ПО ПУТИ ЧЕРЕЗ МАЛУЮ ФЕЙРИ 1 глава




 

Такого понятия, как «время», не было. Мир замер и завис, словно муха в янтаре, в некой среде, безвоздушной и незыблемой, как гранит. Затем с еле слышным неизреченным толчком первого атома, прорывающегося в бытие, перрон начал медленно отползать назад. Цепочка фонарей распадалась на части, которые одна за другой убегали назад, в прошлое. Исчез из виду вокзал, проплыл, все ускоряясь, плот из хлипких деревянных домиков, и вот уже поезд, быстры й, как шхуна на глади вод, прорезает прямую, без извивов борозду в золотящихся зрелой пшеницей полях Малой Фейри.

Вверх-вниз, словно волны в океане, колыхались телефонные провода. Если верить всем сказкам, в этой стране лошади ели плоть, а мыши грызли железо; она казалась слишком пустынной для изобилия чудес, о которых недавние обитатели лагеря «Оберон» прожужжали друг другу все уши.

Вагон, из окна которого смотрел Вилл, был забит свыше всяких возможностей. Сидевшая напротив девушка-коза то и дело стукалась с ним коленями и держала подбородок так высоко, что сидевшей рядом русалке было впору расчесать ее реденькую бородку, при этом она деликатно пощипывала букет маргариток, один лепесток за другим, гадая на какого-нибудь будущего мужа, или поклонника, или шустрого любовника, тихонько стучащего ночью в окно. Людоед, весивший фунтов четыреста с лишним, в голубом пиджаке, который был ему мал размера на три, втиснулся рядом с Биллом, засунул на манер кружевного платочка в свой нагрудный карман обкусанный бутерброд и тут же заснул. С его длинного, одинокого, грязновато-желтого клыка ритмично падали капли слюны. Были здесь и другие. В восьмиместном, по идее, купе перемешались, как части головоломки, импы и динтеры, гномы и огневые поскакунчики, домовые и феи.

— Мы уже приехали? — спросила Эсме.

— Нет еще. Да ты спи, маленькая, спи.

А вонь тут стояла — хоть топор вешай: дичайшая смесь вавилонского табака, неделю не мытых подмышек, рисовой пудры, гниющих фруктов, корицы, забитого туалета, скуки и черной тоски, а окно, дергай не дергай, никак не хотело открываться. Вилл отвлекался от всей этой неописуемости, глядя в окно на проплывавшие мимо равнины. Безупречно гладкие, без единой зацепки для глаза, они гипнотизировали, навевали сон. И такими, говорили ему еще в лагере, они и будут всю дорогу, пока не начнется Большая Фейри. (Но если он чему-нибудь и научился в этом лагере, так это не верить ничему, что рассказывают.) Однажды с наружной стороны долгого, многомильного поворота он вроде бы увидел вдали Вавилон, вернее, Вавилонскую башню, которая нагло располосовала безупречную чистоту небес. Но у него оставались сомнения, потому что башня была слишком уж большой, слишком уж высокой, слишком уж как-то легко заметной. Ее стены и окна вторили цветом небу. Затем вагоны с клацаньем повернули, и башня, если это и вправду была она, пропала из виду.

Но внутренним зрением он все еще видел тень этого невероятного шпиля, ометающую равнину быстрее любого поезда, неуклонно, как стрелка часов.

Без всякого желания Вилла его рука поднялась и написала на стекле:

!ИГЕБ

Но Вилл не обратил на это внимания, он все смотрел и смотрел на бескрайнюю равнину, чувствуя себя крошечным и никчемным и постепенно возбуждаясь. Страх мешался у него с желанием. С каждой оставленной позади милей он испытывал все большую пустоту, нарастающее напряжение, щемящее желание быть переписанным наново, бывшее настолько сильным, что почти что стало молитвой: Великий Вавилон, матерь всех городов, прими меня, поглоти меня, раствори меня, преобрази меня. На этот, только этот единственный случай пусть один плюс один не равняется двум. Переделайменя в кого-то другого. Сделай этого другого всем, чем я лишь хотел быть. Во имя секиры и лабриса [20], аминь.

