Холодные ночи сменялись жаркими днями, а я по заслуженным, в глазах правительства, причинам продолжал гнить в камере одной из приморских тюрем на юге Франции. Я всегда знал, что ремесло контрабандиста приведёт меня к подобному исходу, но не хотел всю жизнь работать грузчиком в порту как мой отец или быть бедным рыбаком с порванными сетями. У меня не оставалась другого выбора, как продолжать пускаться в рискованные авантюры, где рискнувший мог получить звонкую монету или пару лет каторги. И вот, во время одного из рейсов от Английских берегов к Франции с контрабандой табака и хлопчатобумажной ткани на конце пути у южных берегов нас встретила группа таможенников и жандармов. Приобретённые за множество рейсов опыт и чутье подсказывало, что сегодня нам не избежать стычки с таможней, но отсутствие рядом безопасной бухты с удобным для тайника местом, принуждало нас пойти на риск и разгрузить товары здесь, в ближайшем к порту, чтобы под покровом ночи выгрузить их с корабля и толкнуть жадным торгашам, что в обход казны могли продать столь востребованный и не совсем законный товар втридорога.
Первая проверка прошла хорошо. Таможенники не обнаружили люк ко второму дну нашего небольшого шлюпа, хотя расслабляться было ещё рано, нам предстояло выгрузить товар на берег и отнести его в одну из местных таверн. Раньше мы могли смело выставлять свои товары на причале при свете дня, но, с ужесточением контроля над торговлей, мы были вынуждены уходить в тень и искать людей, которые были готовы продавать товар за нас.
Пока большая часть команды проводила этот жаркий южный день в кабаках на берегу, я предпочитал оставаться на судне и наблюдать за обстановкой на воде и людьми в порту. С наступлением вечера экипаж начал подтягивать я к пирсу, готовясь к отгрузке товара. Хоть мы и подкупили стражу, но по привычке пара людей была отправлена в караул, чтобы предупредить нас о приходе нежеланных гостей, продажные люди никогда не внушали доверия. И ближе к полуночи всё пошло не так мы планировали. Крик совы пронзил ночной шум моря, оповещая нас о прибытии гостей. Мы действовали быстро, но нас опередили. Пирс был окружён, а прибрежные зоны кишели солдатами местного гарнизона. За несколько минут в море появились лодки и марсельские шхуны под управлением таможни. Для нас все было решено. Каторга ждала всех, кто участвовал в рейсе.
Мы были не только контрабандистами, кто-то из нас воровал, кто-то отбирал чужую жизнь, и каторга была не самым страшным, что могло быть, смерть была хуже. Хоть на каторге и был рабский труд, а скудный рацион не располагает для того чтобы жить долго и счастливо, ты всё же оставался жив. Но для меня все оказалось не так, как я рассчитывал. Во время расследования моей личности всплыло, что при одном из заходов в северный порт Франции к нам попал торговец, что активно помогал таможенникам, ловить контрабандистов. Все начиналось как обычная покупка, но попытки достаточно сильно и без веских аргументов сбить цену действовали мне на нервы. Мы уже собирались, выставит его из таверны, когда ситуация совсем превратилась в абсурд, но я слишком поздно понял, что он тянет время. Несмотря на почти пустой зал, он был слишком осторожен и бросал взгляд в сторону входа, каждый раз, когда мимо проезжал экипаж. Его действия казались слишком подозрительный для того, кто дружен с представителями закона и не скуп на взятки. Внезапно раздались три удара по окну, что означало приближение жандармов. Парень, сидящий передо мной, был первым покупателем за сегодня, а так же единственным новым лицом.
– Подстава! – вскрикнул, вбежавший в таверну матрос.
Мой «клиент» достал из-под стола маленький пистолет, но я был быстрее. Отточенным движением, я вытащил нож, спрятанный в рукаве, и вогнал его по самую рукоять в грудь паренька. Граненое лезвие не встретив сопротивления кроме богато украшенного камзола, поставило точку в нашем разговоре.
– Не этого ты ждал, да, парень? – проговорил я, смотря на растерянный и даже удивлённый взгляд паренька который начинал осознавать свои последние мгновения жизни.
Весь зал всполошился от такого поворота событий, и вскоре остались только члены моей команды.
– Капитан, что будем делать?
– Времени мало. Хватайте товар и уходим!
Если бы я знал тогда, что это был старший сын губернатора из соседнего городка, что решил поиграть в жандарма, то возможно поступил бы иначе. Но сделанного не вернёшь, и кровь этого юнца останется на моих руках до самого конца.
