Историй о поиске гармонии 9 глава




И Вайан говорит:

– Вот если бы у меня было чуть больше денег…

О Господи, теперь она хочет, чтобы я накопила ей на все семь аро! И хотя в уме я прикидываю, удастся ли собрать непомерную сумму в двадцать две тысячи, вслух говорю:

– Вайан, я не смогу, таких денег у меня нет. Неужели нельзя договориться с фермером?

И тут Вайан, которая уже избегает смотреть мне в глаза, плетет очень запутанную историю. Якобы на днях она пошла к экстрасенсу, тот вошел в транс и сказал, что ей просто необходимо купить эти семь аро земли и построить там хорошую клинику… что это судьба… а еще экстрасенс сообщил, что если Вайан удастся купить весь участок, в один прекрасный день она могла бы построить там роскошный отель…

Роскошный отель?

Ага.

Именно в этот момент у меня вдруг отключается слух, птички перестают петь, и я смотрю на Вайан и вижу, что ее губы двигаются, но не слышу ее, потому что вдруг поняла кое‑что, и это осознание теперь горит огненными буквами у меня в голове:

ОНА ПУДРИТ МНЕ МОЗГИ.

Я встаю, прощаюсь с Вайан, медленно иду домой и в лоб спрашиваю Фелипе:

– Она что, пудрит мне мозги?

Ведь он ни разу не высказал своего мнения по поводу всей этой катавасии с Вайан.

– Дорогая, – спокойно отвечает он, – естественно, она пудрит тебе мозги. – Сердце с уханьем уходит в пятки. – Но не нарочно, – поспешно добавляет он. – Ты должна понять балинезийский менталитет. Здесь люди живут лишь тем, что по максимуму выжимают деньги из туристов. Только так можно выжить. Значит, теперь она наплела какую‑то ерунду про фермера? Милая, с каких это пор мужчины на Бали советуются с женой, прежде чем заключить сделку? Я скажу тебе, в чем дело – этот парень наверняка готов продать ей хоть два аро, хоть сколько; они обо всем уже договорились. Но ей теперь захотелось весь участок. И она хочет, чтобы ты его ей купила.

Мне становится не по себе по двум причинам. Во‑первых, не хочется думать, что Вайан и вправду способна на такое. И, во‑вторых, мне ненавистна культурная подоплека слов Фелипе, которые попахивают колониальным превосходством белого человека и намеком свысока: «Чего ты хочешь от этих дикарей – они все такие».

Но Фелипе – не колонизатор, а бразилец. Он объясняет:

– Я сам вырос в нищете в Южной Америке. Думаешь, я не понимаю психологию людей, живущих в бедности? Ты дала Вайан столько денег, сколько она в жизни не видела, и у нее снесло крышу. Поставь себя на ее место – ты для нее чудесный благодетель, и это может быть ее последний шанс вырваться. Поэтому она хочет выжать из тебя по максимуму, пока ты не уехала. Да ты вспомни: четыре месяца назад у бедняги не было денег, чтобы покормить ребенка, – а теперь подавай ей роскошный отель!

– И что мне делать?

– Что бы ни случилось, не выходи из себя. Если рассердишься, потеряешь ее и пожалеешь об этом, потому что она – замечательный человек и любит тебя. Просто у нее такая тактика выживания, и лучше с этим смириться. Не надо думать, что она – плохой человек или что ей и детям не нужна твоя помощь. Но ты не должна позволить ей использовать тебя. Дорогая, я сто раз наблюдал такую ситуацию. Европейцы, долго живущие на Бали, рано или поздно делятся на два лагеря. Половина продолжают строить из себя туристов, восторгаются «этими милыми балинезийцами, такими улыбчивыми, такими любезными…» – и их обирают до нитки. Других же до такой степени выводят из себя постоянные попытки содрать с них деньги, что они начинают ненавидеть местных. И зря – ведь тогда они теряют всех своих замечательных друзей.

– Но мне‑то что делать?

– Ты должна вернуть себе контроль над ситуацией. Начать вести игру наподобие той, что она ведет с тобой. Пригрози ей чем‑нибудь, что подтолкнет ее к действию. Ты сама сделаешь ей одолжение: ведь ей нужен дом.

– Я не хочу вести никакую игру, Фелипе. Он целует меня в макушку.

– Тогда ты не сможешь жить на Бали, милая.

Наутро я придумываю план действий. Это просто невероятно: целый год я училась добродетели и изо всех сил старалась вести честную жизнь, и вот теперь собираюсь сфабриковать большую наглую ложь, соврать самой любимой моей подруге на Бали, почти сестре, которая… которая прочистила мне почки! Соврать матери Тутти!

Я иду в город, в лавку Вайан. Та бежит ко мне с объятиями. Но я отстраняюсь и делаю вид, что расстроена.

– Вайан, – произношу я, – нам надо поговорить. У меня серьезные проблемы.

– С Фелипе?

– Нет. С тобой. – У нее такой вид, будто она сейчас упадет в обморок – Вайан, – продолжаю я, – мои друзья из Америки очень сердятся на тебя.

– На меня? Но почему, детка?

– Потому что четыре месяца назад они дали тебе много денег на покупку дома, а ты его так и не купила. Они каждый день присылают мне письма и спрашивают: «Покажи нам дом Вайан! Где наши деньги?» Они начали думать, что ты украла их деньги и используешь для чего‑то еще.

– Я не крала!

– Вайан, – заключаю я, – мои американские друзья думают, что ты их… кинула.

Вайан разевает рот, точно ее ударили под дых. У нее такой обиженный вид, что на секунду я чуть было не отказываюсь от своего плана, чуть было не обнимаю ее и не говорю: «Это все неправда! Я все выдумала!» Но нет, я должна закончить дело. И похоже, мне удалось задеть ее за живое. Просто слово «кинуть» для балинезийцев имеет гораздо большее эмоциональное значение, чем любое другое в английском языке. Кидала – одно из худших оскорблений на Бали. В балинезийском обществе, где люди успевают кинуть друг друга десяток раз до завтрака, где обман превратился в вид спорта, искусство, привычку, отчаянную тактику выживания, назвать кого‑то кидалой в лоб просто немыслимо. Будь мы в Европе восемнадцатого века, это непременно спровоцировало бы дуэль.

– Милая, – у Вайан слезы на глазах, – я не кидала!

– Я знаю, Вайан. Поэтому я так расстроена. Пытаюсь объяснить своим американским друзьям, что Вайан не стала бы их кидать, но они мне не верят.

Она берет меня за руку.

– Извини, что из‑за меня у тебя такие неприятности, детка.

– Вайан, ты даже не представляешь, какие у меня неприятности! Мои друзья злятся. Они говорят, что ты должна купить землю прежде, чем я уеду в Америку. И что если ты не купишь землю на следующей неделе, мне придется… забрать деньги.

Теперь у Вайан такой вид, будто она не просто упадет в обморок, но откинет копыта на месте. Я чувствую себя самой отвратительной мерзавкой в истории человечества, запудривая мозги бедной женщине, которая к тому же явно не понимает, что у меня не больше шансов забрать деньги с ее счета в банке, чем лишить ее индонезийского гражданства. Но откуда ей знать, что я могу, а что – нет? Я же сделала так, что деньги как по волшебству появились на ее банковском счету, не так ли? Так почему бы мне теперь так же волшебно их не отнять?

– Милая, – лопочет она, – поверь, я найду землю сейчас же, не волнуйся, я найду землю очень быстро. Прошу тебя, не волнуйся… обещаю, через три дня все будет улажено.

– Ты должна это сделать, Вайан, – серьезно говорю я и на этот раз не притворяюсь.

Она действительно должна. Ее детям нужен дом. Ее вот‑вот вышвырнут на улицу. Сейчас не время для махинаций.

