Ее голос звучал восторженно.
— Я там никогда не была.
— Это пляж. Другая часть старой доброй Флориды. Я хочу отвезти тебя в Европу. Но сейчас Дейтона.
— Калеб, да, мне нравится. Дейтона и Европа.
— Хорошо, — сказал я, улыбаясь.
— Хорошо, — повторила она.
— Эй, — добавила она через несколько секунд. — Не бронируй раздельные комнаты.
Думаю, я споткнулся о бордюр.
— Что?
Она рассмеялась.
— Покаааа, Калеб.
— Пока, Герцогиня.
Моя улыбка растянулась от уха до уха.
После того, как мы попрощались, я остановился выпить эспрессо в кафе. Вытер пот с затылка и позвонил в отель, чтобы забронировать номер. Одна комната: двуспальная кровать, джакузи, вид на океан. Затем я связался с цветочным магазином и заказал три дюжины гардений. Они спросили адрес доставки, и мне пришлось повесить трубку, чтобы его узнать. В перерывах между звонками я смеялся. Громко. Люди пялились на меня, но я не мог ничего с собой поделать. Это безумие, и я был очень счастлив. Я набрал Кэмми, но затем, хорошенько подумав, повесил трубку. Кэмми была лучшей подругой Оливии, но секреты хранить не умела. Хотел бы, чтобы рядом был отец, которого можно спросить, хотя нет, не хотел... Я ударил бы ее отца, вероятно, даже не раз. Последний звонок был моему старому другу, который мог помочь мне с финальной частью плана. Лучшей частью. Я собирался не просто отдать ей кольцо; ей нужно нечто большее, чтобы понять, насколько серьезны мои намерения.
Я встал и бросил деньги на стол. Затем направился к дому матери. Надеюсь, в доме Дрейков окажется запас успокоительных. Они ей понадобятся.
— Калеб, это ошибка, — лицо матери было пепельно-серым. Она оттягивала медальон, который носила на шее. Верный признак того, что она собирается взорваться.
Я рассмеялся над ней. Мне не нравилось проявлять неуважение, но также не нравилось, когда мне говорили, что Оливия — это ошибка. Я забрал коробочку с кольцом у нее из рук и захлопнул ее.
— Я здесь не для того, чтобы выслушивать твое мнение. Я здесь, потому что ты моя мать, и хочу, чтобы ты оставалась частью моей жизни. Однако это может измениться, если ты будешь настаивать, что Оливия недостаточно хороша для меня.
— Она…
— Да, — сказал я строго. — В колледже я был мудаком, который спал со всеми подряд, потому что мне так хотелось. Я был с множеством женщин, но она единственная, ради которой мне хочется стать лучше… лучше для неё. Мне, на самом деле, даже не нужно быть хорошим, мне просто нужно, чтобы она считала меня таким.
Мать слепо на меня уставилась.
— Забудь, — сказал я, вставая. Она схватила меня за руку.
— Ты сказал своему отцу?
Меня словно ущипнули.
— Нет, с чего бы я стал это делать?
— А брату? — спросила она.
Я покачал головой.
— Они подтвердят мои слова. Ты слишком молод.
— Я не был бы слишком молод, если бы купил это кольцо для Сидни, да?
Она прикусила губу, и я вырвался из её хватки.
— Мой отец настолько боится привязанности, что последние десять лет каждый месяц встречается с новой женщиной. Сет настолько замкнут и невротичен, что предпочтет прожить жизнь в одиночестве, но не позволит кому-нибудь оставить тарелку в раковине. Не думаю, что мне нужен его совет по поводу отношений. И к сведению, это твоя работа поддерживать меня. Все тебе говорили не разводиться с моим отцом и не выходить замуж за Стива. Если бы ты их послушала, то где была бы сейчас?
К тому времени, как я закончил пламенную речь, она начала задыхаться. Я посмотрел на дверь. Нужно уйти отсюда, быстрее. Я хочу быть с Оливией. Увидеть её лицо, поцеловать.
