Несколько городов, десяток водителей, про которых потом обязательно будут рассказываться байки, пару-тройку ночей в неудобных позах и вот оно – винище зимнего курортного города. Первая вещь, которую мы делаем – покупаем вино, вторая – идём на море и пьём вино.
Который раз в дороге возникает желание сделать фотографий, написать заметок, но мы гоним эти мысли от себя. Эти мысли наша ломка. Когда-то панки протестовали против режима, потом всё скатилось в мейнстрим и они стали протестовать против серости будней и окружения, теперь серость окружения заменили на поток путешествий, в которых люди якобы черпают просвещение. Нахуй гордость, я жалок, посмотрите на меня, я борюсь с собой и стану выше вас. Я Д’артаньян, а вы даже не мушкетёры, вы так, чуваки на фоне моей огромной шляпы и потёртого седла. Даже моё седло скрипит интереснее, чем вся ваша жизнь без путешествий. Но суть в том, что быть серым профессором 60 лет в одном университете куда сложнее, чем убежать от себя далеко-далеко, где тепло и нет забот кроме “поспать-поесть”. Потому что профессор 60 лет справляется со своим дерьмом в голове и находит решение проблемы в своём повседневном окружении, он настоящий гений мысли, раз может существовать и быть полезным хоть кому-то. А вы? Что вы сделали, чтобы быть полезными? Уничтожать кислород, чтобы привести атмосферу к её естественному углекислому состоянию – это так себе подвиг. Кто ты без костюма? Может быть миллионер? Филантроп? Гений? Найти кров и пропитание – это всё что ты можешь? Дождевой червяк тоже может всё это делать, но у него даже нет лёгких, чтобы вдохнуть, у него даже нет мозга, чтобы осознать это.
Мы с Сидом шли по набережной, раскидывая слова в морозную тишь, наблюдали чаек, сновавших всюду и даже чуточку больше. Сбоку, совсем рядом с нами урчали, как коты, волны зимнего моря, а мы шли, и шаги наши были пьяны, пьяны свободой, усталостью и немного вином. Я думал о том, как хорошо здесь и сейчас, как хорошо быть в том месте, в которое я хотел попасть, чувствовать себя частью того места, которое недавно на кухне казалось абсолютно недоступным. Я видел свои ноги, несшие меня вперёд, в направлении севера. Я поворачивал голову в сторону моря и видел свои маленькие дела, маленькие свершения, которые ничего не значили для большого моря, которое зимой выглядит сердитым и недовольным, хотя на самом деле ему просто холодно. И вся та безумная его рябь и волнение, есть ни что иное как зябость и мурашество.
Сид брёл неподалёку, в его руках была камера, и он всё пытался поймать тот самый кадр, который отразит эмоцию, атмосферу или что-то там ещё про настроение. Кадр, который можно будет показать знакомым в надежде на понимание. Но проблема в том, что как бы он ни старался, но передать всё и сразу невозможно, нельзя передать всю палитру ощущений от чего бы то ни было, так как восприятия, его и наблюдателя, всегда разные, а, следовательно, видеть на одном и том же фото, они будет разные вещи. Я не люблю любую форму искусства именно за это. Я люблю любую форму искусства именно за это. Я есть момент, моё видение момента есть другой момент, попытка увековечить мгновение – ещё один момент, все они связаны, но все они строго дифференцированы и уровни их существования не позволяют им слиться в один единый порыв, который уверенным посылом донесёт настоящую идею, до востребования.
На набережной сидела девушка. Ноги её были сложены по-турецки, в руках она крутила бутылку портвейна. Волосы развевались на ветру и лезли в лицо, она нехотя скидывала их резкими движениями. Ладони натягивали рукава свитера на себя, пытаясь не мёрзнуть, но ветер брал своё, они были мертвенно белые. Волны разбивались о плиты и окутывали девушку облаком брызг, создавая вокруг неё причудливую оболочку. Спокойствие и невозмутимость данного персонажа вызывали во мне благоговейное восхищение, заставляли меня увлеченно наблюдать за ним.
