Сказать, что этого властного человека не любили, значит ничего не сказать, настолько неоднозначной личностью он вырисовывается. Суровый, почти безжалостный, он с легкостью отправлял людей на эшафот или, в лучшем случае – на галеры. Однако в народе его хоть и боялись, но признавали дельным управленцем. И в первые годы пребывания у власти он тщательно следил за состоянием бюджета, вникал в различные хозяйственные дела. Например, всячески приветствовал внедрение новой для мальтийского земледелия отрасли – выращивания хлопка и шелка. Сам внимательно следил за уборкой урожая. В результате на острове создался временный период относительного благополучия. Но Великий магистр оставался у власти невероятное количество лет – более трех десятилетий. И, в конце концов, молва возложила на него ответственность за все неприятности и беды, которые достались Ордену в тот непростой период.
Долголетие Пинто вызывало зависть, и недруги повсюду распространяли слухи, что оно связано с колдовством и имеет сверхъестественный характер. Если бы над магистром имела власть инквизиция, то, как пить дать, гореть бы ему в огне за запрещенные занятия. Помните знаменитый фильм Марка Захарова «Формула любви» с Александром Абдуловым и Семеном Фарадой («Уно-уно-уно-ун-моменто…»)? Магического и зловещего графа Калиостро в нем блестяще сыграл Нодар Мгалоблишвили. Та к вот, не только актер, но и его герой – фигуры абсолютно реальные. Известный авантюрист Калиостро бывал на Мальте в годы правления Пинто. И замечены они были в тесных связях. На состоявшемся в Париже судебном процессе по делу великолепного мастера мистических авантюр он многозначительно намекал на то, что является незаконнорожденным сыном Пинто и принцессы Трабезундской и, де, посвящен в оккультные науки самим Великим магистром. Эту басню вам и сейчас расскажут на Мальте. Ну, кто кому давал уроки черной магии, доподлинно неизвестно. Однако абсолютная правда, что во дворце магистра в Валетте имелась алхимическая лаборатория. Подобную он содержал и в другом своем замке. На нее натолкнулись исследователи в одной из многочисленных потайных комнат.
Повинна ли мистика в долгожительстве Эммануила Пинто или он обязан таким подарком судьбы чему-либо другому, так навсегда и останется загадкой. Но за три года до его смерти посланник в Неаполе Вильям Гамильтон отмечал: «Великий магистр, несмотря на то, что он перешел рубеж в девяносто лет, находится в прекрасном здоровье, и ни его ум, ни память ни в чем не подводят его. Беседы с ним весьма полезны и поучительны». Известны и другие свидетельства современников, смело сказанные… после кончины могучего старца: «Это был безнравственный человек, не соблюдавший приличий. Он издевался над всем, запутал все дела, разорил казну». Полагаю, что и то, и другое высказывание – абсолютная правда. Но с тех времен сохранился еще один передаваемый из года в год факт, а, может, и небылица, о непостижимом Пинто. Говорят, что девяностотрехлетний старец встретил смерть, занимаясь любовью. Это, конечно, противоречит рыцарскому обету безбрачия, но каков все-таки был мужчина!
Да, как говорил когда-то Соломон, – все проходит… С кончиной Пинто канули в лету и благоприятные времена для российского дипломата маркиза Кавалькабо. На три года главой Ордена становится выходец из Наварры Хименес де Тексадо. Правил он хоть и не долго, но «эффективно», и успел довести начатое предшественником дело по развалу Ордена почти до конца. В рыцарской среде царили праздность и разгильдяйство. Коренные мальтийцы стали открыто выражать недовольство установленными порядками, ведь хозяйственные структуры острова оказались в таком же тяжелом кризисе, как и его вершители. Крайне обострились отношения с духовенством…
Народная смута обернулась открытым противостоянием. Конечно, это не была Французская революция, но когда в одно прекрасное утро проснувшийся Великий магистр выглянул в окно, он увидел, что над Сент-Эльмо морской ветер полощет красно-белый мальтийский флаг. Форт, с которого начиналось владычество госпитальеров на острове, был захвачен мятежниками. Разложение рыцарского сообщества сделало возможность бунта простой, как булка с маслом. Накануне рыцари и солдаты шумно отмечали годовщину победы при Великой осаде. Группа мальтийских священников подкупила капрала, под покровом темноты проникла в форт и разоружила «не вязавший лыка» хмельной гарнизон. Другая группа церковных заговорщиков проделала то же самое в Сент-Джеймсе. Мятеж священнослужителей был через два дня подавлен, но только с помощью французских торговцев и местных аристократов. И тем, и другим было что терять. Но в какой боевой готовности пребывало орденское воинство, стало еще раз очевидно.
