От щелчка все мышцы в моем теле напряглись, и я встала с колен, медленно поворачивая дверную ручку. Через щель приоткрывшейся двери я смогла рассмотреть лестницу впереди. Слева была еще одна спальня.
Ну что за идиот. Кто, мать вашу, оставляет дома пленника, который может спокойно разгуливать по нему?
Хотя, я уже ощущала сигаретный дым. Может, в конце концов, я была не одна. Хотя движения снаружи моей двери не было. Открывая дверь шире, я на носочках вышла в коридор, тихо ступая по деревянному полу, которому так и не терпелось скрипнуть под моими ступнями. Достигнув поручней, я застыла и прислушалась к движению, выискивая в своем окружении признаки чьего-либо присутствия, но все казалось пусто. Стена у лестничного пролета была украшена живописью. Я скользила рукой по перилам лестницы, сделанной вручную из качественного дерева, пока спускалась навстречу свободе.
Казалось, в фильмах всегда, когда девушка уже на финишной прямой, выскакивает особь с кожаной маской на лице и бензопилой — так что я не спеша спускаюсь по лестнице вниз, осторожно делая каждый шаг, прежде чем совершить окончательный побег.
Наверное, я была уже на полпути к парадной двери, когда первое рычание холодом отозвалось на моей спине, поднимая волосы на шее.
Я замерла всем телом. Меня парализовало. Я обернулась к верху лестницы, где, оскалив зубы, стояла самая огромная мускулистая тварь, которую я когда-либо видела.
О, мой гребаный Бог.
Сглатывая глыбу в горле, я облизала свои внезапно пересохшие губы и аккуратно перевела внимание на парадную дверь. Я находилась ровно на середине между выходом и зверем. Если окажется, что парадная дверь закрыта, счет моей жизни пойдет на секунды.
Слева от себя я заметила еще одну открытую дверь в ванную, где унитаз и раковина занимали почти все пространство. Если мне не удастся добраться до парадной двери, эта станет моим отходным путем.
Я посмотрела назад на собаку и проглотила большой глоток воздуха. Ублюдок стоял на два шага ближе, чем я была к двери, а я даже не слышала, как он двигался.
— Ладно, Обри, — прошептала я сама себе. — На счет три. Один. — Я сделала шаг вниз и рычание собаки усилилось. — Эй… эй… полегче… — Черт, если бы я хоть что-то знала о собаках. Я думала, что Майкл сдерет шкуру с любого животного, которое у нас могло бы быть. — Два.
Собака сделала еще один шаг, заставляя меня попятиться еще на одну ступеньку. Его губа задрожала над клыками, которые больше были похожи на бивни. Я вспоминала свои ограниченные знания о собаках, пытаясь выяснить, какая порода собак обладает бивнями. Питбуль? Скорее всего, он должен быть питбулем? Я слышала, что они развивают мускулатуру, а собака передо мной с легкостью могла бы выиграть звание мистер Вселенная.
— Три.
Развернувшись на пятках, я бросилась вперед по оставшемуся десятку ступенек лестницы и ухватилась за ручку парадной двери.
Заперто. Черт тебя дери! Некогда разводить сопли.
Лай и рычание последовали по моим пятам, когда я завернула в ванную, вовремя выворачиваясь, чтобы захлопнуть дверь перед распахнутой пастью пса.
Мой побег превратилась в силовую схватку. Я вжалась в дверь против, казалось, сотни фунтов мышц с другой стороны. Принятая мной пища поднялась в желудке при мысли быть разорванной зловещей тварью, которая явно не ела столько же, сколько и я, судя по тому, как она рычит и разгрызает дверь.
О, ну и повеселится же мой похититель. Он наверняка пообещал ублюдку хорошую косточку, если эта тварь сначала заставит меня обделаться от страха.
Из ниоткуда собака прорвалась с бешеным рыком, лая и пролезая в дверь.
