко засмеялся. И я поняла, что лодочник абсолютно прав.
Мы пересекли пляж, направляясь к пирсу. Андрей взобрался на свой скутер, не забыв закопать бутылку текилы в недрах под сидением. Я отвязала Андреево плавсредство и под урчание его мотора принялась за веревку своего. Отвязав свой скутер, я быстро залезла на него, вставила и повернула ключ зажигания с неудобным поплавком наперевес. Движок заурчал, я оттолкнулась от понтона ногой и дала ходу. Черный нос накренился, поворачивая, рассек маслянистую, густую воду, и я вышла в море следом за уже вовсю гонявшим по ближайшей акватории Андреем. Он врубил фары, и я сделала то же самое. Вода в свете фар стала мутно-зеленой, похожей на какое-то колдовское зелье. Я дала ходу и погнала за Андреем, прочь от берега.
Мы летели сквозь ночь. Фонтаны воды взмывали в луче света – будто кто-то бомбил с высоты алмазные прииски. Ущербная луна блуждала глубоко в облаке, оставив на поверхности лишь мутное, зеленовато-желтое свечение. Над головой еще ярко горели звезды, но дальше – вперед и влево – небо было затянуто иссиня-черной пеленой ночных облаков. Мы гнали вперед, и ветер свистел в лицо. Сначала я думала, что виновата скорость – мы разогнались прилично и шли не притормаживая. Но потом нос скутера начало кренить сильнее, и в тусклом блеске выплюнутого облаком огрызка луны я отчетливо стала видеть горбы волн – низкие, приплюснутые, но все-таки выползающие на поверхность моря. В этот самый момент я впервые почувствовала смутный страх – перед темной водной громадой, которая своенравна и ни капельки мне не подвластна. В кровь ринулся адреналин, сердце забилось быстрее. Я выдохнула, крепче сжала руль и прибавила газу. Надо действовать. Когда действуешь, времени на то, чтобы бояться, уже не остается.
Андрей гнал впереди и чуть справа от меня. Он мчался сломя голову, резко, зло брал распластанные всхолмья волн, закладывал крутые виражи, вздымая к темному, слегка подсвеченному луной небу искрящиеся в лучах фар фонтаны брызг. Я следила за ним, стараясь ни на секунду не упустить из виду. Сейчас нельзя было даже подумать, что он пьян – так точны и резки были его движения. Андрей вел бой – неравный, потому что противником был весь мир, и отчаянный, потому что противник окружал его со всех сторон.
– Давай, давай же! – орал он, и крик этот не был заглушен ни ревом моторов, ни свистом рассекаемого воздуха.
Я не отзывалась. Андрей бросал вызов, но вызов этот меня не касался. Всего остального мира – да, но не меня. У меня получилось – на сегодня я стала его сообщником и была намерена идти до конца в выбранной роли. Я должна была подвести его к самому краю. С каждым его виражом, с каждым новым рывком горючего в баке становилось все меньше. А значит, и край становился все ближе.
Мы гонялись, наверное, около часа или даже больше, пока наконец я не услышала то, чего так долго ждала. Движок андреевского скутера чихнул пару раз и вдруг резко заглох. Скутер по инерции пролетел по воде еще несколько десятков метров и остановился. Я подрулила к нему и увидела в свете фары растерянное лицо Андрея:
– Что за херня? – спросил он, оглядывая бока скутера, подсвечивая себе казенным подслеповатым фонариком, – он заглох, и…
– Кончилось топливо, – я ткнула пальцем в направлении узкой приборной панели, на которой истеричным красным горел топливный индикатор, и потом, повернувшись к своей, от души вскрикнула: – О черт!
Андрей проследил за моим взглядом и тоже выругался – на моей панели отчаянно мигала красная лампочка.
– Как же мы проморгали? Вот они скоты, а! Тоже сливают бензин небось, – Андрей вытер рукой лоб. – Так, и что ж теперь делать? На твоем мы тоже не дотянем…
Я заглушила мотор и вырубила фары.
– По-любому топливо буду беречь, пусть хоть сколько будет, – я осторожно сдвинулась вперед и полезла в бардачок под задним сидением, – а пока попробуем рацию.
