И дал отбой.
А Бережковский взял трубку городского:
– Алло!
– Так, Андрей! – сказал в трубку голос жены. – Все ясно! Она уже так тебя довела, что ты обратился к сексопатологу.
Бережковский не понял:
– Кто обратился к сексопатологу?!
– Ты, – сказала жена. – Я же слышала. Ты спросил, чем тебе заменить секс.
Бережковский вздохнул и выругался в сердцах:
– Дура, куда ты лезешь?! Я говорил с Добровольским! Это финансовый директор государственного телерадио!
– Ага! – саркастически усмехнулась жена. – И у финансового директора государственного телерадио ты спрашивал, чем тебе заменить секс. Андрей, я в тебе скоро совсем разочаруюсь – ты даже врать разучился!
Бережковский в отчаянии закатил глаза к небу:
– Боже! Я не могу так работать! – И спросил у жены стоически: – Что тебе нужно?
– Я хотела узнать, что приготовить тебе на ужин.
– Ну какой ужин?! – воскликнул он в отчаянии. – Я приду в двенадцать ночи! После «Культурной революции».
– Но ты же придешь голодный. Или она тебя накормит?
– Кто – «она»???
– Культурная революция».
– О Господи!.. Стоп! Между прочим, давай-ка я у тебя спрошу можно ли заменить секс?
– Конечно, можно.
– Чем? – обрадовался Бережковский.
– Едой.
– Не понял. Едой?!
– А как ты думаешь – почему я так растолстела?
Тут снова зазвенел мобильный. Бережковский взглянул на его экранчик и сказал жене:
– Извини, это Кароян из Коктебеля. Пока! – Выдернул телефонный шнур из розетки и сказал в мобильник: – Армен, за что ты настучал на меня Добровольскому, никакой сцены тебе не будет!
– Но, Андрей Петрович! – взмолился Кароян.
– Все, пошел в жопу! Кстати, ну-ка скажи мне: чем вообще можно заменить секс?
– Смотря какой секс, – авторитетно ответил Кароян. – Анальный – ничем, клянусь! Даже едой?
– Андрей Петрович, я вас умоляю! Бисмарк и Кэти не занимались анальным сексом! Напишите что-нибудь!
– Откуда ты знаешь, каким они занимались? Ты был при этом?
– Я читал Бережковского.
– Хорошо, – смягчился Бережковский. – Значит, я пишу так: вместо того чтобы трахаться на пляже, они жарят шашлыки. Тебя устроит?
– Издеваетесь, да?
– Все, Кароян, отстань! У меня пицца остыла!
Бережковский подошел к пицце, попробовал, скривился, но кусок все-таки съел. Потом сел к компьютеру.
– Н-да… – сказал он сам себе. – Не знаю, что делать…
Вставил телефонный провод в розетку и, сверяясь с записью, набрал номер.
– Алло, Елена! Вы еще не ушли в больницу?
– Нет, но уже собираюсь. Я рада вас слышать.
– Знаете, я сегодня у всех спрашиваю… Хотя, извините, вам сейчас не до этого…
– Не до чего?
– Вы в каком городе?
– В Салехарде.
– В Салехарде?! – Бережковский посмотрел на часы. – Так у вас уже…
– Полвосьмого, – сказала Елена.
– Значит, вам пора.
– Ничего, я успею. Вы хотели что-то спросить.
– Нет, я потом, в другой раз…
– Андрей Петрович, другого раза может не быть, – спокойно отозвался голос Елены. – Спрашивайте.
Бережковский молчал.
– Алло! – сказал ее голос. – Андрей Петрович!
– Я слышу… Это… Это действительно так серьезно? А-а… где ваш муж?
– В Африке.
– То есть? Не понял.
– И не поймете. У них там сафари. Давно было запланировано и оплачено. И он улетел.
– А ребенок?
– Дочку я отвезла к своей маме. Они, конечно, не знают про операцию. Спрашивайте, Андрей Петрович. Не теряйте время. Мало ли чем кончится операция. Что вы хотели спросить?
