– Умерла, – констатировал он. И огорченно покачал головой. – Ну что за досада!
* * *
Серилла распорядилась накрыть стол в библиотеке. И, сидя там, ждала его с нетерпением, не имевшим, правда, никакого отношения к голоду. Ужин подавала служанка с татуированным лицом. Делала она это по всем правилам высшего джамелийского света, и почему-то это бесконечно раздражало Сериллу.
– Не беспокойся, – почти резко остановила она девушку, собравшуюся было налить ей чаю. – Остальное я сделаю сама, а ты ступай себе. И помни, пожалуйста, что я не велела беспокоить.
– Слушаюсь, госпожа. – Женщина невозмутимо склонила голову и удалилась.
Серилла вынудила себя сидеть у стола в полной неподвижности, пока дверь за спиной не была плотно прикрыта. Тогда она быстро поднялась, на цыпочках перебежала комнату и тихо опустила щеколду.
Незадолго перед этим какой-то слуга распахнул на окнах тяжелые шторы, впуская внутрь свет ветреного непогожего дня. Серилла очень тщательно задернула их, проследив, чтобы между краями не осталось никаких щелок. И, лишь уверившись, что никто не нарушит ее уединения и не сможет подглядеть, вернулась к столу. Еда мало интересовала ее. Серилла сразу схватила салфетку – и с надеждой стала трясти.
Оттуда ничего не выпало.
Какое разочарование!..
Прошлый раз в свернутой салфетке отыскалась тайно вложенная записка. Каким образом Мингслею это удалось, Серилла понятия не имела, но – удалось же, и она крепко надеялась снова получить от него весточку. Она ведь ответила на ту первую его записку, положив, как он и наказывал, свой ответ под цветочный горшок в заброшенном садике позади дома. Когда-то там выращивали душистые травы, но теперь в садик очень редко кто-либо заглядывал. Позже Серилла проверила, на месте ли ее письмецо, и убедилась, что его забрали.
Мингслею уже пора было бы вновь написать ей…
Если только все это не было хитростью, спланированной и претворенной Роэдом. Вот уж кто был готов всех и каждого подозревать! Похоже, Роэд открыл для себя, какую власть давала человеку жестокость, и это открытие буквально на глазах разъедало его душу. Сам он был решительно не способен хранить секреты, зато винил всех вокруг в распространении слухов, то и дело ужасавших Удачный. Роэд без конца хвастался Серилле, что за жуткие происшествия настигали всякого отваживавшегося поднять против него голос, но в непосредственном участии в описываемых расправах не сознался ни разу, выражаясь примерно так: «Двиккера славно поколотили за его наглость. Справедливость восторжествовала!» Вероятно, Роэд рассчитывал, что подобные разговоры привяжут ее к нему. Получалось, однако, противоположное. Серилле уже делалось тошно и холодно при одной мысли о нем. Она была готова рискнуть всем, чем угодно, лишь бы избавиться от него.
Когда от Мингслея поступила та первая записка с предложением союзничества, Сериллу, помнится, потрясла его смелость. Записка-то выскользнула из салфетки прямо ей на колени, когда она обедала с главами удачнинского Совета. Следовало предположить, что кто-то среди них был причастен к появлению тайного письмеца. Серилла пристально вглядывалась в лица, но не нашла никаких подтверждений и решила, что отправитель, скорее всего, действовал при посредстве слуг. Слугу, как известно, очень легко подкупить.
Решение написать ответ далось Серилле ценой мучительных размышлений, длившихся целый день, и, когда наконец она сунула кусочек бумаги под цветочный горшок, на душе скребли кошки: что, если она уже опоздала? Но нет, записку забрали. Ладно, и где же новая?