Рацию мы попробовали быстро и безуспешно. Она издавала хрипы, всхлипы и треск и на все наши «SOS» отвечала только ими. Все позывные уходили в никуда. Нас никто не слышал. Я попыталась еще пару раз и посмотрела на Андрея поверх агонизирующего динамика.
– Черт, похоже – бесполезно. Ну, ничего, через пару часов за нами по-любому пошлют катер. Топлива без дозаправки хватает часа на три-четыре. Если мы не вернемся спустя это время, нас начнут искать. А то и вообще – на скутерах стоит маячок слежения, и за нами просто приплывут. Либо чтобы спасти, либо – чтобы арестовать за угон транспортного средства, – тут я через силу улыбнулась. Мой голос звучал гораздо спокойнее, чем мне было на самом деле.
– Точно, – Андрей тоже казался спокойным, но трезвел на глазах, – надо ждать. Ты вот что – возьми меня на буксир. Чтобы не разнесло по морю.
Я кивнула и, покопавшись, достала из-под заднего сидения гибкий буксировочный трос.После нехитрых маневров мы все-таки смогли закрепить оба его конца на бортах наших скутеров исцепиться почти вплотную, борт к борту. Я заглушила мотор, и наступила тишина, прерываемая лишь монотонным плеском волн о наши борта. Изрядно усилившихся волн.
– Ветер разгулялся, – Андрей покрутил головой и выудил из кармана трофейный компас. – Так, посмотрим…
Стрелка настаивала на том, что север у нас строго за спиной.
– Значит, там же и берег, – проговорила я, невольно оглядываясь. Но там, позади, никакого берега не было и в помине – только пустыня черной воды и смутно угадываемые в ночном небе очертания облаков, за которыми догорал лунный огарок. Я вздрогнула, по коже прошел холодок, перерастая в холод где-то внутри. Мне вдруг стало очень-очень не по себе. Мы застряли тут, между растущими волнами и хмурым, черным небом. Страх с новой силой ударил по грудной клетке, пытаясь сбить дыхание. Нельзя думать! Надо делать что-то – иначе страх одержит надо мной верх в два проклятых счета. Я тряхнула головой и повернулась к Андрею, стараясь не замечать черного пространства за его спиной и зеленоватых волн, перекатывающихся под нами в свете фар скутера:
– Слушай, тебе не холодно? Мне вот совсем не жарко, честно говоря… Может, нам достать и немножко распить твой НЗ?
Андрей посмотрел на меня, долгим, даже слишком долгим взглядом. Он больше ни капельки не выглядел поддатым. Его глаза смотрели на меня внимательно, даже изучающе. Я невольно вздрогнула. Мне казалось, набранного им градуса должно было хватить на более долгий срок. Андрей же сейчас выглядел каким угодно – только не пьяным.
– Тебе страшно? – спросил он, по-прежнему глядя на меня в упор.
Ох, осторожно! Осторожно… Мой объект не просто так достиг той своей высоты, с которой я его так стремлюсь столкнуть. В людях он все-таки кое-что понимает. Это не он, а я пока балансирую на грани. Перестану контролировать себя – страх меня сметет, слишком возьму себя в руки – и вскроется спланированность, и подстава будет выглядеть как подстава. Нет, надо медленно и верно идти по самому-самому краю. Чтобы заманить на самый край и его тоже.
Я пожала плечами и невесело улыбнулась:
– Страшно? Да, есть такое дело. Так заметно, да?
– Не, незаметно, – Андрей подмигнул мне и полез под заднее сидение, где до нашего отправления с пирса благополучно скрылась бутылка текилы, – заметно даже другое... Ты так выглядишь, как будто тебе не страшно ничего. Как будто ты просто наблюдаешь за всем этим со стороны.
– Да ладно? – я пожала плечами. – Ну, черт его знает… Может это – профессиональное? Журналистика вроде как приучает быть обозревателем по жизни. Что-то вроде профессиональной болезни.
Андрей кивнул и наконец извлек на скудный свет, отраженный в волнах, пузатую бутылку. Все шло очень и очень хорошо, и пора было пользоваться этим.
