– Вы, разумеется, совершенно правы, – согласился Перера, – хотя убедить в этом тех, кому доводилось падать с карусели, будет, согласитесь, не просто. Но, мне кажется, у нас нет нужды добиваться математической строгости выражений…
– Спокойнее, доктор, – вмешался Боуз, не в силах совладать с раздражением. – Мы все поняли, что вы имеете в виду, по крайней мере нам так показалось. Не разрушайте, пожалуйста, наших иллюзий…
– В сущности, я хотел лишь подчеркнуть, что в самой идее Рамы нет ничего принципиально нового, поражают только его размеры. Люди рисовали себе нечто подобное еще двести лет назад.
Теперь я задаю себе другой вопрос. Можем ли мы со всей определенностью установить, как долго Рама путешествует в пространстве?
К настоящему времени мы провели тончайшие измерения его орбиты и скорости. Исходя из предположения, что он не менял курса, мы можем вычислить его координаты на протяжении миллионов лет. Естественно, мы ожидали, что он прибыл к нам с одной из ближайших звезд, однако это отнюдь не так.
С тех пор как Рама проходил вблизи звезды, какой бы то ни было звезды, минуло более двухсот тысяч лет. Да и эта звезда, как выяснилось, принадлежит к непериодическим переменным, то есть к таким, у которых никак нельзя допустить наличия населенных планетарных систем. Светимость этой звезды изменяется от единицы до пятидесяти с лишним[12]; планеты, если они там есть, то раскаляются, то леденеют каждые несколько лет…
– У меня есть гипотеза! – воскликнул доктор Прайс, – Быть может, это как раз все и объясняет! Быть может, некогда это солнце было нормальным, а потом стало нестабильным. И рамане вынужденно пустились на поиски нового солнца…
Доктор Перера питал слабость к старушке‑археологу и потому пощадил ее самолюбие. Но интересно, что сказала бы она, если бы он усомнился в аксиомах ее профессии…
– Мы рассматривали такую возможность, – мягко ответил он. – Однако, если общепринятые теории звездной эволюции верны, эта звезда никогда не была стабильной и на ее планетах никогда не возникало жизни. Так что Рама странствует в космосе никак не меньше двухсот тысяч лет, а может статься – больше миллиона…
Теперь там царство холода и тьмы, по‑видимому, мертвое царство, и, кажется, я догадываюсь, почему. Возможно, у раман действительно не оставалось выбора, возможно, они действительно спасались от какой‑то катастрофы, но они ошиблись в расчетах.
Ни одна замкнутая экологическая система не может быть эффективной на все сто процентов: всегда существуют какие‑то отходы, потери, оскудение внешней среды, накопление вредоносных веществ. На то, чтобы отравить и истощить целую планету, подчас нужны миллиарды лет, но когда‑то это произойдет. Океаны высохнут, атмосфера рассеется…
По нашим меркам, Рама – исполин, но как планета он совершенный карлик. Проведенные мной расчеты показывают, что его экологический баланс может поддерживать себя примерно тысячу лет. Максимальное допущение – десять тысяч…
При той скорости, которую развивает Рама, этого вполне достаточно для перелетов в центре Галактики, где звезд полным‑полно. Но не здесь, в ее спиральных малонаселенных рукавах. Рама – корабль, растративший свои запасы задолго до того, как он достиг цели. Опустевший остров, блуждающий среди звезд.
Эта теория допускает единственное серьезное возражение, и я сам выдвину его, не дожидаясь, пока это сделает кто‑нибудь другой. Орбита Рамы настолько точно нацелена на Солнечную систему, что случайное совпадение просто исключено. Я бы сказал, что наш гость пройдет даже слишком близко к Солнцу; «Индевору» во избежание перегрева придется расстаться с ним задолго до перигелия.
Не стану притворяться всепонимающим. Можно допустить, что на Раме до сих пор действуют какие‑то автоматические навигационные устройства, которые вывели корабль к ближайшей подходящей звезде спустя тысячелетия после того, как погибли его создатели.