Любые молитвы опасны. Их либо услышат, либо не услышат, и это еще вопрос, о каком из исходов придется больше жалеть. Но в то же время они были необходимы, потому что сулили хоть какой-то выход из невыносимого настоящего. В деревне был один жестянщик, который сорвал в лотерее крупный куш. На первую треть выигрыша он купил себе жену. Вторая треть ушла этой стерве, чтобы дала развод. На последнюю треть он пьянкой загнал себя в могилу. Как-то незадолго до конца он столкнулся с Биллом в двух шагах от трактира, отшатнулся к стенке и ополз на землю. Глядя вверх, он блаженно улыбнулся и подмигнул.

— Почти уже там, — сказал он Виллу. — Приму на грудь еще пару стаканов, и дело с концом.

Виллова рука опять поднялась. На этот раз она написала:

!!!ЙАВАД-ТУДИ ИНО

Из плетеной корзины, стоявшей посредине, высунулась рука Эсме, высунулась и дернула Вилла за штанину.

— Мы хоть когда-нибудь доедем?

— Когда-нибудь, — ответил Вилл. — Не вчера и не позавчера, а пока что и не сегодня. Я разбужу тебя, когда будет что-нибудь, на что можно будет посмотреть.

— Я хочу пить, — капризно заявила Эсме.

— Сейчас схожу поищу.

— Я хочу шипучки. «Айрн-брю».

— Ладно, посмотрим, что можно сделать.

Вилл зевнул, потянулся и встал; сидевшие на одной с ним полке тут же расширились и полностью заняли все место. Бормоча извинения, он кое-как выбрался из купе и пошел по проходу.

Здесь было жарко и душно, перестук колес нагонял сон. Постепенно Вилл стал на ходу задремывать, а потом даже увидел сон, настолько четкий и выпуклый, что он не мог быть ничем иным, кроме как самым настоящим ясновидением. В этом сне он совершенно не ощущал себя, а потому наблюдал происходящее словно со стороны, с отстраненным бесстрастием, достойным самой Богини. Увидь сейчас он ту девушку-козу, как она догоняет его, вытаскивает из сумочки нож и с размаха втыкает ему в шею, он бы, наверное, подумал: вот покушение на убийство. Вполне вероятно, что жертва умрет.

А в настоящем сне на него еще только охотились.

Три ведьмы возникли из ничего в последнем вагоне, в самом хвосте поезда. Он уже знал эту породу. Ведьмы были самоназначенными законодательницами этого мира. Они вечно совали свои носы в чужие дела, требуя, чтобы этот розовый куст был пересажен, или этому ребенку дали другое имя, или этого мелкого преступника сняли с виселицы, полузадушенного, но еще живого. Было почти невозможно родиться, утратить девственность, задумать убийство, умереть или возродиться без того, чтоб какая-нибудь из них, если не целая шайка, выскочила невесть откуда, изрекая гностические благоглупости.

Не раз и не два Вилл страстно желал, чтобы всю их породу отвезли куда-нибудь к Южным морям и там скормили морскому чудовищу Жасконию. Эти три были в серых бумажных блузках с галстуками-шнурками, в серых же куртках и в серых, до середины голени юбках. На них были тяжелые, тупоносые, с толстыми подошвами ботинки. Даже без серебряных значков на лацканах, изображающих орхидею, пронзенную кинжалом, от них за сто ярдов несло политической полицией. У двоих из них под куртками бугрились пистолеты, у третьей оружия не было.

— Он здесь? — спросила старшая, офицер.

— О да, я чую его запах. Слабенький, но точно его.

— Надеюсь, он окажется милашкой, — заметила младшая, первогодка. У нее на поясе висела резиновая дубинка.

Они пошли по вагону к голове поезда, обнюхивая по пути пассажиров, ловкими пальцами делая пассы над лицами спящих. В силу отрицательного отвлекающего волшебства никто их вроде бы и не видел. У старшей лицо было суровое и грубое, как сыромятная кожа. Средняя, невысокого и плотного сложения, имела вид довольно флегматичный. Младшая была тонкая, как тростинка, и совсем безгрудая. Вилл отстраненно подумал: да женщина ли это вообще? Она вполне могла быть мальчишкой, который отрастил длинные волосы и нацепил девчоночью юбку.