Маркиз Кавалькабо в мельчайших деталях доложил о произошедшем в Санкт-Петербург. А Генеральный капитул Ордена назначил и провел тщательное расследование заговора. Выводы оказались весьма неожиданными. За восстанием на острове увидели «руку Москвы». Якобы мятежники рассчитывали на поддержку русского флота, который надеялись вскоре увидеть у мальтийских берегов. Впоследствии узнали, что «утку» запустили из Неаполя, – но это уж потом. Но маркизу Кавалькабо такая слава орденской теплоты не прибавила. Ровно через два месяца после восстания священников Хименес скончался. В конце 1775 года на престол вступил новый Великий магистр Эммануил де Роган. Он посчитал, что русскому поверенному слишком много позволено, и решил от него избавиться. Под каким-то незначительным предлогом его арестовали, и Петербург вынужден был посла отозвать. Жить ему тоже оставалось недолго. С острова маркиз отбыл уже серьезно больным и вскорости отправился в мир иной…
На ладан дышал, впрочем, и сам Мальтийский орден. Последняя четверть XVIII века считается расцветом его упадка. По Европе начали проноситься революционные ветры. Консервативное церковно-рыцарское братство пыталось держаться за старые порядки. Но ничего, кроме конфликтов, споров, снижения дисциплины, это не вызывало. Впереди ожидало неопределенное будущее. Овидий Дубле, личный секретарь Рогана, писал об этих днях: «Немало молодых людей, прибывавших из далеких провинций, уже через три или четыре дня можно было видеть на борту галер. Они не имели ни малейшего представления об искусстве владения мечом или мушкетом, не знали навигации и не понимали даже простейших терминов, известных простому матросу. В промежутках между караванами эти молодые люди околачивались на площадях или в кафе, играли в карты и на бильярде, бегали за доступными женщинами, тратя на них свое здоровье и деньги. Неудивительно, что в последние годы галеры редко покидали порт. Я слышал, как капитаны галер заявляли, что они не желают атаковать корсаров Варварийского берега, чтоб избежать расходов и неудобств карантина, который обязан был пройти экипаж каждой галеры, возвращавшейся на Мальту…»
Действительно, почти за четыре десятка лет, предшествующих наступлению XIX века, удачные вылазки некогда грозы морей – иоаннитов «на Корсо» против пиратов можно было пересчитать по пальцам. Состояние Ордена того времени как нельзя более точно оценил Наполеон, заявив, что братство превратилось в «учреждение для поддержания в праздности младших отпрысков нескольких привилегированных семейств».
Вообще, хотя бы без короткого описания повседневного быта на острове картина, очевидно, будет неполной. Если представить себе собирательный образ мальтийского рыцаря второй половины XVIII века, то он давно уже стал далек от знакомого нам всем героя книг и фильмов, соратника короля Артура, романтичного и справедливого Ланцелота, с его стремлением «…неведомо куда спешить неведомо зачем». Мальта, по утверждению какого-то согласного с Наполеоном исследователя, все более напоминала закрытый военный колледж для аристократической молодежи. Самым популярным развлечением для нее стал… театр. Просмотр французских пьес или итальянских опер, как правило, заканчивался приглашением артистов на шумные застолья. Рыцари жили в так называемых обержах. В Валетте эти строгие двухэтажные дома с внутренними дворами можно увидеть и сейчас. Жильцы имели по две комнаты, выходящие в общий коридор. Но это уже был прогресс, так как ранее общими были и спальни. Даже ели, бывало, рыцари вчетвером из одной тарелки.
Изменились не только порядки, но и нравы. Приводится свидетельство некоего протестанта Патрика Брайдона, побывавшего на Мальте в 1770 году и наблюдавшего за отплытием орденских судов в Триполи: «В каждой галере было около тридцати рыцарей, беспрерывно объяснявшихся знаками со своими возлюбленными, которые рыдали наверху, на стенах бастиона; для этих джентльменов обет целомудрия значил так же мало, как для священников».