- Осторожней! – я налетел на Сида, который присел на корточки, чтобы запечатлеть на фото эту невероятную девушку.
- Извини.
Мы с Сидом подошли ближе. Мы пили вино. Мы посмотрели на девушку, а она на нас. Мы начали беседу, в которой не было слов. Мы сели на край набережной, нам было тепло, нам было хорошо. Она поведала нам историю своего разговора с морем, мы не поверили. Она не обиделась, а просто продолжила неосязаемый диалог.
Море шумело и ворчало. Потоки воды продолжали истово терзать волнолом. Пены было столько, что хватило бы намылить всех бегемотов в мире. Нас стало трое, я, Сид и девушка с набережной. Её звали Соу. Она жила в этом прибрежном городке уже тысячу лет и всегда приходила поговорить с морем. По её словам, а точнее сказать, жестам и интонациям, казалось, что ей на самом деле тысячу лет. Она как будто шаман, говорящий с духами, говорила со всем, что её окружало. Слова, звуки, движения, исходящие от неё, действовали на меня как откровения. Я понимал, что нельзя терять голову, но это было выше моих сил. Я пропал.
Когда я влюбляюсь, я счастлив и у меня мокрые штанишки. Для меня из мира исчезают все негативные вещи, и остаются только чувства полного, неотвратимого погружения в судьбу другого человека, в его шаги, слова, брошенные окурки и даже хлюпанье мокрых ботинок. Мой внутренний ребёнок пробуждается ото сна и начинает диктовать мне своё наивное восприятие окружающей действительности. Бабочки в животе, лёгкость на кончиках пальцев, воздушная походка, окрылённые мысли, приосанившиеся поступки, всё, что я делал, делаю и хочу сделать, становится дурацкой рутиной, мне хочется вдохнуть бесконечность и выдохнуть ангельскую пыль в преобразившийся до неузнаваемости мир. Дрогнувшие ниточки моей души создают глобальное потепление моего сердца и заставляют костёр пылать, а всех хиппи подвинуться от него подальше к лесу, дабы не сгореть заживо.
- Где вы остановились?
- Нигде.
- Тогда вы остановились у Соу, у меня найдется закуток для двух путников издалека, я даже приготовлю вам чаю, а вино оставим на потом. Вы же знаете, что всё вино этого приморского городка только для вас двоих и немножечко для меня, так что вам не о чем беспокоиться.
- А ты часто принимаешь у себя гостей?
- Вы будете первыми незнакомцами, во всяком случае, до тех пор, пока мы не разделим крышу над головой, а потом мы станем добрыми приятелями.
- Это, прям, круто. – улыбается Сид.
- Это, прям, замечательно. – улыбаюсь я.
И вот мы сидим на ковре, пьём чай, слушаем Саймона и Гарфанкела. Я смотрю на Соу, я не могу оторвать восторженный взгляд от неё. Она прекрасна. Её извивающиеся движения в ритме музыки увлекают меня дальше и дальше, запутывают клубок мыслей и чувств, заставляют тонуть и задыхаться, отрывают конечности и дематериализуют основы моего я.
В такие эгоистичные моменты я забываю о Сиде, я знаю, что он есть, но я не знаю, что с ним происходит, чувствует ли он то же, что и я, также ли он захвачен чувствами безграничной любви как и я. Может быть он ощущает себя лишним, может быть он ощущает себя уставшим, может быть эта химия Соу – это совсем не так просто и совсем не про нас. Вечер тонет в потоках космического транса, который плавно перетекает в серый дым, заволакивающий всё вокруг и превращаясь в несвязные, но очень-очень крепкие сны.
Кромешная тьма. Глаза открыты, глаза закрыты – никакой разницы. Только такие мелкие звёздочки-точки мерцают во мраке, то ли на обратной стороне моих век, то ли в темноте помещения где я сейчас есть. Что вы видите, когда закрываете глаза? Это похоже на треугольники, на круги или, может быть, квадраты? В полной темноте невозможно осознать проснулся ты или нет. Невозможно увидеть что-то или нащупать, чтобы быть уверенным, что это точно реальность или точно не она.