Быть может, она написала слишком сдержанный ответ? И Мингслей счел ее тон плохой платой за собственную откровенность? Он-то прямо в лоб и без обиняков предложил ей сделку, от которой она, прямо скажем, подпрыгнула. Для начала он поклялся в верности лично ей и сатрапу, которого она представляла. Затем всячески покрыл тех, кто подобной верности не изъявлял. Не стесняясь в выражениях, Мингслей описал, как предатели из числа «новых купчиков» замыслили похитить сатрапа из дома Давада Рестара, и не просто замыслили, но и заручились поддержкой со стороны джамелийских вельмож и калсидийских наемников, которым – тем и другим – были плачены немалые деньги. Однако план провалился. Калсидийцы, напавшие на Удачный, прельстились возможностью пограбить и нарушили союзнические клятвы. А столичные царедворцы перегрызлись между собой до такой степени, что ни до чего прочего им просто не было дела. Некоторые глупцы из числа предателей ждали появления джамелийского флота, который-де поможет им захватить и удержать власть в Удачном. Так вот, Мингслей полагал, что надеялись они зря. Сторонники традиций в Джамелии обладали позициями гораздо более сильными, чем думалось заговорщикам. Короче говоря, заговор пошел прахом как в Удачном, так и в столице, и все благодаря ее, Сериллы, своевременному вмешательству. Все были наслышаны о ее смелом шаге, позволившем вырвать государя из рук злодеев. А кое-кто даже слышал, будто сатрап пребывал сейчас под хранящим крылом семейства Вестритов.
Письмо Мингслея отличалось прекрасным почерком и тщательным подбором слов. Далее он сообщал, что он сам и другие честные люди из «новых» были весьма озабочены очищением своих имен от незаслуженной грязи и, конечно, сохранением своих вложений в Удачном. В чем их премного вдохновило отважное заявление Сериллы о невиновности Давада Рестара в приписываемых ему преступлениях против сатрапии. Самая простая логика подсказывала: если невиновен Давад, значит нечего клеймить и его ближайших товарищей по торговому делу. Так вот, эти честные, но постыдно оболганные люди очень хотели бы заключить мир и союз с торговцами из старинных семей, чтобы вместе с ними встать под знамя сатрапа.
И далее Мингслей переходил непосредственно к делу. «Верные» из числа «новых» хотели, чтобы Серилла замолвила за них словечко перед Советом Удачного. А прежде того – избавилась от Роэда Керна, у которого голова была определенно слишком горячая, а руки – по локоть в крови. Вот тогда можно будет договариваться дальше. А в обмен на «отставку» Роэда «верные» снабдят Сериллу списком «новых купчиков», состоявших в заговоре против сатрапа. В этом списке она найдет не только жителей Удачного, но также столичных вельмож и калсидийских владык, оказавшихся замешанными в деле. Тут Мингслей вполне бесхитростно намекал, что сохранение сего списка в тайне могло принести его обладателю – или обладательнице – весьма нехилые дивиденды. Женщина, владеющая подобными сведениями, вполне могла позволить себе спокойную и независимую жизнь – хоть в Удачном, хоть в Джамелии.
Серилла сделала вывод, что Мингслей дотошно побеседовал с кем-то, кто очень хорошо ее знал.
Решив все же ответить, она составила весьма нейтральное и выдержанное письмо. Она не стала обращаться к нему по имени и подавно своим именем не подписалась. Несколько коротких строчек просто сообщали, что она нашла его послание многообещающим и интересным. Намекнула, что среди ее нынешних союзников найдутся люди, готовые чутко отнестись к возможности подобных переговоров. Готов ли он назначить место и время для встреч?