Я отскочила влево, в жалкой попытке убраться с пути возвышающегося пса, который запрыгнул на меня и выбил воздух из моих легких, когда я ударилась спиной об пол.
Он сжал на мне свои зубы, и колющая боль заставила меня вскинуть руки к горлу. Я впилась ногтями в пасть пса в попытке разомкнуть челюсти, которыми он не до конца сжал мое горло. Бесполезно. Он не сдвинулся, и я надрывала горло криком, но зверь отвечал мне лишь рычанием и слабым подергиванием. Я морщилась от укола в свою плоть, ожидая, когда его зубы вонзятся глубже и разорвут мне пищевод, чтобы он мог выдернуть его, словно приз — как в кадре из «Хищника», когда Чужой вырывал хребты своим жертвам.
Только этого не случилось.
Собака не сделала ни единого укуса, а лишь сжала челюсти достаточно, чтобы удержать меня на месте, несмотря на всю ту мощь, которую я чувствовала в его челюстях, когда моя артерия пульсировала под его зубами, качая кровь в том же бешеном темпе, в котором я делала вдохи.
Я хотела закричать, но не знала психологию собаки достаточно, чтобы определить, не подумает ли он о том, что это характерная черта его слабой жертвы и прикончит меня прямо здесь и сейчас на полу. Его тренировали для подобного?
Страх парализовал мое тело, хаос закручивался вихрями у меня в голове, и комната расширяла свои туманные границы, а затем сужалась в маленький круг, пока не исчезла в темноте.
Спустя, казалось, всего несколько минут, я открыла глаза.
Лицо моего похитителя нависало надо мной сверху.
— И как давно он пришпилил тебя таким образом?
Я попыталась сглотнуть несмотря на давление на моей шее.
— Время… всего лишь… кажется… неважным… когда тебя… зажимает… пасть… сраного… питбуля.
— Кане-корсо. — Его губы изогнулись в полуулыбке. Он свистнул и, как по щелчку, собака отпустила меня.
Я перекатилась на бок, хватая воздух ртом и кашляя. Одна маленькая струйка крови с немереным количеством собачьей слюны осталась на пальцах, когда я выставила их перед собой.
— Что… ты сказал?
— Он — кане-корсо.
С надеждой на то, что из моих глаз чудом начнут стрелять лазеры, я метнула взгляд в своего похитителя.
— Крутой трюк. Ты учишь его такому?
Он протянул мне руку, но я отбила ее, поднимаясь на ноги самостоятельно. Собака сидела смирно рядом с ним, словно хороший солдат, и не смогла сдержать рычание в ответ. Словно будто все, что случилось, исчезло в каком-то отделении отрицания, запертого в голове у пса.
— У меня такое чувство, что у нас много общего, псина.
— Его зовут Блу.
— Блу? — По какой-то причине, все, что я смогла вытянуть из памяти, это милая мордашка собаки из Blue’s Clues, только эта собака была версией Невероятного Халка.
— Ага. Блу. — Мой похититель дернул головой, и я последовала за ним по лестнице.
Хоть парадная дверь соблазняюще манила, когда я проходила мимо нее, я не посмела сглупить, пока натренированная собака следовала по пятам. Хоть и была уверена, что в первую очередь, это было психологическим уроком.
Вернувшись в комнату, я, наконец, перестала тереть шею, и обернулась, понимая, что впервые капюшон моего похитителя был откинут назад. Вдоль его левого уха тянулся длинный белый шрам, исчезая в волосах, словно его череп был там расколот. Как бы сильно я ни хотела спросить у него об этом, у меня не было желания снова оказаться привязанной и с кляпом во рту.
— Есть хотя бы шанс, что ты ответишь на один вопрос?
— Какой? — истощение пропитало его голос.
— Твое имя? У себя в голове я продолжаю называть тебя «мой похититель».
Его челюсти сжались, а в глазах виднелась пустота, и будь он проклят, но я не понимала, что это означает. У мужчины было больше выражений лица, чем у монашек, восхищающихся статуей Давида.
— Меня зовут Ник.
— Ник, — эхом повторила я.
— Блу будет снаружи комнаты за дверью. Я даже предполагать не буду, что ты попытаешься выскользнуть еще раз.
Глава 16
Шеф Кокс
Кокс уставился на висящий на стене напротив Каллина дисплей, на котором голова Марты Баумгартнер мелькала возле маленького экрана с изображением мотеля «Пантеон» и корреспондента Уилла Томаса.
— Хотим привлечь ваше внимание к тому, что история, которую мы собираемся рассказать, содержит графический и внушающий тревогу материал, который кому-то из зрителей может показаться тяжелым для восприятия. Следователи Детройта разыскивают человека, который, по их убеждениям, может быть ответственен за разоблачение целого круга сексуального рабства здесь в Детройте. Наш корреспондент Уилл Томас ведет репортаж из Касс Корридор, где полиция находится на месте преступления в мотеле «Пантеон». Уилл?
— Да, Марта, я стою прямо перед мотелем «Пантеон». Когда-то он был достопримечательностью города, а вот теперь утопает в отчаянии и был арендован четырьмя нелегальными группировками, среди которых были и те, что занимались проституцией и распространением наркотиков. Именно здесь, по словам свидетелей, были слышны звуки выстрелов и крики, примерно в вечернее время, когда мужчина в маске вошел в комнату на верхнем этаже, предположительно выдав себя за посетителя, и открыл огонь. Неизвестно, что произошло за два последующих часа, но полиция заявила, что это самое худшее место преступления, на котором они когда-либо проводили расследование.
— Я так понимаю, три девушки, чьи имена до сих пор остаются тайной, были вызволены и перевезены в приемное отделение больницы Детройта. Это так?
— Все верно, Марта. Девушки назвали его человеком с мягким голосом, словно ему под тридцать, и ангелом, по словам одной из них. На девушках обнаружены жестокие порезы, предположительно нанесенные ножами, ожоги и синяки, а самая маленькая из троих пострадала от весьма… ох, ужасных повреждений, которые, как было определено, ей были нанесены перед самим высвобождением. Полиция будет проводить расследование, но всех троих девочек обследуют, чтобы вернуть их семьям, как только они будут свободны.
— Ты сказал, на нем была маска?
— Да, один из свидетелей описал черную маску с красными швами на рте.
— Красными швами, Уилл?
— Все верно, Марта. Шеф полиции Кокс отказывается называть этого человека героем, и говорит, что он может быть вооружен и опасен. Возможно, он в сговоре с террористической группировкой, известной как «Ахиллес Х», которая разыскивается федеральными и местными властями.
— Я едва ли могла бы назвать это актом терроризма. Он спас троих девочек, о пропаже которых было заявлено недели назад в пригородных районах.
— Ярлыки вешают согласно степени убийств, оно, эм, очень похоже на недавнее убийство, произошедшее в Гранд Ривер в центре. Полиция, конечно же, отказалась комментировать подробности произошедшего на данный момент, но, как я и сказал, очень садистские методы были использованы, включая пытки этих мужчин и одной женщины в то время, как девочки находились в другой комнате.
— В таком случае, убийство, произошедшее в центре, не было прощупыванием почвы наркопритона?
— Да, верно. Убийца, очевидно, ворвался в наркопритон, убрал нескольких дилеров внутри до того, как похитить их главного дилера, Маркиза Картера.
— Хммм. Кажется, линчеватель в маске становится загадкой. Ладно, спасибо, Уилл.
— Да, Уилл Томас, вел репортаж с Касс Корридор, Детройт.
Маленький экран исчез, и камера вывела Марту крупным планом.
— Мы получили поток комментариев по этому делу.
Кокс переплел пальцы, утопая в кожаном кресле напротив Каллина в домашнем кабинете мэра.
— Ублюдок придает новое значение фразе «по уши в дерьме». Старина Рики был найден с отрезанным членом своего брата во рту и с пистолетом, вставленным ему в задницу. Теперь Юлий считается пропавшим. Его брат оторвет себе яйца, но найдет его, я уверен, — он почесал подборок. — Нашли еще одно число на Джонатане. Теперь у нас есть «один» и «ноль». Не уверен, что это означает.
— Мне насрать на то, что какой-то крестоносец в маске спасает мир. Мне. Нужно. Чтобы. Ты. Нашел. Мою. Жену. — Круглые черные глаза Каллина могли проделать дыру в голове Кокса, учитывая насколько напряженно он сверлил его взглядом.
— У нас на руках может быть серийный убийца. Он может быть связан с Ахиллесом Х. Эти люди… они часть команды. И ты знаешь.
— Это… потрясающе. Отлично. Рад, что ты потратил десять минут моей сраной жизни на рассказ о двух самых бестолковых ублюдках в мире. — Треск от столкновения кулака Каллина со столом заставил Кокса съежиться. — Найди мою жену! Найди мою гребаную жену, ты, долбаный кусок дерьма! Ты меня понимаешь? Найди мою гребаную жену! — Его ноздри раздулись, он поправил свой воротник, расправив галстук и проведя руками по волосам. — Ни одна чертова камера в той долбаной больнице не зафиксировала того ублюдка! — Потерев виски, он закрыл глаза и сделал глубокий, напоминающий дыхательное упражнение йоги, вдох. — У нее осталась информация. Информация, которая может разрушить наши планы, если всплывет. Она может разрушить нас.
— Да. Да, сэр.
— Кто бы не забрал ее… Я не хочу, чтобы ты их убивал. — Со стуком поставив локоть на стол, Каллин сжал ладонь в крепкий кулак. — Я хочу, чтобы ты привел их ко мне. Живыми. Это понятно?
— Кристально.
— Хорошо. А касательно этих троих, прекрасное избавление. — Каллин махнул в сторону телевизора. — Они были неуправляемыми. Нестабильными. Вопросом времени было лишь кто и когда уберет их, и я просто рад, что это был не какой-то гребаный шумный агент ФБР со стояком на расследование широкого масштаба.
— Сэр, ФБР будет привлечено. — Прочистив горло, Кокс выпрямился на своем месте, готовясь к еще одному раунду огня от мэра. Он давно угрожал ему тем, что если привлекут ФБР, тот отправит Кокса кормить рыб на дне реки. — Кажется, есть связь между этим парнем и Ахиллесом Х.
— Я лично назначил тебя удерживать ФБР подальше от моей задницы, Кокс. Делай свою чертову работу.
Нелегко приходится, когда убийца, казалось, превращает убийство каждой своей жертвы в истинное представление. Мясник явно имеет что-то против команды, но найти любого ублюдка в этом городе до того, как он подохнет, было практически невозможно.
— Да, сэр.
— Тем временем, ни слова про исчезновение Обри. — До сих пор держа руки на столе, Каллин расслабил пальцы. — Если пресса спросит, она ненадолго уехала. В отпуск. Я не хочу привлекать внимание к этому, ты понимаешь?
Чертов отпуск. Будто этот кусок дерьма когда-нибудь выпускал ее из виду.
— Да.
— Убирайся нахрен из моего офиса. И не возвращайся, пока у тебя не будет, о чем мне доложить.
Глава 17
Ник
Упав спиной на кровать, я обхватил лицо руками. Сегодня ночью демоны до меня добрались. Одно дело — видеть в рекламе в интернете, каким образом удерживают тех детей. От того, что они хотели от них, становилось плохо до поросячьего визга. Другое дело — собственными глазами увидеть их и услышать их крики. Всепоглощающий шар из колючей проволоки давил на мою голову, прорываясь сквозь каждую мысль.
Я никогда не смогу выбросить крик Даниэллы из своей головы. Он будет продолжать преследовать меня — станет напоминанием того, что там были напуганные, потерявшие надежду дети, и никто не услышит их криков.
Я слышал их и надеялся, ради ее блага, что сегодня вечером она почувствует себя свободной.
Без сомнения, впереди ее ждал долгий путь, но, может, в конце она будет счастлива. Дети — выносливы. Может, со временем она позволит этому горю скатиться с ее плеч, и почувствует власть, зная, что вывела на чистую воду целую цепочку продажи в сексуальное рабство с помощью мужчины, который хотел принести больше боли и страданий каждому из них от ее имени.
Я мог почувствовать вновь нараставшую во мне черноту, завитки огненных языков, лижущих мои вены. Злость. Так много злости и того черного яда, ползущего вверх по моей руке, словно лезвия, вскрывающие меня изнутри. Вытаскивая нож из сапога, я скользнул ногами с края кровати и закатил рукав. Мне нужно выпустить его.
Рука дрожала под лезвием, когда я вскрывал плоть, но облегчение закурсировало в крови, каплями стекая по ладони.
— Бл*дь! — Это было невероятное чувство. Я застонал, откинув голову назад, и закрыл глаза.
Бросил взгляд туда, где в немой тишине находилась запертая дверь комнаты Обри. На мгновение я задался вопросом, что отличало меня от тех мужчин. Допустим, я никогда не планировал прикасаться к Обри, не стал бы избавляться от нее, словно от ненужной налички, но был ли я таким же плохим. Таким, как он, после того, что сделал?
Нет. Голова вернулась в прежнее положение. Она была одной из тех пиявок, получавших выгоду от страданий таких девочек, как Даниэлла
Но вот на самом деле? Если Обри видела то, что я видел сегодня вечером, мог ли я вообще представить уровень ее безразличия? Я знал эту женщину лишь пару дней, но просто нереально, чтобы она, как та дрянь Тереза, могла беспристрастно смотреть, как собирают бабки за ребенка. Мог ли я представить ее, сидящую на диване, пока вокруг нее творилось то дерьмо?
Естественно, нет. Так же, как и большинство людей не смогли бы смотреть, как закалывают поросенка ради бекона на завтрак. Это не означало, что в итоге она не получала эти деньги.
Запах сигарного дыма ударил по мне до того, как я увидел Алека в дверном проеме.
— Как, мать твою, ты подкрадываешься ко мне каждый раз?
Он усмехнулся, усаживаясь в кресло на противоположной стороне комнаты.
— Тебя что-то беспокоит.
Я откатил рукав.
— С чего ты это решил?
Наклонившись вперед, он поставил локти на колени.
— Ты сидишь и дуешься в своей комнате, балуешься с ножами, когда должен выслеживать проституток или топиться в алкоголе.
Я покачал головой.
— Повидал нехилого дерьма сегодня. И теперь оно занимает мою голову.
— Ты спас жизни троим девочкам, Ник. Это во всех новостях. Тебя называют героем.
— Я — не герой. Поступки, которые я совершил… даже половины из того, вспомнить не могу. Я не знаю, что видели те девочки, но… — Даже накрепко закрыв глаза, я не смогу избавиться от картины, которая будет преследовать меня позже. — Во мне присутствует тьма, Алек. Внутри меня полно черноты.
— В нас всех есть тьма. Именно она, выходя на поверхность, отличает психопатов от всех остальных.
— Одна девочка… Даниэлла. Знаешь, она заставила меня подумать о Лорен, когда той было шестнадцать, и когда она оказалась на улицах. — Моя губа изогнулась в отвращении. — Я не помню даже половины из того, что сделал с теми мужчинами. Большую часть этого скрывает нечто черное.
— Ты сделал то, что должен был, так? — Он выпустил вверх клуб дыма. — Ты не смог бы наказать их в достаточной мере. Очень жаль, что они рано сдохли.