— Будем надеяться, что он не заставит нас его убить. Это всегда неприятно, да и писанины потом не оберешься.

— Ну что ж, пока нам еще и не нужно его убивать. Он точно не в этом вагоне.

— А этот видит во сне свою сестру. — Из кармана спящего высовывался кончик мышиного хвоста; средняя вытащила дохлую мышь наружу и с брезгливой гримасой уронила ее обратно. — Фу!

— Не хочешь знать и видеть, так и не смотри, — сказала коренастая ведьма. — Двигаем дальше. Вонь предопределения все нарастает.

Между вагонами, на громко клацавшей переходной площадке, Вилла остановил высокий ослиноухий фей.

— Привет, герой! Огонек найдется?

Вилл полусонно похлопал себя по карману, вытащил полоску трута и простеньким волшебством поджег ее кончик. Ослиные Уши кивком обозначил свою благодарность, раскурил сигарету и глубоко затянулся. Трут он пренебрежительно откинул в сторону. А затем выщелкнул из пачки вторую, для Вилла, сигарету.

— Спасибочки, сынок. Что б я без тебя и делал. Вилл взял сигарету, прикурил у ослиноухого и начал было протискиваться мимо него, чтобы идти дальше. Но вдруг, совершенно неожиданно, ослиноухий схватил его за плечи, сильно встряхнул и заорал:

— Эй, муха сонная! Да очнись ты!

Вилл сморгнул, потряс головой и действительно очнулся.

— А ведь я тебя знаю, — удивился он. — Ты Нат Уилк.

— Да, кое-кто и так меня называет.

Там, в ЛПЛ «Оберон», Нат слыл посредником по любым самым хитрым вопросам. Если кому-нибудь что-нибудь было нужно — футбольный мяч, подвенечное платье, пистолет или насчет отсосать, — Нат в точности знал, где и как можно это получить, и готов был за умеренную плату поделиться информацией. Сейчас на его скуластом, с глубокими морщинами лице появилась озабоченность.

— Похоже, на тебя, сынок, снизошла аеен [21]. Расскажи мне, что ты там видел.

Вилл чуть-чуть запрокинул голову и почувствовал, что сон снова его обволакивает. Ведьмы призадержались около очень знакомого купе. Молодая опустилась на колени, заглянула под сиденье и несколько раз с головы до ног обнюхала спящую Эсме.

— Вот же мерзкая тварь! — воскликнула она. — Нам бы следовало задушить ее прямо во сне.

— А кто возьмется объяснять этим, из социальной службы, по какому праву мы вдруг влезли на их территорию? Ты? Не смешите мои тапочки.

— Это политическая полиция, — сказал Вилл, с трудом вырывая себя из сна. — Они за мной охотятся.

— Вот же мать твою. — Нат отщелкнул окурок, и его унесло ветром куда-то под вагон. — За мной. Быстро. — Он прошел в следующий вагон, отдернул вбок дверь женского туалета и втолкнул туда Вилла. — Я тут устрою мощный кипеш, а ты ничего не отвечай и вообще не реагируй. Усек?

— Да.

— И что бы ты там ни делал, дыми без передыху. Нат втиснул ему в ладонь пачку сигарет и спичечный коробок.

Вилл захлопнул дверь, закрыл ее на защелку и сел на унитаз. Снаружи Нат начал тарабанить в дверь.

— Галадриель! Да когда же ты, на хрен, выйдешь оттуда?!

Пока Нат барабанил и орал, Вилл заполнял тесную кабинку клубами вонючего дыма. Когда столбик пепла становился длинным, он стряхивал его в раковину. Мало-помалу он снова выскользнул из осязаемого мира и стал следить за медленным, методичным продвижением ведьм по поезду, пока те не подошли к разбушевавшемуся Нату.

— Кто это там, сэр? — спросила старшая.