Трудясь над ответом, она всячески принуждала себя мыслить холодно и бесстрастно. В политических играх подобного рода редко обходилось без обмана, а уж о правилах чести не стоило и говорить. Вот сделать хорошую мину при плохой игре – это запросто. Сию науку ей вполне преподал еще прежний сатрап… Теперь Серилла взывала к его тени, стараясь применить к создавшемуся положению ясность взгляда, свойственную покойному старику. Что касается заговора против Касго, у Мингслея самого было рыльце в пуху. Уж слишком хорошо он был обо всем осведомлен. Но вот прилив сменился отливом, и Мингслей решил перебежать на другую сторону. Отчего ж не помочь, если только она сможет? Ей это пойдет на пользу, тем более что и сама она в данное время занималась примерно тем же. Можно будет использовать сотрудничество Мингслея, заручаясь доверием Роники Вестрит и ее единомышленников в Совете. Как горевала Серилла, что Роника не жила более в одном с нею доме! Нет, она не жалела, что вовремя предупредила старуху. Все было к лучшему: обманув таким образом Роэда, Серилла вернула себе некоторую толику мужества, необходимого, чтобы снова начать самой определять свою жизнь. А Ронике она со временем намекнет, кто именно тогда ее выручил. Подумав так, Серилла угрюмо улыбнулась собственным мыслям. Чего доброго, скоро она, как тот же Мингслей, примется по-новому толковать все, что сделала, выставляя себя в выгодном свете.
Да, бабка Вестрит сейчас как нельзя более пригодилась бы ей. Трудно самой разобраться в запутанном клубке взаимных обвинений, подозрений и сплетен. Слишком многое зиждилось на том, что именно было известно Мингслею, а что он просто подозревал. А Роника как-то очень уж здорово умела разбираться в подобного рода вещах.
И еще у Роники был дар заставлять ее, Сериллу, плодотворно размышлять. Молодой женщине без конца приходило на ум некогда сказанное старухой. О том, что можно почерпнуть силу в прошлом, не угодив в ловушки пережитого. Было время, когда она пыталась применить эти слова лишь к тому давнему кошмару насилия и избиений. Но почему бы не дать им более широкого толкования? Вот, например, то обстоятельство, что она много лет была Сердечной Подругой сатрапа. В какой мере оно определяло ее будущее? Или следовало отринуть эту часть прожитой жизни и стать жительницей Удачного? Его независимой жительницей?
* * *
– Не хотелось бы тебя торопить… – Грэйг вошел в гостевую комнату, где помещался Рэйн, неся целую охапку одежды, и пинком затворил за собой дверь. – Однако другие уже собрались и ждут. Некоторые с раннего утра здесь торчат, и терпение у них на исходе. Вот сухая одежда… кое-какая, я думаю, тебе подойдет. По крайней мере, твоя на мне сидела как родная, когда я на балу торговца из Чащоб изображал! – Тут Грэйг, похоже, заметил, как болезненно содрогнулся его друг, и спохватился: – Ох, прости… И за то, что упомянул, и за ту историю с каретой… когда Малта расшиблась.
– Ей от твоих сожалений теперь ни жарко ни холодно. – «Ох, сказанул…» – Прости, дружище, я просто… ну не могу об этом говорить, понимаешь… – Грэйг печально кивнул, а Рэйн покопался к одежде и облюбовал рубашку с длинными рукавами. Перчаток не нашлось, что ж, придется воспользоваться своими, хоть они и промокли. И мокрой вуалью. «Ну и провались. Какая, в сущности, разница?»
– Можешь не можешь, а говорить про все это, боюсь, придется, – сказал Грэйг, и в его голосе прозвучало искреннее сочувствие другу. – Понимаешь, то, что ты Малте не чужой, породило в городе такие слухи… Кое-кто болтает, будто она похитила сатрапа из того места, где его держали у вас в Чащобах, а другие стоят на том, что она, по крайней мере, помогала побегу. А третьим Роэд Керн успел напеть в уши, что-де она уже выдала сатрапа калсидийцам, поскольку, мол, она сама калсидийка, ну и…
– Да заткнись ты! – вырвалось у Рэйна. – То есть я хотел сказать, погоди…
Его лицо было уже скрыто вуалью, но все равно он повернулся к Грэйгу спиной. Стиснув зубы и изо всех сил сжав кулаки, он молился только о том, чтобы не расплакаться прямо здесь и сейчас. В горле стоял ком, он задыхался.
– Прости, – пробормотал Грэйг.
Рэйн трудно перевел дух.