— Становится невыносимо тяжело выяснить, кто является плохим.
— О, — он посмотрел на дверь комнаты Обри, — чувство вины прибыло?
— Еще раз. Зачем ты ее похитил?
— Она — инструмент, с помощью которого мы положим конец, Ник. Может, в итоге она и умрет, но остальные больше не будут страдать. — Он наклонил голову, и из-под приподнятой шляпы открылось больше его лица. — Да ладно. Пойдем выпьем. Мы встретимся лицом к лицу с проблемой и попытаемся стереть то, что случилось сегодня. Ты должен оставаться сильным. Соберись. Мы еще не закончили. — Он откинулся в кресле, закидывая руку поверх головы. — Играй по-хитрому, Ник. Они поймут, что ты систематически убираешь членов их команды. Они будут ожидать тебя. Учти это.
— Ага. — Кровь пропитала рукав рубашки, превратившись в заметный ярко-алый узор. Я уселся на кровати и закинул ноги на нее, потерев череп.
— Эй, она спрашивала о тебе в первую ночь. Об Ахиллесе Х. Приняла меня за тебя. — Я с презрением оскалился от этого воспоминания. — Наверное, ты влажная фантазия каждой женщины.
Рот Алека растянулся в порочной улыбке.
— Мне приходится использовать все обаяние. Что ты ей сказал?
— Ничего. Ей не нужно знать, кто в это вовлечен. — Сложив пальцы пирамидкой, я уставился на него в поиске любого знака несогласия. Не найдя ни единого, я пожал плечами. — Прелесть того, чтобы быть похищенной.
Он кивнул.
— Вот почему я собираюсь держаться в тени. А сейчас, хватит валяться без дела. Подрывай свою задницу с кровати. — Его губы изогнулась, и я последовал за его опущенным к моей ладони взглядом, где кровь стекала по запястью. — Мне бы хотелось, чтобы ты перестал это делать. Бл*дь, да сходи ты в церковь, если это дерьмо так беспокоит тебя.
— Мне не нужна церковь, — ответил я, вытирая ладонь о джинсы. — Кровь отпустит мне мои грехи.
Глава 18
Обри
Стоя в захудалом подобии ванной, я оторвала низ от своего платья, чтобы теперь длина доходила до середины бедра, потому что оно и так было порвано в моей схватке с Ником пару дней назад. После я принялась распутывать все, обдумывая вновь открывшиеся детали.
Ник.
Я не ожидала, что он раскроет мне свое имя. Ожидала, что он вылетит из моей комнаты с пожеланием, чтобы я отвалила, как он делал пару раз до этого. Возможно, я поймала его в момент отчаяния, потому что похитители обычно не вступают в личный контакт подобный этому.
Оно могло оказаться и фальшивым именем, Обри.
Возможно, таким оно и было, но, по крайней мере, мне не приходилось называть его «мой похититель» в своей голове каждый раз, когда я думала о нём. Я понятия не имела, какие планы у этого мужчины были на меня, но как он и сказал прежде, если бы хотел моей смерти, то уже убил бы меня.
Укоротив платье на добрых пятнадцать сантиметров и выбросив ткань в мусорное ведро, я стянула с себя трусики и бросила их в раковину, наполненную водой с разведенным в ней мылом для рук. Нахрен приличие.
Какого черта похититель с ОКР будет оставлять мыло для рук? Словно он не мог вынести мысль о том, что я не помою руки после того, как пописаю.
Потирая маленький клочок ткани, я почувствовала себя странным образом обнаженной без трусиков. Большую часть своего времени я прожила с Майклом, не нося белья — очень специфическая просьба с его стороны, которая часто приводила к унижению.
Я в домашней библиотеке Майкла, сижу напротив незнакомца, который не может прекратить пялиться на мои ноги, а когда я отворачиваюсь, то ловлю взгляд Майкла, который мечется между моими бедрами и этим мужчиной.