На популярном Интернет-ресурсе под названием «Мальта для всех» (MaltaVista.ru) рассказывается о необычном экскурсионном туре, который организует Мальтийская Ассоциация гидов. Посвящен он городским проституткам Валетты, а также содержанкам мальтийских рыцарей – и поверьте, гидам есть о чем порассказать. Корреспондент газеты «The Malta Independent», которому довелось посетить экскурсию, подтверждает это.
«Обычная проституция была широко распространена в портовой Валетте, и рыцари, хотя и не в открытую, но постоянно пользовались услугами дам легкого поведения. Если рыцаря видели с проституткой, его могли подвергнуть суду, но такое случалось редко, и на вольное поведение кавалеров начальство смотрело сквозь пальцы. Многие имели постоянных любовниц и вдобавок пользовались услугами проституток. Адюльтер совершался достаточно открыто, и даже некоторые Великие магистры и высшие чины Ордена заводили себе содержанок, с которыми жили буквально годами и которые рожали им детей. Конечно, признать такое отцовство официально не представлялось возможным, однако можно было стать крестным отцом ребенка и на законных основаниях устраивать его жизнь в дальнейшем. Даже у Великого магистра Ла Валетта была незаконнорожденная дочь Изабелла, которой он покровительствовал всю жизнь.
Некоторые Великие магистры считали своим долгом бороться с грехом прелюбодеяния. Пламенный католик Жан де ла Кассьер (на его средства строился собор св. Иоанна) полностью запретил проституцию на Мальте, чем вызвал неудовольствие своих подданных. Это явилось, может быть, одной из причин свержения чересчур благочестивого магистра в 1581 году. Когда его, арестованного, под охраной вели в форт св. Анджело, воспрянувшие духом проститутки Валетты наводнили улицы, насмехаясь над своим бывшим преследователем.
Магистр Жан де Ласкарис-Кастеллар запретил проституткам принимать участие в карнавальных гуляниях, но этот запрет долго не удержался. Магистр Антуан Маноэль де Вильена содержал какую-то красавицу на постоянной основе, и именно этот веселый и любимый подданными магистр нашел некое компромиссное решение: он придумал закон, получивший распространение как „Кодекс де Вильены“ и устанавливавший систему штрафов и наказаний за открытое прелюбодеяние. Собранные деньги по большей части использовались в благотворительных целях.
Проститутки в мальтийских городах процветали, несмотря на периодически возобновляющиеся гонения. Одна девушка за год могла заработать столько же, сколько великий художник Караваджо выручил за все свои картины. Вершиной распутной карьеры считалась «должность» постоянной содержанки рыцаря-аристократа, которая приносила дополнительный доход в виде взяток от людей, искавших помощи или покровительства и прибегавших к посредничеству возлюбленной могущественного человека. В целом адюльтер не осуждался, городские семьи даже гордились дочерьми, которым удавалось привлечь внимание рыцарей, – это означало, что в будущем такая девушка сможет скопить собственное состояние, приобрести дом и даже честно выйти замуж, купив себе уважение в обществе. Проституция смогла мирно ужиться с религией – зачастую грешили, предварительно помолившись, причем над кроватью висело огромных размеров Распятие. Проститутки и куртизанки традиционно жертвовали крупные суммы денег Церкви в надежде на взаимопонимание и отпущение грехов, в котором священники им не отказывали. Более того, жрицы любви были обязаны наравне с прочими гражданами регистрировать в приходских книгах свой род занятий. Только в церковных книгах прихода Порто Салво в Валетте по состоянию на 1667 год зарегистрировано 165 проституток – пятая часть населения всего прихода.
К слову сказать, далеко не все проститутки были мальтийками по происхождению – женщины съезжались на „мужской“ остров со всего Средиземноморья. Отличить их от порядочных горожанок было непросто. так как никаких особенных отличительных признаков они не носили, одеваясь довольно скромно. Традиционно приметами проститутки служили только маленький веер из соломки и обувь на платформе. Но лучшей приманкой была золотая монета, блестевшая в руке прогуливающегося по улице кавалера.
Неудачливых, состарившихся или раскаявшихся проституток общество не отвергало: Великий магистр Мартин Гарзез учредил в монастыре св. Урсулы приют для кающихся грешниц. Правда, он забыл обеспечить женщин одеждой и едой, и забота о содержании приюта легла на плечи монахинь, которые постоянно протестовали против таких нахлебниц. Тогда Гарзез переместил приют в монастырь св. Магдалины, управлявшийся сицилийскими монахинями-кларитинками, и заставил продолжавших работать проституток платить специальный налог на содержание их бывших коллег, а если действующая проститутка вдруг умирала, то пятая часть оставленного ею состояния отдавалась на нужды приюта.
Проблема с незаконнорожденными детьми проституток решилась путем установки на улице у дверей больницы Сакра Инфермерия специального анонимного круглосуточного „младенцеприемника“. Мать вкладывала новорожденного в специальную люльку-лоток, приводила в действие поворотный механизм, и младенец вместе с люлькой оказывался внутри больницы, где его принимали, обеспечивали уход и позже пристраивали в бездетные семьи. Более взрослых детей проституток отправляли в детский приют св. Эльма. Доктора госпиталя Сакра Инфермерия также лечили венерические заболевания у рыцарей, а женщины легкого поведения предпочитали обращаться за помощью в этом вопросе в небольшую специализированную больницу Катерины Скали.
Во времена британского протектората проститутки переместились в бары, расположенные на нынешней Репаблик стрит, главной улице Валетты. Та м они не только зарабатывали своим непосредственным ремеслом, но и получали неплохие комиссионные от хозяев, раскручивая иностранных матросов на выпивку. В каждом баре имелся специальный запас осколков от битой посуды, которые незаметно, не без помощи девушек, рассыпались возле вдрызг пьяного моряка, которого потом обвиняли в дебоше и требовали компенсировать убытки. Если моряк упирался, на разборки звали его начальника, капитана, а проститутка становилась важной свидетельницей.
Ну и, напоследок, расскажем о самой известной мальтийской „Мессалине“ – о Катерине Виталь. Ей было всего 12 лет, когда она вышла замуж за Этторио Виталя, бывшего главным аптекарем Ордена, через 10 лет после Великой осады. Через два года после свадьбы Этторио погиб, и 14-летняя Катерина, как считают некоторые историки, попыталась заменить мужа на поприще главного аптекаря. Она изготавливала лекарства для рыцарей, однако увлеклась магией и незаметно стала уделять все большее внимание приворотным зельям и противозачаточным снадобьям. Молодая богатая вдова спала со всеми подряд, и оба главных направления ее фармацевтической деятельности были весьма востребованы. Постепенно Катерина завоевала репутацию могущественной ведьмы и подверглась гонениям за практику черной магии, но сумела откупиться от преследования, пожертвовав крупные суммы денег Церкви. Мальтийцы до сих пор считают эту женщину главной национальной распутницей».
Не слишком серьезно относились рыцари и к прочим обетам. Когда-то в помещение госпиталя даже сам Великий магистр входил на правах простого рыцаря. Все свои регалии, знаки отличия и шпагу он оставлял у входа. Сохранилась, а может, придумалась, история о том, как живший на Мальте папский инквизитор явился однажды в госпиталь, не обратившись заранее за позволением. Скандал вышел таким, что пришлось даже вмешиваться коронованным особам. Король Франции официально известил папу о самоуправстве его представителя, и тот был вынужден признать действия инквизитора ошибочными.
В госпитале были все равны. Туда принимали на лечение любого обратившегося человека. И каждый, независимо от вероисповедания или расы, простого или благородного происхождения, дворянин он или раб, имел равные с другими права. Все лежали в одинаковых палатах, получали пищу на однотипных, заметьте, серебряных тарелках. Единственным преимуществом рыцарей была вторая простыня. Теперь же название «госпитальеры» стало весьма сомнительным. Работу в госпитале в качестве простых служителей рыцари начали считать обузой и самой неприятной обязанностью. Да и сами помещения стали таковыми, что трудно было признать их медицинскими.
Посетивший мальтийский госпиталь английский посол в Неаполе Вильям Гамильтон увидел там закопченные потолки, несвежее постельное белье, грязную одежду. Даже проводивший обход врач время от времени прикрывал нос платком от неприятного запаха. Правда, неряшество и расхлябанность не коснулись самих медицинских процедур. В области науки и практики мальтийские врачи могли дать фору европейским коллегам. Например, в Европе еще не помышляли о хирургическом удалении камней из почек, а на Мальте эта сложная операция уже проводилась. Также первыми госпитальеры стали устранять катаракту…
Поразительно, но печать упадка коснулась науки в последнюю очередь. Невольно вспоминается, как стоически выдержали совсем недавний период «раздрая» российские ученые. Казалось, что в нашей стране разваливается все, а в прессе то и дело появлялись сообщения об открытиях и невероятных технических новинках, рожденных в институтах. Как и на какие «шиши» ученые это делали, одному богу известно. Видимо, пытливая научная мысль – субстанция, рядовому человеку недоступная. Вот и на Мальте, несмотря ни на что, адмирал де Фреслен и рыцарь Луи де Буажелен раскапывают и изучают замечательные неолитические храмы. Парижская академия надписей воссоздает отсутствующие буквы финикийского алфавита на основе обнаруженных на острове обломков плит с надписями на двух языках – греческом и финикийском. В Валетте на базе иезуитского колледжа закладывается университет. Кроме рыцарей, туда допускаются и молодые мальтийские аристократы. Именно мальтиец Антонио Вассало, ставший профессором-арабистом, создал первый словарь арабского языка и его научную грамматику. Диплом Мальтийского университета начинают признавать в Европе.
Однако, научно-технический прогресс не мешает Мальте оставаться одним из самых крупных центров работорговли в Средиземноморье. Захваченные в плен турки, египтяне, тунисцы, алжирцы здесь теряли свои национальные отличия и становились просто рабами. Кстати, немалое их количество обслуживало Великих магистров. Невольники набирались из тех, кто был взят в плен во время боевых действий и становился собственностью Ордена. Те же, кому не повезло быть плененным кем-либо из рыцарей на Корсо, по большей части продавались с аукциона. Нередко их покупали европейские царствующие особы. А кого-то обменивали в Северной Африке на таких же пленных христиан. Словом, рынок есть рынок. И закрыл его только Наполеон Бонапарт в 1798 году. Он подарил свободу почти двум тысячам мальтийских рабов, то есть пятой части населения острова. Самих рыцарей там проживало всего от семисот до тысячи человек.
Период «разброда и шатаний» на какое-то время сумел остановить другой знаменитый Великий магистр. И только лишь потому, что это был Эммануил Мари де Неж граф де Роган-Полдю – один из самых выдающихся деятелей в истории Ордена. По значительности его можно сравнить разве что с Ла Валеттом. Этот внешне малопривлекательный, чуть ли не уродливый мужчина буквально через несколько минут уже менял отношение к себе у любого собеседника. Таковы были его обаяние, безупречные манеры и блестящая образованность. Поэтому Роган просто обрастал друзьями, свободно общаясь на нескольких языках, включая местный, мальтийский. Эммануил, хоть и родился в Испании, и даже служил при дворе испанского короля, был сыном опального французского дворянина и образование получил во Франции, в колледже иезуитов. Став рыцарем Ордена госпитальеров, он всегда подчеркивал свою принадлежность именно к французскому языку. Поэтому у него был один, общий для всех членов этой группировки недостаток – нелюбовь к России. Его карьера в Ордене развивалась головокружительно. За десять лет Роган успел побывать и адмиралом, и дипломатом, и достиг высшего чина Великого магистра.
Правда, получил он в наследство от предшественника «небольшой» орденский должок – всего-то 1813 456 эскудо. Особенно катастрофическим стало финансовое положение Ордена после Французской революции 1789 года. В одночасье он потерял свои владения и немалое имущество сначала в самой Франции, а затем и во многих других странах. Фактически Орден находился на грани банкротства. Поэтому финансы стали первой и главной головной болью нового Великого магистра. Отдадим должное и этому редкому таланту Рогана, – астрономический дефицит платежного баланса средневековый «Кудрин» сумел уменьшить за четыре года в пятнадцать раз. Конечно же, как и в наши славные деньки, пришлось идти на непопулярные меры, подняв налоги для всех зарубежных командорств.
Но, кто бы вы думали, категорически отказался платить в казну Ордена повышенные взносы? Милые сердцу Великого магистра французы. Те м не менее, он твердой рукой проводил реформы, отредактировал старые и ввел новые параграфы в устав. Появился даже кодекс Рогана, который исследователи сравнивают с Декларацией прав человека. Магистр всячески стремился истребить невежество в рыцарских рядах и лично читал молодым рыцарям лекции по математике. Благодаря его усилиям на Мальте появилась обсерватория, были приведены в порядок палаты госпиталя…
Однако на всякое действие, как известно, имеется противодействие. И если где-то совершается хорошее, то неизбежно найдется место, где творится обратное. Великий магистр старался оградить Орден от новых веяний, принесенных Французской революцией, но неожиданно оказался втянутым в громкую скандальную историю. На сцене снова появился неутомимый авантюрист Жозеф Бальзамо, которого все знают под именем Калиостро. Мы уже упоминали о суде над этим графом, где он прозрачно намекал на то, что является незаконнорожденным сыном великого магистра Пинто. Газетчики сумели раздуть из этой истории целую антиорденскую кампанию. Дескать, покойный магистр и сам тайно грешил алхимией, поэтому и Калиостро приласкал.
По классическим законам желтой прессы вывод из этого делался такой – мол, Орден не платит налогов со своих многочисленных владений во Франции. Роган, конечно, заявил протест на клевету министру иностранных дел Франции Вержену. Газете «Меркюр де Франс» пришлось извиняться перед иоаннитами. Уязвленные журналисты нанесли следующий ответный удар. Во многих газетах были статьи, в которых говорилось, что от Ордена Франции давно уж ни жарко, ни холодно, так как с Турцией у нее сложились нормальные отношения. Сами же госпитальеры только накапливают свои баснословные богатства.
Особенно порезвились газетчики на почве масонства. Дескать, многие рыцари, по сути, давно уже не рыцари, так как входят в различные зарубежные масонские организации. Здесь, как говорится в анекдоте, без «водолаза – Калиостро – тоже не обошлось». Высланный после суда из страны, он преспокойно обосновался в Риме, где благополучно создал собственную масонскую ложу так называемого египетского ритуала. Более того, ее отделения появились не только в городах Италии, но и в самой Франции, в которой авантюрист стал «персоной нон-грата». Зато в Риме он обворожил знакомого нам орденского посла де Лораса и легко втянул его в свои масонские манипуляции.
Посол, наблюдая шикарную жизнь алхимика, уверовал в то, что тот нашел тайну философского камня и способен обращать в золото простой металл. Он восторженно пишет Великому магистру: «Этот необычный человек, устав от бродячей жизни, готов обосноваться на Мальте. Если Ваше преосвященство соблаговолит обещать ему убежище и протекцию нашего правительства, его приезд на остров не потребует никаких расходов». Мудрый Роган не очень-то поверил в то, что при помощи знаменитого проходимца сумеет решить финансовые проблемы Ордена. То т же не только прожигал жизнь на широкую ногу, но и с таким же размахом вел дела. Он открыто проводил собрания своей ложи в Риме и даже подробно описал масонские занятия в письме французскому Учредительному собранию, в котором просил о разрешении вернуться в Париж.
Письмо перехватили соответствующие службы Ватикана. Калиостро арестовали и упрятали в замок Сент-Анж. В заключении оказались и члены его ложи. Таким образом, Рогану удалось избежать административных санкций, но не скандала, смакуемого в прессе. А его посол Лорас, которому также грозила тюрьма, без паспорта, в чужом одеянии бежал в Неаполь, а оттуда на попутном судне отплыл на родную, теплую Мальту. Та м его ожидала очень холодная встреча. Но эта детективная история, достойная продолжения кинематографической «Формулы любви», лишь малая часть больших неприятностей, которые принесла госпитальерам Французская революция.
Великий магистр вступает в отчаянную, но безнадежную борьбу за сохранение орденских владений. Он даже прибегает к методам не принятого им знаменитого Калиостро, решив согласиться на подкуп членов Национального собрания. Правда, лично в авантюре участия не принимает. Посол Ордена в Париже Брийян на чистом бланке с подписью Рогана пишет от его имени и направляет Людовику XVI письмо, в котором требует не подвергать их командорства секуляризации. (Этот термин, появившийся в XVII веке, означал передачу земельных владений из церковного в светское управление.) Подлог раскрыли и зачитали лжеписьмо в Национальном собрании. Тогда стали раздаваться требования вообще запретить деятельность Мальтийского ордена в стране.