– Это я должен извиниться, – проговорил он. – Ты не видел… не знаешь, через что я прошел. Удивительно, что ты вообще о чем-то прослышал. Вот что. Малта мертва. И сатрап мертв. – Ему захотелось истерически рассмеяться, смех рвался наружу и душил пуще слез. – На самом деле и мне следовало бы умереть. Я и чувствую себя вполне мертвым. Но… Послушай, что скажу. Малта отправилась в заваленный город ради меня. Там, в подземелье, лежала драконица, застрявшая между двумя жизнями. Одна для нее кончилась, а другая никак не могла начаться. Она была… ну… в гробу, что ли… или в чем-то наподобие кокона… не знаю даже, как и назвать. Она пыталась вырваться и занималась тем, что изводила меня, вторгаясь в мои сны, искажая ход моих мыслей. Малта знала об этом. Она хотела избавить меня…
– Драконица? – переспросил Грэйг. Судя по его тону, душевное здоровье Рэйна внушило ему внезапные опасения.
– Так я и знал, что ты не поверишь! – свирепо обернулся Рэйн. – Можешь ты просто дослушать до конца, не задавая вопросов и не бросая косых взглядов? – И Рэйн кратко, но емко пересказал другу основные события того памятного дня. Грэйг только таращил глаза. – Если не веришь мне, спроси у Кендри, – довершил свою повесть Рэйн. – Корабль тоже видел драконицу, и это зрелище… ну, что ли… переменило его. Он стал таким мрачным и все время хотел, чтобы его капитан был поближе к нему, чтобы почаще его за что-нибудь хвалил. Мы даже беспокоились за него. – Рэйн помолчал и добавил: – Я больше не видел Малту, дружище. Они все умерли, Грэйг. И не было никакого заговора с целью похитить сатрапа из Трехога. Малта просто пыталась выжить во время землетрясения. И не смогла. Мы обшарили всю реку, дважды причем. Никакого следа! Река продырявила лодку, и они погибли в ядовитой воде. Тонуть и вообще жутко, а уж там…
– Во имя животворящего дыхания Са… – поежился Грэйг. – Ты прав, Рэйн, мы тут, в Удачном, ничего не знаем наверняка. Питаемся слухами да кривотолками. До нас дошло, что сатрап то ли погиб, то ли потерялся во время землетрясения. Потом начали поговаривать, будто его похитили Вестриты – то ли чтобы калсидийцам продать, то ли «новым купчикам» отдать на расправу. Зря ли Роника Вестрит здесь у нас спряталась! Керн знай всех убеждал, что бабку необходимо схватить и засадить за решетку. В другое время мы сами первые убедили бы ее посетить Совет и потребовать слушаний, но… Тут у нас что ни день, то обязательно какая-нибудь поганая выходка против тех, кого Роэд клеймит как предателей. И что госпожа Подруга так ему доверяет, в толк не возьму! Чего доброго, дождемся раскола в Совете. И так уже кое-кто говорит, что мы должны во всем слушаться госпожу Подругу как полномочного представителя государя, а другие, в том числе и мы с папой, считают, что пора Удачному решать самому и ни на кого не оглядываться. – Грэйг примолк, чтобы отдышаться, а потом продолжал очень осторожно, явно опасаясь, что его последующие слова причинят Рэйну новую боль: – Знаешь… Роэд все время твердит, что, мол, Вестриты стакнулись с калсидийцами. Он даже намекал, дескать, а может, никакие пираты вовсе даже не захватывали их семейный корабль? Вдруг Кайл Хэвен сам был в заговоре? Вдруг он в нужный момент провел «Проказницу» вверх по Дождевой реке, подобрал где-то там Малту с сатрапом и смылся? Ну, народ, конечно, смекнул, что это уж брехня голимая, и Роэд сменил песенку: теперь он говорит, что необязательно было использовать живой корабль, их могло забрать и обычное калсидийское судно.
