Итан широко распахивает дверь и идет сесть на кровать, Элисса тем временем подходит ко мне и отрывисто обнимает.
— Кэсси, я даже не могу выразить словами, как я рада, что ты здесь. Наконец-то, у меня есть с кем еще можно поговорить помимо этого придурка.
— Выкуси, — бормочет Холт, бездумно листая журнал «Роллинг Стоун».
Элисса вздыхает.
— Ты сказал, что будешь вежливым.
Он откидывается на кровати.
— Извини. Выкуси, пожалуйста.
Она кивает.
— Уже лучше.
Я смеюсь, потому что несмотря на то, что они кидаются колкими фразами и незрело ведут себя, под всем этим скрывается любовь, и это заставляет меня осознать, как много я упустила за неимением брата или сестры.
Некоторое время мы болтаем и обсуждаем планы на следующий день. Они говорят мне какие районы Нью-Йорка хотели бы мне показать. Холт не шутил, когда говорил, что не хочет делиться мною. Каждый раз когда Элисса предлагает сводить меня куда-нибудь, он напрягается. Отчасти я нахожу его ревность чрезвычайно сексуальной.
В какой-то момент, Элисса подлавливает меня за его разглядыванием, пока он разбирает свою сумку, и она улыбается. Я чувствую, как мое лицо заливает жарким румянцем.
Когда Итан отлучается, чтобы отнести туалетные принадлежности в ванную, Элисса качает головой.
— Блин, да ты по уши влюблена в моего брата, да?
Мое лицо снова вспыхивает.
— Заткнись.
Она смеется.
— Я не смеюсь над тобой. Думаю, это классно, но он точно не из числа тех, кто довольствуется малым. Я начала было задаваться вопросом, найдет ли он когда-нибудь девушку, которая примет его со всем его багажом.
— Не так он уж и плох.
— Это потому что тебе удалось приручить его.
— Думаешь? Иногда я ничего не понимаю.
Она смотрит на дверь и шепчет.
— Если хочешь его еще лучше понять, попроси показать тебе то, что находится в нижнем ящике комода. — Она кивает в направлении высокого комода у дальней стены.
— Зачем? Он что, хранит там человеческие органы?
Она смеется и встает, когда Итан возвращается.
— В каком-то смысле. Я так понимаю, он уже видел твой, так что ты должна заставить его показать тебе свой.
Холт с подозрением смотрит на сестру.
— О чем ты, черт побери, говоришь?
— Ни о чем. — Она целует его в щеку, и затем исчезает в коридоре.
Он кидает на меня мрачный взгляд.
— Что моя сестра только что сказала тебе?
— Она сказала, что я должна попросить тебя показать мне то, что находится в нижнем ящике твоего комода. — Я наклоняюсь вперед и понижаю голос. — Это порно? Я бы наслаждалась его просмотром с тобой.
Вместо того, чтобы отшутиться, а ожидала я именно этого, его лицо краснеет, становясь яростным.
— Проклятая Элисса.
— Что? Что ты там прячешь? — Я не верила, что там человеческие органы, но сейчас не так уж и уверена.
— То, что находится там не касается никого помимо меня, — говорит он, хватая оставшиеся вещи из сумки и запихивая их в один из ящиков комода.
— Итан…
— Просто оставь это, ладно?
— Ты и вправду не собираешься говорить мне?
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что это личное, ладно? Только потому что мы встречаемся, не значит, что тебе дозволено знать обо мне все.
— Хм, вообще-то, я думала, что в этом и весь смысл. — Я подхожу к нему и кладу руку на его грудь. — Разве не предполагается, что мы должны показывать друг другу некрасивые стороны себя и смотреть, нравимся ли мы друг другу и такими? — Он напрягается, когда я просовываю руку под его рубашку, чтобы коснуться его теплой кожи.
— Тейлор… — Его глаза становятся тяжелыми, когда я исследую его мышцы.