Я хочу зацепиться за что-нибудь, чтобы построить систему координат, найти какую-то точку опоры, но её нет, как и всегда в жизни, ты ищешь что-то, чтобы опереться и только это не даёт тебе упасть, будь то мечта или цель, будь то реальный человек или какая-то эмоция, но в конечном счете можно опереться на объект, который есть только в твоём воображении. Я не хочу падать, я хочу идти по пути дао, идти так, как следует мне настоящему, мне сегодняшнему, потому что нет ничего иного, кроме меня сейчас. И даже я сейчас могу быть поставлен под сомнение, но это слишком, особенно для человека, который не может понять спит он или бодрствует. Хотя это тоже забавно. Ведь какая разница: сплю я или бодрствую? В конечном итоге я могу думать, а значит быть, Слава Рене Декарту!
Глаза не привыкают, уши не слышат, только руки и ноги шарят по простыне и пытаются что-то нащупать. Я совсем забыл про обоняние, проклятый гайморит, проникший в мой организм в мою бытность жителем северных городов, отучил меня ориентироваться, полагаясь на свой нос. Запах женщины, как бы я хотел его ощутить именно сейчас, тот самый возвышенный Аль Пачино в одноименном фильме, ах.
Шаги, я услышал где-то лёгкие прикосновения стоп к деревянному полу. Или почувствовал колебания от этих шагов, точно сказать сложно, я же сплю наяву или бодрствую во сне, я так и не определился. Определённо можно сказать, что это могла быть только Соу.
- Пойдем. – прошептала она откуда-то из непроглядной черноты.
- Я ничего не вижу.
- Я тоже, просто иди за мной.
Я встал и пошёл на шёпот, медленно, чтобы не споткнуться, вытягивая перед собой левую руку. Через несколько мгновений ладонью я уткнулся в плечо Соу, теперь я не один в этом мраке безумной темени.
- Я хочу отвести тебя в одно прекрасное место, где тебе определённо понравится.
- Почему мы не пошли туда до того, как легли спать или по утру?
- Это не совсем простое место, можно сказать – это место силы, особенно, если ты фанат Кастанеды.
- Я фанат Кастанеды, я даже набил тату с Доном Хуаном в своих мечтах.
- Что ж, тогда мы пойдём в место силы, но ты сам понимаешь, что пойдём мы туда только вдвоём и молча.
- А портвейн?
- Что с ним?
- Мы возьмём его с собой?
- На дне бутылки можно искать ответ только на один вопрос: как быть счастливым? А в месте силы не задают вопросов, там знакомятся.
- С кем?
- С собой, конечно.
- Мне кажется, я довольно хорошо себя знаю и поэтому хочу взять портвейн.
- Хорошо, пусть так.
Я нащупываю правой рукой дверной проём в кухню, затем беру со стола начатую бутылку портвейна и возвращаюсь к Соу. Она стоит там же, она так же невидима, как и всё вокруг меня, она так же бесшумна, как и всё вокруг меня, только слабый звук её дыхания обозначает её присутствие.
- Можно я возьму тебя за руку? - я боюсь, что в такой темноте не смогу верно идти за ней, полагаясь лишь на слух.
- Конечно. – Соу берёт меня за руку, и мы начинаем свой маленький поход к месту силы.
Выбравшись из-под крыши, мы оказались под звёздным небом, слегка затянутым тучами, но всё же свет появляется в моих глазах. Теперь можно различить силуэты и очертания разных объектов. Я вижу, что у Соу распущены волосы, я чувствую, что её рука горяча, я почти уверен, что её дыхание не ровное, но из-за шума шагов я не могу быть в этом уверен. Чёрт, как же я люблю такие таинственные штуки, без лишней наигранности, когда просто есть то, что есть и разница сна и реальности лишь только в том, что сон будет куда сложнее вспомнить утром.