– Ну, а ты? – спросила я, наблюдая, как он, усевшись на сидении поудобнее, лихо отвинчивает текильной бутылке красную жестяную голову. – По тебе тоже не скажешь, что ты сильно испуган.
– А я как ты, – усмехнулся Андрей, – мне тоже работа весь страх отбила.
Он отхлебнул из горлышка хороший глоток и протянул бутылку мне. Нас уже ощутимо качало. Ветер усилился. Он бросался на нас, как на врагов, плевался солеными холодными брызгами, которые подхватывал с макушек волн. Меня пронял озноб, руки дрогнули, когда я принимала текилу из рук Андрея. Бутылка брякнула дном о руль, я крепче перехватила ее за горлышко и основательно приложилась к ней. Огненная струя ударила вниз, до сердца, и мягко прокатилась по животу, согревая. Я зажмурилась, перевела дыхание. Протянула бутылку, возвращая ее, не открывая глаз. А открыв глаза, увидела, что Андрей внимательно смотрит на меня:
– Жаль, что ты – журналист и тебе по правилам всех игр нельзя верить, – проговорил он и отхлебнул короткий глоток, как будто за сказанный тост, – а то мне вот все кажется, что ты – хороший человек. Каких сейчас мало.
Я перевела дыхание. Наконец-то! Теперь главное – не упустить. Хотя куда тут упускать? Кругом – море, темнота и голодный, все усиливающийся ветер.
– Да уж, но только сейчас ни разу не чувствую себя журналистом, – с вызовом произнесла я, пожимая плечами и старательно не глядя на Андрея, – не хочу тебя ни о чем спрашивать. Я даже говорить не хочу. Дай еще текилы.
Андрей удивленно посмотрел на меня и молча передал бутылку. Я приложилась еще раз, зажмурилась. Какая-то особенно ретивая волна ударила по борту, перетряхнув нашу флотилию. Скутеры заскрипели, с легким треском притираясь друг к другу, борт о борт.
После недолгого молчания Андрей заговорил первым:
– Бред несу, – голос его звучал хрипло, осторожно, – не хотел обидеть…
– Не бери в голову, не обидел, – я подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза, – я понимаю, о чем ты. Но на мой счет ты не совсем прав. Мне можно верить. Моя игра уже окончена, и давно. Дело в том, что я – в курсе.
– В курсе чего?
– В курсе повода, по которому мы с тобой сегодня пьем.
Андрей вскинул на меня ошарашенный взгляд. У него был такой вид, как будто я ему только что хорошенько врезала.
– Что ты сказала?
– Что слышал, – я хмуро поболтала текилу в бутылке, и снова сделала обжигающий горло глоток, – замредактора позвонил из Москвы, за рулем меня застал. Я ехала к тебе как раз. Он мне сказал, что задача моя – снимается. Что интервью больше не нужно, так как тендер заморожен. Сняли и вас, и ваших конкурентов. Вывалил мне все это без дальнейших объяснений. Просто голый факт – интервью Андрея Толстых больше не нужно. Поэтому как журналист я никакой угрозы для тебя не представляю. Моя игра закончена так же, как и твоя.
Андрей смотрел на меня, и казалось – не видел. Я молча протянула ему бутылку, он так же молча взял ее и отхлебнул здоровый глоток. Потом – еще, и еще.
– И что – совсем никаких вопросов нет? – спросил он спустя минутное молчание. Хрипло так, зло спросил.
Я помотала головой, глядя на море. Андрей ударил кулаком по рулю, на раз повысил тон – видимо мои слова об игре сильно проняли его:
– Да ну как же так? Тут ведь такая бомба! Ты только подумай, как звучит – подробности провала! Это народ схавает за обе щеки. Истории успеха на поверку никому не интересны, на хрен не нужны! Мы любим чужие падения, вот что мы любим! Скандалы, грязь, подставы – и помяснее, покровавей! Ты – плохой журналист, знаешь ты это? Не чуешь кровь! Не кидаешься! Гребаная акула гребаного пера… Ты тоже – в проигравших, знаешь это?