— Моя трижды долбаная баба, вот кто! — Нат шарахнул ногою в дверь так, что она содрогнулась. — Она там, наверно, все кишки высрать собралась, год ведь целый сидит.

Средняя ведьма принюхалась к двери.

— Фу! — Она сморщилась и помахала ладонью под носом. — Находящаяся там особа дымит как паровоз. Это, да будет вам, гражданин, известно, уголовно наказуемо.

Нат забарабанил с удвоенной силой.

— Ну что я, на хрен, тебе говорил, Галл, про эти твои дол-баные сигареты? Потуши ее, на хрен, вытащи оттуда свою долбаную жопу и пойдем отсюда к едреной…

— Сэр, вы мешаете другим пассажирам.

— Ну да, понятно, может, кому-нибудь тоже нужно посрать.- (Бам-бам-бам.) — Ведь ты же, девулечка, нарушаешь закон. Тащи оттуда свою толстую жопу, и поскорей, — Он повернулся к ведьмам. — Стреляйте в замок.

Они воззрились на него в полном недоумении.

— Вы, гражданин, слишком уж начитались детективных романов, — сказала старшая.

— Послушай, я же знаю, что у тебя есть пистолет. Отстрели этот замок! Вы же, на хрен, служите обществу, верно? За что я плачу эти долбаные налоги?

Старшая взглянула на тощенькую первогодку и кивнула.

Одним сложным непрерывным движением та шагнула за спину Ната, придавила схваченной за концы дубинкой его горло и уперлась коленом ему в поясницу. Одновременно коренастая ведьма ударила его в живот. Задыхаясь, Нат упал на четвереньки.

— Так вот, сэр, — сквозь зубы процедила первогодка, — извольте осознать свое положение. Вы создали собой помеху для общества, а значит, у меня есть законное право, а кто-то скажет — и обязанность измолотить вас в кровавое месиво. Сейчас я ровно на секунду ослаблю давление на ваше горло. Кивните, если вы меня поняли.

Нат кивнул.

— Прекрасно. Так вот, так уж случилось, что в настоящий момент мы действуем в соответствии с полученными нами инструкциями и не можем позволить себе потратить лишнее время, которое потребовалось бы для такого весьма благотворного наказания. И все же. Мы найдем время для примерного вам урока, если вы нас к тому принудите. Вы намерены нас принудить? Сейчас я снова на секунду ослаблю давление.

Нат помотал головой.

— Великолепно. Сейчас я освобожу вас, пребывая в полной уверенности, что затем вы медленно подниметесь на ноги, поклонитесь по одному разу каждой из трех представительниц правительства Его Отсутствующего Величества, каковых вы видите перед собой, а затем молча — я подчеркиваю, молча! вернетесь на отведенное вам место. Ваша леди присоединится к вам, когда она сама того пожелает. Даже если ожидание покажется вам нестерпимым, вы будете спокойно ждать. — Она освободила Натово горло и отшагнула в сторону. — Ну вот. Теперь постарайтесь оправдать доверие, чистосердечно вам оказанное.

Нат с трудом, очень медленно встал. Превозмогая боль, поочередно поклонился всем трем ведьмам, сопровождая каждый поклон тремя легкими прикосновениями пальцев ко лбу, сердцу и ширинке. И полусогнутый, не в силах распрямиться, заковылял прочь.

— Жопа, — фыркнула коренастая ведьма. И все трое двинулись дальше.

Внутренним зрением Вилл следил, как ведьмы проходят вагон за вагоном, пока они не дошли до локомотива и не исчезли. И тут же стало казаться абсолютно невозможным, что они вообще хоть ногою ступали в этот поезд. Скорее всего, эти минуты были просто галлюцинацией, преходящей фантазией, сотканной его мозгом из скуки и пустоты.

Но тут же — негромкий стук в дверь.

— Ладно, парнишка, можешь выходить.

Официально все беженцы делили пространство — вернее, тесноту — поезда на равных правах. Однако Нат, что и можно было ожидать, выговорил для себя отдельное купе в первом вагоне. Невесело посмеиваясь, он вел туда Вилла.

— Страшно и подумать, в каком виде я завтра проснусь. Чтобы в моем-то возрасте меня катали-валяли lespoulettes [22]— можно бы ожидать, что для меня время подобных приключений давно осталось в прошлом.

— Послушай, — прервал его Вилл. — Мне нужно поскорее вернуться к…

— Это уже принято во внимание.

Эффектным жестом заправского фокусника Нат Уилк распахнул дверь купе.

— Папа! — взвизгнула Эсме. В ее руке была банка какого-то питья. — У меня тут вон что, «Айрн-брю».

Пару секунд Вилл стоял молча, а затем кивнул:

— Отличный номер.

— О, со временем ты убедишься, что я и почище номера умею откалывать. — Нат жестом предложил Виллу сесть, Эсме тут же забралась к Виллу на колени и стала глядеть в окно. — Но об этом мы поговорим чуть позже. Сейчас главный вопрос — это почему здешние органы вдруг к тебе привязались?

Вилл пожал плечами.

— Может, кто-нибудь тебя проклял? Или ты нарушил табу? Или тебе что-нибудь напророчили? Не сопровождалось ли твое рождение какими-нибудь чудесами? А как насчет рунических татуировок, третьих сисек и прочих знаков судьбы?

— Ничего такого, о чем бы я знал.

— Ты связан как-нибудь с политикой? Вилл отвел глаза.

Нат раздраженно посопел носом.

— Слушай, мальчонка, ради тебя я схлопотал коленом в яйца. Ну и где же твоя благодарность?

Эсме попыталась вывернуться из рук Вилла, но он ее не пустил.

 

— Ты попросил у меня огоньку, а у самого в кармане были спички. Ты знал про Эсме. Это каким же нужно быть идиотом, чтобы не понять, что ты меня там поджидал? Ну ладно, вот он я, здесь. Так чего же ты действительно хочешь?

Совершенно неожиданно Нат разразился смехом:

— Ну и шустер же ты, парнишка! Ну конечно, я тебя ждал.

Он покрутил рукою в воздухе, демонстрируя, что ничего в ней нет, а затем вытащил из уха Эсме визитную карточку. Пока Эсме смеялась и хлопала в ладоши, он протянул карточку Виллу. Там значилось:

ИКАБОД ДУРИЛА ПРОЖЖЕННЫЙ МОШЕННИК

— Икабод Дурила?

— Мое пот de scene [23], одно из многих, но это не имеет значения. А имеет значение то, что я являюсь полноправным мастером Праведной и Почтенной Гильдии Жуликов, Мошенников и Плутов, и я готов взять тебя в подмастерья.

— А почему именно меня?

— А почему нет? Мне нужен напарник, а ты передо мною в долгу. К тому же… ты уж прости, что я так, в лоб, но с этой твоей проблемой тебе просто необходим постоянный источник дохода.

— А в чем состоит моя проблема? — насторожился Вилл.

— Деньги жгут тебе руки.™ Нат вытащил толстый бумажник, покопался в его хрустящем содержимом и извлек стодолларовую купюру. — На, возьми. Если ты сможешь удержать ее хотя бы минуту, она твоя.

Как только Вилл коснулся купюры, она ярко вспыхнула. Не успел он разжать или отдернуть пальцы, как купюра догорела, сморщилась, превратилась в серый пепел, исчезла совсем.

 

Эсме весело захлопала в ладоши.

— И меня научи! И меня научи такому!

— Вот именно. Как ты это сделал?

— О, это же один из простейших моих фокусов. Постарайся догадаться сам.

Вилл задумался на пару секунд, а затем сказал:

— Когда я вызвал luxaeterna, чтобы зажечь твою сигарету, ты проделал то же самое с этой банкнотой. Возможно, ты держал ее сложенной тут же, в руке. Как бы там ни было, мое собственное заклинание скрыло действие твоего. Только ты не закончил последний слог, опустил нейтральный гласный, легкое такое придыхание. А потом, когда я взял банкноту, ты тихонько издал этот звук, закончив тем самым заклинание. И тут же огонь.