Мы идём сначала по тропинке, по полю, затем начинаем подниматься по склону холма, никакого ветра, никакой луны, только редкие звёзды проглядывают из-за туч и где-то далеко-далеко пронзительно кричит тишина моря. Пологий склон сменяется горной тропой, где-то даже приходится пригибаться и полуползти, чтобы не упасть. Мы идём и пути нет конца. Хочется говорить, но портить атмосферу не хочется, тем более, что Соу сказала, что надо идти молча, ну как это сон и если заговорить, то всё это рухнет и я проснусь, а я очень хочу узнать, что там на месте силы. Может быть это место силы – это то самое место, к которому я должен был прийти в этом путешествии, может быть не только я, может быть именно там сидят у костра мои девять хиппи и ждут, когда же Соу приведёт меня, чтобы проникнуться на откровения ночного разговора.
Мы всё идём и идём, счёт времени утерян, если оно вообще сейчас есть. Извилистая тропинка сменяется крепко сложенной каменной лестницей. Мы уже близко. В груди появляется какое-то невероятное ощущение предвкушения. Словно ты собираешься с духом, чтобы прыгнуть со скалы в морскую пучину или шагнуть из самолёта с парашютом за спиной. Ноги слегка подкашиваются, ладошки потеют, кровь пульсирует в венах, а дыхание начинает сбиваться. И вот лестница заканчивается, и мы оказываемся на ровной площадке. Кругом всё ещё темно, но каким-то семидесятым чувством я ощущаю простор вокруг этого места, я как бы вижу горизонт, который сокрыт пеленой мрака, я словно трогаю этот мрак, и он становится продолжением моих рук.
- Мы пришли, присаживайся. – Соу подводит меня к лежащему стволу дерева.
- Здесь очень необычно.
- Что ты чувствуешь?
- Я не знаю, как это описать. Мне кажется, что если сейчас найти слова и с их помощью задать вопрос, то это будет правильный вопрос. Тот самый вопрос, который ты боишься себе задавать, потому что уверен в отсутствии ответа.
- Правда это восхитительное ощущение?
- Да, как будто ты стоишь у истоков Вселенной и хочешь спросить всё и сразу, но не знаешь, как с ней общаться.
- Ха, значит я не ошиблась. Давай просто посидим здесь и покурим.
Мы закурили. Тьма поглотила дым, дым поглотил нас. Никакого ощущения маленького себя по сравнению с окружающим миром, никакого ощущения просветления, ничего такого, что обычно описывают в разных книжках и кинолентах. Всё слишком простое и отсутствующее, но не отстраненное. Как будто инопланетяне прилетели на Землю и пытаются общаться с людьми, но из-за непонимания структуры привычного для каждого из видов общения не могут ничего поделать, просто стоят на пороге какого-то большого открытия и топчутся на месте, потому что ключа от входной двери никогда не было и не будет, потому что дверь разделяет вещи, которые не могут быть здесь и сейчас одновременно.
- Ты часто сюда приходишь?
- Нет.
- А почему? Это же невероятное место, здесь ты точно есть.
- Здесь ты меняешься. Каждый раз ты оставляешь что-то и получаешь что-то взамен, но что, сказать невозможно, потому что это что-то проникает в тебя настолько глубоко, что ты уверен, что оно всегда было в тебе, но ощущение перемен остаётся.
- И тебе не страшно от этого?
- Очень.
- Тогда почему мы здесь?
- Смотри, вон туда. – ладонями Соу поворачивает мою голову.
Я смотрю и вижу темноту. Ничего кроме темноты. Слышу тишину, ничего кроме тишины. Я сижу и смотрю, и слушаю, и принюхиваюсь. И вот, спустя какое-то время, если оно вообще сейчас есть, я начинаю ощущать вдалеке, близко-близко к горизонту небольшой остров в море. На острове как будто горит костёр, небольшой такой, буквально из пары-тройки поленьев, а вокруг костра кто-то сидит. Это люди. Они сидят ровным кругом, в руках у них, кажется, барабаны, как жаль, что часть из них сидит ко мне спиной и я совершенно точно не узнаю кто это, а ведь часть из них я знаю, тех, кто сидит ко мне лицом. Это мои хиппи, мои девять хиппи. Они все там, за дверью в другую Вселенную, за гранью моего мира, в своём, другом мире, который никогда не соприкоснется с моим.