— Я это к тому, что помимо того, что ты мог убить кого-то и зарыть на заднем дворе, нет больше ничего, что отвадило бы меня от тебя. Ты же знаешь это, верно?
Он тяжело дышит. Я провожу руками по его бокам, потом пробегаю ладонями по его ребрам вверх к лопаткам. Он закрывает глаза и опускает голову.
— Что ты делаешь?
— Убеждаю тебя. — Я пробегаю ногтями по его спине, и с его губ срывается стон. — Итан, пожалуйста, скажи мне, что находится в комоде?
Он выдыхает, и мне видно, что он колеблется.
— Если ты скажешь мне, я поцелую тебя. Много раз.
— Удар ниже пояса.
— Туда я тоже доберусь.
Он крепко зажмуривается.
— Я скажу тебе это при условии, что ты мне дашь слово не подкалывать меня.
— Когда это я…? — Я обрываю себя и вздыхаю. Да уж, этого отрицать нельзя. — Ладно. Обещаю.
— И ты должна сдержать обещание, что поцелуешь меня. Много раз.
— Непременно. А насчет того, что ниже пояса?
Взгляд, которым он награждает меня, вызывает во мне дрожь.
— Не искушай меня. Моя мама внизу.
— Ну ладно. По рукам.
Он вздыхает, потом подходит к комоду.
— Помни, никаких подколов.
Я скрещиваю руки на груди.
Он выуживает связку ключей из кармана и маленьким медным ключом отворяет нижний ящик.
— Черт побери, не верю, что я делаю это, — бормочет он, выдвигая ящик.
Я подаюсь вперед и заглядываю внутрь. Ящик полон гладких книг в тканевых обложках.
— Хм-м… ладно.
Он ждет моей реакции. Но сейчас я могу выразить только замешательство.
— Прости, Холт, я не понимаю.
Он вздыхает.
— Помнишь, когда я прочел твой дневник? Я был полным придурком и накричал на тебя за то, что ты записала всю ту ерунду туда, где люди могут обнаружить это? Ну, вот почему. Я боялся, что кто-то может найти мои записи. Что ты можешь найти их когда-нибудь и…
Его слова начинают приобретать смысл.
— О, боже.
Он наклоняется и берет одну из книг.
— Это все…?
— Ага.
Он приоткрывает корешок и показывает мне:
Записная книжка Итана Холта. Руки прочь.
— У тебя есть дневники!
Он бросает книгу обратно в ящик и задвигает его ногой.
— Записные книжки, Тейлор, не дневники. Есть разница.
— О, да ладно тебе. Чем записная книжка отличается от дневника?
— Просто отличается, ясно? Мужчины не ведут дневников.
— Ну, очевидно, ведут.
— Черт побери, ты сказала, что не будешь подкалывать.
Я поднимаю руки.
— Ты прав. Прости. — Мы молчим с мгновенье, потом я спрашиваю. — Так что ты пишешь в них?
— Примерно то же, что ты пишешь в своем, полагаю.
— Правда? Так, ты тоже сексуально неудовлетворенный девственник, одержимый красивым актерским пенисом?
Он вздыхает и опускает голову.
— Прости, — смеюсь я. — Но ты устроил мне такую нелегкую жизнь, после того как прочел мой дневник. Разве мне не должно перепасть чуточку веселья?
— Если только чуточку, — говорит он неохотно.
— Ну и? Я фигурирую в твоем дневнике?
Его уши розовеют, и он засовывает руки в карманы.
— Может быть. В этих нет, но есть в том, что хранится в моей квартире.
— Ты когда-нибудь дашь мне прочесть что-нибудь? Услуга за услугу, и все такое.
— Не в этой жизни. Или следующей, на всякий случай. — Он смотрит в пол, и мне становится не по себе из-за своих подшучиваний. То, что он делится этим со мной – огромный шаг для него, и мне не стоит шутить над этим.
Я подхожу к нему и касаюсь его лица, потом приподнимаюсь на цыпочки и легко целую его.
— Спасибо, что показал мне. Это многое значит.