– Не знаю, имею ли я право…
– Андрей Петрович, вы мой любимый писатель. Вы имеете право на все.
– Тогда скажите мне свой диагноз.
– Поймали меня? И вам не стыдно?
– Стыдно. Но я хочу знать.
– Я не скажу. К тому же вы позвонили не с этим вопросом. Задавайте свой вопрос.
- Хорошо, упрямая женщина. Скажите, чем можно заменить секс?
– Секс? – переспросила она, ничуть не удивившись. – Секс можно заменить сумасшедшим сексом. Больше ничем. А почему вы спрашиваете?
– Потому что сцену, которую я вам читал, они требуют заменить.
– Кто требует?
– Телевидение, кто! У нас все телевидение скоро станет сплошным КВН.
- Извините, Андрей Петрович, внизу такси гудит, мне пора в больницу. Удачи вам. Во всем. И в сексе тоже.
И – гудки отбоя.
Но Бережковский сидел с трубкой в руке и не клал ее на рычаг.
Потом все-таки положил, встал и вышел на террасу.
С террасы открывался вид на Москву, в которой кипела жизнь – по Ленинградскому, как всегда, катил поток машин… Где-то на Беговой клацал на рельсах трамвай… В сквере гуляли дети и гулькали голуби… В небе летел самолет и плыли облака… За спиной у Бережковского, в кабинете звонил мобильный… Но Бережковский не шевельнулся, и звонки прекратились.
Потом какой-то тяжелой походкой он все-таки вернулся в кабинет, подошел к городскому телефону, набрал короткий номер.
- Междугородняя, семнадцатый, – ответили ему.
- Пожалуйста, примите заказ: Салехард, больница имени Губкина.
– Со справкой на тридцать рублей дороже, – сухо сказала телефонистка. – Согласны?
– Согласен. В больнице мне нужен врач по фамилии Гинзбург.
– Вызываемое лицо – еще тридцать рублей. Будете платить?
– Буду.
– Говорите свой номер и имя.
– 205-17-12. Бережковский Андрей Петрович.
Тон у телефонистки круто изменился.
– Бережковский? Тот самый?
– В каком смысле?
– Ну, писатель? Правда?
– Да… 1
– Сейчас соединяю, сейчас! Не кладите трубочку! – И после паузы: – Алло! Андрей Петрович! Гинзбург уже ушел, будет завтра с восьми до девяти. В девять у него операция. С дежурным врачом будете говорить?
– Нет, спасибо.
– А на восемь утра оформить заказик? А? Андрей Петрович…
– Спасибо, не нужно.
Некоторое время он сидел молча, глядя в одну точку. А потом…
Впрочем, потом была рутина – он ехал по вечерней Москве на Остоженку, где в Доме-музее Пушкина, на балконе, гигантская надувная фигура раскачивалась под ветром из стороны в сторону… Где в галереях актеры, одетые по-древнегречески, изображали эллинские скульптуры… И где в центре зала шла съемка «Культурной революции» – Швыдкой, Бережковский, Жириновский и другие знаменитости обсуждали российскую демократию.
Но все это не имело отношения к нашей истории.
Зато имеет отношение то, что на следующий день, а точнее, ранним утром на следующий день Бережковский осторожно встал с супружеской постели и, глядя на спящую жену, бесшумно вышел из спальни. Наспех одевшись, он тихо выскочил из квартиры, поднялся медлительным лифтом на последний этаж, пробежал по лестнице на чердак, к своей мансарде и, глядя на часы, поспешно набрал короткий номер.
– Алло! Междугородняя! Примите заказ! По срочному!
– По срочному в два раза дороже.
– Не важно, примите!
– Что заказываем?
– Салехард, больница имени Губкина, хирурга Гинзбурга.
– За справку и вызываемое лицо…
– Я знаю! Еще шестьдесят рублей. Соединяйте! Мой номер 205-17-12. Бережковский Андрей Петрович, тот самый.
– В каком смысле?
– Не важно! Соединяйте!
– Положьте трубку и ждите.
– Но это по срочному!..
– Положьте трубку! – непререкаемо сказала телефонистка и дала отбой.