- Давай тоже разведём костёр?
- Зачем? – удивляется Соу.
- Ну как же, ведь у них там есть костёр и они сидят возле него, и я их вижу, пусть и они увидят нас. Может быть они, так же как и мы сейчас, сидят в месте силы и вглядываются, вслушиваются, принюхиваются, но ничего не ощущают, потому что у нас здесь темно, а у них костёр.
Я обламываю ветки от поваленного ствола, складываю их вместе, поджигаю. Огонь медленно начинает разгораться и обволакивать ветки своими языками. Невероятно, как обычные вещи воспринимаются в такой обстановке, в таком странном месте. Огонь всегда был чем-то невероятным для меня, когда ты сидишь и наблюдаешь, как разноцветные яркие куски пламени вырываются и улетают куда-то, а затем словно пластичные детали возвращаются обратно к углям, чтобы снова возродиться и воспарить.
Огонь рассеивает мрак, далёкий костёр исчезает. Глаза больше не могут видеть сквозь тьму, теперь есть только костёр, который забирает всё внимание на себя.
- Эх, это была плохая идея, теперь я не вижу их.
- Но может быть они теперь видят нас? – обнадёживает Соу.
- Конечно, ведь в этом и был весь смысл этого костра. Знаешь, когда мне было лет пятнадцать, я придумал себе цель жизни или, правильнее сказать, мечту жизни.
- Какую?
- Я решил, что было бы круто умереть в двадцать семь лет. Я подумал, что такая мечта – это будет отличный повод торопиться жить, торопиться сделать что-то большое, узнать что-то важное и понять что-то стоящее.
- И как, получилось?
- Сейчас мне двадцать с небольшим, и всё что я понял, так это то, что глупо торопиться. Глупо ждать чего-то или о чём-то жалеть, ведь в сущности мы приходим в этот мир, чтобы увидеть его многогранность, пропустить его через себя и набить тату на предплечье нашей души, чтобы затем отправиться куда-то дальше, за следующим эскизом.
- Красивая теория, только какая-то детская.
- А я по-твоему взрослый?
- Я этого не говорила.
- До этого вечера мне казалось, что смысл жизни в том, чтобы прожить её бесконечное число раз, каждый раз по-разному, использовать все возможности, реализовать их и прийти в начальную точку, замкнуть круг или что-то около того. Но сейчас мне так не кажется.
- Почему?
- Это место заставляет меня осознавать, что как бы красива ни была моя теория и как бы верна ни была моя прошлая догадка, но я не могу её проверить и подтвердить, я могу лишь принять её в какой-то момент времени и надеяться, что она даст мне желание следовать за ней как можно дольше, пока я не умру или не придумаю что-то новое.
- Это очень грустно и тебе не стоит сейчас об этом думать. Ведь ты видел что-то важное во мраке, ведь ты узнал тех людей у костра, ведь это не просто так, я привела тебя сюда. Хотя я, честно говоря, сама не знаю наверняка почему привела тебя сюда.
- Кстати об этом, ведь эта случайность не случайна.
- Эта случайность не случайна.
- А почему только меня, почему мы не взяли с собой Сида, ведь он тоже мог бы здесь что-то понять?
- Кого?
Лёгкий холодок пробежал у меня по спине, как бы банально это ни звучало, ноги налились кровью, руки стали тяжёлыми как железобетонные блоки. Мир трезвых рассуждений и здравых мыслей пошатнулся и с грохотом рухнул. Твой друг Сид, твой друг-хиппи Сид, который всегда ходил с тобой в походы и вёл бесконечные разговоры у костра за жизнь. Тот самый Сид, с которым мы когда-то чуть было не утонули, перевернувшись на лодке посреди озера. Как такое может быть? Нет, это просто такое место силы, которое мне снится и Соу тоже снится, просто я устал с дороги и в голову набилось всякой чепухи, к тому же мы пили портвейн, да и вообще, я же не смог решить: сплю я или нет.