– Роэд – дурак, – произнес молча слушавший Рэйн. – Он понятия не имеет, о чем болтает. Многие обычные корабли пытались ходить вверх по реке. В том числе калсидийские. И вода все их погубила. А уж они чего только не пробовали! И смолили днища кораблей, и маслом намазывали… Один корабль даже обложили чем-то вроде гонта из обожженной глины! – Рэйн покачал головой, покрытой вуалью. – Все равно вода все их разъела. Одни раньше, другие чуть позже. А кроме того, как только все началось, живые корабли встали на страже устья реки. Кто смог бы мимо них проскользнуть?
Грэйг поморщился:
– Ты, я вижу, лучшего мнения о наших сторожевиках, чем, например, я. Калсидийцы на нас знаешь как наседают? Они устраивают налет, мы выходим их отгонять, а пока нас нет дома, подходит следующая волна. Я и то удивляюсь, как это вы так легко мимо них проскочили!
Рэйн передернул плечами:
– Ты прав, наверное. Когда Кендри вышел в море из устья реки, мы действительно никаких живых кораблей не заметили. А вот несколько калсидийских нам по дороге попалось. Они нас, правда, не особенно беспокоили. Они побаиваются живых кораблей… спасибо Офелии, задавшей им жару. Только один калсидиец пустился было за нами в погоню, да разве Кендри догонишь!
Оба на некоторое время умолкли. Рэйн снова повернулся к Грэйгу спиной и стал стаскивать мокрую рубашку. Он как раз натягивал на плечи сухую, когда Грэйг сказал:
– Столько всего сразу происходит… прямо в голове не вмещается. Драконица, говоришь? Честно, мне легче поверить в драконицу, чем в смерть Малты. Когда я о ней думаю, то представляю всегда одно и то же: летний бал… и ты ведешь ее в танце…
Рэйн зажмурился, чтобы увидеть крохотную лодку, уносимую смертоносной рекой, и в этой лодке – белую точку запрокинутого лица.
– Завидую… – прошептал он еле слышно.
* * *
– Звание торговца Вестрита возложено на тебя, Кефрия, – сказала дочери Роника. – Тебе и решать за всю нашу семью. Если ты не хочешь ни во что вмешиваться, скажи, я пойму. Но заменить тебя я не смогу. Я для них просто частное лицо. Но знай, Кефрия, если ты пойдешь на Совет, я буду там рядом с тобой. Нашу точку зрения должна представлять именно ты. Совет уже не пожелал меня слушать по поводу смерти Давада, не послушает и теперь. Но я буду с тобой и во всем тебя поддержу. И вместе с тобой приму последствия, какими бы они ни были.
– А что мне говорить-то? – спросила Кефрия безжизненно. – Если я объявлю, что ведать не ведаю о судьбе Малты… и тем более сатрапа… мне же не поверят! Сразу скажут – обманываю.
– Есть и другой выход. Вы с Сельденом можете бежать из Удачного. Быть может, какое-то время вам удастся отсидеться в Инглби. Если только кто-нибудь не захочет выслужиться перед Сериллой и Керном и не отправится туда разыскивать вас!
Кефрия опустила голову на руки. Ее локти покоились на столе – и пускай знатоки хороших манер говорят по этому поводу, что им угодно.
– Наш город… В нем нет таких подлецов. До такого не дойдет!
Она ждала, что с этим все согласятся, но никто ничего не сказал. Кефрия приподняла голову и обвела глазами круг очень невеселых, озабоченных лиц.
Кефрию как будто увлекал водоворот. События происходили слишком быстро, она не поспевала за ними. Ей едва позволили вымыться и переодеться в платье, принадлежавшее одной из женщин семейства Тенира. Потом она на скорую руку перекусила у себя в комнате – и ее тут же призвали на это доморощенное собрание. Она даже с матерью едва успела перекинуться словом.