— Калеб.
Я посмотрел на мать. Она была хорошей мамой для меня и брата. Достаточно хорошей, чтобы бросить моего отца, когда заметила, насколько разрушающим для нас было его влияние. Для остальных она не была идеальной, но я понимал, в чем причина. Она резка и критична. Такое часто встречается среди богачей. Я никогда не ждал, что она примет Оливию. Но, по крайней мере, надеялся, что реакция будет не такой банальной.
Она снова положила свою руку на мою, легонько её сжав.
— Знаю, ты думаешь, что я поверхностная. Может, так и есть. Женщин моего поколения учили не задумываться о чувствах и делать, что говорят. Но я более восприимчива, чем ты думаешь. Она уничтожит тебя. Она ненормальная.
Я мягко убрал её руку.
— Тогда позволь ей меня уничтожить.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Настоящее
Сначала я отвожу домой Кэмми. Выйдя из машины, она целует меня в щеку и удерживает мой взгляд дольше обычного. Я знаю, что она сожалеет. После всех этих лет наших отношений с Оливией, как она может быть равнодушной? Я киваю ей, и она улыбается. Когда я возвращаюсь в машину, Оливия смотрит на меня.
— Порой мне кажется, что вы с Кэмми общаетесь без слов, — говорит она.
— Возможно, так и есть.
Оставшуюся часть пути мы молчим. Это напоминает мне наше возвращение из похода, когда хотелось так много всего сказать, но не хватало храбрости. Сейчас мы гораздо старше, так много произошло. Не должно быть так сложно.
Я несу её сумки наверх. Она придерживает входную дверь, когда мы поднимаемся на её этаж, поэтому я иду вперед и захожу в фойе. И снова отмечаю отсутствие Ноя. Чувствуется, что она живет тут одна. Воздух теплый. В определенный местах я даже ощущаю запах ее парфюма. Она включает кондиционер, и мы идем на кухню.
— Чаю? — спрашивает она.
— Да, пожалуйста.
На несколько минут я могу притвориться, что это наш дом, и она заваривает мне чай так же, как делает каждое утро. Я наблюдаю за тем, как она ставит чайник и достает чайные пакетики. Потирает шею и трет колено, ожидая, когда закипит вода. Затем достает стеклянную сахарницу с кусочками сахара и маленький молочник и ставит на стол передо мной. Я отворачиваюсь, притворяясь, что не наблюдаю за ней. И от этого моё сердце слегка покалывает. Мы всегда говорили, что предпочитаем сахар в кусочках, а не песок. Она встает на цыпочки, чтобы достать с полки две чашки. Изучаю её лицо, пока она бросает четыре кусочка сахара в мою кружку. Размешивает и добавляет молоко. Я тянусь к кружке, прежде чем она успевает убрать руку, и наши пальцы соприкасаются. Смотрит на меня. И отводит взгляд. Она пьет чай только с одним кусочком сахара. Несколько минут мы очень увлеченно разглядываем стол. Наконец, я опускаю чашку, которая ударяется о блюдце. Между нами словно назревает буря. Может, именно поэтому мы смакуем тишину. Я встаю и несу наши чашки в раковину. Мою их и ставлю на сушилку.
— Я все ещё хочу тебя, — говорю я. Сам удивлен, что произнес это вслух. И не знаю, какая у нее реакция, потому что стою к ней спиной.
— Пошёл ты.
Удивлена, удивлена.
Она не может скрыть от меня свой грязный ротик. Я вижу, как она смотрит на меня. Чувствую нотку сожаления, когда мы случайно соприкасаемся кожей.
— Я построил для тебя дом, — говорю я, оборачиваясь. — Я сохранил его, даже когда был женат. Нанял ландшафтного дизайнера и парня для чистки бассейнов. Раз в два месяца приезжает клининговая служба. Зачем я это делаю?
— Потому что ты ностальгирующий дурак, который так долго отходил от прошлого, что женился на другой.