— Браво! Я знал, что делаю хороший выбор.

Устав от всей этой болтовни, Эсме вывернулась из Вил-ловых рук и снова прилипла к окошку. Снаружи громоздились огромные горы мусора, по ним даже змеились вполне настоящие дороги. Груженные мусором грузовики тяжело карабкались по склонам, переваливали через хребты и пропадали из виду. Между хламными завалами и полотном железной дороги поблескивала сложная сеть ручьев и ручейков, луж и прудов, по берегам которых росли чахлые тростники и ржавели какие-то механизмы. За окном мелькнули голые, прямо из мусора торчащие скалы, неумело размалеванные обычными нехитрыми граффити: «Ура Лемурии», да «Вся власть дуппям»[24], да «Инкубы сосут». Рядом с процессией вразнобой перекошенных телеграфных столбов, шагавших по болоту, почти роняя провода в воду (но никогда не роняя их совсем), с плеском опустился в большую лужу клин диких гусей.

— Странное какое-то место, — заметила Эсме. — А что здесь вобще такое?

 

— Сейчас, бабуленька, мы проезжаем мусорную свалку «Цепкая трясина». Это крупнейшее в мире искусственное сооружение. Оседлав птицу Рух, ты могла бы ее увидеть из космоса. — Нат благодушно откинулся на спинку сиденья. — Ну что, раз уж все мы теперь одно счастливое семейство, я предлагаю скоротать время, рассказывая всякие истории. О себе самих и о том, откуда мы пришли.

— Лично я пока что ни на что еще не согласился.

— Да ты не спеши, подожди, пока услышишь мою историю. Она непременно тебя убедит.

— Хорошо, — кивнул Вилл. — Я весь внимание.

Я был когда-то вавилонским джентльменом (начал Нат), отнюдь не тем отъявленным негодяем, какого вы видите перед собой в настоящий момент. Я ел из серебряного корыта, ковыряясь в зубах золотой вилкой. Если вдруг посреди ночи мне требовалось помочиться, два лакея приносили ночную вазу, а третий держал мой член и стряхивал потом капли. Для такого, как я, человека, всей душой болевшего за народ, это была не жизнь, а сплошная мука. А потому в один прекрасный момент, когда никого рядом не было, я вылез в окно и сбежал.

Вы, имевшие счастье родиться в небогатых семьях, и представить себе не можете моих тогдашних ощущений. Улицы были пестрым калейдоскопом пешеходов, и я был одним из них, движущейся крупинкой цвета, не лучше и не хуже всех остальных и, о блаженство, никем не замечаемой. Я был пьян от накативших чувств. Мои руки то и дело взмывали в воздух, как птицы. Мои глаза танцевали от предмета к предмету, завороженные всем, что они видели.

Это была сказка, настоящая сказка.

Когда мне надоело идти все по одной и той же улице, я свернул за первый попавшийся угол и по слепой случайности оказался на станции, где и сел на местный до нижнего уровня. Теперь более целеустремленно я доехал на рикше до городской черты и вышел наружу.

Как раз в эти дни к Вавилону пришел табор бродячих фейри, и они раскинули за Вратами из Слоновой Кости гоб-линскую ярмарку. Лоточники торговали шиш-кебабом и сахарной ватой, футболками и кашемировыми шалями, талисманами гри-гри и заколдованными мечами, ручными сороками и свечами для ночной службы Высвобождения Быстрой Удачи, целлулоидными куклами и кожаными, ручной работы фигурками верблюдов в сбруе с блестками, выполненными в масштабе один к шести. Музыканты, игравшие на шаранго, наполняли воздух сладостными мелодиями. Я был счастлив как никогда.

— Эй, говнюк! Это я тебе, жопа с ушами! Слушай, когда к тебе обращается дама!

Я недоуменно оглянулся.

— Смотри сюда, мыслитель.