«Малта погибла», – только и шепнула она Ронике, когда они обнимались на пороге особняка. Роника застыла у нее в объятиях, прикрыла глаза, а когда они снова встретились взглядами, в глазах Роники была вся бездна горя по любимой непослушной внучке. Это горе было сродни льду, не способному пролиться слезами.
И вот ведь насмешка судьбы! – недолгая общность, порожденная горем, во многом исцелила последствия их давней размолвки.
Но если Кефрии больше всего хотелось где-нибудь затаиться, покуда не минует снедающая ее боль, то мать, наоборот, настаивала на том, чтобы немедленно продолжать жить. А в ее понимании жить значило сражаться. За будущее Удачного, а значит, и Сельдена.
Помогая дочери переодеваться, Роника торопливо рассказывала о состоянии дел в городе. Ее речи, правду сказать, большей частью пролетали у Кефрии из одного уха в другое. Она лишь смутно запомнила, что Совет не очень-то справлялся с управлением городом. Что Роэд Керн с кучкой единомышленников из числа наследников старинных семейств довольно успешно держали в страхе тех, кто не торопился разделить их убеждения. Что необходимо было ввести в городе новую форму правления. Такую, которая учитывала бы интересы всех без исключения групп его жителей.
Подобная лекция о политике была нужна и желанна сейчас Кефрии всего менее. Она лишь раз за разом тупо кивала, дожидаясь, пока Роника уйдет разговаривать с Янни Хупрус. Лишь тогда ей удалось улучить минутку благословенного уединения и тишины. Но очень скоро ей пришлось вместе с Сельденом спуститься сюда, в большой зал особняка семьи Тенира. И здесь предстать перед очень странным и разношерстным собранием.
Да, за огромным столом Нарьи Тенира расселись очень непохожие люди. Рядом с хозяевами дома плотным рядом сидели представители по крайней мере еще шести старинных купеческих родов. Кефрия сразу узнала торговцев Дивушета и Риша. Имен остальных она так и не вспомнила. Их ей представили, но услышанное сразу улетучилось из памяти. Непосредственно рядом с торговцами бросались в глаза сразу три татуированные физиономии: две женские и одна мужская. И еще четверо за столом, судя по их одежде, были поселенцами с Трех Кораблей. Рэйн и Янни Хупрус представляли народ Дождевых чащоб, ну а замыкали круг трое уцелевших Вестритов.
Кефрия оказалась как раз по левую руку от Нарьи Тенира. Хозяйка дома самолично распорядилась, чтобы Сельден сидел за столом среди взрослых, и велела мальчику слушать очень внимательно:
– Мы ведь будем говорить о твоем будущем, паренек. Ты имеешь полное право присутствовать при его рождении!
Кефрия поначалу решила, что Нарья пыталась таким образом подбодрить ее сына и убедить его: он не один, его по-прежнему любят и считаются с ним. В самом деле, на борту «Кендри» Сельден все держался подле нее и выглядел таким замкнутым, таким одиноким. Ничего общего с тем живым, самостоятельным и даже не в меру взрослым мальчишкой, что так скоро освоился в висячем городе. А теперь ей казалось, что слова Нарьи очень даже могли оказаться пророческими. Ибо Сельден сидел и слушал речи взрослых необычайно внимательно, проявляя редкостную сосредоточенность.
Кефрия еще раз покосилась на сынишку и тихо созналась:
– Устала я от всего убегать. Будь что будет – я все приму.
– Все принять недостаточно, – поправила Нарья Тенира. – Необходимо дать бой! А то половина Удачного носа не кажет из своих развалин и в упор не видит, какую власть загребли Серилла и этот ее приспешник, тьфу на него, Керн. Мы, помнится, начали очень неплохо: во всяком случае, порядок вроде восстановился. А потом сущее безобразие началось! Как-то раз торговец Двиккер созвал собрание: до него дошли пересуды о том, что госпожа Серилла через голову Совета договаривается с «новыми купчиками» о перемирии. Совет собрался и, естественно, это дело осудил. Только Керн, выступавший от лица Сериллы, все отрицал. Тут-то мы, кстати, поняли, насколько сблизились эти двое. – Нарья сделала паузу и обвела всех глазами. – Очень скоро Двиккера нашли так страшно избитым, что он до самого смертного часа ни словечка выговорить не смог! У другого торговца из числа глав Совета лабаз подожгли. Оба раза винили либо «новых», либо рабов. Да только по городу ползут совсем другие слухи, и гораздо более гадкие.