— Ты права. Я дурак. Но, как ты заметила, дурак, который никогда не отпустит тебя.
— Отпусти.
Я качаю головой.
— Неа. В этот раз ты нашла меня, помнишь?
Она немного краснеет.
— Скажи, почему ты позвонила мне.
— А кого ещё я знаю?
— Например, своего мужа.
Она оглядывается.
— Ладно, — наконец, говорит она. — Я испугалась. Ты был первый, о ком я подумала.
— Потому что…
— Черт побери, Калеб! — она ударяет кулаком по столу, от чего ваза с фруктами подпрыгивает.
— Потому что… — снова говорю я. Неужели она думает, что напугает меня своей маленькой истерикой? Только самую малость.
— Ты всегда хочешь всё обсудить.
— Дело не в том, что я хочу поболтать. Проблема в недостатке общения.
— Тебе стоило бы стать психиатром.
— Знаю. Не меняй тему разговора.
Она кусает ноготь на большом пальце.
— Потому что ты — мое укрытие. Я иду к тебе, когда в замешательстве.
Мой язык немеет, заплетается. Что я должен на это ответить? Это настолько неожиданно. Может, опять поругаться. Или снова всё отрицать.
А потом у меня съезжает крыша. Я действительно схожу с ума. От того, как сильно хочу её и мечтаю, чтобы она призналась, что тоже меня хочет.
Меряю шагами кухню, сцепив руки за затылке. Хочется по чему-нибудь ударить. Бросить стул в стеклянный шкаф. Внезапно я останавливаюсь и смотрю на нее.
— Ты уходишь от него, Оливия. Уходишь, или это конец.
— Это. Конец. ЧЕГО? — она перегибается через стол, растопырив пальцы от злости. — У нас никогда не было начала, или середины, или чертовой минуты, чтобы побыть влюбленными. Ты думаешь, я этого хочу? Он не сделал ничего плохого!
— Вранье! Он женился на тебе, хотя знал, что ты влюблена в меня.
Она отклоняется и выглядит неуверенно. Я наблюдаю, как она ходит по кухне, положив одну руку на голову, а другую — на бедро. Когда она останавливается и смотрит на меня, на её лице искаженная гримаса.
— Я люблю его.
Я пересекаю кухню за две секунды. Хватаю её за руку, чтобы она не смогла убежать и наклоняюсь, чтобы наши лица находились на одном уровне. Мой голос больше похож на рычание какого-то животного.
— Больше, чем меня?
Её глаза перестают пылать, и она пытается отвернуться.
Я трясу её.
— Больше, чем меня?
— Я никого не люблю больше тебя.
Мои пальцы сильнее сжимают её руку.
— Тогда почему мы играем в эти глупые игры?
Она вырывает руку, её глаза полыхают.
— Ты бросил меня в Риме! — она отталкивает меня. — Ты бросил меня ради этой рыжеволосой суки. Ты знаешь, как это больно? Я пришла рассказать тебе о моих чувствах, а ты просто прошёл мимо.
Оливия редко показывает свою боль. Это так непривычно, что даже не знаю, как мне реагировать.
— Она была не в себе. Её сестра застрелилась. Она проглотила банку снотворного! Я пытался спасти её. Тебе я был не нужен. Никогда. Ты очень ясно дала это понять.
Она идет к раковине, берет стакан, наполняет его водой, делает глоток и швыряет мне в голову. Я уворачиваюсь, и он ударяется о стену, разбившись на тысячи кусочков. Смотрю на стену, куда пришелся удар, а затем перевожу взгляд на Оливию.
— Моё сотрясение не решит проблему.
— Ты был трусом. Поговори ты со мной тогда в музыкальном магазинчике, не солгав ни разу, мы бы сейчас здесь не стояли.
Её плечи, секунду назад напряженные, обмякли. Всхлип срывается с её губ. Она пытается приглушить его рукой, но слишком поздно.