– Я еду к Фелипе, – говорю я. – Позвони, когда купишь землю. И я ухожу из дома подруги, чувствуя, что она смотрит мне вслед, но не оборачиваясь и не глядя на нее. И по дороге домой все время повторяю вот такую странную молитву «Прошу Тебя, Господи, сделай так, чтобы это оказалось правдой, что Вайан действительно пыталась меня обмануть». Потому что, если это был не обман и ей действительно не удается найти место для жилья, даже за восемнадцать тысяч долларов, нас ждут серьезные неприятности, и я понятия не имею, удастся ли Вайан когда‑либо вырваться из нищеты. Но если она обманывала меня, то это в некоторой степени лучик надежды. Это значит, что у нее есть хватка, что она способна выжить в нашем лживом мире. Я возвращаюсь к Фелипе. Чувствую себя просто отвратительно.

– Если бы Вайан только знала, какие коварные интриги я плела за ее спиной!

– Но эти интриги ради счастья и успешного завершения дела, – договаривает Фелипе за меня.

Через четыре часа – каких‑то жалких четыре часа! – в доме Фелипе звонит телефон. Вайан. Запыхавшаяся. Она хочет сообщить мне, что дело закончено: она только что купила два аро земли у фермера (чья «жена» неожиданно оказалась совсем не против разбить участок). Оказывается, не было никакой необходимости видеть магические сны, привлекать к делу священника, измерять степень злобности демонов… Вайан даже успела получить бумагу, подтверждающую собственность на землю, и сейчас держит ее в руках! И она нотариально заверена! Она также уверяет меня, что уже заказала строительные материалы, и рабочие начнут работу в начале следующей неделе, еще до моего отъезда. Я собственными глазами смогу убедиться, что дом строится. Она надеется, что я не держу на нее зла. И говорит, что любит меня больше, чем саму себя, больше, чем свою жизнь, больше, чем весь мир.

Я отвечаю, что тоже ее люблю. И что ждусь не дождусь, когда в один прекрасный день можно будет приехать в гости в ее красивый новый дом. А еще мне нужна копия документа на землю.

Стоит мне повесить трубку – как Фелипе говорит:

– Молодец.

Не знаю, относится это ко мне или к Вайан, но Фелипе открывает бутылку вина, и мы поднимаем бокалы за нашу дорогую подругу Вайан, владелицу участка земли на Бали.

А потом Фелипе говорит:

– Может, теперь поедем отдохнуть?

 

 

Mы едем в отпуск на маленький остров Джили‑Мено рядом с Ломбоком, следующим островом огромного, растянувшегося в длину индонезийского архипелага к востоку от Бали. Мне приходилось бывать на Джили‑Мено, и я хотела показать остров Фелипе, который раньше там не бывал.

Для меня Джили‑Мено – одно из самых важных мест на планете. Я впервые побывала здесь два года назад, во время первого путешествия на Бали по заданию журнала, когда мне поручили написать статью о йога‑семинарах. Закончился наш двухнедельный йога‑тур, после которого я чувствовала себя невероятно отдохнувшей, но я решила остаться в Индонезии подольше – раз уж меня забросило так далеко в Азию. Мне хотелось найти какое‑нибудь очень уединенное местечко и десять дней прожить в абсолютном одиночестве и тишине.

Четыре года, прошедшие после того, как я поняла, что мой брак разваливается, и до того дня, когда я наконец получила развод и стала свободной, были хроникой нечеловеческой боли. И мой приезд на этот маленький остров в полном одиночестве совпал с самым жутким периодом того темного времени. То было самое дно боли, самая ее сердцевина. Мой несчастный разум превратился в поле боя для враждебных демонов. И вот, решив провести десять дней одна, в тишине в дикой глуши, я обратилась к своим противоречивым, спутанным чувствам: «Нам всем придется пожить здесь вместе, в одиночестве. И мы должны научиться ладить, иначе все рано или поздно погибнут».

Со стороны может показаться, что я действовала твердо и уверенно, однако должна признать, что никогда в жизни мне не было так страшно, как тогда, когда лодка везла меня на тихий остров. Я не взяла даже книг – ничего, что могло бы меня отвлечь. Лишь я и мое сознание – лицом к лицу в чистом поле. Помню, ноги у меня дрожали от страха. Я вспомнила одну из любимых фраз моей гуру: «Страх – да кого он может испугать?» – и отправилась в путешествие одна.

