На третьем курсе я наконец-то узнала, кто был моим таинственным Длинноногим дядюшкой, моей персональной феей. К моему удивлению, ею оказалась моя настоящая крестная, женщина в городе достаточно влиятельная и занимающая не самое последнее место в администрации Губернатора. Она встретилась со мной в непримечательном, но уютном кафе с ценником, раза в два, а то и в три превышающим ценники тех заведений, в которые я изредка ходила с друзьями и однокурсниками, и рассказала, наконец, правду.
- Я – лучшая подруга твоей покойной матери, которая тебя крестила, - говорила, глядя мне прямо в глаза через тоненькие стекла стильных деловых очков в серебристой оправе крестная, которую звали очень красиво – Матильда. Хоть она и разменяла пятый десяток, выглядела женщина просто отлично и очень ухоженно: удлиненное каре идеально прямых белых волос, тонкие черты лица с четким контуром, минимум морщин, неплохая фигура человека, который в свободное время занимается спортом. Лицо у нее было беспристрастным, голос – уверенным и тихим, взгляд – твердым, и мне было даже как-то страшновато, и я очень нервничала – сдала на коленях пальцы в замок до боли, так, что они некрасиво покраснели.
- Мы никогда не виделись – думаю, ты догадываешься, по каким причинам, - продолжала Матильда, которая не разрешила называть себя по отчеству – сказала величать ее только по имени и никак иначе. Голос у нее был холодный, а сама она выглядела Снежной королевой в деловом костюме цвета серо-зеленого чая.
Я кивнула в ответ. Я не просто догадывалась, я точно знала почему! И от этого даже разозлилась – кажется, теперь красными у меня были не только пальцы, но и щеки. Когда я волновалась, они у меня начинали пылать.
- Но после того, как я узнала, что ты сделала, я решила стать тебе немного ближе, - она едва слышно вздохнула, но тут же взяла себя в руки. – Ты можешь задать мне вполне резонный вопрос, девочка, почему я сразу не пришла к тебе, не сказала, кем прихожусь и прочее.
Я несмело кивнула головой. Думаю, тогда я довольно глупо выглядела и чувствовала себя героиней из передачи «Жди меня». Меня терзала уйма вопросов, но от изумления я молчала и просто смотрела на Матильду.
- Я, как ты заметила, уже взрослый человек и во многом разбираюсь достаточно хорошо, а также живу согласно определенным принципам. Один из них – если хочешь помочь человеку, помоги делом, а не словом. На слова я скупа. Когда я узнала про тебя, я, естественно, как твоя крестная, - слово «мать» Матильда избегала, - решила помочь тебе. Поскольку мы не виделись ни разу в жизни, было бы очень странно, если бы я приехала с объятиями, поцелуями и подарками. Это было бы крайней неестественно, - при этом она даже поморщилась. - Я даже не знала, примешь ли ты меня или нет – все-таки, - она взглянула мне прямо в глаза, взглянула насмешливо, но почти по-доброму, - ты очень характерная девочка, да воля, как я вижу, у тебя есть. И свое собственно мнение.
Она меня похвалила – в своей особенной манере, как бы между делом, и мне это понравилось. Я от какого-то внутреннего смущения, смешанного с удовольствием, отхлебнула свой кофе из чашки и чуть не подавилась – таким большим был глоток.
- Поэтому я решила какое-то время помогать тебе материально, - продолжала крестная. - И лишь потом, когда ты привыкнешь и поймешь мои добрые намерения, рассказать тебе правду.
Наверное, она сделала правильно. Кто знает, что бы я учудила на первом курсе? А так я действительно чувствую ее поддержку. Без ее помощи мне пришлось туго, и кто знает, может быть, я изменила бы свое решение, и вернулась. Хотя, нет, я бы не вернулась – ни за что. Я мечтала стать журналистом, чтобы писать о том, что по-настоящему волнует людей, о том, что может хоть как-то им помогать. И я пообещала сама себе, что стану им. И пусть я не поступила на факультет журналистики, а на филфак, от своей цели я не откажусь.
- Понятно, - вздохнула я, отрывая взгляд от жемчужной нитки на ее шее и поднимая его к ее светлым глазам-хамелеонам, умело накрашенным и спокойным. – Вы очень помогли мне, правда. Очень. У меня тоже есть принципы, как у вас. И один из них совпадает с тем, о котором вы только что говорили. Я тоже помогаю не словом, а делом. Когда у меня будет возможность, я обязательно помогу вам.
Я говорила искренне, и я чувствовала, что это будет именно так.
- Т-с-с-с, - приложила к губам указательный палец с аккуратным ногтем Матильда. Я тоже бы не отказалась от белого френча, но, увы, пока что довольствовалась прозрачным лаком. – Не говори так, - она почти предостерегала меня. – Это уже слова. Слова – это лишнее. Только дело. Дело.
Я тут же с готовностью кивнула ей. На тот момент, да и сейчас тоже, мне казалось, что она не просто крестная, но и мой учитель, который вдалбливает мне в голову простые истины.
- Какие пирожные вы любите? – спросила я, сама себе удивляясь. Хоть внутри все у меня дрожало, голос мой был спокойным.
- Тирамису, - несколько удивленно отозвалась Матильда. Я кивнула и позвала проходящего мимо официанта с таким благородным выражением лица, словно он был князем, обходящем не зал в дорогом кафе не для всех, а собственные владения.
- Да, я слушаю вас, - почтительно застыл официант около нашего столика, примостившегося около большого французского окна на пятнадцатом этаже бизнес-центра, открытого в прошлом году. Вид отсюда был наишикарнейшим – взгляд охватывал чуть ли не половину города, по крайней мере, весь его центр – переполненные машинами строго перпендикулярно-параллельные друг другу улицы, главную площадь с фонтанами, в которых искрилась разноцветная вода, величественные старинные храмы, здание администрации, больше похожее на современный дворец из бетона и стекла, парк с выходом к идеально круглому озеру, в котором крохотными точками были видны плавающие на прогулочных лодках и катамаранах люди. Была видна и кажущаяся тонкой серо-голубая нить реки, на левом, холмистом берегу которой расположился наш большой город.
- Два тирамису, пожалуйста, - сказала я почти уверенно.
- Два тирамису, - повторил официант, запоминая заказ – в этом заведении работники каким-то волшебным образом обходились без блокнотов и ручек, полагаясь лишь на свою память. – Это все?
- Да, все.
Официант почтительно нам улыбнулся и в мгновение ока исчез.
- Я тоже люблю тирамису, - сказала я, хотя совершенно не знала, сколько эти пирожные стоят в этом пафосном заведении – когда мы сюда пришли, Матильда предложила мне заказать что-нибудь поесть, но я ограничилась лишь кофе, и она последовала моему примеру, кажется, отметив для себя то, что я заказала простой экспрессо. Однако со мной была стипендия – повышенная, между прочим, потому что я умничка и отличница, и я надеялась, что уж на два терамису-то этих денег хватит. Пусть хоть так, но я докажу ей, что благодарить умею тоже делом.
Крестная почему-то рассмеялась, и хотя ее смех был достаточно тихим и непродолжительным, он не показался мне таким холодным, как ее речь.
- Думаю, у тебя должны быть вопросы, - сказала мне женщина, и ничуть не ошиблась. Их у меня было великое множество.
- Расскажите мне о моей маме? – первым делом спросила я и вновь сцепила руки на коленях в замок. О моей маме мне никто и никогда не рассказывал. Как будто бы ее не было. Хотя, пару раз о ней все же говорили – когда ругали меня. «Ты такая же, как твоя мать», - однажды жестко сказали мне еще в той, прошлой, полузабытой жизни, подернутой туманом времени. И хотя в голосе человека, который произносил эти слова, было отвращение, сердце у меня учащенно забилось – я похожа на свою мать?! Да это же прекрасно! Главное, что не на отца!
- Как я и предполагала, ты задала этот вопрос, - утвердительно кивнула Матильда. – Возможно, вы похожи.
- Похожи? – жадно пожалась я вперед. Фото своей покойной матери я не видела ни разу в жизни.
- Не внешне. Внешне ты почти полная копия отца. Тот же нос, глаза, волосы, черты лица. Внешне ты похожа на свою тетю и бабушку по его линии. Я отлично запоминаю внешность людей.
Это я знала, что похожа на родственников папочки, отлично знала, но меня это всегда лишь раздражало. Я хотела, чтобы во мне было хоть что-то от моей мамы. И, если честно, я, наивная душа, ждала, что Матильда, увидев меня, воскликнет что-то вроде: «О, Настя, ты – копия матери!» или хотя бы: «Настенька, твои глаза – словно Ирины». Я, все такая же мечтательница в душе, думала, что мне обязательно скажут, что хотя бы фигуры, рост, походка у нас одинаковые, но Матильда не увидела сходства, а я в который раз поняла, что все, о чем я мечтаю – это фигня. Все, кроме журналистики и личной жизни, потому что это не мечты, это мои цели. А думать о чуде – это только зря растрачивать свою жизненную энергию.
- А как тогда мы похожи? – растерялась я.
- Думаю, характером, - отозвалась крестная, помешивая ложечкой кофе в фарфоровой белоснежной чашечке. – Она… была стойкой и уверенной женщиной. Знающей себе цену и смелой.
Внутри меня вдруг разлилось тепло – никогда никто не говорил о моей маме хорошо. И каждое слово Матильды я готова была впитывать, как губка воду.
- А она была доброй? – спросила я вдруг с непонятной откуда взявшейся нежностью. Значит, мы все-таки похожи! Хоть не внешне, но внутренне!
Матильда едва заметно сглотнула и тут же сделала глоток кофе.
- Мы все добрые, - сказала она и скользнула взглядом вправо. – О, тирамису.
И правда, в этот момент к нам подплыл официант с подносом и аккуратно поставил перед каждой из нас тарелочки с итальянскими многослойными пирожными, припудренными какао-порошком.
Когда мы ели его, мы обе молчали, хотя я все ждала, что Матильда продолжит разговор о маме – у меня было множество вопросов. Она, словно не понимая этого, медленно, с наслаждением, отламывая кусочек за кусочком, аккуратно жевала пирожное, когда как я уничтожила его чуть ли не за две минуты. Если честно, такого вкусного тирамису я давно не ела. Все-таки есть плюс в дорогих местечках – хорошая кухня.
Когда Матильда отложила в сторону ложечку, она мельком глянула на часы на правом запястье – большие, круглые, красивые и явно дорогие.
- Мне уже пора, через час у меня совещание с губернатором - произнесла она. – Думаю, мы еще встретимся. Ты не против?
Естественно, я была не против, только обеими руками за! Эта женщина, которая объявила меня своей крестной, знала мою мать! Естественно, я должна была встретиться с ней еще – и много раз! Я хотела все знать о своей матери!
- Я очень хочу с вами встретиться, - твердо сказала я.
- Хорошо, когда у меня будет свободное время, я позвоню тебе. У тебя теперь есть номер моего мобильного телефона. Если что-то случится – звони. Со мной порой бывает сложно связаться, поэтому звони мне несколько раз или пиши смс.
- Хорошо. Мы точно встретимся? – вдруг спросила я на всякий случай. На миг во мне появилось чувство, которое бывает у испуганных маленьких девочек и мальчиков, когда их мамы оставляют их и куда-то уходят, обещая вернуться. Я боялась, что мы больше не увидимся.
- Точно, - пообещала Матильда.