К финалу он уже почти орал. Как тогда, в изнуряющей жаре барселонского полудня, на свою бывшую жену. Я не смотрела на него – мне легче было видеть черную бесконечность за его спиной. Черная бесконечность моря была делом рук ночи, а вот черная бесконечность в глазах Андрея, в его голосе, в каждом слове – это было делом моих рук. И я предпочитала не смотреть на это.
Когда он замолчал, я выждала несколько секунд, а затем спросила – очень спокойно:
– Ты закончил? Тогда передай, пожалуйста, текилу.
Андрей буквально пихнул бутылку мне в руки. Было слышно, как он дышит – прерывисто, тяжело. Я молча приложилась к горлышку, сделала большой глоток, вытерла губы тыльной стороной ладони. Нарочито медленно завинтив крышку, сунула бутылку под сидение. Выпрямилась и спокойно посмотрела на Андрея.
Андрей же все это время следил за мной взглядом, и теперь, видать, созрел еще и что-то сказать. Но – не успел. Потому что в тот момент, когда он открыл рот, о наши сцепленные скутерные борта долбанула здоровенная волна. По сравнению с ней все предыдущие казались мелкими шалостями и безобидной рябью. Эта же напала на нашу флотилию – темная, подкравшаяся откуда-то из глубин ночного моря – подняла нас, разбив о борт свою макушку. Вода хлестанула по телу, сбежала вниз по животу и ногам холодной лавиной. Я вцепилась в руль, который нещадно кренило, Андрей, выругавшись сквозь зубы, сделал тоже самое. И как раз вовремя – за первой волной подгребла вторая. Побольше. Кое-как нам удалось удержать скутеры в состоянии стояния, но руль выворачивало так, что кисти рук, вцепившиеся в него, нещадно ломило. Я подняла голову, и в свете агонизирующих огней фар очень четко увидела стену серо-зеленой воды, надвигающуюся на нас. Я почти до крови закусила губу – лишь бы не заорать от страха. Скутеры накренило, дернуло и поволокло вверх.
– Давай, держись! – выдохнул Андрей.
Я что было сил вцепилась в руль, уперлась ногами в борт. Наша флотилия на миг замерла, выпрямившись на макушке волны, накренилась в другую сторону и резко пошла вниз. Руль рвало из рук, выворачивая кисти. Я услышала стон, и через секунду осознала – он был моим собственным. Андрей молча налегал на руль с неожиданной для его телосложения мощью.
Мы удержались. Волны притихли – следующая уже почти ласково наградила нас холодной пощечиной, болтанув так, для виду. По росту она уступала предыдущей троице едва ли не в половину.
– Откуда они такие взялись, – проговорил Андрей хриплым голосом и тронул меня за плечо: – Ты как там?
– Порядок, – кивнула я, вытирая ладонью брызги с лица, – только вот руки больно уж очень…
– Ты молодец, удержала, – похвалил Андрей и прибавил негромко: – Не бойся, выберемся.
Я кивнула и исподтишка поглядела на него. Он меня успокаивает. Мне захотелось смеяться и плакать – настолько это было трогательно и нечестно, настолько это было так, как всегда бывает в жизни.
– Повезло твоей женщине, – мой голос был хриплым, звучал через силу, но с едва уловимой улыбкой. – Правда, повезло. Меня сейчас чуть ли не колотило, а ты вот как-то так раз – и успокоил.
Андрей усмехнулся:
– Это все из-за сына, – проговорил он, и как-то разом ушла из голоса вся сталь. – Успокаивал его, когда он совсем крохой был. На него только мой голос и действовал, причем неважно было, что говорить даже – просто надо было говорить с ним. Ну и научился вот, видать.
И такой теплый был у него голос, такой спокойный взгляд, как будто мы с ним оказались не в черной болтанке голодного моря, а в какой-то чудесной стране, в его собственном неверленде.
– Он, наверное, тебя обожает, – проговорила я, – хвостиком ходит за тобой.
Лицо Андрея вмиг помрачнело.
– Нет, – он покачал головой, – я бы сам ходил за ним хвостиком, да не получается. Из-за… работы. Обстоятельства, жизнь такая. Видимся с ним редко. Жутко редко.
От того, как он сказал это «жутко», у меня по спине холодок прошелся.
