Усов Д.А., ииб-401-о
Не секрет, что перестроечное время отличалось достаточно высоким уровнем политической мобилизованности советской общественности. Страна, как витязь, стояла на распутье; а перемены, влекомые богатырской стопой, обещали быть грандиозными и судьбоносными. Отсюда возникал известный нам массовый интерес к отечественной истории, характерный для 1980-х гг. Неслучайно именно журналисты, став рупором современности, превратились в своеобразных звёзд и законодателей интеллектуальной моды. Журналы превратились в арену для исторических дискуссий. А центральные сюжеты прошлого – в предмет дум самого заурядного советского товарища. Так, тамошние звёзды, мотивируя историческую науку своими запросами, оказывались в авангарде символических сил, ответственных за формирование исторической проблематики. Историкам приходилось поспевать за разгоряченной кузницей культурно-политических трендов, спускаемых с перестроечных передовиц.
Обращение к данному контексту вовсе не случайно. На примере первого фильма о жизни Н.М. Карамзина, предложенного для нашего анализа, мы видим его влияние. Вместе с тем, сам фильм как историографический источник предстаёт скромным, но всё же зеркалом, в котором мы видим ценности, проблемы и вопросы, одолевавшие самые лучшие и самые обыкновенные умы своей эпохи.
Так, Н.М. Карамзин для автора периода перестройки, конечно, прежде всего – историк. Здесь упоминается, с Карамзина, мол, началось создание русской прозы. Но упоминание это так эфемерно и застенчиво. Так скоротечно. Главное, к чему ведёт закадровый голос, что зачинатель русской прозы был «архивным первопроходцем». Он обладал критическим умом и без особого стеснения мог им воспользоваться, обратившись к политическим промахам Екатерины II и Александра I. Очень символично для времени, занятого перечислением «промахов» Сталина и поиском «правильного» прочтения Ленина. Так, Карамзин обладал всеми необходимыми для историка атрибутами: у него был чёткий взгляд на прошлое и настоящее, а в критике взглядов декабристов мы видим и некоторое видение будущего; он был уравновешенным, спокойным, чуть не холодным, рациональным и крайне трудолюбивым. Кажется, будто вся динамика фильма разливается в такт перечисленным качествам русского историка. Монтаж спокоен, медлителен, переходы плавны, кадры тягучи. Рационален взгляд учёного на вещи, рационален и монтаж, рациональна и вся картина. Также – говорит монотонный, но приятный закадровый голос, – Карамзин, по меткому сравнению Пушкина, подобен Колумбу, открывшему России её историю. Таков его главный вклад в развитие отечественной исторической мысли. Таков и образ Карамзина, образ учёного, открывателя и мыслителя.
Несколько иной образ мы наблюдаем в картине постсоветского периода. То ли из-за общего разочарования тем маршрутом, который избрал наш витязь, то ли в силу определённой логики времени, с характерной для последнего политической пассивностью большей части населения, но Н.М. Карамзин из историка превратился, главным образом, в литератора. Успехи историка проходят почти незаметно, былой акцент на них исчезает, в центре внимания – литературная жизнь и так влияющие на неё семейные тяжбы. Образ Карамзина стал более живым. Былая флегматичность учёного обернулась в меланхоличность тонкой натуры писателя! А его холодность оказалась следствием семейной трагедии. Вдруг обнаруживаются пороки, – а как же без них? Ведь они свойственны каждой сложноорганизованной и утончённой творческой личности. Если у Достоевского главным пороком была страсть к рулетке, то у Карамзина изъяном молодости оказывается карточная игра. Карамзин здесь уже не такой рационалистичный, а об общем отходе к иррационализму в понимании историка будто лишний раз напоминает новый стиль монтажа. Резвый и динамичный, прерывистый, судорожный и почти что волнительный. Эффект творческой неопределённости и особой поэтической неуравновешенности усиливает неровный и интригующий закадровый голос, порой интонирующий до того неуместным образом, что кажется, будто он предлагает очередную «жёлтую» сенсацию. Добавьте сюда все эти новомодные эффекты, виньетки, фильтры. Вместо отрешённой созерцательности, которой мог похвастаться фильм советского времени, мы видим бурю, вихрь, экстаз. Одним словом, какую-то судорогу. Из всего этого дионисийства рождается центральная мысль: главная заслуга Карамзина – в создании современного литературного языка.
Как трактовать подобные кардинальные изменения в образе историка-писателя-поэта? По всей видимости, есть резон говорить о влиянии уровня вовлечённости населения в политику. Вместе с тем, возникает соблазн объяснять все акценты на исторической деятельности Карамзина в других постсоветских фильмах своего рода инертностью, влиянием перестроечного отношения к историку. Или, к примеру, характером отдельных авторов той или иной картины. Так или иначе, представленный выше анализ образа Карамзина на материале двух фильмов свидетельствует о некоторых сдвигах в общественных настроениях. Продукты культуры не обитают в воздухе. В каждом можно обнаружить специфические для своего времени ценности. В 1980-е такие ценности находили соответствующий отклик в обращении к истории, сейчас же в определённом отношении историю, судя по всему, заменяет литература.