- И вы расскажите мне про маму? – почти потребовала я, понимая, что наглею. Но наглость появлялась из-за страха. – Они ненавидели Ирину, ничего никогда не говорили про нее. И даже фото не показывали.
- Ирину? – переспросила крестная.
- Ну, маму, - пояснила я с непонятным учащенным дыханием. Почему она переспрашивает? Что-то не так?
- А, да. Ирина. Я так давно не слышала ее имя, - отозвалась Матильда и вздохнула. – Ее нет с нами больше двадцати лет. А я привыкла называть ее просто Ирка… Ирина, кто бы мог подумать, что ее будут звать Ириной. Мы жили в соседних домах, общались с подросткового возврата, - пояснила она мне. – И называли друг друга по фамилии. – Она слабо улыбнулась.
- И какая у нее была фамилия? А фотографии с ней у вас сохранились? А что она любила, чем занималась, какая она вообще? – не выдержала я, и вопросы из меня полетели, как очередь из пулемета.
- Сергеева. Ирина Сергеева, - ответила мне крестная, чуть подумав – нужно ли мне сообщать эту информацию или нет. – Я расскажу тебе, какой она была, девочка, но позже. Я должна уходить.
- Хорошо, - даже как-то поникла я, проговаривая про себя фамилию матери. Сергеева. Простая и красивая фамилия.
- В следующий раз я покажу тебе ее фотографию. Двадцатилетней давности, разумеется.
Я внутренне встрепенулась, а на лице моем появилась широкая улыбка и снова откуда-то взялась эта щемящая сердце нежность. У меня никогда не было мамы, и я всегда хотела увидеть ее, увидеть хотя бы одним глазком. Поговорить с ней, послушать ее голос, почувствовать запах духов – а она ими наверняка пользуется, я ведь очень люблю духи! Мне хотелось знать, какая она и что любит, какие вещи ее раздражают, а какие – успокаивают. Любимая музыка, еда, вид спорта, кино – я все это хотела узнать. Я хотела ее обнять – раз в жизни. И об этом я мечтала в детстве. Но, как я уже говорила, чудес не бывает, и мама не воскреснет, но она всегда жива в моей памяти, хотя я ничего не знаю о ней, кроме имени. И уже фамилии.
- Ну, думаю, нам пора.
- Матильда, - сказала я вдруг, видя, что она уже собирается уходить, и почему-то запаниковала. Не знаю, зачем я задала следующий вопрос. Чтобы потянуть время? – Я много про вас слышала и читала…
Ну, может быть, немного, но местной политикой я интересовалась и была более-менее в курсе дел, творящихся в правительстве. К тому же на третьем курсе я как раз стала подрабатывать в городской газете, где о всяких там чиновниках частенько писали.
Она улыбнулась краешком уголков тонких губ благородного бордового цвета – помада у Матильды была хорошая, не смотря на то, что она пила кофе, на чашечке не осталось и следа от косметики, а губы как были накрашенными, так такими же и остались.
- Можно задать вам еще один вопрос?
- Задай.
- Я знаю, что вы общаетесь с Инессой Дейберт, - назвала я по имени одного из самых известных журналистов, вернее, журналисток, только мне не нравится, как звучит это слово, как то уничижительно, что ли, по отношению к женщинам, занимающимся журналистикой.
- И что? – вдруг откинулась на спинку стула Матильда. Она хотела даже руки скрестить, но не стала. – Почему ты про нее спрашиваешь?
- Знаете, я очень часто ровняюсь на людей, которые чего-то достигли в жизни. Они для меня пример. Дейберт – тоже пример, - искренне отвечала я. Инесса Дейберт была известным в городе журналистом. Она и писала в газете убийственные и разгромные статьи, и вела собственную программу «Вечер с Инессой Дейберт», в которой проводила журналистские расследования, и вообще занимала позицию активного общественного деятеля и очень много помогала людям, попавшим в трудные жизненные ситуации. Я про нее даже сочинение в школе писала, после того, как посмотрела ее репортаж о совершенно диком случае – одна женщина, очень любящая алкоголь, родила ребенка и совершенно не следила за ним. Кормила и одевала его, как в таких неблагополучных семьях обычно и бывает, бабушка. А после ее смерти мальчик остался совсем один. Его мать, не желая слушать плачь голодного сына, додумалась посадить его на цепь, прикованную к батарее, чтобы он не мешал ей и ее дружкам-алкашам. Если бы не Инесса, с ребенком явно случилось бы что-то плохое. А так, после ее репортажа, этим жутким случаем, наконец-то заинтересовались правоохранительные органы, ребенка, слава Богу, забрали из этого ужасного места и отдали на воспитание хорошей семьи. Потом, через пару лет, тоже из ее же передачи, я узнала, что мальчик адаптировался и стал совершенно обыкновенным. У меня даже слезы на глазах появились, когда я увидела в его хорошеньком лице счастливое выражение.
- Я бы хотела быть похожей на нее, - продолжила я и почему-то покраснела. На тот момент мне вдруг подумалось, что крестная сможет когда-нибудь познакомить меня с человеком, который стал для меня примером для подражания в профессиональной деятельности. Наверняка они знакомы. А еще я хотела показать крестной, что я не просто глупая курица без идеалов и целей в голове – я целеустремленная.
Матильда чуть повернула голову на бок и как-то странно посмотрела на меня. Я, если честно, не слишком хороший знаток душ человеческих, и психолог из меня аховый, но мне показалось, что во внимательно-встревоженном взгляде моей новоприобретенной крестной появилось какое-то необычное выражение, которое я никак не могла разобрать.
- Вот как? Да, я знакома с Инессой, ты права. А кто для тебя еще является примером, девочка? – спросила почему-то женщина, глядя мне в лицо. Мне казалось, что она вдруг заинтересовалась мной.
Мне не нравилось, что она называет меня девочкой, а не по имени, но в тот момент я этого не осознала – осознала только спустя пару лет, когда поняла, что Матильда всегда обращается ко мне именно так. Она никогда не называла меня Настей. Почему – я не знаю.
- Анна Политковская, - назвала я известное имя журналиста и правозащитника, убитой в 2006 году, а после еще несколько известных и громких имен людей, которые были, по-моему мнению, отличными профи в журналистике, не жалеющими своих сил.
- Ого, да ты выбираешь в свои примеры для подражания сильных людей. Высокого полета. – Крестная почти усмехнулась, но мне показалось, она одобряет мой выбор. – Да, лучше равняться на тех, кто добился много. Это помогает добиться своего. Окрыляет. Тебе так нравится журналистика?
Я молча кивнула. Все-таки дурочкой я тогда была, честное слово!
- Хорошо, - непонятно почему сказала Матильда.
Ее телефон, лежащий, видимо, в сумке, зазвонил – раздалась знакомая мне мелодия – ария Каравадоси из оперы Джакомо Пуччини «Тоска» в исполнении Андреа Бочелли. Интересно, крестная любит оперную музыку? Я тоже люблю. У меня на звонке стоит «Песня половецких девушек» из балетного фрагмента 2-го действия оперы «Князь Игорь», написанной великим композитором Бородины в исполнении известного хора в современной обработке.
- Иди первой, - решила она, вытаскивая из сумки телефон, - я пока отвечу на телефонный звонок.
Я торопливо кивнула.
- Спасибо, - сказала я искренне, встала и, заставив себя не оглядываться, ушла.
Пальцы болели от напряжения – так сильно я их сжимала.
Я не знала, что после моего ухода два года назад, у нее состоялся один очень интересный разговор, иначе бы, наверное, заподозрила Матильду в чем-то. Но я не слышала, а потому осталась в священном неведении.
- Я с ней поговорила, она только что ушла, - сообщила безэмоциональным голосом Матильда по телефону, когда Настя покинула кафе. – Да, я все сделала так, как ты сказал, Леша. Ты знаешь, она угостила меня тирамису. А она интересная девочка.
Женщина, словно забыв о том, что ей нужно попасть на совещание к губернатору, вытащила из кожаной сумки пачку сигарет и, поставив оба локтя на стол, закурила, глядя куда-то вверх и что-то обдумывая и глядя то в потолок, расписанный весенними узорами, то на свои аккуратные ногти с белым френчем. Скурив тонкую белую сигарету до половины и небрежно, но тщательно затушив ее в пепельнице, выполненной в виде прозрачной полусферы, Матильда вновь взялась за телефон – большой сенсорный, который, казалось, с трудом умещается в ее небольшой ладони. Касаясь экрана кончиком указательного пальца, она открыла папку с фотографиями, сделанными, кажется, на каком-то торжественном официальном мероприятии, где было много мужчин в строгих костюмах и женщины в вечерних платьях, между которыми сновали официанты в форме, напоминающей мундиры позапрошлого столетия.
- Тебе судьба сделала подарок, - вдруг сама себе тихо, но очень жестко, даже зло, сказала женщина, с отвращением глядя в большой экран, на фотографию, где были запечатлены двое мужчин и деве женщины, в том числе и сама Матильда, - а ты так бездарно отказалась от него. Глупая идиотка. А мне такого подарка не сделали.
Еще раз глянув на светловолосую красивую женщину лет сорока, одетую в черное, с открытыми плечами, платье в пол, Матильда кинула телефон в сумку, подозвала официанта, попросила чек, быстро расплатилась и ушла прочь из этого освещенного невероятно ярким и ласковым для декабря солнцем места.
Да, я ничего не знала о разговорах Матильды с неизвестным человеком и продолжала радоваться тому, что у меня появился родной человек. Ну или почти родной – с крестной я так и не стала близка. Думаю, с этой железной женщиной, которую я очень уважала, невозможно в принципе было стать близким человеком – она держала дистанцию, и делала это отменно. По жизни она была одиночкой и сама всего всегда достигала – это я поняла по ее биографии, которую изучила вдоль и поперек, а также по ее редким оговоркам. Мужа и детей у Матильды не было, подруг – тоже, лишь приятельницы, родители ее уже давно отправились в мир иной. Получается, у нее была лишь я, и мне, если честно, это нравилось, хотя я понимала, включая здравый смысл и логику, что, скорее всего, помогает мне крестная не из-за сильной любви, а из-за чувства долга перед своей умершей лучшей подругой. Раньше она не могла этого делать, а теперь у нее появилась возможность и она помогала мне так, как считала нужным. А я пыталась научиться быть похожей на нее. Я тоже хотела стать успешной женщиной, стальной леди, которая в свои сорок пять лет выглядит куда круче, чем большинство моих ровесниц, при этом даже не скрывая свой возраст.
Отправив статью редактору газеты и немного пообщавшись с ней по скайпу, чтобы обсудить кое-какие рабочие моменты, я вытащила диктофон, на который было записано интервью с деканом физмата, и принялась за вторую статью – уже для университетской газеты, в которой числилась на хорошем счету. И только потом, усталая, потирающая глаза, но довольная потащилась в душ и провела там не меньше часа – сначала приняла ванную, нечаянно заснув минут на двадцать, хотя и не люблю там долго «разлагаться», как говорит моя подруга Алена, а потом опробовала подарки Даниила, оставшись ими очень довольна. Подозреваю, что после душа я и мои волосы пахли ванилью за версту, как от булочки.
Поделав еще кое-какие дела по дому, я долго крутилась около зеркала, решая, что лучше надеть в клуб – остановилась на черных прямых брюках из плотной ткани, облегающих ноги, чуть ли не как вторая кожа, белой простой майке и черном же приталенном пиджаке с короткими рукавами и манжетами в черно-белую полоску. Сверху надела длинные бусы, поглазела немного на себя в зеркало и, чуть подумав, нацепила на запястья крупные белые браслеты из пластика. Вышло вроде бы даже ничего.
Не скажу, что одежды у меня прямо-таки много, но из всего имеющегося я пыталась выбрать то, что лучше всего подойдет для празднования моего любимого праздника в хорошем местечке. Ну и чтобы еще и удобно было и при этом и не очень холодно. Глядишь, может быть, с милашкой каким-нибудь познакомлюсь.
Ну, я, конечно, познакомилась, но только не с милашкой, а с отпетым негодяем и лицемером, правда, я об этом еще не знала.
Выбрав одежду, я, подпевая американской певице, чей клип крутили по музыкальному малоизвестному каналу, однако мною очень любимому, накрасила ногти в алый цвет. Подождав, пока тот высохнет, привела волосы в порядок – расчесала и завила плойкой в крупные локоны, которые тут же залила профессиональным сухим лаком, позаимствованным у Дана, чтобы прическа не распалась. Волосы-то у меня хоть и прямые от природы, но своевольные.
Затем, все так же напевая вслед за очередным музыкантом на ТВ, принялась за мейк ап. Подаренный Даниилом bb-крем вместо тональника, немного пудры, чтобы сделать цвет лица ровным, корректор для скул, придающий лицу несколько более четкие контуры, карандаш-подводка, темно-серые и белые тени – глаза должны быть выразительными, а взгляд – загадочным, тушь и светло-розовый блеск для губ.
Всему этому меня научил ни кто иной, как Дан, который одновременно учился в университете на менеджера и посещал курсы парикмахерского дела и визажа. У него очень даже неплохо получалось делать людей красивыми, а самое главное, он испытывал от этого удовольствие, а потом планировал связать свою жизнь с индустрией моды. Он постоянно, в ущерб учебе, правда, участвовал во всевозможных фотосессиях, где красил как профессиональных моделей, так и самых обычных людей, преимущественно девушек до тридцати лет, оплативших профессиональный сет у фотографа, с которым Даня частенько работал в паре.
Руки у меня хоть и не золотые, но слава Богу, растут не совсем из того места, на котором принято сидеть, поэтому Даниил быстро научил меня разного рода хитростям в визаже и прическе и даже сказал как-то, что я смогла бы стать неплохим специалистом в этой области, если бы пошла учиться, но я лишь отмахнулась. У меня была совершенно другая цель – журналистика. Люди, правда, меня постоянно спрашивают, почему я учусь в таком случае на филологическом факультете, а не на журфаке, на что я всегда неизменно отвечаю, что мое личное дело, а журналистами становятся люди с совершенно разными образованиями, даже технари. Говорить о том, что я не поступила на журналистику, мне как-то не очень хотелось.
Не знаю почему – может быть, включилась моя интуиция, почувствовавшая неладное, но чем ближе был вечер, тем хуже у меня было настроение. Оно у меня вообще сумасшедшее, скачет туда-сюда без видимых причин. Добрый Данечка, строящий из себя ханжу, но вопреки этому любящий скабрезные шутки, конечно, находит этому объяснение, но я, пожалуй, не буду о нем говорить – слишком уж оно неприличное и связано с моим непосредственным общением с миром мужчин.
Обзвонив всех друзей, которые должны были приехать в клуб, я при полном параде выкатилась из дома, цокая по припорошенному снегом тротуару высокими каблучками ботинок, купленных мною недавно на одной очень классной распродаже. Правда, идти было неудобно, и я сто раз обругала себя за то, что не купила нормальную удобную обувь. Интересно, как я всю ночь на ногах проведу в клубе? Чем ближе я подходила к остановке, тем почему-то хуже становилось мое настроение. А еще раздражал снег, плавно ложащийся на мои волосы – я прямо-таки чувствовала, как он разрушает мне прическу! Я же ведь была без шапки, подумав, что она, как всегда, помнет локоны. Чем больше я злилась, тем больше шел снег и вскоре вообще началась чуть ли не пурга.