– Блин! – сказал себе Бережковский. – Там уже девять! Проспал, мудила!
И нервно заходил по мансарде, включил автоответчик. Тот сообщил:
– У вас шесть новых сообщений. Сообщение первое.
Женский голос интимно:
– Андрей Петрович, ради Бога, простите за настойчивость! Это Алина Полонская, мы познакомились на приеме в немецком посольстве, и вы сказали, что хотели бы попробовать меня на ваш сериал о Бисмарке. А сериал-то уже снимается! Пожалуйста, попробуйте меня! Мой телефон 787-43-17, я вас очень жду. Очень!..
Бережковский нетерпеливо повернулся к городскому телефону:
– Ну, в чем дело?!
– Сообщение второе, – сказал тем временем автоответчик.
Бережковский полез на шведскую стенку, попробовал сделать уголок.
Голос Карояна из автоответчика:
– Андрей Петрович! Сцену я получил, но она в гроте! А в Коктебеле ни одного грота нет! Что делать?
Автоответчик:
– Сообщение третье.
И голос жены:
– Андрей, я не понимаю! Ты убежал без завтрака. Она что тебя теперь и завтраками кормит? Или у тебя нетерпеж?
Автоответчик:
– Сообщение четвертое.
Мужской голос.
– Андрей Петрович, это Добровольский. Я посмотрел вашу новогоднюю заявку. Дочки, скинувшись, посылают маме мужика на Новый год. Это, конечно, смешно и талантливо, как всегда. Но к сожалению, мы не можем это взять. У нас государственный канал, мы не можем секс пропагандировать, мне за это в Кремле яйца оторвут. Да и Эрасту тоже. Мой совет: отдайте это в театр или Роднянскому на СТС…
Звонок междугородней.
Бережковский спрыгивает со шведской стенки, хватает трубку:
– Алло!
– Салехард заказывали? Говорите! Гинзбург на линии!
– Алло, Семен Львович? – сказал Бережковский.
– Да, слушаю вас, – ответили на том конце.
– Доброе утро. Вас беспокоит Андрей Петрович Бережковский из Москвы. Не знаю, знакомо ли вам мое имя…
– Знакомо, Андрей Петрович. И по книгам, и по телевизору. Чем могу служить?
– Благодарю вас. Знаете, я звоню по поводу одной вашей пациентки. Вы сейчас будете ее оперировать…
– Зотова, что ли?
– Ее зовут Елена…
– Елена Зотова. И что?
– Я… Я хотел поинтересоваться: какой у нее диагноз?
– Диагноз? Простите, Андрей Петрович, вы ей кем приходитесь?
– А… А это важно?
– Конечно. Надеюсь, вы знаете: я, как врач, не имею права оглашать диагноз своих пациентов никому, кроме самых близких. Вы с ней в близких отношениях?
– Нет. Скорее – в далеких.
– Вот видите!
Но Бережковский не сдавался:
– Хорошо, доктор, а можно я спрошу вас иначе: у нее есть шансы.
– Странный вопрос; Как вы думаете, стал бы я оперировать, если бы шансов не было?
– Значит, есть. Спасибо! И последний вопрос, можно?
– Пробуйте.
– Как она выглядит?
– Она? Она выглядит молодцом. Все будет хорошо, не волнуйтесь.
– Вы меня не поняли. Я имею в виду: как она внешне?
– И внешне все будет в порядке. Шов, конечно, останется, но уверяю вас – через месяц вы его даже не заметите.
– Шов? А где будет шов?
– Извините, Андрей Петрович. При всем почтении к вашей известности…
– Хорошо, хорошо! – в отчаянии сказал Бережковский. – Вы не имеете права. Но как мужчина мужчину я вас могу спросить: она красивая женщина?
– А вы… – изумился салехардский доктор. – Вы что? Никогда ее не видели?
– Нет, – признался Бережковский.
– А звоните! Странно…
– Я знаю, что странно. И все-таки! Это же не врачебная тайна, правда?
– Действительно, не врачебная. Вы помните Гурченко в первых фильмах? Когда ей было лет двадцать пять, помните?