Голос доносился из балагана с ярко размалеванной вывеской «А ну-ка! Подшиби лису!». В клетке, установленной на возвышении, в самом конце длинной брезентовой выгородки лежала, аккуратно подобрав под себя передние лапы и вывесив наружу влажный черный язык, обыкновенная рыжая лисица, лежала и нагло мне ухмылялась. Заметив, что я на нее смотрю, лисица вскочила на ноги и начала бегать из конца в конец клетки, непрерывно при этом болтая:

— Педрила! Засранец! И жена твоя зассыха! Говноед! Член у тебя вялый, как вареная макаронина, и ты бросаешь камни как девчонка!

— Три за доллар, — сказал фоллет-балаганщик, державший в руке бейсбольный мячик. Затем, приняв мое смятение за скепсис, добавил: — Все по-честному, мсье, — и легонько швырнул мячик в клетку; лисица ловко увернулась, затем носом протолкнула мячик между прутьев клетки, и он упал на землю, — Попадите в лису и получите приз.

Позднее я узнал, что тут была некая хитрость. Хотя с виду казалось, что все прутья стоят на равном друг от друга расстоянии, один из промежутков был сделан чуть пошире — как раз таким, что проходил бейсбольный мяч. Лисице только и нужно было, что избегать этого места, и тогда ей ничто не угрожало. Но даже не зная, что игра эта жульническая, я не хотел в нее играть, меня переполняла нерас-суждающая любовь ко всем и ко всему. А уж в такой-то день мне было и совсем невыносимо видеть такое же, как я, живое существо сидящим в заточении.

— Сколько стоит лисица?

— Сет импосибль[25],- ответил фоллет. — Да она вам, сэр, и ни к чему, слишком уж ругается. Но я уже достал бумажник:

— Берите все, что там есть.

Глаза фоллета стали большими, как суповые тарелки, и по этому признаку я догадался, что несколько переплатил. Но с другой стороны, рассудил я здраво, в саквояже, прихваченном мною из дома, лежит и столько, и два раза по столько, и много, много раз по столько.

После того как фоллет открыл дверцу клетки и торопливо слинял, лисица преклонила у моих ног колени.

— Я, господин, говорила все это просто так, ничего такого в виду не имея, — пропела она сладеньким голосом. — Это была просто такая, ну, знаете, пустая болтовня. Теперь же, когда вы мой хозяин, я буду служить вам правдой и совестью. Прикажите, и я подчинюсь. Я посвящу всю свою жизнь вашему благу, если только вы мне это позволите.

Чтобы снять с лисицы рабский ошейник, мне нужны были свободные руки, и я поставил саквояж на землю.

— Мне не нужно твое подчинение, — проворчал я. — Делай что хочешь, ни в чем мне не подчиняйся и думать не думай ни о каком моем, прокляни его боги, так называемом благе. Отныне ты свободна.

— Ты шутишь! — воскликнула фраппированная лисица.

— Очень даже не шучу. А потому, если ты…

 

— Всеблагая Мать Всех Зверей! — сдавленно выдохнула лисица, выпучив глаза на что-то, появившееся за моею спиной. — Осторожно!

Я крутнулся волчком, но за спиной не было ничего, кроме все тех же балаганов и ярмарочных зевак. Полный недоумения, я снова повернулся к лисице — но она уже исчезла.

И к тому же увела мой саквояж.

Так мне поневоле пришлось познать, каков вкус у свободы, когда у тебя в кармане нет ни гроша. С равной горечью проклиная и подлую лисицу, и свое собственное легковерие, я покинул гоблинскую ярмарку. Незаметно для себя я оказался на берегу Тихона. Там я перекинулся словом-другим с лодочником, и тот в результате отвез меня на пристань и посадил на буксир, капитаном которого был его хороший знакомый. Буксир уже подцепил баржу с мусором, чтобы тащить ее вверх по реке к «Цепкой трясине».

Как тут же выяснилось, мусорная свалка была отнюдь не тем местом, где стоило сходить на берег. Тут было множество дорог, ведущих в глубь заваленной хламом пустыни, но ни одной, которая шла бы вдоль берега, вверх по течению, куда я, собственно, и хотел направиться. А уж запах! Неописуемо.