Я сняла маленькую хижину на пляже за пару долларов в день, закрыла рот на замок и поклялась не открывать его, пока что‑то внутри меня не изменится. Остров Джили‑Мено стал местом, где состоялось мое главное слушание, открывшее правду и примирившее все стороны. Одно было ясно сразу я выбрала правильное место. Крошечный остров, идеальная чистота, песок, голубой океан, пальмы. Остров представляет собой идеальной формы круг, рассеченный одной‑единственной дорогой; обойти его по периметру можно примерно за час. Он расположен почти ровно на экваторе, поэтому суточные циклы здесь неизменны. Солнце восходит примерно в полседьмого утра с одной стороны острова и заходит в полседьмого вечера с другой – и так каждый день, весь год. На Джили‑Мено живут немногочисленные мусульманские рыбацкие семьи. Здесь нет ни одного уголка, откуда не было бы слышно океан. Машин и мотоциклов нет. Электричество подается от генератора и включается всего на пару часов после наступления темноты. Это самое тихое место, где мне приходилось бывать.

Каждое утро на рассвете я обходила остров по периметру и то же самое делала на закате. А остальное время просто сидела и наблюдала. Наблюдала за своими мыслями, эмоциями, за рыбаками. Мудрецы йоги говорят, что вся боль человеческой жизни происходит от слов, но и вся радость тоже. Мы придумываем слова, чтобы выразить наши переживания, и эти слова провоцируют те или иные чувства, дергая нас за собой, как собаку на поводке. Мы усваиваем те мантры, что повторяем про себя (я неудачница… у меня никого нет… я неудачница… у меня никого нет…), и становимся живым их воплощением. Но ненадолго перестав говорить, мы пытаемся освободиться от власти слов, прекратить задыхаться под их тяжестью, сбросить груз наших собственных удушающих мантр.

Потребовалось время, чтобы в моей голове наступила полная тишина. Даже закрыв рот, я обнаружила, что слова гудят в голове. Органы и мышцы, отвечающие за речь – мозг, горло, грудь, задняя часть шеи, – сохраняли остаточную вибрацию еще долго после того, как я прекратила говорить. Слова мелькали в голове искусственным эхом, как звуки и крики бесконечно отскакивают от стен закрытого бассейна, хотя детсадовская группа давно уже ушла. Чтобы шумовая пульсация затихла и мелькание прекратилось, понадобилось на удивление долгое время, – наверное, около трех дней.

А потом все стало выползать на поверхность. Состояние полной тишины освободило место для ненависти и страха, которые теперь могли свободно распоряжаться моим опустошенным сознанием. Я чувствовала себя, как наркоман во время ломки, билась в конвульсиях выходящего из меня яда. Много плакала. Много молилась. Это было тяжело и страшно, но одно я знала точно: я не жалела ни на минуту, что приехала сюда и что была здесь одна. Я знала, что должна пройти через это и должна сделать это в одиночку.

Кроме меня, из туристов на острове были лишь несколько парочек, приехавших на медовый месяц. (Джили‑Мено – слишком красивое и слишком оторванное от цивилизации место, чтобы приезжать сюда в одиночестве; лишь чокнутые способны на такое.) Я смотрела на них и завидовала их чувствам, но в то же время думала: «Сейчас не время для общения, Лиз. У тебя совсем другая цель». Я держалась подальше от всех. Люди на острове обходили меня стороной. Наверное, я их пугала. Весь год мне было очень плохо. Человек, который так долго мучился бессонницей, так сильно похудел, так много плакал в течение долгого времени, просто не может не выглядеть психопатом. Поэтому со мной никто не разговаривал.

Хотя нет, неправда. Кое‑кто все‑таки говорил со мной, причем каждый день. Это был маленький мальчик, один из тех ребят, что бегают по пляжам, пытаясь всучить туристам свежие фрукты. Ему было, наверное, лет девять, и, судя по всему, он был у ребят вожаком. Это был крутой оборвыш, я бы сказала – воспитанный улицей, да только улиц на Джили‑Мено как таковых нет. Воспитанный пляжем, наверное. Невесть как он великолепно выучил английский – должно быть, пока доканывал загорающих туристов. И приклеился ко мне как пиявка. Никто не спрашивал меня, кто я такая, никто меня не трогал, но этот неугомонный ребенок каждый день приходил на пляж, садился рядом и начинал допытываться: «Почему ты всегда молчишь? Почему такая странная? Не делай вид, что не слышишь, – я знаю, ты меня слышишь. Почему ты все время одна? Почему никогда не ходишь купаться? Где твой бойфренд? Почему ты не замужем? Да что с тобой вообще такое?»