В тот раз мы смогли улизнуть от погони, посланной разъяренным отцом убитого сына, но они не забыли нам этого дерзкого поступка. Ещё несколько недель по всему северному побережью рыскали патрули, а вдоль берега плавали военные суда, с целью отловить нас. Их планы не оправдали ожиданий, мы не возвращались во Францию почти год, ограничиваясь Испанией и Италией. Но года не хватило, чтобы про нас забыли в суматохе смены власти.
Весь судебный процесс проходил достаточно быстро. Правильно, а чего тянуть когда это скорее была формальность, чем суд и утром через три дня побоев и пыток нас под конвоем сопровождали в одну близь расположеннуютюрьму. Проведя в дороге полдня, на горизонте начал вырисовываться тёмный силуэт замка. Высокие стены, увенчанные острыми зубцами, казалось, пытались проткнуть небо, освещенное заходящим солнцем. Через несколько часов мы подошли вплотную к этим стенам и уже полностью могли ощутить, то давящее чувство, которое испытывали воины, идущие на штурм стен разменивая сотни своих жизней на десятки тех, кто эти стены обороняет. С протяжным скрипом петель окованные железом ворота начали медленно открываться, и за ними показался довольно просторный двор. По территории двора то и дело проходили стражники с фонарями, несущие службу.
Конвоиры, идущие перед нашей колонной, о чем-то разговаривали с караульными у ворот, но было слишком далеко, чтобы разобрать хоть слово. Но судя по жестикуляции и редким смешкам, они обменивались новостями и докладывали о прибывших заключённых. Несмотря на их остановку, нас продолжали везти вперёд во двор. И в тот момент, когда проходил мимо них, один из стражников указал в мою сторону, на что получил утвердительный кивок от жандарма. Тогда пришло осознание, что одной из тем их разговора был я, новый смертник. Рот стражника оскалился щербатой улыбкой, и он указательным пальцем провел по своему горлу, жесть был предельно ясен. Видимо развлечений было тут не так уж много.
Мою команду разместили по камерам, и не без удовольствия я понял, что тут далеко не весь экипаж, все же кто-то сумел улизнуть, по крайней мере, хотелось в это верить. А меня отвели, в коридор смертников, расположенный в подвале. Там же располагалось и другие приговорённые к смерти на радость толпе. Мне предстояло прожить в сырой и заплесневелой камере десять дней.
В камере смежной моей находился такой же неудачник, как и я.
– Эй, новенький! За что тебя сюда бросили? – раздался из-за стены его хриплый голос.
– Контрабанда – коротко ответил я.
– Хах! Если бы сюда кидали за контрабанду, то в камерах сидело бы по десять человек. Не хочешь говорить правду, так не отвечал бы, – пробурчал мне в ответ.
– Друг, не обращай на этого старика внимание, он тут почти три года ждёт своего часа, – в этот раз говорил заключённый из камеры напротив моей. – Ты говоришь с хорошим английским акцентом. И если верить болтовне наших дорогих охранников и твоим словам, то ты действительно контрабандист. Так скажи мне, что Совник забыл в этом гнилом подземелье?
– Не думал, что среди французов найдутся такие любопытные люди. Особенно в тюрьме, – устало бросил я в ответ.
– А чем себя тут ещё развлечь кроме любопытства – коротко рассмеялся он - да и не приравнивай меня к этим жалким лягушатникам. Я родом с Корсики! – прикрикнул собеседник.
У меня не было желание общаться по душам, а познакомиться мы всегда успеем, так что лучшим для меня было не продолжать разговор, а передохнуть после долгого перехода из города к этой крепости. Но мои десять последних дней не были такими мирными как ожидалось.
Тишину ночи разорвал грохочущий звук и последовавший за ним крик. Разбуженный шумом я не сразу смог понять что произошло. Всё закончилось так же быстро, как и началось, лишь тихий, почти неслышный, стон продолжал раздаваться в ночи. Осторожно поднявшись, я в темноте камеры начал пробраться к решётке, отделявшую меня от коридора. Разглядывая слабо освещенный коридор, мне начал чудиться образ огромного зверя, что прятался в темноте. Неожиданно по подвалу раздалось эхо тяжёлой поступи стражи. Я обернулся в сторону ближайшей лестницы и увидел свет от ламп. Они разрывали тьму, освещая поворот к нам всё сильнее. И вскоре появились люди. Задержавшись у поворота, от них отделился человек, что направился в нашу сторону. Он проходил мимо камер, заглядывая в них и игнорируя на вопросы, которыми его забрасывали заключённые. Видя это, я даже не пытался спросить его по поводу шума, а он так и продолжил идти вдоль коридора до следующей развилки. Время продолжало идти, а гомон напуганных заключённых все не стихал. Многие обменивались мнениями на этот счёт.
– Кто то сбежал! – Раздался крик напротив моей камеры –
– Да быть того не может! Это бунт! Бунт!
Ближе к полуночи заключённые поуспокоились, и вернулась группа стражи, что проводила осмотр коридоров и камер, вызвав оживление в камерах и волну новых вопросов. Но они ушли, так же как и появились, ни слова не сказав нам, чтобы прояснить ситуацию.
Уже под утро вновь появилась стража, но это был обыденный обход, который приносил завтрак. Хотя сложно назвать завтраком пару кусков чёрствого ржаного хлеба, но этот завтрак принёс долгожданные новости о ночном происшествии. Оказалось, что ближе к одиннадцати часам обрушился один из дальних коридоров, расположенный в районе подземелья. Обвал вёл в сеть карстовых пещер, которая пролегала под замком. Под обрушение попал один караульный, проводивший обход. К моему удивлению патрульному повезло, и он отделался лишь несколькими переломами.
Эти новости принесли некоторую неясность в случившемся, ведь непонятно, почему обвал произошёл только сейчас, хотя крепости уже более сотни лет, да и строители постоянно следят за состоянием стен и камер, кому хочется, чтобы заключенные сбежали или умерли раньше положенного срока из-за таких вот случаев. Но не мне было в этом разбираться, ведь для меня эта область знаний как строительство и проектирование была слишком далёкой и туманной, как морское дело для свинопаса. Но, не смотря на неосведомлённость, ночное происшествие стало темой обсуждения для всех заключённых, и разговоры наполнили обычно тихие коридоры этого мрачного места. Сложно описать насколько разнообразные мысли высказывали через свои решётки сидевшие. Кто-то строил догадки о состоянии патрульного, кому-то не давали покоя причины обвала, а кто-то сожалел об упущенной возможности насладиться зрелищем. Бывали и те, что хотели воспользоваться обрушением, чтобы бежать, да впрочем, и я, не удержавшись, пролазил по своей камере пару часов, ища слабые места в кладке, хоть и знал, что мне вряд ли так повезет.
За долгими разговорами, которые прерывались лишь окриками надсмотрщиков и ударами дубинок по особо наглым и ярым, прошёл весь день и вечер. С наступлением ночи все начали успокаиваться и уже уходили на отбой. Я так же решил не изменять своим привычкам, которых придерживался на суше, и решил не тратить силы на размышления, от которых лично у меня уже начинала болеть голова. Сон уже полностью овладел моим телом и разумом, когда тишину ночи, нарушаемую треском факелов, разрушил громкий скрежет металла. Вслед за ним раздался леденящий душу крик, который раздавался из соседней камеры. Он словно остро отточенный нож разрезал ночной сумрак коридоров, отражаясь и искажаясь жутким эхом в пустых коридорах. И оборвался он так же резко, как и возник, прерываясь глубоким, булькающим звуком. Вслед раздался глухой стук по каменном полу. Тишина, воцарившаяся на секунду, была вновь нарушена звуками разрыва одежды и странными шмякающими звуками. Вперемешку с этим раздавалась ужасающая трапеза, которая сопровождалась симфонией треска костей. Резкий удушающий запах крови и внутренностей начал захватывать коридор и камеры.
Липкий страх и бесконечно долгие секунды тишины пугали до безумия. Моя роба полностью промокла от пота, и холод ночи проникал до самых костей, сводя мышцы в болезненный судорогах, а ужас замораживал душу. Сердце колотилось так быстро, что напоминало барабанную дробь. Всю оставшуюся ночь я не смыкал глаз, боясь, что тварь из соседней камеры заглянет ко мне.
Все её действия встречали молчание со стороны заключённых. И на это был ряд причин, кто-то не мог выдавить из себя и звука от ужаса, кто-то боялся привлечь внимание. Но всех объединял дикий звериный страх, все боялись пошевелиться, издать какой-либо звук, и даже боялись дышать, хотелось лишь одного, забиться под шконку, а лучше просто исчезнуть.
Несколько часов твердя про себя молитвы в ожидании рассвета, я, наконец, услышал долгожданное эхо от тяжёлой поступи охранника, никогда бы не подумал, что я буду так рад этому звуку. Свет его фонаря выхватывал искаженные гримасой ужаса и безумия заключенных, находящихся в камерах, подобно утреннему солнцу, которое почти никогда тут не задерживалось, и, даря им минутку покоя и облегчения. Ранее спокойный шаг, становился замедленным и не уверенным, по мере приближения ко мне, ведь резкий запах крови в воздухе становился все более и более насыщенным, а маслянистые отблески алой жидкости виднелись в тусклом свете горящего пламени фонаря. Вскоре свет проник в мою камеру, и я увидел бледного стража, идущего неверной походкой. Каждый шаг гулко отдавался по пустым коридорам, а свет дрожал всё сильнее. В тот момент, когда должна была осветиться соседняя камера, всё замерло. И буквально через секунду раздался звук высвобождаемого из чрева завтрака.
Не сложно догадаться какую панику подняла эта находка. Все кто находился в тюрьме, были ошеломлены, ведь такое с человеком мог сотворить разве что голодный медведь, но откуда здесь мог взяться медведь? В камере? Мать вашу в гребаном, богом забытом подземелье! Но, несмотря на столь серьёзное дело, начальник тюрьмы не особо спешил сообщать об этом кому либо. И я понимал почему. Прошло всего несколько недель с момента возвращения к власти Императора, а наш хозяин не являлся бонапартистом. Поэтому любое неосторожное действие с его стороны могло привезти к его потере должности, чего он явно не желал. И ещё предстояло найти логичное объяснение всему произошедшему, что было крайне не просто, не приплетая сюда мистику и чертовщину.
На первой жертве тюремный начальник не предпринял особых мер, лишь усилил патрули. И, несмотря на эти жалкие полумеры, тварь начала наведаться в камеры чаще. В течение трех дней она приходила в камеры разных заключённых, оставляя после себя месиво из обглоданных и дробленых костей. Это зрелище единожды приходилось видеть и мне. Это случилось на третью ночь после первого появления твари. В ту ночь она пришла к разбойнику Николасу Шарпу, что был в камере напротив моей. Его крик был колоколом, что звонил в моей голове каждую последующую ночь, после тех событий. Действия монстра оставались неизменным каждую ночь, а остатки ночного пиршества нельзя было сравнить ни с чем. То, что раньше было взрослым мужчиной, стало лишь кусками разорванной плоти, висящей на сломанных костях. Но даже так, от тела оставалась максимум треть прошлого размера, большинство костей было перемолото, а из внутренностей оставалось только небольшое количество требухи. Череп частично расколотый представлял обглоданное лицо, без каких либо черт, а глаза и язык были вырваны. Из раскола медленно вытекало красно-белое месиво из мозга и крови. Такое зрелище надолго лишило меня аппетита и дара речи, и не меня одного. Я был в шаге от помешательства.
Вновь взошло солнце, и воцарившаяся тишина дарила надежду на нереальность событий. Но крики стражи не давали и шанса на жизнь этой надежды. К счастью, после третьего тела, если остатки ночной трапезы можно было назвать телом, начальник тюрьмы начал принимать хоть какие-то решительные меры. Каждую ночь в дежурство выходило четыре человека с карабинами, и патрули теперь велись каждый час. Надежда на быструю смерть и целый рассудок начинала оживать. Однако пятая ночь принесла ещё более страшные новости, чем раньше. На рассвете при смене караула были обнаружены «тела» трех стражников, а четвёртый пропал без вести и дальнейшие поиски не принесли результатов. Они даже не успели выстрелить и не пытались драться, они стремились сбежать, побросав карабины. Эта новость пугала сильнее, ведь тварь смогла убить четверых охранников, которые были вооружены и знали про её существование.
Всё это вызвало сильный переполох, как в тюрьме, так и за её пределами. Начались быстрые переводу заключённых и охранников в другие тюрьмы, а некоторых смертников отправляли на каторгу, что фактически означало помилование. Но мне и немногим другим повезло меньше, чем большинству, ибо нам предстояла ещё одна ночь в этом богом проклятом месте. К моему удивлению в тюрьме так же осталась дюжина жандармов оставленных скорее для формальности, чем для реальной защиты, не понятно было, за какие проступки с ними так обошлись. Они охраняли единственный коридор с заключённым.
Последняя ночь была для меня одной из самых спокойных за последние пять дней, но, к сожалению, все закончилось новым приходом твари, и в этот раз она пришла ко мне.
Я не спал в эту ночь, как и в большинство других. Дрожащий свет ламп освещал пустые коридоры, едва проникая в камеры. Но этот свет приносил ложное чувство присутствия людей. Я устало всматривался в темноту коридора, в надежде узнать о приходе гостя раньше, чем он проникнет в камеру. В один момент свет от ламп начал тускнеть, и вскоре лампа, которая была расположена ближе к внутренним дворам, перестала разгонять тьму. Что-то затушило её так тихо, что только сгущающаяся тьма смогла привлечь внимание к этому месту. Я немедленно перевёл взгляд в ту сторону и встретился с глазами, что вглядывались в меня. Пара белых глаз внимательно наблюдала за мной.Казалось, что эти замутнённые, молочного цвета глаза никогда ранее не видели свет. Они светились в темноте коридора и плавали по всему его пространству. В тот же миг мой взгляд привлёк холодный блеск, появившийся в воздухе лишь на секунду. Я быстро отпрянул от решётки из-за чёткого чувства опасности, что развилось во мне за многие годы занятия контрабандой. В итоге это спасло мне жизнь. Бритвенно-острые когти прошлись в том месте, где раньше было моё горло.
В этот раз я полностью разглядел тело этой твари. Её кожа, цвета платиновой черни, обтягивала мощное тело и конечности. А голова, на подобии волчьей была покрыта серией роговых отростков. И не смотря на закрытую пасть, от неё исходил устойчивый запах крови и гниющей плоти. Монстр передвигался быстро и бесшумно, словно его и не существует вовсе. Он очень быстро подскочил к решётке, пробуя дотянуться до меня своей не пропорционально длиной и когтистой лапой. С холодным блеском когти разрывали воздух передо мной, а я забился в дальний угол камеры в надежде на спасение. Разочарованно фыркнув, чудовище ухватилось своими конечностями за прутья моей клетки, и те с жалобным скрипом начали гнуться в стороны, уступая чудовищной силе. Не знаю, кричал я в отчаянии или ужас не дал мне изгнать ни звука, но страх выжигал мой разум как пламя костра бедного мотылька.
Грохот ружейного залпа прокатился по коридорам тюрьмы, а вслед за ним и глухой рык, переходящий в пронзительный визг. Несколько пуль попали в решётку, выбивая сноп ярких искр и уходя свистящим рикошетом круто в стену. Твари досталось изрядно, заставив её пошатнуться и отвлечься от попытки выковырять меня из моего заключения. Вслед за первым залпом грянул второй, теперь я чётко видел брызги крови и ошметки плоти, которые вырвались из её тела. Вновь раздался громкий инфернальный рев, который давил на мои барабанные перепонки и заставил мои ноги подогнуться, из-за чего я тут же сполз по стенке. Несмотря на ранения, монстр, не утративший свою нечеловеческую скорость, рванул от идущих по коридору солдат готовивших новый залп, который так же прогремел в след, на долю мгновения опередившего выстрелы, монстру, который успел нырнуть в спасительную тьму тюремных коридоров. Вскоре отблески их фонарей стали играть на стенах моей камеры. А грубая солдатская брань слышалась как-то не разборчиво и будто из-под толщи воды.
Я в исступлении следил за пробегающими мимо людьми, вспоминая величие империи до свержения Императора. Они напоминали о мужчинах, что отправлялись на войну с верой в победу и смогли завоевать практически всю Европу. Вслед за солдатами шли надсмотрщики. Их задачей было вывезти заключённых, что ещё оставались в камерах этого коридора. На фоне прошедших солдат они выглядели потрепанно, но я даже не думал их сравнивать, ведь именно они обеспечивали мне безопасный выход из тюрьмы. Коридоры, наполненные эхом от шагов и команд, оставались позади, а вместе с ними чувство беспомощности и всеохватывающий страх. Холодный ночной ветер уносил мысли о прошедшем, оставляя измученного эмоционально выгоревшего за одну ночь человека, а лучи восходящего солнца оживляли мёртвые мечты и желания прожить ещё один день. Не обращая внимания на различия между заключёнными и охранниками, по дороге к докам завязалась оживленная беседа. Никто не упоминал о жутких событиях прошедших ночей. Каждый рассказывал о своей жизни и о причинах, что привели их в тюрьму.
Я присоединился к беседе.Первый раз я с таким интересам слушал эти до боли похожие истории.Так мы и дошли до доков, где нас разделили и отправили в другие тюрьмы. Меня определили на каторгу, а это означало, что мою казнь отменили. Пожалуй, эта новость было одной из самых хороших, хоть я и воспринял ее как-то прохладно, я бы даже сказал почти без эмоционально, до того момента, пока я не сел на нужный корабль. Лица всех заключённых, что плыли со мной, были очень обеспокоены. Вскоре я узнал, то, что поставило крест на моей следующей жизни. Корабль шёл в Гвиану. Мне предстояло ещё одно последнее испытание.