– Еще бы! Неужели она похожа?
– Ну, или Удовиченко в «Месте встречи». Или АнукЭме в «Мужчине и женщине»…
– Вы шутите!
– И еще Софи Лорен, только худенькую – можете себе представить?
– С трудом…
– А теперь отпустите меня, Андрей Петрович. Я должен идти и резать эту роскошную женщину. До свидания.
Долгие гудки отбоя.
Бережковский положил трубку, вздохнул, прошелся, снова взял трубку, набрал номер и спросил:
– Коля?
– Нет, Сережа, – ответил юношеский голос.
– Привет, Сережа. Это Бережковский. Мне пиццу…
– И два пива. Уже несу.
Бережковский положил трубку, и в тот же миг телефон под его рукой взорвался новым звонком.
Который Бережковский проигнорировал и дождался, когда включился автоответчик:
– Здравствуйте. Вы позвонили по телефону 205-17-12. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение.
После чего послышался голос Елены:
– Здравствуйте, Андрей Петрович. Это Елена. Тут стоит Семен Львович, я очень тронута, что вы ему позвонили…
Бережковский сорвал трубку:
– Алло! Елена!
– Да, Андрей Петрович, здравствуйте! – ответила она. – Спасибо, что вспомнили обо мне. Я и не рассчитывала.
– Перестаньте! Где вы сейчас? Как себя чувствуете?
– Я уже в операционной. Боюсь ужасно. Вернее, боялась. А теперь, когда слышу ваш голос, стала успокаиваться. Раз произошло одно чудо – я вас слышу, то произойдет и второе: я выживу. Правда?
– Конечно! Конечно! – заверил он. – Все будет хорошо!
– Ваш голос на меня так чудесно влияет, даже странно. Я как будто пью его. У меня есть еще пара минут, пока не начал действовать наркоз. Расскажите мне что-нибудь.
– Что же вам рассказать? Давайте я прочту вам стихи. «Ты устала, дорогая, триста с лишним дней в году – дни труда, и ты в трамвае задремала на ходу. Крепко сомкнуты ресницы, брови подняты дугой, кто тебе сегодня снится, мой товарищ дорогой? Это, может быть, красавец по лицу и по уму – я деталей не касаюсь, но завидую ему. Я себя последней спицей не считаю, нет, и мне тоже бы хотелось сниться многим девушкам в стране. Но тебе, с которой вместе общим делом я живу, для которой столько песен написал я наяву, мне б особенно хотелось передать во сне привет. Это, может, мягкотелость. Что ж поделаешь! Поэт…» Вы уже засыпаете?
– Нет. Это ваши стихи?
– Это Иосиф Уткин, он погиб в сорок четвертом. А до войны был очень знаменит, у Маяковского есть такие строки: «Давайте разделим общую курицу славы, товарищ Светлов и товарищ Уткин!»
– А у него… – сказала она не то затихающим, не то слабеющим голосом, – у него есть что-нибудь в духе Бережковского?
– То есть?
– Ну, вы понимаете…
– Кажется, понимаю. Сейчас… «Нет, что-то есть такое выше разлук и холода в руке – я видел Вас и Вас я слышал на лазаретном тюфяке. И это Вас, когда потухло, я у груди пронес назад, как девочка больную куклу, как руку раненый солдат. Вы на далеком повороте не друг, не брат и не родня. Но нет, но нет – Вы не уйдете, Вы не уйдете от меня! И даже предаваясь плоти с другим, Вы слышите, с другим, любовь свою вы назовете библейским именем моим! И это выше, выше, выше разлук и холода в руке – я видел Вас и Вас я слышал на лазаретном тюфяке!»
– Спасибо… – уже еле слышно сказала она. – Я засыпаю…
Гудки отбоя и сухой стандартный голос:
– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны…
Бережковский осторожно кладет трубку, проходится по мансарде. И с разными интонациями пробует свой голос:
– Голос… Хм… Голос!.. Го-лос… Голос… Го…
Телефонный звонок. Бережковский хватает трубку.
– Андрей? – спросила жена. – Неужели ты у себя? Я была уверена…
– В чем? – стоически спросил Бережковский.
– Ну мало ли! Я могу принести тебе завтрак?
– Нет! – сухо отрезал он. – Мы же договорились.
– Но я рядом, внизу!
– Нет, нет и нет! Мой кабинет – моя крепость. И вообще, я не в Москве, я в Биаррице с Бисмарком! Понимаешь?
– Но ты не завтракал!
– Я заказал себе пиццу. Сейчас принесут.
– Каждый день эта пицца! Ты заработаешь гастрит.
– Пусть! – все-таки сорвался Бережковский. – Пусть у меня будет гастрит, колит, холера! Только дай мне дышать!
– Я могу вообще освободить тебя! – обиделась жена. – Навсегда!..
– Начинается!.. Киса, я тебя умоляю! Я работаю! Я не шляюсь по блядям, не сплю с актрисами, не играю в казино и не ухожу в запои. Ну что тебе еще нужно?
– Мужа! Мужа, ты слышишь?! Когда ты последний раз меня любил? Когда ты со мной разговаривал? Ты приходишь домой, как на пересадку! Между поездами и самолетами! Сочинский фестиваль! Выборгский фестиваль! Съемки в Питере! Съемки в Новгороде! Снял грязную рубашку, надел чистую и – за дверь! И даже когда ты в Москве, разве я вижу тебя? То «Мосфильм»! то «Культурная революция», то тусовка у Никаса, то твоя рабочая студия! Откуда я знаю, чем ты там занимаешься? Может, и тебя там любовница…
– Пять! – сказал Бережковский.
– Что пять?
– Пять любовниц! И все пишут! Одна пишет сериал про Бисмарка, вторая – пьесу, третья – роман, четвертая – рекламу, а пятая – мюзикл по «Камасутре». Киса, я тебя умоляю! Я обещал Эрасту новогоднюю историю…
– А мне?
– Что тебе?
– Ты забыл? Ты обещал, что мы всегда будем вместе – и беде и в радости, в горе и в удаче… И вот я жду как дура! – со слезами сказала жена. – Годами! Сижу дома и жду!..
– Хорошо, хорошо, я понял, – поспешно заверил ее Бережковский. – Знаешь что? Давай действительно плюнем на все и через месяц поедем в Грецию. Или в Испанию. А?
– Ты обещаешь?
– Конечно. Если Эраст купит мою историю – сразу заказываешь билеты. Идет? Ну, будь умницей и не плачь. Хорошо? Я тебя целую!
– И я тебя…
Бережковский дал отбой и скова услышал громкое гульканье голубей в окне и на веранде.
– Кыш! Кыш, суки! – крикнул он в досаде. – Блин! Плохая примета – голубь в окно…
Звонок в дверь.
– Открыто!
Сделав нечто вроде кульбита, влетел семнадцатилетний разносчик пиццы в коробке и двумя бутылками пива.
– Оп! – сказал он и театрально расшаркался. – Кушать пода…
Но Бережковский недовольно перебил:
– Привет! Что так долго? Ты Коля или Сережа?
– Я Сережа, – сообщил разносчик.
Бережковский стал расплачиваться за пиццу. Вечно я вас путаю. А мать-то вас различает?
– Только по голосу. Но мы ее тоже дурим.
– Сдачу не нужно.
– Спасибо. А можно спросить?
– Валяй. – Бережковский открыл коробку и принялся за еду.
Вот вы сейчас кино снимаете…
– Я – нет.
– Ну, по вашему сценарию снимают, я слышал. А мы с Колей могли бы там сняться?
– В массовке? Наверное…
– Знаете, я хочу подарить вам нашу кассету. Вот. Мы с братаном песни пишем, у нас и группа есть. Только раскрутиться, конечно, не на что. Даже нормальной гитары нет. Может, вы нам поможете? Послушайте кассету.
Двумя нежирными пальцами Бережковский взял кассету и усмехнулся.
– Как же я вам помогу?
– Ну, вас все знают! Вы все можете.
– Нет, дорогой, я не лезу в шоу-бизнес. Это отдельный мир. – Бережковский взглянул на кассету. – А что тут написано?
– «Группа товарищей». Это наша группа так называется.
Бережковский впервые внимательно посмотрел на разносчика:
– Гм… Хорошее название… – И, осененный идеей, заинтересованно шагнул к разносчику. – Слушай, а тебе сколько лет?
Тот отодвинулся:
– Девятнадцать. А что?
– То есть ты уже это… взрослый?
Разносчик опять отодвинулся:
– А-а… а вам зачем?
– Ну, мне-то ты можешь сказать. Чего ты боишься?
– Мало ли?.. Мне Коля сказал… Вы это… Вы имейте в виду: I am strait.
– Мудак! – в сердцах сказал Бережковский. – Я тоже «стрэйт»! – И вернулся к пицце. – Вот публика! «Группа товарищей»!.. Ты, группа товарищей! Ну-ка, скажи мне: сколько вы зарабатываете?
– В каком смысле? Песнями?
– Нет, песнями вы еще ни хрена не зарабатываете. Пиццами. Вот ты пиццу целый день разносишь. Сколько ты на этом имеешь?
– Ну, как когда…
– Меня не интересует, как и когда. Меня интересует конкретно: сколько вы набиваете за день? Максимум.
– Ну, больше десятки мало кто сверху дает. Если в день двадцать заказов…
– Двести рублей.
– Плюс зарплата сто баксов.
– И вы с братом работаете через день? Выходит, в месяц каждый из вас имеет двести баксов. А теперь скажи мне, как мужчина мужчине, у тебя бывают взрослые женщины?
– В каком смысле? – осторожно спросил разносчик.
– В каком, в каком! В прямом! – И Бережковский сделал выразительный жест. – Вот в этом!
– Ну, Андрей Петрович… – замялся разносчик. – Честное слово, я не по этому делу. Я только пиццу доставляю…
– Мудак! Я что – прошу тебя мне бабу доставить? Ты хочешь, чтобы я вам помог с раскруткой? Отвечай на вопросы. Какая самая взрослая женщина у тебя была? Какого возраста? Только честно!
– Ну, если честно, то одна была; Заказала пиццу, а потом…
– Сколько ей лет?
– Тридцатник. С гаком.
– Так. Ну и как тебе?
– Что?
– Ну, как тебе было с ней?
– Ничё… Нормально… – ухмыльнулся парень. – Сиськи, конечно, висяк. А так ничё.
– Ясно. Значит, в месяц ты делаешь двести баксов, и твой брат двести. А хорошая гитара сколько стоит?
– Ну, разные есть…
– А самая приемлемая, по минимуму?
– Ну, одну нам предлагают, не новую, но вполне…
– Сколько?
– Хотят шесть сотен. Зелеными.
– Значит, за пять отдадут. А у вас сколько есть?
– У нас? Триста двадцать. – И с надеждой: – А вы чё, добавите?
– Я нет. Но представь ситуацию. В вашу пиццерию приходят три девицы лет по семнадцать – двадцать. И говорят: «Коля…»
– Я Сережа, – поправил парень.
– Не важно. «Сережа, – они говорят, – сегодня нашей маме сорок, и мы хотим сделать ей подарок. Отнеси ей пиццу, шампанское и… Ну, ты понимаешь. Проведи с ней ночь и получишь двести баксов». Пойдешь?
Сережа возмутился:
– Да вы чё?!
– Я ничё. Они тебе ее фото показывают. Нормальная женщина. Не Волочкова, конечно, но, допустим, Яковлева. Пойдешь?
– Вы серьезно, что ли?
– Еще как серьезно! Ночь с Яковлевой, и гитара – твоя. А?
– Ну, я не знаю… А если она не даст?
– Тебе? Как это? Ты посмотри на себя! Ты же герой! Домогаров! Будешь ей свои песни петь! Ну, договорились?
– Не знаю… Надо подумать… Может, мы с братаном «орел-решку» кинем…
– Вот именно, – удовлетворенно сказал Бережковский. – Иди подумай.
– А где эти девахи?
– Какие?
– Ну, заказчицы.
– А! Уже решился! Ты иди, я их вызвоню. Пока.
– Yes! – И, сделав выразительно-мужской победный жест, Сережа выскочил за дверь.
А Бережковский поспешно набрал телефонный номер.
– Приемная, – отозвался голос секретарши.
– Наташа, здра… – начал Бережковский, но спохватился: – Гм… Это Бережковский. Меня Эраст Константинович просил ему позвонить…
– Я в курсе. Сейчас попробую.
И опять из телефона грянула песня «С нами пушки системы «Град», за нами Путин и Сталинград!». После чего мужской голос перебил мелодию:
– Андрей, здравствуй. Ну?
– Значит, так, – сказал Бережковский. – Три сестры в новогодний вечер приходят в пиццерию и говорят молодому разносчику пиццы: «Слушай, мы хотим нашей маме сделать новогодний подарок. Она сейчас дома одна, ты отнеси ей пиццу, шампанское и… Ну, сам понимаешь. Если все будет нормально, утром получишь двести баксов». Парень кочевряжится: «Вы чё, сдурели?» Но ему нужны деньги на хорошую гитару, он пишет песни и создал группу под названием «Группа товарищей». Короче, он идет к этой маме с пиццей, шампанским и гитарой. А это, оказывается, вовсе не уродка и не старуха, а, скажем, Яковлева…
– Милена? – уточнил Эраст.
– Можно взять на эту роль Милену, – согласился Бережковский.
– Понял, «Ирония судьбы-2», – сказал Эраст. – Я покупаю. Сколько серий?
– Две.
– А четыре?
– Четыре не вытяну.
– Хорошо. Две. Когда будет сценарий?
– Через месяц.
– Нет, через две недели. У меня съемочная группа освобождается от «Вечной любви». И сразу приступит. Все. Пока.
– Эраст, минутку! Мне нужен аванс. У меня правило…
– Я знаю. Закон Бережковского. Ни строчки без аванса. Завтра у Максима. Пока.
Гудки отбоя.
– Yes! – крикнул Бережковский с тем же победным жестом, как и разносчик пиццы, и чечеткой прошелся по комнате. – Yes!
Затем набрал телефонный номер.
– Междугородняя, – откликнулась трубка, – тридцать первый.
– Здравствуйте. Примите заказ. Салехард, больница имени Губкина, доктора Гинзбурга. Тридцать за справку, тридцать за вызываемое лицо. Мой телефон 205-17-12, фамилия Бережковский.
– Приняла. Ждите.
Гудки отбоя. Бережковский включил компьютер, собрался работать. Но снова – телефонный звонок, и он тут же снял трубку:
– Алло!
– Андрей Петрович, это Кароян…
– Стоп! – перебил Бережковский. – Я тебя убил.
– В каком смысле? – оторопел Кароян.
– В прямом. Я написал Бисмарку ретроспекции в молодость. Он в молодости был жуткий бабник, выиграл двадцать восемь дуэлей. Я написал его дуэль с маркизом Карояном. И Бисмарк убил Карояна. Наповал. Так что ты уже труп, больше не звони.
– Я хотел сказать: мы сняли сцену в гроте. Классно получилось.
– А, ну тогда живи!
Тут вклинилась телефонистка, перебила:
– Междугородняя! Салехард заказывали?
– Да, – сказал Бережковский.
– Положьте трубку!
– Положил… – усмехнулся Бережковский.
И тут же новый звонок, телефонистка сообщила:
– Салехард на линии. Гинзбург на операции. С дежурным врачом будете говорить?
– Буду, – сказал Бережковский.
– Говорите.
Бережковский взглянул на часы:
– Алло!
Трубка отозвалась сухим женским голосом:
– Слушаю.
– Здравствуйте. Вы дежурный доктор? – Да.
– Я звоню из Москвы, моя фамилия Бережковский Андрей Петрович. Я по поводу Елены Зотовой…
– Зотова оперируется, – перебил голос.
– Я понимаю. Я хотел спросить: как идет операция?
– Операция идет нормально.