А они, ручаюсь своей репутацией, несомненно погибли. Пробы, взятые внутри цилиндра, абсолютно стерильны, мы не обнаружили в них никаких микроорганизмов. И всякие толки о том, что рамане еще оживут, следует забыть. Существуют основательные причины, по которым гипотермический сон может длиться не более двух‑трех столетий, а речь идет о сроках в тысячи раз больших.
Пандорианцам и их сторонникам волноваться не о чем. Мне лично даже жаль, что это так. Разве не замечательно было бы встретиться с представителями иного разума?
Но по крайней мере мы знаем теперь ответ на вопрос, мучивший нас испокон веков. Мы не одиноки во Вселенной. И звезды будут казаться нам не такими далекими, как прежде.
СПУСК ВО ТЬМУ
Нортон пережил тяжкое искушение, однако долг капитана обязывал его сначала позаботиться о безопасности своего корабля.
Если их операция вдруг потерпит провал, первым делом надо спасать «Индевор»…
Выбор очевидным образом пал на второго помощника, капитан‑лейтенанта Мерсера. Нортон не мог не признать, что Карл как нельзя лучше подходит для данной миссии.
Непререкаемый авторитет во всем, что касается систем жизнеобеспечения, Мерсер выступил даже автором типовых учебников по этому предмету. Он лично испытал множество образцов снаряжения, зачастую в невероятно сложных условиях, и прославился редким искусством саморегуляции. По желанию он мог замедлить свой пульс или задержать дыхание на целых десять минут. Эти ценные навыки не раз спасали ему жизнь.
И тем не менее, невзирая на все свои дарования и эрудицию, он отличался почти полным отсутствием воображения. Самые опасные эксперименты и поручения для него оставались просто‑напросто работой, которую надо выполнить. Он никогда не шел на неоправданный риск и совершенно не видел смысла в том, что обычно именуют безрассудной смелостью.
Над его рабочим местом красовались два девиза – итог его жизненной философии. Первый: «Ты ничего не забыл?» И второй: «Остерегайся храбрецов!» То обстоятельство, что его считают самым отчаянным храбрецом на всем космическом флоте, было единственным, что выводило его из себя.
Ну а если вопрос о Мерсере решен, тогда автоматически решен и вопрос о его неразлучном спутнике, лейтенанте Джо Колверте. Что между ними общего – понять никто не мог: тщедушный, вечно озабоченный чем‑то штурман был на десять лет моложе своего хладнокровного, невозмутимого друга, который к тому же отнюдь не разделял его пылкого увлечения искусством примитивного кино.
Но давно замечено, что крайности сходятся, – Мерсер и Колверт стали друзьями, и дружба их оказалась прочной. Впрочем, это еще менее удивительно, чем то, что на Земле они любили одну женщину, подарившую каждому из них по ребенку. Нортону не раз приходило в голову, что с ней при случае следовало бы познакомиться, – вероятно, она весьма незаурядная особа. Треугольник существовал уже минимум пять лет и все еще казался равносторонним…
Однако двое еще не составляют полноценной исследовательской группы: давно установлено, что оптимальный состав – трое: в случае чьей‑то гибели там, где одиночка будет обречен, двое все‑таки могут выжить. По зрелом размышлении, Нортон остановился на кандидатуре сержанта технической службы Уильяма Майрона. Блестящий механик, способный привести в действие любую машину или, на худой конец, сконструировать новую, Майрон был идеальным партнером на случай, если придется разбираться в инопланетной аппаратуре. Раньше он занимал должность адъюнкт‑профессора в Астротехническом институте, взял годовой отпуск, отпуск явно затянулся, однако сержант наотрез отказался от офицерского чина под тем предлогом, что не хочет мешать продвижению более достойных. Никто не принял этого объяснения всерьез, но все сошлись на том, что самолюбия у Уилла нет и в помине. Он, может, и станет еще старшим сержантом, но звания профессора не получит никогда. Майрон, как и многие представители сержантской гильдии до него, нашел для себя желанный компромисс между властью и ответственностью.