К началу осени 1792 года становится ясно, что революция во Франции уже необратима. Сорвалась попытка королевской семьи бежать за пределы страны. И бурбонский двор оказывается за мощными крепостными стенами Тампля. И Людовик XVI, и королева Мария-Антуанетта через год трагически закончат свою жизнь на гильотине. Магистру Рогану, конечно, за свою жизнь в тот момент цепляться не приходилось, хоть он был болен и страшно устал от всех свалившихся на его голову передряг. Обиженный и оскорбленный пренебрежительным отношением французских смутьянов к рыцарскому Ордену, он рассылает циркулярную (обращенную одновременно к нескольким государствам) ноту. В ней главы европейских правительств призываются встать на защиту госпитальеров, немало послуживших их общим интересам. Но это еще больше обозлило новые революционные власти Франции. И они конфискуют все имеющиеся в стране земельные владения иоаннитов. Орден остается без крупных доходов от своих командорств в Эльзасе, Русийоне, Наварре… Пришлось переходить к режиму жесткой экономии. Было прекращено финансирование всех зарубежных представительств. Даже два оставшихся боевых корабля содержать стало не на что…
Вернемся, однако, к истории любви, а точнее нелюбви этого неординарного главы Мальтийского ордена ко всему российскому. Отправив с острова, фактически, на тот свет поверенного Кавалькабо, начальствующий ученый муж даже слышать не хотел о новом представителе Санкт-Петербурга на Мальте. Ухо и взор его все еще были повернуты только в одну сторону, о которой он совсем недавно так любил повторять: «Версаль – это Полярная звезда Ордена». Но, как показало дальнейшее, еще более позднее развитие событий, кто как не сами французы в лице Наполеона поставили на Ордене большой «мальтийский крест»?
Острожское наследство лучше, чем острог…
Любвеобильной Екатерине, как вы понимаете, питать безответные теплые чувства к Рогану тоже было ни к чему. А тот, лишенный поддержки католических правителей Западной Европы, что равнодушно наблюдали за финансовой агонией Ордена, все же зажал гордыню в кулак и обратился за помощью к российской императрице. Он попросил ее оказать содействие в вопросе по так называемому Острожскому наследству, который безуспешно пытался решить еще магистр Пинто.
Суть дела заключалась в том, что майорат, учрежденный польским князем Янушем Острожским еще в 1609 году в пользу своей старшей дочери, в случае ряда обстоятельств переходил по завещанию к Мальтийскому ордену. Все было довольно запутанно. Не вдаваясь в подробности, скажем, что обстоятельства эти были связаны с прекращениями потомства по прямой линии сначала старшей дочери князя, а затем – младшей. Если это происходило, то майорат получали госпитальеры. Та к и случилось. Орден уже был готов с аппетитом проглотить лакомый кусок жирного польского пирога. Но дальние родственники князя Острожского вовсе не хотели отдавать владений, приносивших им немалый доход.
Король Речи Посполитой на неоднократные орденские жалобы не отвечал. И тогда Великий магистр решил действовать через Россию и снова отправить туда бывшего посланника в Польше, графа Мишеля Саграмозо, который уже занимался ранее Острожским делом. Знатный рыцарь был хорошо знаком с императрицей и даже имел честь исполнять ее некоторые деликатные поручения. Он послал императрице письмо, в котором просил поспособствовать решению «острожского дела» в пользу Ордена. Однако каков привет, таков и ответ. Благосклонного к себе высочайшего отношения Орден за неприязнь к России ожидать никак не мог. И государыня отписала графу Панину: «Прошу Вас дать Кавалеру Саграмозо очень вежливый и лестный ответ, поскольку это лично его касается, так как этот человек выказывал мне много привязанности… Без сомнения, если б его Орден должен был прислать сюда кого-либо, то никто не мог бы мне быть приятнее его, но этот Орден такой w?lsch, он так удалился от своих обетов и выказал нам так мало доброжелательства, что в этом Острожском деле, которое хотят провести при помощи нашего влияния, причем в случае успеха Польские Командорства наполнятся w?lsch'скими тварями, – мне нет ни малейшей охоты беспокоиться для Господ Мальтийцев». (Слово w?lsch, по объяснению русского историка и дипломата А. Алябьева, употреблялось в немецком языке для обозначения романских народов, особенно итальянцев, и имело презрительный оттенок, вроде нашего «немчура»).
Граф Саграмозо, однако, не отступил и добился высочайшей аудиенции. Выходец из древней аристократической семьи итальянской Вероны считался одним из самых умелых дипломатов Ордена. Он был знаком с Фридрихом Великим, представлен королям Дании и Швеции. Граф получил блестящее образование, хорошо разбирался в ботанике и минералогии, изучал философию, прекрасно говорил по-французски и был интереснейшим собеседником. Не удивительно, что ему все же удалось уговорить Екатерину и получить от нее протекцию к польскому королю.