Перед самой остановкой я умудрилась поскользнуться и на беду себе упасть, едва не порвав брюки. Естественно, от этого настроение у меня понизилось еще на градус. А вот температура на улице – на градусов десять, как минимум.
Нужного автобуса, который, когда не надо, ходит каждые десять минут, не было чуть ли не час, и когда он, наконец, приехал, я казалась похожей на окоченевшую сосиску с негнущимися пальцами – даже через перчатки они сильно замерзли. Вместе с парой сотней людей, вместе со мной дожидавшихся этого маршрута, я не без труда залезла в автобус. Несмотря на отсутствие пробок, до нужного места мы ехали еще минут сорок, едва-едва плетясь около обочины. Я все это время стояла, а не сидела, с трудом дотягиваясь до высокого поручня, а потому стала еще злее – ноги, непривычные к высоким каблукам, умудрились устать.
Единственное, меня порадовала кондукторша – веселая тетенька лет пятидесяти с золотым передним зубом. Иногда мне казалось, что она была в легком подпитии.
- Пассажиры, - командовала женщина, активно пробривая себе дорогу сквозь людской род, то есть через тела людей, - входите, делайте мне план! А кто не рассчитается, тот огребет, - добавила она радостным тоном.
Всю дорогу я нервничала, потому как опаздывала на встречу с друзьями и боялась, что они будут стоять на морозе и ждать меня, потому что комната забронирована была на мое имя, и без меня ребята не попали бы внутрь.
Короче, к клубу с наиглупейшим названием «Горячая Сковорода», который к этому времени уже открылся и радовал округу радостным светом неоновых огней, я подошла в край злая. И на фирменный логотип клуба – огромную раскаленную сковородку, из которой вырывались малиново-красные лучи света, я посмотрела чуть ли не с отвращением.
В голове я уже сочиняла слова извинения друзьям, которые, должно быть, замерзли, но пришла в самое настоящее изумление, поняв, что никого из них еще нет. Вот поэтому-то они не названивали мне – сами еще не приехали!
Это открытие меня не обрадовало, и я сама принялась им звонить. Оказалось, они все сейчас были вместе и почти что подъезжали к клубу на машине.
- Что значит почти что? – подозрительно осведомилась я у Дани, с которым, собственно, и разговаривала. Сквозь смех и вопли: «С Днем рождения!», я с трудом услышала его ответ:
- Ну, вот так, почти, - как-то уклончиво отвечал Даня, и я нахмурилась – не зря он юлит. – Да заткнитесь вы, Наську не слышно! – заорал он шумной компании. – Дорогая, мы скоро, минут через десять. У Ранджи просто все время машинка глохнет.
У Ранжи был большой старый внедорожник Toyota Land Cruiser, доставшийся ей от отца, где могло поместиться семь человек, а при большом желании и не менее большой нужде – даже десять. Мы пробовали. Было тесно, но весело. Однако иногда «Укупник» - так мы прозвали автомобиль, вел себя плохо и почему-то глох, хотя специалисты никаких неисправностей в нем не находили.
- Даю вам 10 минут, - строго сказала я, ежась на ветру и ненавидя снег еще больше. – Не приезжаете – ухожу, делайте, что хотите.
Им всегда нужно грозить – они все, как на подбор, странные люди, за которыми нужен глаз да глаз, а еще им нужны инструкции, что да как делать.
- Хорошо-хорошо, не злись, Насть, мы приедем, - пообещал сквозь новую порцию поздравляющих криков Дан. Я улыбнулась и отключилась. Все-таки что бы я делала без своих друзей? Они для меня – самые близкие люди, и я всегда благодарна высшим силам за то, что они у меня есть. Хотя, конечно, их выкрутасы меня иногда раздражают. Ну, меня на самом деле многое раздражает, но я стараюсь держать свои эмоции в себе и делиться с ними только с самыми близкими людьми.