Едва они миновали последний шлюз и выплыли в невесомость возле оси Рамы, лейтенанта Колверта, как это нередко с ним бывало, засосало в омут киновоспоминаний. Возможно, стоило бы излечиться от этой неотвязной привычки, но, по правде говоря, Колверт не видел в ней вреда. Напротив, она помогает скрасить любое нудное занятие и – кто знает? – может, в один прекрасный день спасет ему жизнь. Допустим, он вспомнит, как поступали в сходных обстоятельствах Фербэнкс, Коннери или Хироши…
На сей раз он казался себе участником одной из войн начала XX века и шел в атаку; Мерсер был сержантом и командовал группой разведчиков из трех человек, которая под покровом ночи проникла на территорию противника. Не требовалось особых усилий, чтобы вообразить, что они укрылись на дне огромной воронки, склоны которой образуют ряд восходящих террас. Воронка была залита лучами трех вынесенных по сторонам плазменных дуговых ламп, и в ней почти не оставалось тени. Но за ее пределами, за кромкой дальней террасы, царили мрак и неизвестность.
Мысленно Колверт, конечно же, прекрасно представлял себе, что прячется во тьме. Сначала плоское кольцо более километра в поперечнике. Его разделяют на равные части три трапа, похожих на железнодорожные колеи с утопленными шпалами. Трапы располагаются строго симметрично и совершенно одинаковы. Они выбрали тот, который начинался ближе к шлюзу Альфа.
Правда, перекладины располагались далековато друг от друга, но даже в полукилометре от оси сила тяжести не достигала и одной тридцатой g, так что, взвалив на себя приборы и снаряжение весом килограммов по сто, они могли двигаться без особого труда.
Капитан Нортон и группа обеспечения проводили их до конца канатов, протянутых от шлюза Альфа: далее свет прожекторов не доставал, и они окунулись в первозданную тьму Рамы. Все, что удавалось различить в пляшущих лучах шлемовых фонарей, – это первые сотни метров убегающего вдаль трала.
«А теперь, – сказал себе Карл Мерсер, – пробил час принять первое решение. Поднимаюсь я по этому трапу или спускаюсь?..»
Вопрос был отнюдь не прост. По существу, гравитация все еще не отличалась от нулевой, и мозг мог избрать произвольную систему координат. Усилием воли Мерсер мог заставить себя думать, что смотрит или на горизонтальную равнину, или снизу вверх на вертикальную стену, или сверху вниз с отвесной скалы. Не так уж редко случалось, что космонавты, приступая к выполнению какой‑нибудь сложной задачи, ошибались в выборе координат и это приводило к серьезным психологическим трудностям.
Мерсер решил двигаться головой вперед; любой другой способ оказался бы менее удобным, а так он хоть видел, что впереди. Следовательно, первые несколько сот метров он мог внушать себе, что карабкается вверх, а когда растущая сила тяжести разрушит эту иллюзию, он должен будет мысленно переориентироваться на сто восемьдесят градусов.
Капитан‑лейтенант схватился за первую перекладину и слегка подтянулся вдоль трапа. Движение почти не требовало усилий, словно плавание под водой, – да нет, и того меньше, под водой он встретил бы сопротивление среды. А здесь все давалось так легко, что приходилось бороться с искушением увеличить скорость, но Мерсер был слишком опытен для того, чтобы торопиться в столь незнакомой обстановке.
В наушниках слышалось размеренное дыхание двух его товарищей. Он не нуждался в иных доказательствах того, что у них все в порядке, и не тратил времени на разговоры. Его подмывало оглянуться назад, однако он решил не рисковать до тех пор, пока не доберется до платформы в конце трапа.
Промежутки между перекладинами были стандартными – примерно по полметра, и поначалу Мерсер хватался за перекладины через одну. Но при этом он старался, не сбиться со счета, и примерно на двухсотой перекладине к нему впервые пришло ощущение собственного веса. Вращение Рамы наконец‑то дало о себе знать.
На четырехсотой перекладине он оценил свой вес килограммов в пять. Само по себе это не добавило трудности, но обманывать себя было уже ни к чему: в самом деле, как притворяться, что продолжаешь восхождение, если тебя ощутимо тянет вверх?
Пятисотая перекладина показалась ему самым подходящим местом для того, чтобы передохнуть. Он чувствовал, что мышцы на руках уже начинают ныть от непривычных движений, а ведь всю работу за них фактически выполнял Рама, им оставалось лишь страховать себя…
– Все в порядке, шкипер, – доложил Мерсер. – Прошли половину трапа. Джо, Уилл, как у вас?
– У меня лучше некуда, – отозвался Джо Колверт, – Для чего ты, собственно, остановился?
– У меня тоже неплохо, – добавил сержант Майрон. – Но обратите внимание: начинает сказываться сила Кориолиса…
Это Мерсер уже заметил и сам. Стоило отпустить перекладину – и его отчетливо сносило вправо. Он, разумеется, понимал, что во вращающемся мире подобный эффект неизбежен, и все же ему мерещилось, что какие‑то духи тьмы мягко отталкивают его тело от трапа.
Быть может, настало время повернуться ногами вниз – ведь теперь слово «вниз» обретало реальный смысл. Существовал, конечно, определенный риск на мгновение потерять ориентацию…
– Следите за мной, сейчас я перевернусь…
Твердо взявшись за перекладину, он описал телом дугу в сто восемьдесят градусов – и тотчас же зажмурился, ослепленный фонарями товарищей. Далеко‑далеко за ними – нет, теперь уже над ними – он, как только приспособился к свету, различил более слабое сияние. На краю отвесного утеса силуэтами выделялись фигурки капитана Нортона и группы обеспечения. Они казались такими маленькими и беспомощными, что он ободряюще помахал им рукой.
Потом он разжат пальцы и отдался во власть едва ощутимого притяжения Рамы. Падение от перекладины до перекладины продолжалось более двух секунд; на Земле он за то же время пролетел бы добрых тридцать метров. Скорость была томительно мала, и он стал, отталкиваясь руками, пролетать по десятку перекладин в один прием.
На семисотой перекладине он сделал еще одну остановку и направил луч фонаря под ноги; как он и рассчитывал, от начала большой лестницы его отделяли теперь всего полсотни метров.
Еще три минуты – и он на первой ступеньке. После многих месяцев, проведенных в космосе, странно было стоять в рост, опираясь о твердую поверхность и ощущая ее подошвами. Каждый из них и сейчас весил менее десяти килограммов, но этого вполне хватало, чтобы обрести устойчивость. Закрыв глаза, Мерсер мог спокойно представить себе, что попирает ногами какую‑то очередную планету.
Уступ, с которого начиналась лестница, был шириной порядка десяти метров и в обе стороны изгибался вверх, пока не растворялся во мраке. Мерсер знал, что уступ описывает полный круг и что если двинуться вдоль него, то, пройдя километров пять, они совершат «кругосветное путешествие» и очутятся вновь в исходной точке. Однако при том матом притяжении, какое действовало здесь, ходьба неизбежно превратилась бы в вереницу длинных прыжков. И в этом таилась грозная опасность.
Спускаться по лестнице, убегающей вниз во тьму, далеко за пределы видимости, тоже обманчиво легко. Тем не менее необходимо придерживаться за обрамляющие лестничный марш высокие поручни: один неосторожный шаг – и беспечный путник свечой взовьется в пространство. «Приземление» состоится, наверное, метров сто ниже; удар сам по себе будет пустяковым, но последствия прыжка – вряд ли, поскольку вращение Рамы тем временем сдвинет лестницу влево. И тело, завершив падение, опустится прямо на склон, гладкий, чуть вогнутый склон, что уходит, нигде не прерываясь, к равнине в семи километрах внизу.
«Вот это, – сказал себе Мерсер, – был бы спуск почище бобслея!..» Конечная скорость даже при таком положении достигла бы нескольких сот километров в час. Кто знает, велика ли здесь сила трения, достаточна ли она для того, чтобы превратить безудержное скольжение в контролируемое; если достаточна, тогда возможно, что такой способ спускаться на внутреннюю поверхность Рамы окажется самым рациональным. Но прежде чем рискнуть на это, надо провести хотя бы парочку экспериментов…
– Шкипер, – доложил Мерсер, – спуск по трапу трудностей не составил. С вашего разрешения я хотел бы продолжить его, скажем, до следующей площадки. Надо рассчитать скорость движения по лестнице…
Нортон ответил без колебаний:
– Действуйте.
Добавлять: «Будьте осторожны» – не было нужды.
Не прошло и минуты, как Мерсер совершил важное открытие. При одной двадцатой g идти по ступеням обычным манером оказалось просто немыслимо; Шаги становились замедленными, как во сне, и нестерпимо томительными; оставалось одно – игнорировать ступени и тянуть себя вниз по воздуху, используя поручень как опору.
Колверт пришел к такому же заключению.
– По этой лестнице ходят только вверх, а не вниз! – воскликнул он. – Можно перебирать ступеньки, пока движешься против гравитации, но в обратном направлении это более чем неудобно. Пусть меня обвинят в утрате собственного достоинства, но, по‑моему, лучший способ спуститься – сесть на поручень верхом…
– Но это просто смешно! – запротестовал сержант Майрон. – Не могу поверить, что рамане поступали именно так…
– Сомневаюсь, что они вообще когда‑либо пользовались этой лестницей: она построена, очевидно, лишь на случай какой‑нибудь аварии. У них должен быть еще и механический транспорт. Возможно, фуникулер. Это объяснило бы, зачем нужны вон те прорези, что тянутся до самого низа…
– А я думал, что это желоба водостока. Впрочем, одно не исключает другого. Интересно, случается ли здесь дождь?..
– Вполне вероятно, – заявил Мерсер. – Но, на мой взгляд, Джо прав, черт с ним, с достоинством. Поехали!..
Поручень, явно предназначенный для чего‑то очень похожего на руки, представлял собой гладкую металлическую полосу на редких стойках метровой высоты. Мерсер оседлал ее и, удостоверившись, что руки могут создать достаточное тормозное усилие, заскользил. Очень плавно, медленно набирая скорость, спускался он в темноту, и вместе с ним двигалась лужица света от шлемового фонаря. Проехав метров пятьдесят, он разрешил остальным последовать его примеру.
Никто из них не признался бы в этом, но чувствовали они себя мальчишками, съезжающими по школьным перилам. Менее чем за две минуты они проделали километровый спуск – комфортабельно и безопасно. Как только скольжение становилось слишком стремительным, рука чуть сильнее сжимала поручень и тормоз срабатывал вполне надежно.
– Надеюсь, вы хорошо позабавились, – обратился к ним капитан Нортон, когда все трое добрались до площадки. – Учтите, что карабкаться обратно будет отнюдь не так весело…
– Это нам и предстоит проверить, – ответил Мерсер, прохаживаясь опыта ради туда и сюда и прикидывая, насколько увеличилась сила тяжести. – Здесь уже около одной десятой g, разницу просто невозможно не заметить…
Он подошел – вернее, подплыл – к краю площадки и осветил фонарем следующий лестничный марш. Луч не позволил видеть далеко, и марш казался точной копией предыдущего, хотя внимательное изучение фотографий показывало, что высота ступеней с нарастанием гравитации уменьшается. Лестница, вероятно, была построена с тем расчетом, чтобы интенсивность движений того, кто карабкается по ней вверх, оставалась более или менее постоянной по всей длине гигантской кривой.
Мерсер бросил взгляд в сторону шлюзов, которые теперь оставались в двух километрах над головой. Слабенькое пятнышко света и две крохотные фигурки, едва заметные на его фоне, были чудовищно далеки. И он вдруг впервые обрадовался тому, что не в силах различить исполинскую лестницу целиком.
Ни крепкие нервы, ни нехватка воображения еще ничего не значили: приятно воочию увидеть себя мошкой, ползущей по чаще, которая в поперечнике имеет более шестнадцати километров? До сих пор темнота раздражала Мерсера, теперь он почти благословлял се.
– Температура не меняется, – доложил он Нортону, – по‑прежнему чуть ниже нуля. Однако давление воздуха, как и ожидалось, повышается и достигло примерно трехсот миллибар. Даже в таких условиях здесь почти можно дышать, а ниже тем более это не составит проблемы. Наша задача серьезно упрощается. Какая удача – первый мир, где мы сможем ходить без кислородных приборов! Пожалуй, я рискну вздохнуть…
Высоко над ними, у самой оси, капитан Нортон беспокойно поежился. Но Мерсер, как никто другой, всегда отдавал себе отчет в собственных поступках. Он наверняка уже провел все необходимые пробы и счел их результаты удовлетворительными…
Мерсер снизил давление в скафандре, отключил герметизацию шлема и приоткрыл шелку. Неуверенный вздох, потом другой, поглубже…
Воздух Рамы был безжизненным, застойным, словно в могиле, но такой древней, что запах тлена выветрился из нее столетия назад. Даже Мерсер со своим сверхчувствительным обонянием, выработанным за годы возни с системами жизнеобеспечения как в нормальных, так и смертельно опасных условиях, не улавливал никаких отчетливых запахов. Впрочем, ощущался какой‑то легкий металлический привкус, и он внезапно вспомнил, что участники первой экспедиции на Луну жаловались на запах, сходный с запахом горелого пороха. Вероятно, загрязненная лунной пылью кабина «Орла»[13]приобрела такой же мертвенный душок.
Он снова герметизировал шлем и сделал несколько глубоких вздохов. Чужой воздух не придал ему сил; даже альпинист, привычный к разреженной атмосфере высот, не выдержал бы здесь и нескольких минут. Но еще два‑три километра вниз по лестнице – и все будет обстоять иначе…
Итак, они выполнили свою задачу. Теперь Мерсер мог позволить себе просто насладиться ощущением силы тяжести, хотя и небольшой. Он почти отвык от тяготения, однако и привыкать к нему заново тоже не годилось: ведь им следовало тотчас же вернуться в невесомость вблизи оси.
– Мы возвращаемся, шкипер, – сообщил он, – Идти дальше пока не имеет смысла. Придет час – подготовимся и спустимся до конца…
– Согласен, Мы засечем время, но особенно не торопитесь,
Едва Мерсер «зашагал» по ступенькам вверх – по три‑четыре за один шаг‑прыжок, – ему стало ясно, что Колверт был абсолютно прав: эти лестницы предназначены для того, чтобы по ним ходили вверх, а не вниз. Если не оглядываться назад и не пугаться головокружительной крутизны кривой по сторонам, восхождение могло показаться даже приятным. Тем не менее ступеней через двести мышцы ног начали отзываться болью, и он решил замедлить темп. Остальные сделали то же самое; бросив короткий взгляд через плечо, он убедился, что они значительно отстали.
Восхождение прошло без всяких приключений – бесконечная череда ступеней, и только. Когда они вновь добрались до верхней платформы, примыкающей к трапу, то совершенно сбились с дыхания, а ведь обратный путь занял всего‑то десять минут. На платформе они отдыхали еще минут десять, затем принялись за последний вертикальный километр.
Подпрыгнуть – ухватиться рукой за перекладину – подпрыгнуть – ухватиться – подпрыгнуть – ухватиться… Это было, в сущности, легко, но настолько однообразно, что возникала угроза потерять бдительность. На середине трапа они передохнули еще пять минут; к этому времени у них ныли уже не только ноги, но и руки. И Мерсер в который раз порадовался, что различает перед собой лишь матую часть вертикальной стены, к которой они приникли. Можно было вообразить, что трап тянется лишь на десяток метров за границу света, что скоро, совсем скоро он кончится…
Подпрыгнуть – ухватиться за перекладину – подпрыгнуть… И неожиданно трап действительно кончился. Они опять очутились в невесомом мирке оси, в кругу обеспокоенных друзей. Вся экспедиция не продолжалась и часа и оставила у ее участников чувство причастности к некоему подвигу.
Однако время гордиться собой еще не настало: они преодолели едва ли восьмую часть этой циклопической лестницы.