Отправляясь в Варшаву, граф дополнительно заручился поддержкой коронованных особ Австрии и Пруссии. Те предложили полякам для решения вопроса создать специальную комиссию. Король Станислав Август Понятовский в своей политике ориентировался на Россию. К тому же он не мог отказать в просьбе императрице, с которой имел любовные отношения еще в бытность ее великой княгиней. Повлияла и присланная от соседних государств повторная нота. И король, и польский Сейм не признавали прав Ордена на майорат бесспорными, но Великое Приорство Польское с шестью Командорствами все же было учреждено…
Самому Мишелю Саграмозо эта запутанная и сложная история тоже принесла немалую пользу. Общаясь с российской императрицей, он так расположил ее к себе, что Екатерина предложила Великому магистру назначить его постоянным представителем Ордена в Санкт-Петербурге. Однако тот отказался, посетовав на финансовые затруднения и невозможность, в связи с этим, содержания посланника. К тому же он предположил, что лондонский и берлинский монархи могут обидеться на отсутствие послов при их дворах и также потребуют прислать. Граф Саграмозо получил прощальную аудиенцию у Екатерины II. Присутствовали ее сын, великий князь Павел Петрович и его супруга. На представлении об отбытии дипломата императрица написала: «Обыкновенно сверх денег дается еще подарок; а как граф Саграмозо к тому поведением своим более имеет право, то выберите табакерку с бриллиантами»…
Но будем считать эту пикантную историю лирическим отступлением. А в российской северной столице строились государственные планы относительно теперь уж не военного, а широкого дипломатического присутствия в Средиземноморье. И если с внедрением на Мальту нового поверенного в делах возникли проблемы, то всего за три года представительства России появились во всех крупных городах Ближнего Востока – Александрии, Дамаске, Бейруте, а также на островах Греческого архипелага и в важных портах южной Италии. Мальта, «касательно учреждений консулей», по мнению Российской Коллегии иностранных дел, была не самой важной. Как говорится, ваш, господа, номер – шестнадцатый. В разработанном в 1782 году списке мест, где «нужно и полезно быть может учредить вновь консулей и вице-консулей», Мальта оказалась даже двадцать шестой.
Однако в представлении императрице российское иностранное ведомство подчеркивало, что «…положение сего острова требует не столько по коммерческим, сколько по политическим резонам содержать в нем всегда поверенного человека, как то опытом последней с турками войны доказано. Звание консуля делает меньше огласки, нежели всякий другой министерский характер, а сверх того может оно и само по себе в истинном своем разумении сделаться нужным и по мере умножения в Средиземном море торгового нашего кораблеплавания, а для того всенижайше представляется, не угодно ли будет определить и назначить на Мальту генерального консуля, который бы постоянным своим присутствием приучал тамошнее правительство к вящщей с нами связи. По такому образу служения не излишне будет определить на мальтийский пост жалования 1800 рублей, почтовых денег 300 да одного канцелярского служителя на окладе 500 рублей».
Великого магистра Ордена Эммануила Рогана, узнавшего о намерении Екатерины II вновь определить посла на Мальту, совсем не грела мысль о появлении на острове «нового Кавалькабо», который бы умело и целенаправленно проводил российскую политику. Но, понимая, что совсем избежать этого не удастся, он через графа Разумовского, российского посланника в Неаполе, передал предложение императрице назначить на Мальту кого-либо из кавалеров Ордена Святого Иоанна. Дескать, «многие почести и преимущества поверенных в делах других государств, – хитрил мудрый лис, – тесно связаны с их принадлежностью к Ордену». Однако нужно было знать характер Екатерины. Своего решения она менять не собиралась. А посланник ею уже был утвержден. Им стал георгиевский кавалер, капитан второго ранга Антонио Псаро. Грек по национальности, он немало сделал для побед русского флота в последней войне с турками, хорошо с той поры изучил средиземноморский регион, понимал его важное значение для России и для других заинтересованных стран. И поэтому как нельзя лучше подходил на роль государственного поверенного.
Грамота, которой Псаро был снабжен Коллегией иностранных дел, гласила: «Как уже здесь, так сказать, в обыкновение вошло отправлять повсегодно, по Высочайшей Ея Императорского Величества воле, часть морских Ея Величества сил в Средиземном море, для экзерцирования морских служителей и для прикрытия и охранения по оному начинающегося беспосредственного кораблеплавания России, и, как опять легко статься может, что военные эскадры и торговые суда наши будут иметь случай заходить на остров Мальту, то Ея Императорское Величество из уважения к сим обстоятел