Следом взяла слово одна из рабынь.
– Вы услышали о том, каково приходится старинным торговцам. Ну а с семьями татуированных происходят вещи похуже, – начала она хмуро. – Людей избивают просто за то, что они вышли купить или выменять съестного. Многие лишились жилья, потому что их дома кто-то поджег. На нас вешают чуть ли не каждое преступление, совершаемое в Удачном, и хоть бы раз позволили оправдаться! Ну как же – все знают Керна и его дружков, все их боятся. На тех из «новых купчиков», кто не слишком горазд за себя постоять, нападают прямо в домах. Как? А очень просто. Посреди ночи приключается пожар, люди, конечно, выскакивают, а там, снаружи, всех, даже маленьких детей, ожидает засада. Если это война, то война коварная, подлая и трусливая. У нас, сами понимаете, весьма мало причин сочувствовать «новым купчикам», обратившим нас в рабство. Но бить ни в чем не повинных детей, а тем более убивать… Нет, это не для нас! – Она прямо посмотрела в глаза знатным торговцам, сидевшим за столом. – В общем, я так скажу. Если Удачный не в состоянии справиться с Керном и его прихлебателями, то пускай попрощается с мыслью о союзе с нами, татуированными. А то мы то и дело слышим всякие кривотолки, будто городской Совет с Керном закорешился. Что якобы как только старинные торговцы снова завладеют всей полнотой власти, нас, бывших рабов, посадят на корабли и вывезут неизвестно куда. То есть известно – прочь из Удачного, назад в рабство!
Роника грустно покачала головой.
– Мы стали городом-призраком, а правят нами слухи и домыслы, – сказала она. – Как вам, например, последняя сплетня – о том, что Серилла назначила Роэда главой новообразованной городской стражи и что он вроде как собирает уцелевших предводителей Совета на тайное заседание? Причем не когда-нибудь, а сегодня? Так вот вам мое слово: нужно нам, здесь сидящим, непременно достичь между собою согласия. И всем вместе явиться туда, чтобы положить конец подобной чепухе, а заодно и жестокостям Керна. Когда это нашим городом правили посредством тайных собраний?
– Ну, что касается нас… – подал голос рыжебородый представитель Трех Кораблей, – нас о деяниях и решениях Совета торговцев никогда особо не оповещали. Так что для нас эти собрания были все равно что тайными.
Кефрия озадаченно глянула на него.
– Но так было испокон веку, – просто объяснила она. – Кому заниматься торговыми делами, как не торговцам?
Румяное лицо рыжебородого пуще налилось краской.
– «Торговые дела» – это теперь так называется все, что надлежит до управления городом? – осведомился он. – А мы, люди Трех Кораблей, вечно где-нибудь… с краешку. Так, стало быть, получается? – И он мотнул головой. – Хотите, чтобы мы встали на вашу сторону? Значит, будьте готовы, что мы встанем именно рядом. Не за порогом, не в уголочке, не на поводке!
Кефрия непонимающе смотрела на него, а глубоко в душе набирало силу смутное беспокойство. У нее на глазах разрушался Удачный, который она знала сызмальства, и люди, собравшиеся в этой комнате, были заняты старательным углублением трещин. Они что, свихнулись, – Янни Хупрус и ее мать? Собрались спасти Удачный, разнеся его по кирпичику? Неужели они серьезно подумывали разделить власть с этими рыбаками? Не говоря уже о бывших рабах?..