Мне хотелось крикнуть: «Отвали, парень! Тебе что, поручили озвучить мои самые мрачные мысли?»

Каждый день я пыталась мило улыбаться и отсылать его вежливым жестом, но он не уходил, пока ему не удавалось меня вывести. А это случалось неизбежно. Помню, как‑то раз я не выдержала и наорала на него: «Я молчу, потому что пытаюсь достигнуть долбанного просветления, маленький ублюдок, а ну‑ка ВАЛИ ОТСЮДА!»

И мальчишка убегал смеясь. Каждый день, добившись от меня ответа, он убегал, заливаясь смехом. Я тоже обычно начинала смеяться – стоило ему скрыться из виду. Я боялась этого приставучего мальца и ждала встречи с ним в одинаковой степени. Это был мой единственный шанс посмеяться в действительно тяжелое время. Святой Антоний писал о том, как отправился в пустыню и принял обет молчания. В духовном путешествии к нему являлись всевозможные видения, и демоны, и ангелы. Пребывая в одиночестве, ему порой встречались демоны, похожие на ангелов, и ангелы, похожие на демонов. А когда его спросили, как же он отличал тех от других, святой ответил, что это можно понять, лишь когда существо покидает тебя, по возникающим ощущениям. Если после его ухода пребываешь в смятении, то был демон. Если на душе легко – ангел.

Кажется, я знаю, кем был тот малец, которому всегда удавалось меня рассмешить.

На девятый день молчания как‑то вечером, на закате я вошла в медитацию на пляже и так и просидела до полуночи. Я тогда подумала: «Сейчас или никогда, Лиз. – И обратилась к своему разуму: – Это твой шанс. Покажи мне все, что причиняет тебе боль. Позволь мне увидеть все это. Ничего от меня не скрывай». Постепенно мысли и горестные воспоминания подняли руки, встали, чтобы показать себя, и я посмотрела в лицо каждой мысли, каждой крупинке печали, признала их существование и прочувствовала их страшную боль, не пытаясь защитить себя. А потом обратилась к этой боли: «Все хорошо. Я люблю тебя. Я принимаю тебя. Войди в мое сердце. Все кончено». Я почувствовала, как боль, словно она была живым существом, входит в мое сердце, как в реально существующую комнату. Потом я сказала: «Кто следующий?» – и показалась следующая крупинка горя. И я снова посмотрела ей в лицо, прочувствовала ее боль, благословила ее и пригласила в свое сердце. Так я проделала с каждым горестным переживанием, которое когда‑либо возникало у меня, пролистав свою память на много лет назад, пока не осталось ничего.

И тогда я обратилась к своему разуму: «Теперь покажи мне свой гнев». И один за другим, все те случаи, когда я испытывала гнев, поднялись в моей душе и дали о себе знать. Несправедливость, предательство, утрата, ярость – передо мной встал каждый случай, когда я переживала их, один за другим, и я признала их существование. Я прочувствовала каждый из них полностью, точно в первый раз, и сказала: «А теперь войдите в мое сердце. Там вас ждет покой. Там вам ничего не грозит. Все кончено. Там только любовь». Это продолжалось часами, меня швыряло от одного мощного полюса противоположных эмоций к другому – в одну секунду ярость, пробирающая до самых костей, в другую – полное спокойствие, когда гнев проник в мое сердце, словно через дверь, улегся, свернувшись калачиком, рядом со своими братьями и перестал сопротивляться.