Желудок ухает вниз.
— Скажи мне кое-что, Патрик, — Майкл сдвигается в своем кресле рядом со мной, закидывая ногу на ногу. — Ты предпочитаешь голые киски, или тебе нравится, когда на них есть волосы?
Незнакомец прочищает горло, и все мои мышцы напрягаются.
— Что, прости?
— Киска. Голая? Или с волосами? — Майкл давится смешком.
Взгляд незнакомца падает на меня, а затем перемещается к Майклу.
— Голые, думаю.
Рукой Майкл сжимает меня, одновременно задирая мое платье.
Я хватаю своей рукой его руку, дергая головой в его сторону.
— Что ты делаешь?
— Убери руки, дорогая, или я сам это сделаю, — блеск в его глазах такой же зловещий, как и его слова.
Смущение обжигает щеки, пока мое платье складками собирается на животе, открывая тот факт, что на мне нет белья. Мне хочется выбраться из собственной кожи.
— Что ты думаешь о ее киске, Пат?
Адамово яблоко незнакомца подпрыгивает, когда тот сглатывает и облизывает губы.
— Милая. Идеальная. И ты — счастливчик.
— Да, — Майкл сжимает меня и целует в висок. — Вылижи ее.
— Прости? — голос незнакомца хрипит при вопросе.
— Я хочу, чтобы ты вылизал ее киску. Прямо здесь. Прямо сейчас.
Паника ударяет в грудь, перекрывая дыхательные пути, волны жара пульсируют под кожей, пока смущение скручивает желудок тугими узлами.
— Майкл, пожалуйста. Не делай этого, — моя мольба ничего не значит. Майкл делает, что ему хочется, и где-то среди этого поджидает опасный итог.
— Мужчина назвал твою киску идеальной, дорогая. Не будь грубой, — он делает Патрику жест рукой, — давай. На вкус она такая же божественная, как и на вид.
— Я… я бы лучше не…
— О, может сам перестанешь быть тряпкой? Я предлагаю тебе красивую жену и ее сладкую киску, — Майкл понижает голос до шепота. — Нас здесь только трое. Будет весело.
Взгляд Патрика скользит назад ко мне, будто спрашивая меня, согласна ли я на это. Я сохраняю на лице стоическое выражение, насколько мне удается, зная, что случится нечто плохое. Могу почувствовать напряжение в хватке Майкла и в его голосе, несмотря на притворную любезность.
Не глядя мне в глаза, мужчина встает со своего места, пересекает небольшое пространство между нами и опускается передо мной на колени. Мои бедра дрожат, мышцы напряжены. Меня никогда не касался язык другого мужчины там. Майкл однажды делал это, когда мы встречались, но никогда не касался после.
— Майкл. Ты… — я делаю еще одну попытку сдержать все это смущение, но вспышка жара опаляет мои щеки, пока я остаюсь сидеть с раздвинутыми ногами напротив мужчины передо мной.
— Тихо, котенок, — Майк впивается ногтями в мою руку. — Патрик весь вечер умирал от желания увидеть эту киску. Разве не так, Патрик?
— Я… что, прости?
— Ты весь вечер пялился на бедра моей жены, — Майкл пожимает плечами, и меня накрывает чувство обреченности. Я чувствовала, что он заметил. Он всегда замечает. — Предполагаю, что ты представлял, как твой язык зароется в ней.
— Прошу прощения…
— Никаких извинений. Я рад поделиться ею. А теперь прошу, попробуй.
Кажется, незнакомец не может посмотреть на меня. Его взгляд поднимается лишь до уровня моего живота, но не выше.
Он наклоняется вперед и целует внутреннюю сторону бедра, что похоже на извинение. Комок напряжения скручивается у меня в желудке, и я отталкиваюсь назад, удерживаемая рукой Майкла, который смотрит на меня из своего кресла.
Когда язык мужчины скользит по моей щели, вторгаясь в меня без моего согласия, я выкрикиваю:
— Нет! Прекрати!