- Эй, ты меня пугаешь, не шути так, не надо.
- Да, прости, больше не буду. Ответь мне честно: твоё путешествие к зимнему морю – это попытка найти себя или бегство от найденного себя ранее?
- Хм… Моё путешествие – это просто средство от всего. Когда ты не знаешь причин своей жизни, когда ты не знаешь цены своих поступков, когда ты не хочешь верить в то, что происходит вокруг. Это попытка закрыть глаза, заткнуть уши, зажать нос, остановить сердцебиение, химические реакции и просто замереть.
- Зачем замереть?
- Чёрт знает, может быть, чтобы осознать каково это – когда просто ничего и никак.
Мы посидели ещё какое-то время и, забывшись, побрели в темноте обратно, в кроватку, чтобы уснуть и проснуться уже утром, когда ничего такого не может произойти, когда есть только солевые отложения в уголках глаз, растрёпанные вихры на голове и много-много следов одеяла на коже.
Угрюмое что-то с чаем.
Бывает, просыпаешься и не понимаешь с какой стороны дверь, а где окно. Да и глаза ещё не открыл, не знаешь: сколько тебе лет, где ты и что вокруг сейчас происходит? Такое пограничное ощущение между сном и реальностью. Вот эти несколько мгновений – они прекрасны. А прекрасность их именно в том, что они переносят тебя, допустим, на 10 лет в прошлое, где ты собираешься идти в школу на контрольную работу по географии. Или переносят тебя просто в другой город, где ты жил когда-то давно и уже совсем не помнишь: как это жить в Н-ске? Это, кстати, тоже очень забавно, что ты можешь кому-то рассказать о том, как жили люди в каком-то городе тогда, когда ты там был. Почувствуй себя учебником истории – ври о том, как это было хорошо или плохо, искази прошлое своим сегодняшним восприятием мира.
А кругом реальность парит утренним смогом, обволакивает духотой понедельника и заставляет думать и воспринимать. И вот это искажённое восприятие: сначала сна, затем пограничного состояния, а потом пробуждения – они все чертовски отличаются, а надо выбрать одно и повесить на него ярлык – реальность. В сущности, любое из этих состояний будет реальным, потому как мы сами, выбрав начальные параметры, определяем свою реальность. У меня на этот счёт есть замечательное упражнение, называется – “Я Убил Джона Леннона до полудня”. Зачем убил? Выбрал реальность с начальными данными, где Джон мёртв и живёшь сегодня здесь. Вроде глупость, но, когда ты практикуешь глубокое погружение в свои сновидения, стоит определять для себя даже такие простые истины. Ну или вспомнить фантастический фильм “Начало”, там ребятки крутили тотемные вещи, чтобы понять – спят они или бодрствуют, не скажу, что всё так на самом деле, но иногда недостаточно просто посмотреть на свои руки и осознать, что ты спишь или бодрствуешь, иногда реальность более сложная штука, либо сон весьма реален.
- Куда сегодня?
- Пока не знаю. – мой спутник по сути ещё не проснулся.
- Давай разузнаем, что здесь есть в округе, было бы круто найти пару великов и покатать на них по серпантинам.
- Угу.
- Что это?
- Домашние штанишки.
- Я вижу, что это, зачем они тебе с собой?
- Ну как же, это те мелочи, которые создают уют, ты одеваешь домашние штанишки и сразу чувствуешь себя немного дома, потому что дом – это где тебя ждут, пусть не кто-то конкретный, а хотя бы штанишки.
Сид смеётся, а смех у него заразительный, и вот мы стоим вдвоём я в штанишках он без и смеёмся и этот невнятный сонный кумар рассеивается и обволакивается домашним уютом.
Мы одеваемся, точнее Сид одевается и идём пить чай. На кухне никого нет, видимо, Соу ещё спит. Знаете, я люблю чай, в своё время я выпил целый бассейн чая ведя неспешные беседы у костра, на кухне или где-нибудь ещё, был такой пунктик – пить чай и болтать. И Сид непременно был мои чайным партнером, мы могли за вечер выпить ведро чая и начать второе. Серьёзно, я не шучу, десятилитровое ведро чая за вечер. Рецепт прост:
1. Интересная беседа.
2. Абсолютная изоляция от цивилизации, будь то поход в горы-на реку или просто вылазка в глухую деревню к бабушке.
3. Невероятное желание сидеть и пялиться на костёр или звёзды.
4. 100 грамм листового чая на ведро.
Как правило подобные чаепития происходили вечером или глубокой ночью, потому что все дела окончены, а спать ещё рано или просто влом, так что сесть и поболтать об инопланетянах, смысле жизни, будущих переживаниях или банально рассказывать друг другу страшные истории весьма и весьма классно. Но сейчас утро, к тому же солнечно, а значит мир открыт тебе, а ты невольно должен открыться ему, если не сейчас, то когда? Поэтому мы просто заварили по чашке чая и сели трескать сушки.
- Пойду, пройдусь, - отчеканил я.
- Давай, а я ещё вздремну.
Иногда просто что-то стрельнёт, кольнёт и ты, полагаясь на интуицую, идёшь куда-нибудь, чтобы просто. Хотя совсем не просто. Но вдруг это тот самый зов, который тебя приведёт к чему-то важному и именно сейчас надо его не упустить.
Дождь. Зимой такое бывает. Затянутое небо, мокрые ботинки, мокрая куртка, мокрые дороги, мокрое всё. От серости кругом становится не уютно, угрюмо. Мысли начинают путаться, надумываться. Появляется ничем необоснованная тревога, а в дороге это очень неприятно. Стучащее чувство в груди, которое делает меня рассеянным, раздражительным, маленьким и жутко неуверенным в грядущих делах, будь то поиск ночлега, приключений или ещё чего-то жизненно важного. Такое чувство, когда ты хочешь убежать от всего неприятного и нового, спрятаться где-нибудь под одеяло и заснуть, чтобы утром Новый год и всё уже хорошо, кругом люди, готовые прийти на помощь, поддержать, рассмешить или просто поболтать, обнять или дотронуться до твоих веснушек. Всё, что угодно, лишь бы не быть одному и не тянуть все проблемы на себе, лишь бы убраться с этой сраной дороги, оказаться в знакомом до хруста пальцев месте, пить знакомое до хруста на зубах вино и травить унылые истории. И вот это ключевой момент необдуманных путешествий, сейчас я либо сломаюсь и всё брошу и убегу, либо соберусь и отправлю свою внутреннюю хиппи, маленькую девочку, в сад, собирать апельсины и насвистывать огородные песенки. Безусловно, проявить характер очень и очень по-взрослому, но это каждый раз сложно и никак не входит в привычку, сколько бы раз я не проворачивал подобные манипуляции. Казалось бы, тревога уже стала верным спутником всех путешественников и бороться с ней довольно привычно, но каждый раз меня ломает. Каждый раз я хочу ничего не чувствовать, заиметь каменное сердце или хотя бы стальную волю, но я мал и глуп, а мир вокруг меня суров и несправедлив, поэтому мне остаётся только бороться и надеяться на победу.
И вот мой хиппи “маленькая девочка” обозначил своё присутствие и нагло заявил: хочу в кровать, хочу в тёплый дом и сухие тапки, а все кругом злые и, кажется, сейчас произойдёт что-то очень-очень печальное. Я закуриваю папиросу. Увы, расхожее мнение, что сигареты успокаивают, всего лишь мнение, которое не является правдивым, особенно, в таких случаях как этот. Расслабленность, которая приходит после папиросы ослабляет мою волю, позволяет страхам выбраться из всех уголков моего изворотливого умишки и заставить меня переживать ужас и страх всего, во что я так упорно пытаюсь вляпаться. Хорошо ещё, что просто тревога, без этого безумного желания сделать кучу важных вещей, которые непременно изменят мою жизнь к лучшему, к светлому. Такое желание, делать-делать-делать что-то очень-очень важное и обязательно сейчас, сию минуту, когда я просто начинаю накидывать идеи, оторванные от реальности, пытаясь отбросить желание забраться в укромное место, надеть кольцо и исчезнуть, стать прозрачным, бестелесным и просто раствориться в тоске и скорби.