Он отводит взгляд.
— Да. Не вопрос.
Я снова целую его, в этот раз дольше, и после секундного колебания, он отвечает. Сильные руки обвивают меня, в то время как поцелуй становится более страстным, и только я понимаю, что его огромная рука касается моей задницы, как слышу покашливание позади нас.
Мы оба поворачиваемся и видим в дверях Мэгги, которая сдерживает свою улыбку.
— Простите, что прерываю, но обед готов.
Не говоря больше ни слова, она исчезает.
Холт выдыхает и кладет голову мне на плечо. Я замечаю, что его рука по-прежнему на моей заднице.
— Ну, сдается мне, теперь нам не нужно говорить маме о том, что мы встречаемся.
— Не-а. Не нужно.
Когда мы спускаемся вниз, Элисса и Мэгги уже сидят за столом. Триббл охраняет стул, который по моим догадкам, принадлежит Итану. Клянусь, она насмехается надо мной.
— Садитесь, пожалуйста, — говорит Мэгги, указывая на оставшиеся столовые приборы на столе. — Не знаю, как вы, но я умираю от голода.
Триббл рычит, когда я сажусь рядом с Холтом, за что он ее тихо поругивает.
Когда мама передает ему тарелку с пастой, он откашливается и говорит:
— Мам, я… э-э… я хотел рассказать тебе раньше обо мне и Кэсси, но… ну…
— Все нормально, милый, — говорит Мэгги и предлагает мне миску салата. — Я уже знала.
Холт стреляет обвинительным взглядом в сестру.
— Эй, не смотри на меня, — говорит она, оборонительно приподнимая руки. — Я не сказала ни слова
— Тогда как она узнала?
— Милый, — говорит Мэгги, — когда ты являешься матерью, то легко читаешь эмоции своего ребенка. Мне было очевидно, что ты испытываешь чувства к Кэсси, и я рада, что ты наконец принял их. Я очень счастлива за тебя.
Холт выглядит неубежденным, передавая мне салат.
— О, и еще, — говорит она, — Джек Эйвери недавно звонил сообщить, что моя ставка, сделанная на прошлой неделе, выгорела.
Холт бледнеет и роняет вилку на стол.
— Что?!
Мэгги стыдливо заламывает руки.
— Ну, милый, Элисса рассказала мне о возможности, которую предлагал Джек, а после того, как я видела вас двоих в «Ромео и Джульетте», я посчитала это верным делом.
— Мам! Господи!
— Дорогой, не злись. Мама нуждалась в новой паре туфель.
Он потирает глаза и стонет.
Моя нервозная энергия проявляется в виде чрезмерно пронзительного смешка, и когда я неделикатно фыркаю, три удивленных лица поворачиваются ко мне. Четыре, если считать собаку.
— Простите, — говорю я, безуспешно стараясь остановиться. — Но это так классно.
Мэгги смеется вместе со мной, и Элисса тоже подхватывает.
Итан качает головой.
— Почему все женщины в моей жизни стремятся мучать меня.
Я наклоняюсь и целую его в щеку, за что вознаграждаюсь намеком на улыбку.
Оставшееся время застолья проходит быстро, я потрясена удивительными яствами, которые приготовила Мэгги. К тому времени, когда я заканчиваю, я едва ли могу двигаться. Мой бедный, вздувшийся желудок словно находится одновременно и в Аду, и в Раю, и я проклинаю годы, в течение которых мама заставляла меня есть жалкое подобие еды, среди которой нут был священным блюдом, а все вкусное, как например, масло или соль считались смертельным ядом, который нужно избегать во что бы то ни стало.
Когда Мэгги подает десерт, она расспрашивает меня обо мне и моей семье, и, хотя я обычно боюсь так открыто о себе рассказывать, она мне не кажется любопытной. Ей просто хочется узнать девушку своего сына.
Пару раз я замечаю, как она наблюдает за нашим общением с Холтом, и взгляд у нее такой же оптимистичный, какой появлялся у моей мамы, когда она пыталась сделать из меня вегетарианку. Надеюсь наши отношения с Холтом сложатся лучше, чем мои краткосрочные отношения с соевой индейкой и рисовой кашей.
Что касается Холта, мне нравится наблюдать как он взаимодействует со своей мамой и сестрой. Они с Элиссой без умолку ссорятся, но это выглядит добродушно, несмотря на его усилия казаться козлом. А то, как он ведет себя со своей мамой, вызывает во мне все виды сентиментальности.
Говорят, что по тому, как мужчина обращается со своей матерью, можно понять, как он будет обращаться с тобой. Если это правда, меня ждет королевское обращение.
ОТЧАЯНИЕ
Через четыре дня выходные в честь Дня Благодарения заканчиваются, и мы возвращаемся назад в Весчестер. Холт едва успевает открыть дверь моей квартиры, как я набрасываюсь на него и целую, вкладывая в поцелуй все свои чувства.
Он удивленно роняет сумку, и мы едва ли не спотыкаемся о нее.
— Кэсси, не спеши…
— Не говори мне не спешить, — говорю я, толкая его с близкого расстояния на диван. — Четыре дня, Итан. Четыре дня бесконечных ласк, прерванных оргазмов, и семейной драмы. Время, когда надо было не спешить, прошло. А сейчас, пожалуйста, заткнись и поцелуй меня.
Что бы он ни собирался ответить, я приглушаю это поцелуем, потом сажусь на него и зарываюсь пальцами в волосы.
Он ощущается невероятно. Его вкус изумителен. Это выше моего понимания, как мужчина может быть столь сладок на вкус.
Я понимаю, что вышла из-под контроля, но это он делает меня такой. Наши выходные с его семьей прошли очень весело, несмотря на некое напряжение, которое чувствовалось в присутствии его папы. Но само нахождение в непосредственной близости от него двадцать четыре часа в сутки, было сексуальной пыткой. Между прогулками по достопримечательностям с его сестрой и семейными приемами пищи, нам редко удавалось оставаться наедине. А когда все-таки удавалось, он всегда останавливался до того, как мы переходили к самому интересному. Все выходные превратились в один длинный раунд томительных прелюдий, и если он не перестанет прерываться и как можно скорее не даст мне хоть какое-то облегчение, то состоится восстание таких девичьих прелестей, которые он еще не видел. Напряжение во мне натянуто туже, чем последняя подтяжка лица Джейн Фонды[36], черт побери!
— Снимай рубашку. — Я осыпаю его лицо поцелуями, потом покусывающими движениями спускаюсь вниз по шее, потому что знаю, как сильно его это заводит.
— Подожди… Просто… Ох, черт…
Я кусаю точку на изгибе его шеи и плеча, и потом жестко присасываюсь. Его бедра так неожиданно подаются вверх, что он едва не сбрасывает меня с колен.
— Господи, Кэсси!
— Рубашку! Долой!
Я хватаюсь за рубашку и сдергиваю ее через голову. Его волосы выглядят так, словно я оглушила его электрошокером. Учитывая то, как сейчас воспламенены мои нейроны, я вполне способна на это.
Когда я откидываю его рубашку в сторону, она задевает светильник сбоку от нас и тот падает на пол, разбивая фарфор на кусочки.
Он ненадолго отстраняется, чтобы оценить ущерб.
— Ты разбила светильник.
Я двигаю бедрами.
— Замолчи. Светильник не важен. Раздеться, вот что важно.
Неумелыми движениями я расстегиваю свою блузку. Он говорит что-то в знак протеста, но я все равно срываю ее с себя. Она приземляется на пол рядом со светильником, оставляя меня в одном только лифчике. Я прислоняюсь своей грудью к его груди и облегченно выдыхаю. Мне хочется зацеловать его всего. Я начинаю с шеи, обнажая соленость и сладость его кожи, и двигаю своими бедрами, чтобы тереться об него.
Оххх, он так тверд и идеален. Все части его тела имеют потрясающий вкус, и я задаюсь вопросом, так же ли хороша на вкус та самая часть его тела.
При одной лишь мысли об этом, во мне возникает еще большее отчаяние, и мне необходимо получить хоть какое-то облегчение, пока я не вспыхнула пламенем.
— Штаны, — говорю я, но звук едва ли похож на слово. Больше напоминает лошадиное рычание.
— Что? — Он творит нечто потрясающее с моей грудью.
Я едва ли способна сейчас формулировать слова, но все же пытаюсь.
— Холт, во имя всего святого, сними свои чертовы штаны!
Мой крик шокирует его так что он застывает на месте, и я беру дело в свои руки. Он слабо протестует, пока я вожусь с ремнем, но на данном этапе, все его аргументы уже исчерпаны.
Его ремень – один из тех, что состоят из одной только металлической пряжки, которая крепится на застежку или что-то подобное. Я раздосадовано тяну за нее.
— Вот дерьмо…
— Кэсси…
— Как, черт побери, эта штука расстегивается?! — Я хватаюсь за пряжку обеими руками и тяну в попытке разъединить с помощью грубой силы, но ремень не поддается. — Проклятье, Итан, помоги мне!
У меня такое ощущение, словно я нахожусь в фильме-катастрофе, и этот ремень выступает в роли айсберга, который вот-вот утопит славный корабль «Оргазм». Его необходимо уничтожить.
Наконец, когда пряжка поддается, я издаю тихий победный звук и принимаюсь лихорадочно расстегивать его джинсы.
— Я хочу тебя, — говорю я, засовывая руки в его боксеры.
О, боже, да. Вот оно. То, что я хочу.
— Оххххх… Господи. — Его взгляд стекленеет, когда я смыкаю руку вокруг него.
— Пожалуйста, Итан. — Мой голос звучит так жалобно, что мне почти стыдно. — Руби вернется домой только завтра. Вся квартира в нашем распоряжении. Пожалуйста.
Выражение его лица говорит мне о том, что он собирается сказать что-то, чего я слышать не хочу, поэтому я целую его, чтобы заткнуть, и медленно ласкаю. Он стонет и хватает меня за бедра. Ничего из этого не делает меня менее сдержанной.
Я встаю и расстегиваю свои джинсы, потом спускаю их до колен в рекордно быстрое время. Я пытаюсь встать на них, чтобы стянуть с себя, но они такие узкие, что дурацкие штанины не хотят слезать с моих огромных ног.
— Проклятье!
Я дергаю правую ногу вверх и стараюсь высвободить ее, но все заканчивается тем, что я теряю равновесие и приземляюсь лицом на пах Итана. Мой подбородок ударяется о что-то мягкое, и он сгибается вдвое, хватая себя между ног.
— Чёёёёёёёрт, женщина…
— Прости! О, боже! Мне так жаль!
Он сгибается боком на диване. Я пытаюсь встать, отчаянно желая помочь хоть чем-то, но мои ноги все еще в плену штанин, поэтому я просто снова падаю.
— Блин блинский!
Холт стонет, его лицо наполовину вдавлено в диванную подушку.
— Тейлор, если ты собираешься быть бестией, которая уничтожает яйца своего парня, тебе надо начинать материться по-настоящему.
Я сажусь на пол и тяну за джинсы, пока мои ноги не высвобождаются, и потом склоняюсь перед ним.
— Мне так жаль. Ты в порядке?
Его голос натянут, когда он говорит:
— Ну, кончать в рекордно быстрое время – больше не будет для меня проблемой, это уж точно.
Я наклоняюсь и глажу его по волосам.
— Прости меня.
— Ты все повторяешь и повторяешь это. Это не помогает.
— Я не знаю, что еще делать.
Он смотрит на мои джинсы, которые теперь смахивают на джинсовый крендель на полу рядом со мной.
— Ты единственный известный мне человек, который способен превратить раздевание в экстремальный спорт. К чему, черт побери, такая спешка?
— Я просто… хочу тебя.
— Я тоже тебя хочу, но это не значит, что мы должны заняться сексом в эту самую секунду. Мы даже не дошли до третьей базы.
— Дошли ведь.
Он ухмыляется.
— Нет, не дошли. Я бы запомнил, если бы ты доставила мне удовольствие орально. Или я тебе, если на то пошло.
Вся кровь, что пульсирует в нижней части моего тела, приливает к лицу.
— Ты не… В смысле… Это третья база? — Во мне возникает вспышка смущения, когда я представляю, как он доставляет мне удовольствие там. — Я… э-э… думала, это четвертая база.
Он садится прямо и хмурится.
— Кэсси, четвертая база – это секс. Сколько, по-твоему, существует баз?
Я не знаю, но хочу, чтобы он обучил меня всем.
Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, но он отстраняется.
— Просто… остановись на секунду, ладно? Что с тобой происходит?
— Извини, просто я… — Я сажусь на корточки и упираюсь пятками в пол, чувствуя раздражение и безрассудность. — Ты сводишь меня с ума, и мне хочется доставлять тебе удовольствие, и чтобы ты доставлял удовольствие мне, но ты все продолжаешь останавливаться… — Мои глаза наполняются слезами. Я больше не могу притворяться, что его постоянные отказы не причиняют боль.
— Иди сюда. — Он тянет меня к себе на диван, и мы ложимся бок о бок.
Я вздыхаю, когда он проводит тыльной стороной пальцев вдоль моей щеки.
— У меня просто такое ощущение, будто я хочу этого больше, чем ты и это отстойно, понимаешь?
Он смотрит на меня так, словно я обвинила его в восхищении фильмами Адама Сэндлера.
— Ты думаешь… — Он качает головой. — Ты думаешь, я не хочу тебя? Ты серьезно, черт побери?
Он проводит рукой по моему боку и касается обнаженного участка кожи на бедре.
— Как ты только можешь подумать, даже на секунду, что я не… — Он опускает взгляд. — Черт, в чем это ты?
Мои трусики и лифчик из разных комплектов, но по всей видимости, его это не волнует. Кончиком пальца он пробегает по каемке кружевных шортиков. Это впервые, когда он так близко подбирается к тому, чтобы залезть под мое белье, и частота моего пульса тотчас разгоняется до предела.
— Тебе нравится?
Он сжимает рукой мое бедро.
— Мне нравишься ты. Твои трусики – просто бонус. Если бы ты понимала… будь у тебя хоть какое-то представление, как сильно я… — Он смотрит на меня, взгляд тяжел и мрачен. — Кэсси, я хочу тебя все время. Слишком сильно.
Он наклоняется вперед, чтобы накрыть мой рот своим, и легкое прикосновение почти отвлекает меня оттого, как рукой он пробегает по моей ноге и хватается за место прямо под моим коленом.
— Я должен бережно обращаться с тобой, — говорит он между мягкими, медленными поцелуями. — Потому что, если я все испорчу… — Он целует меня в шею, почти разговаривая сам с собой: — Мне очень не хочется все испортить.
— Ты и не испортишь. — Я беру его лицо в свои руки, чтобы заставить посмотреть на меня. — К тому же, что такого плохого может случиться?
Легким касанием пальцев он проводит по моему животу, потом медленно поднимается к груди. Дразнящими движениями он поглаживает меня там, в то же самое время целуя мою шею, потом мои ключицы и потом холмики поверх моего лифчика. И только мне кажется, что воспламеняться мне дальше некуда, как он опускает руку ниже. И еще ниже. Потом его рука прямо там, поверх моих трусиков. Прикосновения поначалу осторожны, потом он прижимает руку плотнее, заставляя мое дыхание сбиться. Он берет под контроль мое удовольствие так, словно прочел специальное руководство и теперь безотрывно наблюдает за моим лицом, чтобы измерить реакцию.
Как такое возможно? Откуда ему знать, что делать с моим телом, в то время как я сама еще такая неуклюжая и бестолковая?
За каких-то шестьдесят секунд, он приближает меня к оргазму, который сама я могу достигнуть за десять минут. Я инстинктивно трусь о его руку, стараясь найти волшебный центр ощущений, который толкнет меня через край.
— Этот взгляд, — говорит он, когда я откидываю голову на подушку. — Он принадлежит мне. То, как приоткрывается твой рот. Подрагивают твои веки. Это все мое.
Потом я шумно вздыхаю, потому что он пробирается в мои трусики, отодвигая в сторону кружева. Он никогда не делал этого раньше, и о-о-о-о, боже, его пальцы…
Его идеальные, виртуозные пальцы.
Я плотно закрываю глаза, пока он прикасается к тем местам, к которым не прикасался никогда прежде.
Так же постанывая, он прижимается своим лбом к моему.
— Господи… все такое мягкое. И без волос. Что ты, черт побери, пытаешься сделать со мной?
— Руби. — Я ловлю воздух ртом, едва ли соображая.
— Нет, я – Итан. Но если ты хочешь поведать мне лесбийскую историю о тебе и твоей соседке, я весь внимание. — Он прижимает руку сильнее.
— Нет, — говорю я, едва выговаривая слова. — Руби заставила меня сделать бразильскую эпиляцию. Потому и нет волос. Это адски больно.
Он двигает рукой быстрее, и я больше не могу держать глаза открытыми.
— Сейчас Руби – моя героиня. Никогда не ощущал ничего подобного.
— О, боже… я тоже.
Затем возникает такое чувство, словно он целует и прикасается ко мне везде и сразу, и вокруг слышны лишь тяжелые вздохи и низкие стоны. Он натягивает и закручивает напряжение во мне до тех пор, пока мне не кажется, что я вот-вот взорвусь.
— Я люблю заставлять тебя кончать, — шепчет он за мгновение до того, как это случается. Моя спина выгибается и весь канат, сплетенный внутри меня, срывается и распутывается.
О боже, о боже, о боже, о боже…
Он наблюдает как я спиралью прохожу через слои удовольствия, тихим ропотом выражая мне свое одобрение и шепча ободрительные слова до тех пор, пока я не обессиливаю рядом с ним.
Ого.
Просто… ого.
Последние остатки дрожи гаснут, и я обессиленная затихаю в его объятиях, чувствуя себя более чем расслабленно. Нескончаемые дни безысходности и сексуального напряжение исчезают, и я удовлетворена так, что не способна двигаться. Слава богу, хоть один из нас знает, как заставить меня кончить.
Он поправляет мои трусики. Я делаю глубокие вдохи, но у моего сердца как будто занимает вечность, чтобы сбавить ритм.
Когда я открываю глаза, вижу, что он смотрит на меня с таким выражением лица, которое заставляет мой пульс подскочить снова. Но как только мы встречаемся взглядами, что-то меняется, и его эмоциональный затвор опускается.
Я глажу его по лицу в попытке удержать с собой.
— Это было… потрясающе.
— Да?
— Боже, да. Значит, исходя из твоих слов, это была… что? Вторая база?
— Хм-м-м.
— Ух ты! Вторая база рулит.
— Теперь ты чувствуешь себя менее… безумной?
— Да. Я как ленивец на валиуме. — Я провожу рукой по переду его джинсов и чувствую, какой он еще твердый. — Так, можно теперь я помогу тебе расслабиться?
Он напрягается.
— Я расслаблен.
— Во-первых, ты почти никогда не бываешь расслабленным. Во-вторых, эта часть тебя определенно напряжена. Ему понравилось бы небольшое путешествие к третьей базе. Или может даже к хоум-рану.
— Кэсси… — Он отодвигается от меня и садится на другой конец дивана. — У нас не будет сегодня секса.
— Почему?
Он поворачивается ко мне.
— Как ты можешь так легкомысленно относиться к первому сексу?
— Я не легкомысленна. Я просто не думаю, что это так уж важно.
— Это и есть определение легкомысленности.
Я вздыхаю.
— Ладно, но я думаю, что готова. И по всей видимости, ты тоже, поэтому я не понимаю, почему ты продолжаешь отказывать мне. Я к тому что, разве ты не испытываешь дискомфорт? Разве тебе не хочется немного расслабиться?
Он одаряет меня ухмылкой.
— Думаешь, все те походы в туалет пока мы были у мамы с папой, я ходил пописать? Наверняка, ты думаешь, что у меня самый крошечный мочевой пузырь в мире.
— Ты хочешь сказать, что когда ходил в туалет, ты…
— Ага. — Он говорит это с небольшим смущением.
Лишь мысль о том, как он удовлетворяет сам себя, заставляет мое лицо вспыхнуть.
— В доме твоих родителей?!
— Я вырос в том доме. Я мастурбировал там с тех пор, как достиг зрелости. Кроме того, мне оставалось либо делать это, либо ходить по дому все выходные со стояком, и поверь, это было бы хуже.
— Но если я возбуждаю тебя так сильно, почему мы сейчас не лежим голые в моей постели?
Он садится поудобнее и проводит рукой сквозь волосы.
— Кэсси, я в высшей степени осведомлен, что ты девственница и помимо боли, что ты испытаешь во время первого раза, это также станет ключевым этапом твоей жизни. У тебя больше никогда не будет первого раза, и я… я просто не хочу испортить тебе это.
— Да как ты можешь испортить это? Ты же знаешь, что делать. В смысле, если уж ты достиг такого одними только пальцами, то от всего твоего тела пошатнется мой мир.
— Я не говорю о самом сексе.
— Тогда, о чем ты говоришь? Потому что я уже запуталась.
Он опускает взгляд на свои руки.
— Что если мы сделаем это, и ты поймешь, что я не тот парень, который нужен тебе и потом возненавидишь меня? Воспоминания о твоем первом разе всегда будут отравляющими.
— Почему тебе такое вообще пришло в голову?
Он делает глубокий вдох.
— Потому что это случилось со мной. — Он складывает перед собой руки и сжимает костяшки пальцев так, что те хрустят.
Проходит несколько секунд, пока до меня наконец не доходит.
— Ох! Ванесса? Она была твоей…
— Да.
Мы сидим в тишине несколько секунд, и мне становится скверно оттого, что я сомневалась в его влечении ко мне. Мне ни разу и в голову не пришло, что он хочет убедиться, что я не брошусь очертя голову в сексуальные отношения, о которых могу пожалеть.
— Я просто не хочу, чтобы ты совершила ошибки, которые совершил я, — говорит он.
Я киваю.
— Ясно. Теперь я понимаю твои мотивы.
Его взгляд насторожен, но в нем все та же примесь страсти, что я видела ранее.
— Понимаешь?
— Да. Я даже думаю… ну, вообще-то, это очень мило с твоей стороны.
Он хмурится.
— Не называй меня милым. Зови сексуальным. Или офигенным. Или с большим «достоинством». Котята милые, а не я.
Я стараюсь сдержать смех.
— Ну ладно. Ты сексуальный, офигенный, засранец с большим членом.
Он кивает.
— Так-то лучше.
Я пинаю его ногой, и он хватается за нее. Он легко сжимает ее, прежде чем поднести к губам и поцеловать в щиколотку.
Ох, Матерь Божья…
— Ну, — говорит он, целуя меня вдоль ноги. — Я веду к тому, что заморочек у меня много, но влечение к тебе – не одна из них. Контроль над собой в твоем присутствии – другое дело… … — Он многозначительно смотрит на мои трусики и обнаженные ноги. — Это определенно проблема. Я так сильно возбужден из-за тебя все время, что мне стыдно при мысли о том, какой короткой будет моя выдержка, когда мы наконец дойдем до дела.
Я придвигаюсь к нему и сажусь на него, запуская пальцы в его волосы.