– Ну, жизнь такая сейчас – ты сам сказал. У многих дети по няням, родителей неделями не видят. Сейчас все вкалывают, как проклятые. Хочешь жить – умей вертеться. Деньги всем нужны.
– Да, только за деньги времени не купишь, – Андрей смотрел в пустоту, а говорил – горько, совсем-совсем тихо. – Их времени, понимаешь? А они же так растут, чертовски быстро. Не успеешь ахнуть – а ему уже год, три, пять. А там – первый раз в первый класс. И – первый лучший друг, первый футбол, первая драка, первое свидание. Тебе так мало времени отведено в его жизни, просто катастрофически мало. Не успеешь оглянуться – а он уже вырос, человеком стал. Твоим человеком – и все же не твоим. Потому как тебя рядом и не было почти. И вот от этого ломает страшно… Держись!
Очередная волна долбанула по бортам, по ногам, по животу. Холод, дрожь, безразличное ко всему море, пальцы, с болью вцепившиеся в руль. И над всем этим – эхо голоса Андрея и его сказка о потерянном времени. О потерянном времени в жизни его до боли любимого сына.
Через два зелено-серых горба волны опять поутихли, припали к черной маслянистой поверхности, и держать руль стало немного легче. По рукам прямо к сердцу тек холод. Андрей снова тронул меня за плечо:
– Порядок?
– Да, нормально, – я кивнула, – а ты как?
– Трезвею, – мрачно усмехнулся Андрей.
– У нас еще немного осталось, но давай побережем, ладно? Надо будет как-то греться. Еще пока терпимо.
– Терпимо, – кивнул Андрей и прибавил: – А ведь мой пацан меня бы героем считал, наверное, за эту вот болтанку. Мальчишки – они на такие истории падкие.
– Так вот и расскажешь ему об этом своем приключении, – улыбнулась я, – только про текилу эпизод советую опустить. Отец должен пример подавать, и все такое.
– У него скоро будет новый отец, – едва слышно произнес Андрей.
Повисло молчание. Наверное, он надеялся, что я не услышала его. Но я – услышала.
– Прости. Я не знала.
– Говорю же, ты – плохой журналист, – сипло, невесело усмехнулся он. – Могла бы выяснить, раскопать. Мы с его матерью в гадских отношениях. В военных. Сын меня и не видит почти. А я – с ума схожу. Даже сейчас… Я на это все смотрю знаешь как?
– Как? – отозвалась я и затаила дыхание.
– Как на историю с картинкой, – Андрей криво, невесело усмехнулся. – Нас тут выворачивает наизнанку – а я вот для него это в историю складываю, придумываю чего-то, картинку рисую… Понимаешь?
Он сказал это тихо, но каждое его слово гулким эхом отдавалось у меня внутри. Вот оно! Вот оно, то самое! И захлестнуло, пробило, через край хлынуло такое знакомое, такое желанное ощущение – смесь азарта и восхищения. Не к месту, некстати, среди холодного зелья волн, под черным, измятым горизонтом…
– Ты можешь понять, – проговорил Андрей хрипло, – я же вижу. Ты тоже так же вот истории видишь кругом. Вот и у меня – оно, то же самое… Я как будто для него истории собираю. Понимаешь?
– И даже слишком, – кивнула я, перевела дух и негромко заговорила, как будто сама с собой, наощупь подбирая слова. – Помню, в детстве отец часто в командировки уезжал, подолгу дома не бывал, неделями. А я смотрела мультик, Бременские музыканты. Без конца смотрела, взахлеб. Тогда только-только видики появляться стали, ну и у нас был, хорошо жили. Так я этот мультик до дыр засматривала. Потому что папа, когда дома был – песни мне из него пел на ночь. «Луч солнца золотого тьмы скрыла пелена…» Смотрю мультик – и как будто он рядом… Если бы он еще и рисовать умел, как ты – нарисовал бы себя, меня, все наши истории… И как будто бы всегда рядом, в любой момент – только руку протяни, включи кнопку и заходи в наш собственный мир. Это как для взрослых письма, наверное – такие вот штуки… Песенки, которые пели, истории… Мультики...