— Вот так, — воркует Майкл рядом.
Патрик продолжает свое нападение, массируя напряженные мышцы моих бедер, пока каждый уголок моей души визжит в протесте. Внутри я цепенею, настолько потеряна в ужасе от того, что его язык чувствуется не как удовольствие, а как влажное раздражение, заставляющее меня скручиваться в клубок и отталкивать его.
Движения мужчины становятся неистовыми, и он усиливает хватку на бедрах, посасывая меня, скорее всего, потерявшись в процессе, принимая мои болезненные хныканья за стоны.
Прекрати это! Хватит!
— Что я говорил, друг?
Краем глаза ловлю серебристый отблеск, и больше не чувствую его языка. Патрик отрывается от моего лона, падая назад на пятки. Кровь хлыщет из его горла, словно пульсирующие волны шока последних секунд его жизни. Глаза широко распахнуты, рот открыт, пока он хватает им воздух.
Майкл наклоняется вперед, приближаясь ртом к уху Патрика.
— Ради ее киски можно умереть.
Я поморщилась от воспоминания. После того, как Майкл смотрел, пока кровь вытечет из горла Патрика, он просто завернул его в ковер и сжег тело. Пуф! Оно просто исчезло. Это было впервые, когда я увидела, с какой легкостью мой муж может лишить жизни и расправиться с последствием. Никто не спрашивал про Патрика. Всем было плевать.
В итоге я научилась притворяться милой перед лицом ужаса. Надевать маску безразличия и скрывать то же самое порочное мнение под своей улыбкой. Я поняла один очень важный механизм выживания: не моргай, когда смотришь в глаза дьяволу. Так что я научилась заставлять себя верить в то, что он смотрел на свое собственное отражение.
В итоге я бы стала протеже Майкла в попытке пережить его. Прогибаться настолько, чтобы удовлетворить его, но держать спину достаточно ровно, чтобы бросить ему вызов. Строить стены на стенах, чтобы защитить мягкие части внутри, к которым ему никогда не будет дозволено прикоснуться.
Запри их. Не здесь. Не сейчас. Откажись от них.
Я выросла, привыкнув сглаживать образы того, что видела, привыкнув запирать их во мраке, хоронить в месте внутри себя, которое я пыталась не посещать. И все равно они преследовали меня иногда. Вылезали из черного болота моей души и оставляли меня с чувством испорченности и слабости.
Я выжала трусики и повесила их на вешалку над туалетом.
Прошло два дня в моей новой тюрьме, и помимо того, что мой похититель отвязал меня от кроватного столбика, больше он ко мне не прикасался. Не похититель… Ник. Ник ко мне не прикасался. Не ударил в ответ, даже когда я подумала, что сломала ему нос, и двинула по яйцам.
Конечно, его глаза превратились в дикие сферы, и, возможно, он хотел удушить меня и лишить чувств. Хотя и не сделал этого. Будь на его месте Майкл, я бы уже была наказана за то, что подпортила его красивое лицо.
Я потерла затылок, когда вышла из ванной, замечая — впервые — что нить постоянного напряжения, к которому я привыкла, и которая постоянно держала меня начеку, помогая не терять бдительности, растворилась. Узлы, которые я вязала ночь за ночью, исчезли, расслабившись в мягких мышцах.
Да, незнание того, что меня ждет, до сих пор обременяло меня, но я годами чувствовала то же самое с Майклом, пока терпела его жестокость.
Я опустилась на кровать лицом к окну моей тюрьмы и провела по шраму на внутренней стороне бедра. Он стал моим наказанием за взгляд Патрика на меня. За то, что позволила ему коснуться себя языком, как обвинил меня Майкл. Я откинула голову назад, когда лучики солнца упали на мое лицо. Такие теплые. Открыв глаза, я обратила свое внимание на зеленое пятно в углу окна и встала проверить.