— Ты женился… у тебя родился ребенок… — её слезы текут ручьем, смешиваясь с тушью и оставляя черные полосы на щеках. — Ты собирался жениться на мне. Это должен был быть мой ребенок, — она падает на диван и обхватывает себя руками.
Её крошечное тело содрогается от рыданий. Волосы падают каскадом на лицо, и она специально наклоняет голову, чтобы не было видно слез.
Я подхожу к ней. Поднимаю и усаживаю на столешницу так, что теперь мы смотрим друг другу в глаза. Она пытается спрятаться за волосами. Они длиной практически до талии, как тогда, когда мы впервые встретились. Я разделяю волосы на три части.
— Это странно, что я знаю, как плести косичку?
Она смеется сквозь слезы и наблюдает за мной. Закрепляю косичку резинкой и перекидываю через плечо. Теперь я могу видеть её.
Ее голос дрожит, когда она начинает говорить.
— Ненавижу, что ты всегда шутишь, когда я пытаюсь пожалеть себя.
— Ненавижу, что я всегда довожу тебя до слез, — я вывожу маленькие круги на её запястье. Хочу ещё к ней прикоснуться, но знаю, что не должен этого делать.
— Герцогиня, это была не твоя вина. Моя. Я подумал, что если бы мы начали всё с чистого листа... — мой голос обрывается, потому что нет никакого чистого листа. Теперь я это понимаю. Ты просто стираешь все старое и начинаешь рисовать заново. Я целую её запястье. — Позволь мне носить тебя на руках. Я никогда не дам тебе коснуться земли. Я был создан для того, чтобы носить тебя, Оливия. Ты чертовски тяжелая со всеми твоими заморочками и чувством вины. Но я это выдержу. Потому что люблю тебя.
Она прижимает мизинец к губам, словно пытаясь сдержать слова. Это новый Оливиазм. Мне нравится. Я убираю мизинец от губ, переплетая её пальцы со своими. Боже, сколько времени прошло с тех пор, когда я в последний раз держал её за руку? Чувствую себя маленьким мальчиком. И пытаюсь сдержать улыбку, которая появляется на моем лице.
— Расскажи мне, — прошу я. — Питер Пэн...
— Ной, — выдыхает она.
— Где он, Герцогиня?
— Сейчас он в Мюнхене. На прошлой неделе был в Стокгольме, за неделю этого — в Амстердаме, — она оборачивается. — Мы не... мы взяли паузу.
Я качаю головой.
— Паузу от чего? От брака или друг от друга?
— Мы нравимся друг другу. Думаю, от брака.
— Черт, в этом нет никакого смысла, — говорю я. — Если бы мы были женаты, я бы не выпускал тебя из постели.
Она опускает голову.
— Что это значит?
— Вокруг полно таких парней как я, и я бы не позволил им ошиваться рядом с тобой. Во что он играет?
Долгое время она молчит. Затем она выдает:
— Он не хочет детей.
Лицо Эстеллы всплывает в моих мыслях, и я спрашиваю…
— Почему нет?
Она пожимает плечами, пытаясь сделать вид, что в этом нет ничего такого.
— У его сестры кистозный фиброз. Он — носитель. Видит, как она страдает, и не хочет рожать детей с учетом риска, что они тоже могут быть больны.
Я вижу, что её это беспокоит. Рот сжат и глаза мечутся по столу, как будто она пылинки высматривает.
Я сглатываю. Для меня это тоже щекотливая тема.
— Ты знала об этом до того, как вышла за него?
Она кивает.
— Я не хотела детей до того, как вышла за него.
Я встаю. Не хочу слушать о том, как с Ноем она захотела того, чего не хотела со мной. Должно быть, я выгляжу недовольным, раз она закатывает глаза.
— Сядь, — шепчет она. — Вижу, ты всё ещё тешишь своего внутреннего ребенка.
Подхожу к панорамному окну, которое простирается по периметру её гостиной, и смотрю вдаль. Я задаю вопрос, который не хотел бы спрашивать, но я должен знать. Я ревную.
— Почему ты передумала?
— Я изменилась, Калеб, — она встает и подходит ко мне. Смотрю на неё и вижу, что она скрестила руки на груди. На ней серая хлопковая рубашка с длинным рукавом и черные штаны, которые так низко сидят на её бедрах, что видна небольшая полоска кожи. Её волосы свисают через плечо. Она смотрит на движение за окном. С таким задиристым видом. Я ухмыляюсь и качаю головой.
— Я никогда не чувствовала, что достойна иметь детей.
— О. Все ещё работаешь над этим?
Она ухмыляется.
— Немного тут и там. Теперь я хотя бы занимаюсь сексом.
Я слегка улыбаюсь и прищуриваюсь.
— Абсолютно уверен, что излечил тебя.
Она хлопает ресницами так быстро, что может создать шторм. Прикусывает губу, чтобы не улыбнуться.
Я откидываю голову назад и смеюсь. Мы так любим ставить друг друга в неловкое положение. Боже, я люблю эту женщину.
— Да, — говорит она. — Но разуверю тебя, это было не из-за твоих телодвижений в спальне. А из-за того, как ты пытался меня вернуть.
Я поднимаю брови.
— Амнезия? — я удивлен.
Она медленно кивает и всё ещё смотрит в окно, а я всем телом поворачиваюсь к ней.
— Ты не такой человек... который врет и совершает сумасшедшие вещи. Это я. Не могу поверить, что ты сделал это.
— Ты сумасшедшая.
Она бросает мне возмущенный взгляд.
— Ты нарушил собственный моральный кодекс. Я решила, что если кто-то вроде тебя будет бороться за меня, то тогда я действительно чего-то стою.
Я серьезно смотрю на неё. Не хочу сказать слишком много или слишком мало.
— Ты заслуживаешь того, чтобы бороться за тебя. И я всё ещё не сдался.
Она выглядит взволнованной.
— Ну, тебе стоит. Я замужем.
— Да, ты вышла замуж. Но сделала это только потому, что думала, будто у нас все кончено, а это не так. У нас никогда ничего не закончится. Если ты думаешь, что крошечный кусок металла на твоем пальце сможет спрятать тебя от чувств ко мне, то ты ошибаешься. Я носил такой пять лет, и не было ни дня, когда я не мечтал, чтобы на её месте была ты.
Я смотрю на её губы, которые так хочу поцеловать. Разворачиваюсь и хватаю ключи, чтобы мы не успели начать ссориться… или целоваться. Она продолжает стоять у окна. Прежде чем выйти из гостиной, я зову её.
— Оливия.
Она оглядывается через плечо. Её коса качается как маятник.
— Твой нынешний брак не последний. Скажи Ною правду, будь честной. Когда ты сделаешь это, найди меня, и я подарю тебе ребенка.
Я не задерживаюсь, чтобы увидеть её реакцию.
Я чувствую вину за то, что предлагаю ребенка моей бывшей девушке, когда моя нынешняя подружка, скорее всего, ждет меня дома, желая, чтобы я предложил ей руку и сердце. Когда я захожу домой, вся жизнь становится более четкой. Из колонок громко играет музыка. Я подхожу и делаю потише. Джессика стоит у плиты, поджаривая что-то на сковородке. Меня поражает, что ей нравится готовить, даже когда она не на работе. По идее, её должно тошнить от этого. Сажусь на барный стул и смотрю на неё, пока она не оборачивается.
Должно быть, она что-то замечает в моем лице. Потому что кладет деревянную ложку и вытирает руки полотенцем, а потом подходит ко мне. Я смотрю, как соус капает с ложки на пол. Не знаю почему, но не могу перестать смотреть на ложку.
Пока она идет ко мне, я стучу зубами. Не хочу её обидеть. Единственное, чего я хочу в этой жизни — защищать сердце Оливии.
Когда она подходит ко мне, я беру её руки в свои. Наверно, она видит в моих глазах предстоящее расставание, потому что качает головой, прежде чем я успеваю произнести хоть слово.
— Я всё ещё люблю Оливию, — говорю я. — Это несправедливо по отношению к тебе. Я не хочу отдавать тебе себя.
Слезы катятся у неё из глаз.
— Думаю, я давно это знала, — говорит она, кивая. — Дело не в том, что ты изменился. Но я думала, что всё это из-за Лии и Эстеллы.
Я вздрагиваю.
— Я сожалею, Джессика.
— Она сука, Калеб. Ты ведь это знаешь?
— Джесс…
— Нет, послушай меня. Она плохой человек. И защищает плохих людей. Она позовет тебя посреди ночи и попросит защитить её. Она такая хитрая.
Я потираю лоб.
— Это не так. Она не такая. Она замужем, Джессика. Я не собираюсь быть с ней. Я просто не хочу быть ни с кем.
Я смотрю на ложку, а потом снова на Джессику.
— Я хочу завести детей.
Она отступает назад.
— Ты ведь говорил, что не хочешь.
Я киваю.
— Да, я сказал так, когда мне было больно. Из-за того, что произошло с... Эстеллой, — я произнес её имя впервые за долгое время. Это ранило. — Я всегда хотел семью. И не собираюсь жениться на ком-то и притворяться, что не хочу детей.
Она качает головой, сначала медленно, а потом всё быстрее.
— Мне нужно идти, — говорит она и уходит в комнату, чтобы собрать вещи. Я не останавливаю её. Нет смысла. Опять я причинил кому-то боль из-за чувств к Оливии. Когда это прекратится? Вообще прекратиться ли когда-нибудь? Я не могу снова так поступить. Либо я буду с Оливией, либо ни с кем.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Прошлое
Четыре часа, пять часов, шесть, семь. Я всё ещё не вышел из здания. Уже четыре часа жду документы. Документы! Словно вся моя жизнь зависит от подписи на листке бумаги. Я посмотрел на часы. Я должен был быть у Оливии ещё час назад. Проверил телефон — она не звонила. Может, занята сбором вещей.
— Калеб, — мой коллега Нил, просунул голову в дверной проем, — ты торчишь тут из-за вечеринки?
Я ухмыльнулся.
— Нет, сегодня ночью я должен быть в другом месте.
Он в изумлении уставился на меня.
— У тебя есть дела получше, чем обед с боссом и обсуждение потенциальных клиентов?
— Мой босс — это мой отчим, — сказал я, печатая на клавиатуре. — Уверен, мне удастся уговорить его.
Моя секретарша протиснула голову рядом с Нилом.
— Калеб, здесь Сидни Оррико. Она говорит, что принесла тебе бумаги на подпись.
Я подпрыгнул на стуле.
— Пригласи её сюда.
Нил приподнял брови, но его голова скрылась, и появилась голова Сидни.
— Привет, — сказала она.
Я встал и пошел поприветствовать её.
Сидни Оррико: каштановые локоны, ямочки на щеках, голубые глаза, длинные ноги. Мы были соседями, ходили в одну школу, а наши матери водили нас на одни мероприятия и хотели нас свести. Мы видели друг друга постоянно, и так случилось, что мы стали друзьями. А потом и больше, чем друзья. Всё началось с поцелуя на Четвертое июля. После первого поцелуя мы спрятались в комнате отдыха у меня в доме и тискались на столе для бильярда каждую возможную минуту. Через несколько недель я перешел на вторую базу. К концу нашего первого лета я лишил её девственности. Когда осенью мы пошли в школу, все стало странным… очень-очень неловким.
Сидни хотела парня. Я хотел секса по дружбе. Моя пятнадцатилетняя сущность пыталась объяснить ей это, но она начала плакать, и я переспал с ней, чтобы успокоить. После секса я снова попытался объяснить ей всю эту затею с «не свиданиями». Она дала мне пощечину и поклялась, что больше со мной не заговорит.
Не правда. Она не перестала разговаривать со мной. Пятнадцатилетние девушки ревнивы, особенно, если думают, что влюблены. Когда она застукала меня в популярном кафе-мороженом с другой девушкой, то опрокинула целую креманку с шоколадным мороженым на мои колени.
Сидни Оррико.
К счастью для меня, она отошла от того инцидента с мороженым. Она недолго встречалась с моим братом, а потом бросила его ради полузащитника. После этого мы периодически пересекались — на вечеринках, выпускном, в магазине. К тому времени, как я начал встречаться с Оливией, я не видел её год. Она пренебрегла учебой в колледже и пошла в школу недвижимости. Мать сказала мне, что она работает в компании отца. Вот когда все стало затруднительным.
Я строил для Оливии дом. Наш дом. Я принял это решение после того, как осознал, что хочу жениться на ней. Я нанял архитектора, чтобы тот нарисовал план дома, за несколько недель до того, как купил кольцо, и связался с Грегом Оррико, отцом Сидни.
— Проект займет около года, Калеб. Особенно со всеми дополнительными проверками, которые нужны, чтобы сделать балкон.
Я постучал ручкой по столу. Это хорошо, к тому времени, как заложат фундамент, я успею сделать предложение Оливии. Мне хотелось, чтобы она его увидела. Основу того, где мы будем жить.
Мы договорились встретиться и подписать бумаги. Прежде чем я повесил трубку, Грег сказал, что моим менеджером по проекту будет Сидни.
— Черт, — сказал я, кладя трубку. Если Сидни все та же, какой я её помню...
Сидни обняла меня и достала папку с бумагами из сумки.
— Ты нервничаешь?
— Не совсем, ведь я каждый день делаю предложение любимой девушке.
Она ухмыльнулась и стукнула бумагами мне по голове.
— Что ж, тогда приступим.
Мы все разложили на столе, и Сидни рассказывала мне о каждом договоре. Я подписал половину из них, когда Стив влетел в мой кабинет в смокинге.
— Сидни! — он обнял её. — Ты избавилась от веснушек? И что произошло со скобами, которые ты носила на зубах? — Сидни и Стив постоянно виделись друг с другом, но это была их игра. Я просматривал бумаги, ожидая, когда они закончат.
— Это ты так делаешь мне комплимент?
Стив рассмеялся.
— Ты останешься на вечеринку?
Я только что заметил, что она в платье. Выглядело так, словно она действительно собирается остаться на вечеринку. Должно быть, моя мать ее предупредила.
— Я остаюсь, — сказала она. — Надеюсь, Калеб выпьет со мной, прежде чем убежит по делам.
— Не могу, — ответил я, не поднимая головы. — Оливия меня ждет.
— Калеб, — сказал Стив. — Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал перед уходом. Некоторые из этих людей твои клиенты.
— Стив!
Я захлопнул ноутбук и уставился на него.
— Сегодня ночью я делаю предложение девушке. Ты же сейчас говоришь не серьезно.
— Ты нужен мне всего лишь на несколько минут. Просто позвони Оливии и скажи, что задержишься.
— Нет.
Я встал и схватил ключи.
Сидни подняла голову, перестав изучать мои документы.
— Ты возненавидишь меня.
Я вздохнул.
— Что ты забыла?
Она покраснела.
— Я могу вернуться в офис и привезти. Буду через пятнадцать минут.
— Что там, Сидни? Это не может подождать до вторника?
Она прочистила горло.
— Ключи от ворот. Ты не сможешь попасть туда.
Я сжал губы и расстроено посмотрел на неё. Спокойствие, сохраняй спокойствие.
— Ладно. Иди! Поторапливайся! — она кивнула и вскочила. Я повернулся к Стиву. — Тридцать минут, пока Сидни нет, — он похлопал меня по спине. Я позвал секретаршу, которая уже переоделась в вечернее платье. — Можешь позвонить Оливии и сказать, что я задержусь, но приеду настолько быстро, насколько смогу?
