Вагон метро резко тормозит, и Лили едва успевает схватиться за поручень, чтобы не упасть на чью-то пушистую шубу и не уронить вслед за собой зажатую в руках толстую книгу, которую она несет вот как уже час со свойственной ей упрямостью, потому что постеснялась попросить у продавца пакет. Она немного злится на себя, потому что в очередной раз по глупости сама создает себе неприятности.
Но мягкий и глубокий голос объявляет ее станцию, отрывая от своих мыслей, просит не забывать свои вещи, и Лили выходит из вагона, быстро поднимается по эскалатору, облегченно вдыхая свежий ноябрьский воздух, оказываясь снаружи.
Несмотря на то, что в Лондоне она уже далеко не первый месяц, ей все еще тяжело мириться с постоянной толпой вокруг, особенно в замкнутых местах, где вместо неба каменные потолки.
Она поднимает взгляд к тяжелому низкому небу, которое прячет в своем тумане высокие крыши и цепляется, как клочьями ваты, за узкие шпили уходящих ввысь фонарей. Это небо, пожалуй, единственное, что напоминает ей здесь об Ирландии. Только в том небе было меньше стали, может, оттого, что уходя вдаль, оно соединялось с гладью всегда холодного моря, а не крышами домов.
Она смотрела на него, поднимаясь к самому пику на колесе обозрения и думала о том, что однажды тоже будет плыть там, стоя на крашенных в белый цвет железных плитах паромного катера, провожая взглядом расходящиеся вокруг гребешки бурлящей пены и навсегда прощаясь с Белфастом. Потом колесо снова начинало опускаться, возвращая ее с небес на твердую землю.
Проезжающий мимо автобус сверкает ярко-желтыми фарами и слой за слоем прожигает воспоминание, словно напоминая о том, что вокруг нее не ветер, скрежещущий в стальных прутьях системы опор, а реальность ноябрьского Лондона, постепенно погружающегося в сумерки.
Лили открывает дверь своим ключом, и она с приглушенным щелчком захлопывается за ее спиной. По полу сквозит и она проходит внутрь, поднимаясь наверх в свою комнату, не снимая обуви, прячет книгу среди лежащей в шкафу одежды, прежде чем слышит звук быстрых шагов и скрип лестничных ступеней.
Алекс встречает ее улыбкой, но она видит на его лице тень беспокойства и растерянности.
—Привет, ты сегодня поздно.
Они спускаются вниз, и Лили ведет руками вдоль по гладким деревянным перилам, словно стараясь отыскать в них опору и поддержку, которые дадут ей найти нужные слова и не выдать себя.
—Да, я...— она едва запинается, скользя взглядом мимо его фигуры и натыкается на висящую над диваном в гостиной картину с изображенным на ней видом охваченных закатным солнцем деревьев.— …хотела прогуляться в парке после работы, но когда возвращалась, оказалось, что вход на станции закрыли из-за каких-то проверок. Решила пройтись пешком, проветриться.
Алекс понимающе ухмыляется, выражая тем самым негодование по поводу непостоянства лондонского метрополитена и проходит в кухню, щелкая на пороге выключателем. Лампочка мигает пару раз и загорается ровным теплым светом. В кухне слышится легкое гудение электричества.
—Ты знаешь, я конечно ни на что не намекаю, но проветриваться в Лондоне в конце ноября— это не лучшая идея, если не хочешь встретить канун рождества среди толпы старушек в очереди на прием к пульмонологу.
Алекс ставит на плиту чайник, пока Лили держит руки под струей воды, кажущейся почти обжигающей после холода промозглого ветра на улице.
—Как-то мне пришлось вести лекцию на языке жестов, потому что одного моего друга бросила девушка, а у него было припасено два билета в Торп-парк на целый день, и по долгу дружбы мне пришлось пойти туда с ним. Мы катались, пока нас не стали оттуда выгонять, а из головы моего друга со свистом не вылетел образ сбежавшей от него дамы.
Чайник тоже свистит, и Алекс привычным движением выключает конфорку.
—Честно говоря, будь я девушкой, тоже бы от него сбежал.— Он разводит руками, выражая свое недоумение.— Я потом ходил еще пару месяцев с осипшим горлом, а он уже на следующей неделе пошел с кем-то очередным на свидание. Слава богу, в этот раз не под открытое небо, второй такой поездки я бы не пережил.
Он наливает ей в круглую белую чашку черный горячий чай, а себе заваривает густой крепкий кофе. Их запах смешивается, пока он несет чашки на стол, и пар понимается к потолку, сплетаясь между собой в причудливые неуловимые узоры, растворяющиеся в свете лампы. Лили давно заметила, что Алекс полностью равнодушен к чаю, и что он появился в доме только вместе с ней.
Таких мелочей, молчаливо появившихся вместе с ней, много. Махровое полотенце сиреневого цвета, шторы в кухне, закрывающие в них вид на дорогу и редких пешеходов, коврик у дивана в гостиной, возникший спустя несколько дней после того, как Алекс заметил, что Лили ежится, ступая босыми ногами на холодный пол.
Она очень благодарна ему за все это, за его внимательность, за помощь, за беспокойство о ней и ее жизни. Столько внимания она не получала еще никогда на своей памяти, и сперва ей даже сложно было сказать спасибо. Просто потому что она не знала, как реагировать на заботу.
Семья?
Дружба?
Любовь?
Все это обернулось для нее крахом, мир как будто с самого начала отвернулся от нее, лишив возможности стать счастливой. Как будто ее не должно было здесь быть с самого начала.
—Тебе с лимоном?
Она привыкла быть нужной только себе, хотя и в этом сомневалась, но время, проведенное с Алексом под одной крышей, заставило ее поверить в то, что она действительно для кого-то важна. И она была бесконечно благодарна ему за это чувство.
Каждый день она как будто потихоньку оттаивала, как мальчик Кай из ее детской книжки. Только у того осколок льда попал в глаза, а у нее сразу в живот, ближе к сердцу, насквозь пропоров душу и оставшись глубоко внутри. И хотя Алекс не мог достать его совсем, ей казалось, никто на это не способен, но он смог сделать так, чтобы лед, окруживший ее, как защитный панцирь, треснул, и она снова почувствовала, что значит быть живой.
Он дарил ей свое тепло, и ей хотелось дать что-нибудь в ответ.
—Да, спасибо.
Она трогает кончиками пальцев горячие стенки чашки, боясь взять сразу целой ладонью, чтобы не обжечься, и их приятно покалывает от расходящегося по коже жара.
Лили не любит праздники, но в шкафу между средней и нижней полкой под стопкой аккуратно сложенных водолазок лежит толстая книга, со страниц которых смотрят звезды и черные дыры.
Она закрывает глаза и представляет, как завтра встретит его утром в гостиной и протянет ее из-за спины, и он улыбнется или даже засмеется, потому что наверняка в этой книге не так уж и много полезной информации для доктора астрономических наук, но она пообещает читать ее вслух, чтобы было интереснее.
И почему-то эта мысль греет ее сильнее, чем прокатывающийся по горлу обжигающий чай.
Постулат Клаузиуса:
«Теплота не может самопроизвольно переходить