Мне начинает казаться, что мои кости трещат под тяжестью вселенной, которая хочет сломать меня и раздавить все человеческое во мне, заставить меня поддаться животным инстинктам и бежать далеко-далеко, желательно к солнцу. В этом бредовом состоянии я вспоминаю, что недалеко есть квартира, где есть Соу и Сид, которые могут налить мне чаю и поговорить со мной. Конечно, я могу поругаться с ними или же ввергнуть их в пучину своих тревог, но попробовать все же стоит.
- Щёлк! – замок настороженно приветствует меня, дверь открывается, и я вижу Соу. Она выглядит так, будто мы всё ещё не знакомы, я чувствую это своими разноцветными носками, промокшими и холодными. Я должен скорее раздеться и начать болтать о чем угодно, лишь бы болтать и всё будет хорошо. Мы проходим на кухню, Соу ставит чайник, я сажусь около батареи, все начинает приходить в норму.
- Какие планы на сегодня? – сонно интересуется она.
- Пока не ясно, хотелось бы сделать что-то запоминающееся.
- Может быть бутерброд с маслом и сыром? Очень запоминающаяся вещь.
- Да, пожалуй, это будет прекрасно, особенно со сладким чёрным чаем.
И вот уже чай разлит по кружкам, сахар размешан ложками, а бутерброды ждут на тарелке. Маленькая девочка хиппи засыпает под одеялком, ограждающим её от всех проблем и плохих людей с первыми глотками сладкого тёмного напитка, с первыми кусками прекрасных бутербродов, с первыми сухими носками за сегодня. Пусть это мокрое утро длиться вечно, пока есть Соу, пока есть бутерброды и чай, ничего плохого не случится.
- Сегодня будет какой-то движ в баре на стрелке.
- А “на стрелке” это где?
- По серпантину, минут 20, если повезёт с попутным ветром или водителем, когда как, в общем.
- Стоящий хоть концерт?
- Скорее всего нет, но ведь может оказаться таковым, пока не сходишь – не узнаешь. – уклончиво отвечает Соу.
- А ты пойдёшь?
- Возможно, сегодня же день четверга, нельзя ему пропадать между средой и пятницей.
- Как это, пропадать?
- Ну знаешь, когда все дни становятся похожими друг на друга и через какое-то время уже и не вспомнишь, четверг это был среда или, не дай бог, пятница.
- Разве это важно? Я имею ввиду, дни недели.
- А зачем по-твоему они тогда нужны?
- Не знаю, может для коммуникации?
- Это для будущего, а в прошлом они теряют такую важную часть себя и обезличиваются, мне грустно от этого, я хочу, чтобы четверг оставался самим собой и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Как и другие дни недели, чтобы я могла точно сказать, что мой четверг – это что-то, а вот среда была такой себе.
- А чем тебе не угодила среда?
- Да, в общем-то, ничем, просто среда – это маленькая пятница, а маленьким много чего нельзя, курить там или ходить по барам, поздно ложиться и всё такое, что делают взрослые, но не делают дети.
Я улыбнулся, Соу улыбнулась в ответ. Дождь барабанил где-то за окном, наверное, тоже хотел остаться и в прошлом и в настоящем и в будущем, а может быть дождь просто был, вне времени. Ну или слушал нашу беседу и задавал тон чаепитию, кто его поймет, он же дождь.
- Давай приготовим чего-нибудь поесть?
- Можно, хочешь я приготовлю мясо?
- Мужчина, готовящий мясо – это сексуально.
- Думаешь? – я немного удивился.
- Определённо, есть в этом процессе что-то такое, особенное.