Потом наступило самое сложное. «Покажи мне, чего ты стыдишься», – спросила я у себя. Знали бы вы, какие ужасы я увидела тогда. Позорную демонстрацию всех моих неудач, лживости, эгоизма, зависти, высокомерия. Но я даже не дрогнула, наблюдая все это. «Покажи мне все самое худшее», – попросила я. И, когда я попыталась пригласить эти презренные качества в свое сердце, они застыли у двери, словно уговаривая: «Нет, ты не хочешь, чтобы мы вошли туда… Ты, что же, не понимаешь, что мы натворили?» А я ответила: «Нет, хочу. Хочу, чтобы даже вы вошли в мое сердце. Даже вам там будут рады. Не бойтесь.

Я вас прощаю. Вы – часть меня. Теперь можете отдохнуть. Все прошло».

Когда все закончилось, я ощутила пустоту. Ничто больше не раздирало мой ум. Я заглянула в свое сердце и увидела все то хорошее, на что способна. Я увидела, что мое сердце не заполнено даже наполовину, хотя я только что приняла и поселила в нем целый выводок убогих горбунов и карликов – мою печаль, гнев и стыд. Но мое сердце могло бы принять и простить намного больше. Его любовь была безграничной.

Тогда я поняла, что именно так Бог любит нас и принимает и что нет на свете никакого ада – он существует разве что в наших запуганных умах. Потому что, даже если один потрепанный жизнью и ограниченный человечек способен, пусть даже всего раз, на абсолютное прощение и принятие себя, представьте – нет, вы только представьте! – что может простить и принять Господь, чье милосердие не ведает границ.

Я также поняла, что мое сердце успокоилось лишь временно. Я знала, что не разобралась в себе окончательно, что ярость, грусть и стыд еще покажут свои головы, покинув мое сердце и снова поселившись в моей голове. Знала, что мне снова и снова придется избавляться от этих мыслей, пока медленно, но верно я не изменю всю свою жизнь. И что это будет тяжело и утомительно. Но тогда, на пляже, в темноте и тишине, мое сердце обратилось к разуму и поклялось: «Я люблю тебя, я никогда тебя не оставлю, я всегда буду охранять тебя». Это обещание выпорхнуло из сердца и повисло у меня на языке. Я задержала его на губах, чувствуя его вкус на пути от пляжа к своей маленькой хижине. Там я нашла чистую тетрадь, открыла ее на первой странице и лишь тогда раскрыла рот и позволила словам слететь с языка, освобождая их. Нарушив обет молчания, я взяла карандаш и записала на бумаге их колоссальный смысл:

«Я люблю тебя, я никогда тебя не оставлю, я всегда буду охранять тебя».

Это были первые слова, записанные в моем личном дневнике, с которым я не расставалась с той минуты, обращаясь к нему сотни раз за последующие два года. Я просила его о помощи и всегда находила ее, даже во время страшной депресии и паники. Один лишь этот дневник, проникнутый обещанием любви, помог мне пережить следующие годы моей жизни.

 

 

Теперь я вернулась на Джили‑Мено при совсем иных обстоятельствах. С моего последнего приезда на остров я успела исколесить весь мир, развестись, пережить расставание с Дэвидом, отказаться от антидепрессантов, выучить новый язык, посидеть у Бога на ладошке в течение нескольких незабываемых мгновений в Индии, поучиться у индонезийского мудреца и купить дом для семьи, нуждавшейся в крове. Я счастлива, здорова, в моей жизни наступила гармония. И главное – я плыву на этот чудесный тропический остров в компании нового возлюбленного родом из Бразилии. Не стану отрицать – подобный конец истории до абсурда напоминает волшебную сказку, он как иллюстрация мечты любой домохозяйки. (Я и сама об этом мечтала, много лет назад.) Однако что‑то мешает мне воспринимать происходящее в сказочно‑нереальной дымке, а именно – осознание правды, правды, которая за последние годы поистине сделала меня человеком: меня спас не прекрасный принц. Я сама организовала свое спасение.

Я вспоминаю дзен‑буддистскую мудрость, прочитанную однажды в книжке. Дзен‑буддисты говорят, что дуб вырастает благодаря одновременному участию двух сил. Есть желудь, с которого все начинается; семя, несущее в себе возможности и потенциал, из которого вырастает дерево. Это любому ясно. Но лишь немногие видят, что есть и другая сила – само дерево, которое так сильно стремится к жизни, что лишь с его помощью желудь оживает, лишь оно тянет росток наверх, желая вырваться из бездны, управляя процессом перехода от небытия к зрелой стадии развития. Если рассуждать таким образом, считают дзен‑буддисты, именно дуб является причиной возникновения желудя, который является причиной его возникновения.

Я думаю о том, каким человеком стала, о моей сегодняшней жизни, о том, что мне всегда хотелось быть таким человеком и жить именно так, освободившись от необходимости притворяться кем‑то другим, кем на самом деле не являюсь. Я думаю обо всем, что мне пришлось пережить, прежде чем я оказалась здесь, и задаюсь вопросом: не я ли (я имею в виду счастливую, гармоничную себя – ту себя, что сейчас дремлет на палубе маленькой индонезийской рыбацкой лодки), не я ли вытянула другую себя – ту, что была моложе, ту, кого раздирали смятения и противоречия, не я ли тянула себя вперед все эти тяжкие годы? Та я, что была моложе, и есть тот желудь, несущий потенциал, но кто, как не более мудрая я, уже выросший дуб, твердила все это время: «Расти! Меняйся! Развивайся! Присоединяйся ко мне там, где я стала уже полноценным, зрелым деревом! Ты должна вырасти и стать мною!» А может, это я, настоящая и полностью реализовавшаяся я, четыре года назад явилась к той молодой замужней девочке, плачущей на полу в ванной? Может, это я тогда с любовью прошептала на ухо той отчаявшейся девочке: «Иди спать, Лиз…» Заранее зная, что все будет в порядке, что рано или поздно мы соединимся здесь. Здесь, в этот самый момент. Где я всегда ждала в мире и спокойствии, ждала, когда же она придет и присоединится ко мне.

Фелипе просыпается. Мы весь день то просыпаемся, то снова засыпаем, друг у друга в объятиях на палубе рыбацкой лодки. Нас раскачивают океанские волны, светит солнце. И вот я дремлю, положив голову Фелипе на грудь, а он рассказывает, что во сне ему пришла одна мысль.

– Знаешь, Лиз, я должен остаться на Бали, ведь у меня тут бизнес, да и Австралия близко, а там живут дети, – говорит он. – Но мне нужно и часто ездить в Бразилию – там мы закупаем драгоценные камни, там моя семья. А ты должна жить в Штатах – ведь там твоя работа, родные, друзья… И я подумал: может, нам как‑нибудь попытаться устроить свою жизнь, поделить ее между Австралией, Америкой, Бразилией и Бали?

Я могу лишь смеяться, потому что в самом деле: почему нет? Эта идея настолько безумна, что вполне может и сработать. Кому‑то такая жизнь покажется полным сумасбродством и откровенной глупостью, но она вполне в моем стиле. И только так и следует поступить. Я уже чувствую, что мне такая жизнь знакома. И мне нравится поэтичность такой жизни. Я имею в виду, в прямом смысле – после того, как потратила целый год на отважные исследования стран на букву «И» и собственного Я, Фелипе предложил совершенно новаторскую концепцию путешествий: Австралия, Америка, Бали, Бразилия – А, А, Б, Б.

Это похоже на классическое стихотворение. На пару рифмующихся строк.

Маленькая рыбацкая лодка бросает якорь у берега Джили‑Мено. На острове нет пристани, поэтому приходится закатывать штанины, прыгать в воду и идти вброд сквозь прибой на собственных ногах. Это совершенно невозможно сделать, не промокнув и не напоровшись на кораллы, однако усилия не напрасны – ведь здешние пляжи прекрасны и не похожи ни на один в мире. И мы с моим возлюбленным снимаем шлепанцы, навьючиваем на себя наш немногочисленный скарб и готовимся вместе перепрыгнуть через борт, прямо в море.

Знаете, что странно: Фелипе говорит на всех самых романтичных языках мира, кроме итальянского. Но я все равно говорю ему, прежде чем прыгнуть:

– Attraversiamo.

Давай перейдем на ту сторону.

 

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-16 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: