Это случилось через неделю. Я вошел в класс, и тут же почувствовал лопнувшую и зазвеневшую в воздухе струну. Я быстро взглянул на ребят: вроде бы никто не …
Глаза. Пара черных, смутно знакомых глаз, которые, как мне казалось, с годами разлуки стали забываться. Они смотрели на меня с каким-то удивлением. Из всего класса этот звон услышал только я и их обладатель: смуглый черноволосый паренёк, сидевший у самого окна наискосок от Сашиной парты. Казалось, что рядом с ним сидит некто, кого я боялся забыть после освобождения.
Через пять минут на парту легла странная записка. Это был небольшой свиток пергамента, исписанный по-арабски: «Приветствую достопочтенного Омара ибн Ахмеда, да будет с ним милость Аллаха сейчас и всегда! Мой уважаемый отец, а ваш бывший соученик, Саид ибн Абдулла, был весьма рад узнать о вашем появлении в России, и приглашает к нам домой. Я подойду на перемене. Остаюсь верный слуга ваш Марат ибн Саид».
Урок закончился, и я вышел в коридор. Мальчик уже стоял около окна. Он увидел меня, и поклонился по всем правилам Эль-Каирской школы.
- Поклон от моего отца, - сказал он по-арабски, - Он просит вам передать, что с нетерпением ждёт встречи с вами.
- Передай твоему почтенному отцу поклон и благодарность за приглашение, - ответил я на том же наречие, - Я буду очень рад встрече с ним.
Марат поклонился, и отошёл.
На следующей перемене Саша спросил меня, глядя на Марата:
- Кто он?
- Марат? Сын моего давнего приятеля, с которым мы учились в волшебной школе.
- Сын твоего приятеля, тоже волшебника?
- Да.
- И, значит, сам волшебник?
- Вот этого не знаю, хотя.… Да, скорее всего да.
Саша снова посмотрел на Марата.
- Я не знаю, - ответил я на мысленный вопрос друга о возрасте, - Примерно сто пятьдесят, двести лет, не знаю точно.
- Сто пятьдесят – двести?
Рядом с нами раздался смех. Это смеялся Марат.
- Прости, мудрейший, - сказал он, - Я совершенно случайно услышал ваш разговор. Видишь ли, мы с Сашей учимся вместе с самого первого класса. Мне тогда было семь лет, точнее, десятый раз семь, точно так же, как сейчас десятый раз четырнадцать.
- Десятый раз четырнадцать?
- Да. На днях мне исполняется сто сорок лет. Мой отец приглашает вас, Омар ибн Ахмед, и вас, Искандер ибн Юрий, - Марат поклонился нам, - отпраздновать два события: освобождение из заточения его почтенного друга и мой юбилей.
Зазвенел звонок.
Вечером Саша пришел ко мне.
- Да, ну и дела! Я же знаю Марата с самого начала, между прочим, - он улыбнулся, - несколько раз видел и дядю Сашу. Он даже подружился со мной.
- Саша?
- Да.
- Прошу прощения, - раздался голос Марата, который внезапно возник рядом с нами, - Отец приглашает вас домой.
Я поклонился, и ответил по-арабски:
- Буду рад вновь увидеть своего старого друга.
Позднее, вспоминая эту встречу, я сравнивал двух Саидов: черноволосого, с озорными быстрыми глазами, перешедшими к его сыну, двухсотлетнего сорванца, одного из мастеров и устроителей антимустафинских проделок, и, тем не менее, одного из лучших учеников Эль-Каирской школы, и почтенного, с небольшой сединой в черных волосах и окладистой, завитой, как мне признался Марат, ради меня, по арабским обычаям, бородой, высокого плечистого шестисотлетнего человека, Первого учителя, почти директора, российского отделения Всемирной волшебной школы.
Если честно, сначала мне было сложно узнать моего старого друга в мужчине, который, когда мы появились в его квартире, встал с кресла, подошел ко мне, и обнял меня.
- С возвращением, Омар ибн Ахмед, - сказал он. Я хотел поклониться, как когда-то кланялся перед старшими по возрасту или положению, но Саид прервал меня, - Не надо, Омар. Не тебе кланяться мне, не моему старому другу.
- Но…
Саид засмеялся:
- Какие «но»? Мне 600 лет, столько же, сколько было бы и тебе, если бы не Муса. Кстати, должен сказать: наш злейший враг через семьдесят лет после твоего заточения был вынужден оставить школу, и умер сто лет назад. Ты подложил такую адскую смесь, что Мустафа так и не вылечился окончательно: приступы чихания постоянно досаждали ему, и в конце концов Дауд предложил ему уйти на пенсию.
Мне было немного жаль старика, несмотря на наши плохие отношения. Да, он заточил меня и нескольких моих друзей в кувшин. Да, его нельзя было назвать моим любимым учителем, чье имя я бы мог произносить с почтением. Но…
Если бы не его уроки, не заклинания, которым он с таким трудом учил нас, не было бы никакой встречи с Саидом, а Саша бы сейчас лежал на дне Царицынского пруда, а не сидел бы со мной рядом, и не смеялся, слушая рассказы об Эль-Каирской школе.
Позднее, когда мальчика рядом не было, я рассказал своему старому другу о том, как мы познакомились.
- Все-таки, как я вижу, уроки Мустафы ибн Юсуфа не прошли даром, несмотря на вашу взаимную нелюбовь, - сказал Саид, когда я замолчал, - Ведь, не будь его лекций, и не запомни ты их достаточно хорошо, твоего друга Саши не было бы на свете, и мы могли снова познакомиться только будущей зимою. Что же, как учитель заклинаний, скажу только одно: учить тебя не имею права до разрешения Бессмертных, но помогать советами, выручать в случае необходимости, могу, но не более. Договорились?
- Осталось только молить Аллаха, чтобы я мог поскорее освободиться.
Саид засмеялся:
- Это зависит от твоего поведения и от решения Бессмертных. Обещаю (да так скорее всего и будет), что я первый принесу тебе весть о прощении.
Тогда же, во время первой встречи, я спросил своего друга, почему мой кувшин оказался в России. Почти все "кувшинники", бывшие ученики из Византии и Финикии, оставались на месте, и после освобождения и испытательного срока возвращались к обучению в Эль-Каире. Некоторые из них были моими друзьями. Саид рассказал, что через несколько лет после моего заточения на Эль-Каир стали налетать сильные песчаные бури. Они замели протекающий мимо города канал, и городской правитель постепенно вывозил жителей на север страны. Турецкий султан издал указ о выводе всех учебных заведений, в том числе и волшебной школы. Наверняка это было подсказано ему Омаром ибн Мустафой, придворным волшебником.
Во главе "кувшинного" подвала, где "обитали" наказанные школьники, стоял Хаджи Искандер, почти двухтысячелетний старик, бывший учитель многих наших преподавателей, в том числе Мустафы ибн Юсуфа. В тот день, когда туда поставили меня, там было всего несколько ребят, ожидавших скорого освобождения. Саид рассказал, что они появились в нашем классе за неделю до бегства, и успели уйти вместе со всеми. А меня... Скорее всего, просто забыли. Папирусный свиток, где было записано решение Бессмертных, оказался в архивах канцелярии Александрийской школы, но почему-то о нем забыли. Видимо, Дауд был прав, говоря о том, что мои шалости грозили устроить большую запруду на Ниле, а может быть... Я не стал спрашивать своего друга о том, что он не мог знать.