Приглашение было отпечатано на гербовой бумаге Британского посольства в Брюсселе:
Уважаемый мистер Фолли,
Специальный Уполномоченный Комиссар имеет удовольствие пригласить вас на скромный прием, который состоится в ресторане Атомиума вечером 15 апреля, в честь грядущего открытия Британского павильона. Напитки — 18.45, ужин — 19.30, дресс-код — пиджачная пара.
Просим письменно уведомить нас, если вы не сможете прийти.
С уважением, м-р С. Хебблетвейт, руководитель аппарата сэра Джона Болфора.
И хотя фамилия была переврана (ибо мистер Фолли переводится как мистер Глупость), Томас даже не заметил этого, и еще много лет вспоминал об этом приглашении как об одном из главных событий своей жизни.
Было уже почти темно, когда он вошел на территорию парка ЭКСПО через Portes des Attractions[20]и протянул охраннику свой новехонький пропуск делегата (жаль — тот больше никогда его не спрашивал). Минуя по левую руку пока еще неработающий парк аттракционов, Томас пересек Place de Belgique,[21]а затем свернул направо. Здесь тоже царила тишина: высоко над головой зависли пустые кабинки фуникулера: их ребра серебристо поблескивали при свете фонарей, выполненных в футуристическом стиле. Впереди возвышался Атомиум. У Томаса перехватило дыхание: каждый атом серебристо сиял изнутри благодаря крестообразной точечной подсветке — они сияли на фоне космического неба. Впечатление было колоссальным — словно какие-то неведомые инопланетяне в далекой-предалекой галактике справляли свое веселое, инопланетное рождество. Томас устремил взгляд на самый верхний атом — его свечение было желтым, более теплым и домашним. Именно там и находился ресторан. Томасу казалось, словно у него выросли крылья…
У входа внизу его поприветствовал швейцар в ливрее и указал на скоростной лифт, шахтой для которого служила опорная колонна Атомиума.
Томас вошел в лифт и нажал кнопку. Кабина взмыла вверх. Поскольку потолок был стеклянным, создавалось впечатление, будто ты стремительно улетаешь в небо! У Томаса даже заложило уши, как у астронавта. Наконец, лифт с мягким шипением плавно остановился и раскрыл двери, ведущие прямо в ресторан.
На входе стоял работник британского посольства со списком приглашенных.
— Добрый вечер. Вы — мистер… (работник посольства сверился с записям)… мистер Фолли?
— Фолей.
— В самом деле? Вы уверены?
— Абсолютно.
— Отлично. Чик… — мужчина вычеркнул имя Томаса, засчитав его присутствие. — А я — Саймон Хебблетвейт, руководитель аппарата сэра Джона. Вы уже знакомы с сэром Джоном?
— Не совсем. Мы просто… я был на его совещании в Лондоне.
— Ну что ж, очень рад, что вы откликнулись на наше приглашение. Видите ли, в самый последний момент отпал кто-то из господ от «Бритиш Индастриз». Было бы жаль, если бы место пустовало.
— В самом деле — действительно жаль.
— Выбирайте напитки. Советую вам начать с шампанского — его осталось всего несколько бутылок, а потом останется только дешевое местное вино.
Томас взял с подноса у подошедшей официантки бокал с шампанским и оглядел зал: народ стоял, разбившись на группки — вклиниваться в посторонний разговор было бы плохим тоном. Поэтому Томас отошел в сторонку, поближе к панорамному окну. Ему было все равно, что его пригласили в самый последний момент и что никому до него не было тут никакого дела. Зато он мог целую вечность стоять у окна, попивая шампанское и разглядывая раскинувшийся внизу необыкновенный город — ультрасовременный, сверкающий и такой манящий. Создавалось полное ощущение, что ты смотришь сверху на будущее, при этом находясь на недостижимой высоте. Да, в эту минуту Томас ощущал себя почти что демиургом вселенной!..
Потом всех попросили рассаживаться, и Томас занял положенное ему место за столиком для четверых. Похоже, по случаю банкета было забронировано все огромное помещение ресторана. Столик, за который пригласили Томаса, хоть и располагался у панорамного окна (впрочем, как и все остальные столики), но был бесконечно далек от ВИП-зоны, где восседал сэр Джон Болфор со своими приближенными. Зато рядом с Томасом оказался Джеймс Гарднер, создатель Британского павильона — это соседство, с одной стороны, льстило самолюбию, но с другой, памятуя прошлый опыт, несколько шокировало. Также за столиком Томаса сидели: некий Роджер Брейнтри, представившийся секретарем советника по торговым делам при британском посольстве в Брюсселе, и высокая, с прямой спиной и мягким говором бельгийка Ильке Шеерс. Ильке занимала какой-то пост (она так и не объяснила толком — какой именно) в комитете по разработке музыкального контента от каждой из стран-участниц.
— Итак, дамы и господа, — мистер Гарднер поднял бокал. — Давайте выпьем за ЭКСПО-58. Ведь мы справились с нашей задачей, не так ли? И вот мы здесь, пора-пора, осталось навести последний марафет, в четверг — открытие. Лично я считаю, что мы сотворили настоящее чудо и имеем полное право гордиться собою.
— За ЭКСПО-58, — повторил Томас.
— И за Великобританию, — любезно добавила мисс Шеерс. — Ваш вклад в общее дело я нахожу особенно выдающимся.
Все приступили к еде. Первое блюдо состояло из креветок с луком, приправленных каким-то жидким сероватым гарниром, названия для которого Томас так и не смог подыскать. Хотя было довольно вкусно. Роджер Брейнтри полностью сконцентрировался на своей тарелке, быстро и деловито поглощая ее содержимое. И когда мисс Шеерс обратилась к нему с вопросом, отреагировал так, словно эту тарелку у него собираются отнять.
— Мистер Брейнтри, вы будете присутствовать в четверг на церемонии открытия? — поинтересовалась мисс Шеерс.
— Нет, постараюсь как-нибудь отвертеться, — ответил Брейнтри, не переставая жевать.
Мисс Шеерс слегка поморщилась:
— Как можно пропускать такое историческое событие? Разве вам не хочется много лет спустя рассказать эту историю своим внукам?
— А для вас это так важно?
— Разумеется. Это редкостная возможность. Увидеть его величество! Он будет выступать с речью.
Хмыкнув, Роджер Брейнтри подцепил вилкой очередную креветку.
— Ведь вы же британец, — прибавила мисс Шеерс. — Мне казалось, что британцы любят помпезные, праздничные зрелища.
— Ну, этого нам с лихвой хватает и дома.
— Да, но этот день, мистер Брейнтри, — разве вы не находите его уникальным, совершенно неповторимым? Здесь собралось столько стран — а ведь совсем недавно мы воевали друг против друга. Представляете? А теперь Америка и Советский Союз будут стоять плечом к плечу. Какой колоссальный обмен опытом, и, наконец, чувство сопричастности общему будущему, одному на всех.
Сначала Роджер Брейнтри ничего не ответил. Затем, промокнув губы салфеткой, изрек:
— У вас слишком европейский взгляд на вещи.
— Но разве британцы — не часть Европы?
— Это так, но мы более обстоятельны во всем по сравнению с нашими континентальными союзниками. Простите, вы не могли бы передать мне хлеб?
Между тем Томас с мистером Гарднером отлично поладили. Дома, в ЦУИ, его все побаивались, но, как оказалось, совершенно напрасно. Поначалу Томас называл его «сэр», но Гарднер категорически отказался от всякого официоза.
— Помилуйте, ну мы же с вами не в Уайтхолле, — сказал он, уже в который раз подливая себе в бокал вина. Он приветственно поднял его, — впрочем, и на этот раз обойдясь без тоста, — и сделал большой глоток.
— Ну-с, и как поживает ваш паб?
— Собственно, он не совсем чтобы мой…
— О, бросьте вы эти свои английские церемонии.
— Ну, ладно. Все складывается как нельзя лучше. Мы готовы — правда, кое-чего еще недостает. Например, должны были доставить один из якорей «Виктории»,[22]но вышла какая-то заминка.
— Я полагаю, речь идет о копии?
— Разумеется. Якорь изготавливали в Вулверхэмптоне, и мы, если честно, с ним намучались. Как вы знаете, мы будем выставлять в интерьере много исторических вещей.
— Ну да, ну да. Ох, и любим же мы свое имперское прошлое! И все же — вы молодец, внесли в это действо свежую ноту. Обошлись, слава богу, без соломенных крыш и прочей староанглийской бутафории. Представляю, как вам пришлось побороться. Я тоже сцепился тут рогами кое с кем… Потому что надо же понимать, что происходит вокруг нас, — Гарднер кивнул в сторону окна с видом на ярко освещенный проспект, ведущий к Porte Benelux — Воротам Бенелюкса. — Бельгийцы вообще народ без тормозов и подзадоривают остальных. Все здесь просто суперсовременно. Неудивительно, что старина Брейнтри не в восторге от этого.
Следует сказать, что к этому моменту мистер Брейнтри уже откланялся, сославшись на договоренность о важной встрече. Мисс Шеерс, в свою очередь, мило извинившись, пересела к другой компании.
— Вы же видели, как мучился этот бедняга, пытаясь изобразить хоть какую-то радость на лице, — продолжал Гарднер. — Словно камень в гору катил. Грустно и весьма характерно. Вот с какими людьми мне пришлось столкнуться во время работы! Ох, это чертово британское неприятие всего современного, яркого. Они же все мхом поросли. Вы уж не обижайтесь — иначе почему, вы думаете, они отсадили меня сюда, подальше от бравого сэра Джона и его Невеселых Друзей?[23]Для них я всего лишь дизайнер, сумасшедший творец. А я вам говорю, — продолжал Гарднер, все больше и больше распаляясь, — что мы отстали от бельгийцев уже лет на тридцать! Возьмите хотя бы этот ресторанчик. Немного навороченный, местами с перебором, и все же — удивительно красивое местечко, вы не согласны? Так вот — его спроектировал англичанин, родом из Уимблдона, между прочим. Разве ему дали бы построить нечто подобное, останься он в Англии? Нет, британцы категорически не верят в прогресс. Вот поэтому всякие там Роджеры Брейнтри не желают иметь со мной никакого дела. Они будут вежливо кивать, все замечательно, но ни одному моему слову не поверят, не воспримут ни одной идеи. А все потому, что во мне они видят угрозу системе, которая исправно служила им на протяжении сотен и сотен лет. Так что, в отличие от таких вот, я буду присутствовать в четверг на церемонии открытия. Буду стоять там, со снисходительной английской улыбкой на лице. Потому что и дураку понятно, что скажет король: человечество, мол, стоит на перепутье, и перед нами только две дороги: первая ведет к миру, а вторая — к уничтожению друг друга. А что еще он может сказать? Впрочем, неважно. Важно, что мы здесь. И через много лет нам будет что рассказать.
Эмоциональный монолог Гарднера перебила официантка — она принесла блюдо с нарезкой всевозможных сыров. Гарднер подхватил ножом пару кусочков и аккуратно положил их Томасу на тарелку:
— Эх, я многое отдал бы сейчас, чтобы отведать острого, с кисловатым привкусом сыра чеддер или уэнслидейл,[24] — сказал он, грустно вздохнув. — Вы пробовали местный сыр? Это ж все равно что жевать восковую свечку.