Она кивнула, и я пошел к маленькому шкафу, чтобы достать пиджак.
Плохое начало важной ночи. Тридцать минут и только. А потом я уеду.
К тому времени, как она вернулась, прошло полтора часа. Я не стал общаться с коллегами и ушел в кабинет. Дважды звонил Оливии, но она не брала трубку. Должно быть, злится на меня.
Сидни осторожно вошла в кабинет, она придерживала юбку и выглядела очень виноватой.
— Пробки. Калеб, прости меня.
Я кивнул и протянул руку за ключом. Она выглядела такой расстроенной, когда отдавала ключ, что я взял её за руку.
— Сидни? Что случилось?
Ее нижняя губа затряслась. Она вырвалась и прошла к моему столу.
— Могу я увидеть кольцо?
Я наклонил голову и с трудом удержался, чтобы не взглянуть на часы. В конце концов, кивнул и достал его из ящика. Открыл коробочку и показал ей. Ее глаза распахнулись от удивления.
— Оно прекрасно, — произнесла она. И заплакала.
Я захлопнул коробочку и убрал ее в карман.
— Сидни? Что такое? Что случилось? — я схватил её за плечи, и она посмотрела на меня заплаканными глазами.
— Я влюблена в тебя.
Ее слова меня шокировали. Я приложил указательный и большой пальцы ко лбу. Это не должно происходить сейчас. Мне нужно найти Оливию. Я не мог разбираться еще и с этим. И не хотел.
— Сидни, я…
Она покачала головой.
— Все нормально. Я уже долгое время с этим живу. Я просто так среагировала, потому что ты собираешься сделать ей предложение и...
Я обдумывал, что же делать дальше. Перед глазами стояла Оливия. Но Сидни была моим другом. Не в моих привычках говорить плачущим девушкам отвалить. Ладно, можно сделать это быстро. Я протянул ей платок, и она начала вытирать лицо.
— Сидни, посмотри на меня.
Она подчинилась.
— Я был одинок. Всю свою жизнь. Я был популярным ребенком. Всегда был окружен толпами людей, но при этом невероятно одинок. Я не знал, как это исправить. До того дня, как встретил Оливию. Впервые я увидел её стоящей под деревом, — я рассмеялся и потер подбородок, вспоминая. Я не побрился. А стоило бы. — Когда я увидел её, то сразу понял, что именно её мне и не хватает. Звучит безумно, но так и есть. В голове возникла картинка, как она сидит на моем кухонном столе с волосами, собранными в неряшливый пучок, пьет кофе и смеется. Именно тогда я понял, что когда-нибудь женюсь на ней.
Сидни смотрела на меня с таким трепетом, что я не был уверен, сделал ли я еще хуже или наоборот. На мгновение мне захотелось, чтобы на меня так смотрела Оливия. Мне приходилось бороться за её любовь. Я был в постоянном поединке с ней. А мог бы быть с такой женщиной, как Сидни, которая обожает меня. Я мог возродить старые чувства к Сидни. Она была доброй и красивой. Я покачал головой. Забудь, Калеб. И сказал ей правду.
— Когда ты найдешь его, то его имя будет течь по твоим венам. Так Оливия течет по моим. Она протекает по сердцу, мозгам, пальцам и члену, — Сидни рассмеялась сквозь слезы. Я улыбнулся.
— Ты найдешь его, Сидни. Но это не я. Я принадлежу другой, — я обнял её. Она сидела на моем столе, а я стоял между её ног. — Возвращайся на вечеринку, мне нужно идти.
Когда я поднял взгляд, Оливия стояла в дверном проеме. Я почувствовал прилив крови к сердцу. Слышала ли она, что я сказал Сидни? Видела ли коробочку с кольцом? На мгновение я запаниковал, не зная, что делать.
Она произнесла мое имя. Я заметил, как Сидни вскочила и быстро вышла из комнаты. И прежде чем закрыть дверь, бросила взгляд на Оливию через плечо.