– Но она идет уже пятый час…
– Да, пятый. Это вам не книжки писать. У вас все?
– Все, спасибо. – Он положил трубку. – Вот сука!
Встал и медленно вышел на веранду.
Над Москвой шел дождь.
Андрей Петрович стоял на веранде, смотрел в дождливое небо.
Затем вернулся к компьютеру и принялся за работу.
Из марева летнего дождя соткался зимний день, рождественская метель…
«Москва, вечер, рождественская метель, – писал Бережковский. – Привлекательная женщина лет сорока сидит перед телевизором, вяжет и смотрит «Новогодний огонек».
Звонок.
Женщина в недоумении встает, открывает дверь.
Входит разносчик пиццы. Он в костюме Деда Мороза. В руках елка, пицца в теплой упаковке, бутылка шампанского, через плечо – гитара.
Крупный план: женщина смотрит изумленно.
– Что вам угодно?
Разносчик пиццы:
– Я вам доставил новогодний подарок.
Входит, устанавливает елку, ставит на стол пиццу и шампанское. Снимает шубу, отклеивает усы и бороду, садится за стол, открывает шампанское. Женщина в крайнем изумлении:
– Молодой человек, что это значит? Разносчик показывает на настенные часы:
– Уже без трех двенадцать. Я хочу поздравить вас с Новым годом.
Разносчик разливает шампанское по бокалам. Встает, произносит тост:
– Я хочу пожелать вам вечной молодости и счастья! Женщина растерянно отвечает:
– Спасибо…
Часы бьют двенадцать.
Разносчик и женщина чокаются, выпивают. Женщина говорит:
– Большое спасибо. А теперь вам пора уйти.
Разносчик:
– Никак нет. Я хочу пригласить вас на танец. Разносчик церемонно кивает головой и щелкает каблуками. Женщина отрицательно качает головой:
– О танце не может быть и речи. И вообще, прекратите этот балаган. Кто вас послал?
Разносчик берет гитару, становится перед женщиной на колено и начинает петь…»
Резкий и длинный телефонный звонок вырвал Бережковского из работы. Он испуганно дернулся, схватил трубку:
– Алло!
– Салехард вызывает Бережковского. Будете говорить?
– Буду!..
– Говорите…
Затем послышался мужской голос:
– Андрей Петрович?
– Да, слушаю!
– Это доктор Гинзбург. Операция закончилась. Елена жива.
– Спасибо. Я могу с ней?..
– Нет, конечно! Она еще спит. До свидания.
– Минуточку! Доктор!
– Слушаю вас.
– А что вы вырезали?
– Опухоль.
– Где?! – вскричал, не выдержав, Бережковский.
– Это она вам скажет сама. Когда проснется, – спокойно отвечал доктор. – Я только выполнил ее просьбу и сообщил вам результат операции. Всего хорошего.
– Спасибо. Последний вопрос! – поспешно сказал Бережковский.
– Да…
– А на кого она больше похожа – на Гурченко или на Анук Эме?
Гудки отбоя.
Сентябрьский дождь…
Октябрьский листопад…
И первая ноябрьская метель…
Она мела по всей земле, во все пределы…
Но в мансарде Бережковского было тепло и даже уютно. К тому же здесь произошли кое-какие изменения – вся студия была теперь увешана большими, в полный рост, портретами юных Гурченко, Анук Эме, Удовиченко и Софи Лорен.
И Бережковский разговаривал с Салехардом совсем другим тоном, он просто кричал в трубку:
– Я тебя хочу! Понимаешь? Хочу!
– Успокойтесь, Андрей Петрович, – отвечала из Салехарда Елена.
– Не хочу я успокаиваться! И не буду! А хочу, чтоб ты села в самолет и через три часа была здесь! За мой счет!
– Это невозможно.
– Все возможно! Все! Главное – захотеть! Запомни это! А я хочу тебя так, что сейчас сам сяду в самолет!
– Перестаньте, Андрей Петрович. Вы не можете меня хотеть.
– Не могу? Почему?
– Потому что вы для меня не обыкновенный человек, а фантом, из другого мира…