– Я знаю, что моя подруга Роника Вестрит разделяет ваши чаяния, – негромко заговорила Янни Хупрус. – Она много говорила мне о том, что жителям Удачного, преследующим сходные цели, следует объединиться, невзирая на прежние сословные различия. – Она сделала паузу, глядя на собравшихся сквозь вуаль. – При всем моем искреннем уважении к присутствующим и к мнению моих дорогих друзей… я, право, не знаю, возможно ли такое. Связи между торговцами Удачного и торговцами из Дождевых чащоб проверены веками и освящены кровью. – Она снова умолкла и медленно, очень красноречиво пожала плечами. – Но вот можем ли мы предложить подобную верность другим? И потребовать того же в ответ? Готовы ли те, кого вы представляете, выковать столь же прочную связь – и придерживаться ее, распространяя принятые обязательства не только на себя лично, но и на своих детей, внуков и правнуков?
– Все зависит от того, в чем именно будут состоять обязательства, – отозвался Малявка Келтер (ага! так вот как зовут здоровяка… – припомнила Кефрия). – Да, мы намерены кое-чего потребовать в обмен на клятву верности. – И Келтер покосился в сторону бывших рабов: похоже, этот вопрос они загодя между собою согласовали. – Пожалуй, следует прямо сейчас выложить наши карты на стол. Все очень просто. Вам останется только ответить «да» или «нет». Ну а если вы ответите «нет», я, пожалуй, лучше рыбу ловить пойду, чем время здесь попусту терять.
И Кефрия поневоле вспомнила своего отца, капитана Ефрона Вестрита. Он точно так же не любил толочь воду в ступе, впустую перебрасываясь словами.
Келтер же оглядел стол и, не встретив ничьих возражений, заговорил.
– Каждый должен получить право на землю, – начал он. – Человек должен владеть землей, на которой стоит его дом. И я говорю не просто о полоске песка у края прилива! Да, мы, поселенцы с Трех Кораблей, привыкли жить морем, и нам не надо много земли – лишь бы выстроить дом, разбить небольшой огородик и устроить загон для кур… ну там, еще дворик – сети чинить. Но тем, кому придет охота возделывать землю или разводить скот, – им понадобится побольше!
Келтер озирался, ожидая, как будут восприняты его слова. Первой подала голос женщина с татуированным лицом.
– И никакого рабства, – хрипло выговорила она. – Пусть Удачный станет городом, куда всякий раб возмечтает однажды сбежать, не опасаясь, что его выдадут и вернут прежним хозяевам. Пусть здесь будет отменено рабство, а те из нас, кто здесь уже поселился, получат наделы земли! – Женщина чуть помедлила, но потом решительно докончила: – И у каждой семьи должен быть голос в Совете.
– Вместе с землей приобретается и право голосовать, – заметила Нарья Тенира.
– Ну и куда нас это завело? Прямиком в нынешний бардак! – Торговец Дивушет говорил очень тихо, с мягкими интонациями, и поэтому его слова никому не показались оскорбительными. – Помнится, когда «новые купчики» скупили уйму земель у обедневших торговцев и потребовали себе право голосовать, у нас хватило глупости предоставить им требуемые голоса. И если бы не Совет торговцев, они как есть уже распоряжались бы Удачным!
– Совет торговцев всегда был сам по себе, – подала голос Кефрия. Да, у каждого из этих людей была своя правда, но ей хотелось придержать хоть что-то в загашнике – для Сельдена. Не могла же она действительно стоять в сторонке и спокойно смотреть, как гордый титул «старинный торговец Удачного» теряет былой вес и значение! – Может быть, все так и оставим? Пусть у нас будет один Совет, где станут голосовать все обладатели земель, и другой – для торговцев.
Малявка Келтер скрестил на груди могучие руки. Рядом с ним сидела молодая женщина, очень похожая на него. «Родственница, наверное», – решила Кефрия.
– Если вы так поступите, – проговорил Келтер негромко, – всем сразу станет ясно, где пребывает истинная власть. Я же сказал, никаких поводков. Каждый должен иметь право высказаться!