Рядом с пристанью, в тени крутой огромной мусорной горы прилепилась маленькая горстка зданий. Это были по большей части гаражи для самосвалов-мусоровозов, но я заметил и несколько полукруглых металлических ангаров, приспособленных, надо думать, под ремонтные мастерские и склады, а также несколько нормальных, приличных когда-то домов, окна которых были наглухо заложены кирпичами. В этих домах размещались конторы и все тому подобное, а один из них, над которым нервно мигала и потрескивала полудохлая неоновая вывеска «Бриг-о-дум», отдали под бар. Рядом с баром стоял переполненный мусорный бак, выглядевший немного диковато, посреди свалки-то.

Вот туда-то меня и потянуло.

Вам следует понять, что никогда прежде я не испытывал голода, настоящего мучительного голода. В то утро, возбужденный заранее задуманным побегом, я даже не позавтракал, а предыдущим вечером съел лишь легчайший из ужинов. На буксире я жадно наблюдал, как капитан неспешно расправляется с двумя большими бутербродами и яблоком, но был слишком горд, чтоб попросить у него кусочек. Какие претерпел я страдания, когда он небрежно кинул за борт далеко не полностью обгрызенный огрызок яблока! А теперь…

Теперь, к полному своему ужасу, я вдруг обнаружил, что иду к мусорному баку. С омерзением увидев, как из-под него выскочила крыса, я совсем было повернул назад, однако голод мне этого не позволил. Я был как мошка, летящая на пламя свечи. Я и надеялся, что в баке найдется какая-нибудь пища, и ужасался, что, если она найдется, я ее съем.

И вот тогда-то, в этот мрачнейший из часов, я услышал знакомый голос, который никак уж не ожидал когда-нибудь снова услышать:

— Эй, башка, говном набитая! Не хочешь ли сказать тете, что рад ее видеть?

На стоявшем неподалеку подсобном грузовике сидела лисица.

— Ты!.. — воскликнул я, но не стал, хоть и очень хотелось, завершать оборванную фразу «Ты, мерзкая тварь!». Бедность уже начинала учить меня политесу. — Как ты сумела меня выследить?

— О, я знаю много способов.

Надежда билась в моей груди, как в кулак зажатая птица.

— У тебя сохранился мой саквояж?

— Естественно, нет. Ну как ты представляешь себе лисицу с багажом? Я сразу же его и выкинула. А вот ключик от него я сохранила. Ну не хорошая ли я девочка?

Она наклонила голову, и маленький ключик, висевший на тесемке у нее на шее, соскользнул на асфальт, завершив свое падение негромким звоном.

— Придурочнаялиса! — заорал я, раздосадованный крушением надежды. — Ну зачем мне ключ от саквояжа, которого больше нет?

И она объяснила — зачем.

Как и можно было ожидать, «Бриг-о-дум» оказался кабаком весьма дурного пошиба. Висевший на стене черно-белый телевизор был постоянно настроен на какие-то боксерские матчи, сукно на бильярдном столе протерлось до дыр. На двери туалета какой-то остряк-самоучка намалевал корявыми белыми буквами «Тир-на-бог»[26]. Я сел за стойку и сказал подошедшему наливальщику:

— Пиво.

— «Красную полоску» или «Драконий стаут»?

— А ты меня удиви.

Я одним глотком уполовинил принесенное пиво. Мой желудок сразу же заболел, голова закружилась, но все это были мелочи, не стоящие внимания. Ведь впервые за последние сутки с лишком в моем желудке появилось нечто существенное. Затем я повернулся на табуретке и обратился к бару как к цельному организму.

— Мне нужен проводник. Кто-нибудь, кто поведет меня к месту на свалке, явленному мне в видении. Узкий пятачок у ручья, в котором мешки мусора всплывают на поверхность и лопаются, распространяя кошмарную вонь…

— Такого тут сколько угодно, — фыркнул токолоше[27], какой-то особенно неприятный образчик этой породы: смуглый волосатый карлик с горящими глазами и длинными желтыми клыками.

Сидевший в одной с ним кабинке фоссегрим[28]угодливо подхихикнул, не было ни малейших сомнений, кто в этой парочке главный.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: